| Святитель описывает в послании упадок церковного пения, говорит ο небрежности посещающих храмы Божии: «Вем бо многих собирающихся не Бога ради, ниже послушания ради глагол. Овех убо зрю дремлющих, овех сюду и обойду озирающих, иных друг ко другу глаголющих». Все это происходило эпохи Самозванце и Междоцарствии, когда многие из Русских действительно забывали все свои обязанности. По упомининаю Гермогеном печатного Устава, издавшего в 1610 году, полагаем, что и самое послание было написано им не ранее 1611 года. Его послание приводили Русские Святители на Московском Собор 1651 года, как доказательство давно начавшегося упадка пения, как необходимость возстановления его. 4) Слово Мартемиана Шестака, справщика Московского Двора, написанного в 1652году: К божественные, блаженные и святые ревности тщанием Боголюбезных народов Православных слово избрано от Божественных писаний, известителъно вкупе и обличительно, на иже Церковь Божию неправе хранящих и не по преданию Святых Апостол и Богоносных Отец пение совершающих. Слово Шестака начинается: «Сподоби Господи, истинный Боже, Иисусе Христе, за Церковь Твою святую, упование наше и надежю, с прежебывшими Святыми и нас подражателями быти». Во всем его обширном слове говорится ο упадке церковного пения, укоряется раздельноречное пение, восхваляется одно единогласное– пение на речь. Сочинитель ссылается на Московский Собор 1651 года и послание Патриарха Гермогена. Он жил и писал в то самое время, когда Собором была признана необходимость возстановления церковного пения. Не был ли Шестак членом первой Коммиссии, назначенной после Собора для исправления пения? 5) Сочинение инока Евфросина ο церковном пении, написаное в 1651 году: Сказание ο различных ересях и хулениях, содержимых от неведения в знаменных певчих книгах. Сказание Евфросина начинается словами: «Утробою моею болезную и зельне распаляюся, и душею моею содрагаюся, зря посреди Церкви Российския возрастишь терн, от не добре мыслящих насаждейше в красногласном пении». Сочинение его для Истории церковного пения необходимо в указании упадка сего Искусства в России. |
| Следующими пунктами, куда, ближе к нам, передвигается типографское славянское дело, являются Прага и Вильно (типография Скорины). И, наконец, во второй половине XVI-ro столетия оно достигает Москвы. В 1553 году царь Иоанн Грозный издал распоряжение об устройстве печатного двора в Москве. «Первопечатником» здесь был знаменитый Иван Федоров. В 1564 году вышла первая печатная книга Апостол с обозначением Москвы, как места печати. Сама по себе десятилетняя затяжка с выходом этой книги дает повод предполагать возникшия при печатании недоразумения; действительно, по невыясненной причине, Федоров подвергся преследованию и принужден был бежать из Москвы за границу. Он укрылся в Литве, в Заблудове, около Белостока, у «наивыжчего гетмана» Ходкевича. Личность печатника Ивана Федорова привлекает к себе внимание из за того значения, какое суждено было иметь в истории русской книги этому горячему и, по всем данным, безкорыстному служителю идеи. В Польше уже существовало тогда несколько небольших русско-славянских типографий. Федоров затевает свое большое типографское дело во Львове. Но собственных средств у него нет, типографию приходится заложить и вот Федоров оказывается у князя Конст. Ив. Острожского в г. Остроге. Здесь выходит в свет, при его главном участии, известная Острожская библия 1580 года, повторенная изданием в следующем 1581 году. Федоров продолжает мечтать о собственном деле, возвращается во Львов, но справиться с долговыми обязательствами он не в состоянии. Федоров умирает в нищете. После его смерти львовская общественность старается спасти его предприятие, выкупает типографию его у кредиторов. Так полагается основание двум типографиям, которым предназначено было вести церковно-просветительное дело в Западном крае почти до наших дней. Этими детищами Федоровской типографии были: а) типография известной львовской Ставропигии, этого очага русского самосознания в Галиции до конца 19-го столетия, и б) типографии Киево-Печерской лавры, также обслуживавшей нужды Церкви до последних дней Русской империи. Такое распределение наследства Федорова совершилось потому, что львовская Ставропигия оставила за собой одну часть типографии, а другая была перевезена в Стрятин (местечко в Галиции, имение львовского епископа), там заново оборудована, а оттуда продана в 1615 г. архимандриту Киево-Печерского монастыря Елисею Плетенецкому и перевезена им в Киев. |
| Современная датировка несколько точнее: 3 января 1656 г. (на основании записей в Приходно-расходных книгах Печатного Двора – см. Каталог, 63). Издание связано с Собором 1655 г.: книга предваряется предисловием, в котором говорится о Соборе (стр. 1-6), и завершается послесловием с проклятием и отлучениемтем, кто будет освящать воду в сам день Богоявления (стр. 42), и подписями членов Собора (стр. 44-48). Собор начался 16 декабря 1655 г. по инициативе Патриарха Никона . Патриарх Никон отменил второе водосвятие на Богоявление (в самый день праздника), невзирая на протесты заезжих греков. Постановление наверняка было вызвано соответствующими главами в Оке Церковном и Тактиконе Никона Черногорца , которые говорят об исторической необоснованности второго водоосвящения на Богоявление, а вовсе не посвященностью Патриарха в историю Чина Агиасмы . К Собору был подготовлен перевод Чина, причем печать издания началась до начала Собора, 14 декабря, что говорит об уверенности Никона в том, что Собор не посмеет протестовать против его мнения об единократном водоосвящении на Богоявление (номинативность Соборов того времени во многом обусловлена судьбой еп. Павла Коломенского, осмелившегося протестовать против справы на Соборе 1654 г. ). Никон стал вводить практику единократного водоосвящения. Патриарх Макарий Антиохийский позже протестовал против такой практики, но был грубо одернут Никоном ( Каптерев, 198). В конце концов практика единократного водосвятия не прижилась (эту историю, заслуживающую отдельного описания, см. в статье: Дмитриевский) . Кто правил (точнее – заново переводил) Чин Агиасмы – нам неизвестно, поскольку не сохранилось корректурного экземпляра, с которого производилась печать . Но к переводу интересующего нас прошения почти наверняка приложил руку справщик Евфимий Чудовский, о чем мы будем писать ниже. Прошение напечатано в Чине освящения воды в навечерие Богоявлениябез варианта приводя[ щей] в кавыках на полях. В Требнике появились кавыки. Традиции дониконовской справы, которых иногда декларативно придерживались никоновские справщики, предполагали появление в кавыках нового варианта перевода, который «обкатывался», печатаясь в нескольких последующих изданиях, и затем если он принимался церковно-общественным сознанием, то вводился в текст . |
| Строительство полностью самостоятельного, не подчиняющегося никому, кроме Никона, не приписанного даже к патриаршей кафедре Иверского монастыря завершилось открытием в нем типографии. В противовес монополии государева Печатного двора, Иверская печатня начала большими тиражами издавать церковнослужебную литературу, ориентируясь на читательский спрос, планируя экономический эффект. Даже потеряв московскую патриаршую кафедру, Никон имел возможность издавать здесь книги по своему вкусу и убеждениям, продолжая, несмотря на недовольство столичного правительства, именовать себя в этих книгах святейшим патриархом. Иверский монастырь был задуман не только как база власти Никона, опора его влияния в стране, но как символ единения русского, украинского и греческого православия. На это указывали собранные в нем святыни, об этом говорил и состав братии, куда Никон пригласил с православного Востока греческих монахов, из Киева — ученых книжников и музыкантов, соединив их с россиянами. Однако это был лишь первый, пробный шаг Московского патриарха. Убедившись в его успешном осуществлении, Никон задумал соорудить в России обитель, которая стала бы мировым центром православия. Среди сел, купленных патриархом в Иверский монастырь, было и село Воскресенское, расположенное недалеко от Москвы. Никон приобрел его у дворянина Романа Бобарыкина, с которым потом поссорился и отлучил от Церкви. Часто приезжая в Воскресенское наблюдать за хозяйственной деятельностью, патриарх однажды подумал, что там неплохо было бы построить монастырь, чтобы жить в кельях, а не в крестьянских домах. За мыслью вскоре последовало дело: плотники застучали топорами в окрестных лесах, близ реки Истры поднимались к небу маковки монастырской церкви и росли кельи монахов. На освящение храма Никон пригласил богобоязненного царя Алексея Михайловича. Сильно возлюбил царь место сие, сияющее красотой, яко земной рай. Немного отъехав, написал Алексей Михайлович Никону с обратной дороги в Москву, что сам Бог благоволил предназначить это место к созданию монастыря, «понеже прекрасно, подобно Иерусалиму». Как святыню, спрятал патриарх царское послание в серебряный ковчег и велел вечно хранить в алтаре монастырского храма. Сам же монастырь, почитая царскую волю, назвал Воскресенским Новым Иерусалимом. И не просто назвал, но послал старца Арсения Суханова, искушенного в греческом и восточных языках, в старый Иерусалим сделать план тамошней великой церкви Светлого Воскресения, созданной благоверной и христолюбивой императрицей Еленой, матерью императора Константина, над Голгофой и иными великими святынями. |
| Церковь в Зеленой Слободе – это редкий образец стойкости художественных традиций в сельском церковном зодчестве XVIII столетия. В Зеленой Слободе недалеко от церкви патриархом Никоном была учреждена одна из первых в России бумажных фабрик. С Покровской церковью связаны судьбы легендарных советских легкоатлетов Серафима и Георгия Знаменских, которые были сыновьями местного священника о. Иоанна Знаменского. Зеленая Слобода вошла в историю как место, где было создано одно из первых русских бумажных производств. В книге «Выходы государей царей и великих князей, Михаила Феодоровича, Алексия Михайловича, Феодора Алексиевича, всея Руси самодержцев» П. М. Строева мы встречаем описание остановки в 1677 г. царя Федора Алексеевича в Зеленой Слободе по пути на богомолье в подмосковную Соловецкую пустынь: «Июня в 24 день, в неделю [т.е. в воскресенье], изволил великий государь слушать всенощного бдения в шатрах. Божественной литургии слушал великий государь в церкви Покрова Пресвятыя Богородицы, что на бумажной мельнице…» Считается, что первая русская «бумажная мельница» была основана в селе Копнино на реке Уче (в современной Ивантеевке). Другая допетровская «бумажная мельница», которую указывают во всех энциклопедических словарях, была устроена в 1655 г. патриархом Никоном на реке Пахре в Зеленой Слободе. Патриарх решил построить фабрику для Московского печатного двора, чтобы снизить расходы на писчую бумагу. Строительство бумажной мельницы на реке Пахре началось весной 1655 г. под надзором Василия Васильевича Бурцева. Летом того же года заведовать мельницей стал «целовальник бумажного дела» Лукьян Григорьевич Шпилькин. Фабрика возводилась плотниками и мастерами бумажного дела, выписанными из Москвы. Бревна, брусья, доски и прочий строительный материал тоже доставлялся из Москвы на плотах и суднах речным путем. В декабре 1656 г. главный бумажный мастер фабрики Иван Самойлов привез из Зеленой Слободы в Печатный приказ первые 75 стопок бумаги. Продукт, правда, вышел столь грубым, что годился только на переплеты книг. Когда же «паперник» Самойлов и его помощники приступили к производству «белой» писчей бумаги, с окрестных холмов во время весеннего таяния снега неожиданно сошла вода, которая прорвала плотину. Три года вода подтапливала мельницу, пока, наконец, в 1657 г. фабрика не была разрушена и закрыта. В 1670-е годы казенное бумажное производство перенесли в другое место – на реку Яузу. |
| языка «Буковница» Герасима Ворбозомского и «Книга, глаголемая Буквы граммотичнаго учения», в грамматических трудах Ф. П. Поликарпова-Орлова 20-х гг. XVIII в., в «Грамматике беседословной» Ивана Иконника 1733 г. и др. Даже после появления первых печатных грамматик церковнослав. языка Лаврентия Зизания (Вильно, 1596) и Мелетия (Смотрицкого) (Евье, 1619) в Московской Руси до 2-й пол. XVII в. трактат «О в. ч. с.» рассматривался как наиболее авторитетный источник, по отношению к которому все остальные филологические труды воспринимались как вторичные. По модели, заданной в трактате, был подвергнут переработке текст Грамматики Лаврентия Зизания в ее великорусских рукописных версиях XVII в. «Осмочастием» руководствовались и справщики Московского Печатного двора , готовившие 2-е изд. Грамматики Мелетия (Смотрицкого) 1648 г. В соответствии с системой частей речи, заданной в трактате, они отказались от введенного Мелетием (Смотрицким) междометия, кодифицировав вместо него «различие». О безусловной приверженности московских справщиков грамматической систематике и терминологии трактата «О в. ч. с.» свидетельствуют и новые разделы, включенные ими в текст Мелетия (Смотрицкого): предисловие, сводная таблица именных окончаний перед парадигмами склонения и грамматический разбор «по осмочастному разуму» всех словоформ в молитвах «Царю небесный» и «Отче наш». Исключительный авторитет трактата «О в. ч. с.» в славянской правосл. книжности был обусловлен не только его содержательностью, но и принятой в рукописной традиции его атрибуцией прп. Иоанну Дамаскину. Отношение к трактату как к богословско-догматическому сочинению правосл. святого делало его «грамматическим каноном православия» ( Мечковская. 1984. С. 36). Производные от названия трактата слова и выражения: «осмочастие», «осмочастный разум», «осмочастное учение», получив терминологический статус, по меньшей мере до 2-й пол. XVII в. употреблялись в значении «описание грамматического устройства языка», в то время как «грамматикой» в букв. |
| Через 10 лет по своем основании он уж был сожжен недоброжелательными людьми; озлобление против печатного дела, по словам нашего знаменитого первопечатника дьякона Ивана Федорова, произошло «не от государя, но от многих начальник, священноначальник и учитель, которые на вас зависти ради многие ереси умышляли, хотячи благое в зло превратити и Божие дело в конец погубити... Такова зависть и ненависть... нас от земля, и отечества, и от рода нашего изгна и в ины страны незнаемы пресели» 3 . С удалением Ивана Федорова и его помощника Петра Мстиславца в Литву и западную Россию печатание книг в Москве было задержано, но не прекращалось ни при Грозном, ни при его преемниках. Новую помеху оно встретило в конце смутного времени от литовцев и поляков, распоряжавшихся в Москве; тогда «таковое доброе дело, печатный дом и вся штанба того печатнаго дела, от тех врагов и супостат разорися и огнем пожжена бысть, и погибе до конца и не остася ничтоже таковаго орудия, хитрые же на то люди мало осташася и во ины руские грады отбегоша» 4 . При царе Михаиле Феодоровиче здание печатного двора несколько раз возобновлялось, переделывалось и расширялось. Первая капитальная работа на нем производилась от 1614 до 1620 года; в это время типография временно помещалась в самом кремле, в дворцовой набережной палате, в деревянных нарочно выстроенных при ней хоромах; на старом же печатном дворе здание отделывалось заново из двух каменных палат в два зтажа с подклетями и погребами; из этих палат одна примыкала к городской стене Китая; другая была пристроена к первой и вступала на середину печатного двора, окруженного еще деревянными пристройками, где помещались мастерские, правильня и приказ печатного двора. Большие московские пожары 1626 и 1634 годов снова изменили физиономию печатного двора. Для ограждения зданий от пожаров и вследствие расширения деятельности печатного двора, по царскому указу от 3 января 1642 года, начата была самая капитальная постройка новых каменных палат, оконченная 30 июня 1645 года. |
| Жизнь в Москве в одном монастыре рядом с келья с келью (что подало повод впоследствии о Медведе, что он купно с отцом Симеоном в единой келии живяше 9 ) ещё более сблизила ученика с учителем, Медведева и Полоцкого. Дружба, начавшаяся из школьной скамье, когда Медведев ещё был молодым человеком, учеником Полоцкого, не прекращавшаяся и во время отсутствия Медведева из Москвы, а наоборот вследствие разлуки ещё более усилившаяся, теперь с возвращением Медведева в Москву перешла в крепкий неразрывный союз. Убеждения, взгляды и мысли полоцкого сделались убеждениями, взглядами и мыслями Медведева. «Медведев слушал словеса его (Полоцкого), говорит автор книги Остень, латинские мысли полна суща, не познав лести оного, прельстися вслед его мудрования». Учитель и друг Медведева, Полоцкий, пользовавшийся большим значением и влиянием при царском дворе, мало обращающий внимание даже на патриарха, сколько мог покровительствовал Медведеву. Вероятно, по его ходатайству Медведев с 7187 года (с сентября 1688 г.) был назначен справщиком на московский печатный двор и в то же время книгохранителем того же печатного двора. Должность справщика в то время принадлежала к числу высоких должностей; справщики тогда пользовались гораздо большей свободой и властью при исправлении книг, чем в настоящее время. Какие книги из печатавшихся в то время правлены были Медведевым неизвестно; известно только, что он был в числе тех справщиков, которые заведовали исправлением печатавшихся тогда деяний и посланий апостольских. Насколько видно из дела исправления этих книги, исправители не поверяли текст по греческому подлиннику; но не смотря на это древние славянские переводы и толкования дали им возможность восстановить славянский текст довольно близко к греческому. 10 Должности книгохранителя на печатном дворе, на котором была большая библиотека, обязан, нам думается, своим появлением и библиографический труд Медведева «оглавление книг кто их сложил», появление которого только и возможно при предположении пользования такой богатой библиотекой, какова была в то время библиотека московского печатного двора. Ни в Курске, ни в Молченской пустыни не было такой богатой библиотеки. Не мог пользоваться Медведев и библиотекой московского печатного двора, пока был подьячим. С одной стороны его служебные занятия в то время препятствовали его научным занятиям; с другой стороны библиотека печатного двора была недоступна для посторонних лиц. Далее – из некоторых частностей этого труда видно, что Медведев при составлении его пользовался библиотекой именно печатного двора (см. Напр. Статью об Иоанне экзархе Болгарском; ср. Калайдовича исследование о сем). |
| — удобнейшее практическое пособие, не очень похожее на рукописные Типиконы XVI b., но сочетавшее в себе Типикон, к которому было добавлено нечто вроде современных «Богослужебных указаний» и еще множество других материалов. Согласно Дмитриевскому, тип «больших Типиконов» много позаимствовал из монастырских и соборных Обиходников ( Дмитриевский, 554 ). В Приходно-расходных книгах Печатного Двора сохранились имена справщиков, правивших Типикон. Они составляли некую корпорацию, обособленную от остальных справщиков: «Кроме того упоминаются как справщики Устава 1641 г. Черниговский (собора Черниговских чудотворцев в Москве) протопоп Михаил Рогов, ключарь Успенского собора Иван Наседка, князе-Александровский протопоп Иоаким, и Захар Афанасьев...» ( Мансветов II, 536-538 ). Отметим, что правили Устав самые опытные и уважаемые справщики. Корректурного экземпляра от этого печатного издания не сохранилось. Скажем немного об Оке церковном 1651 г. Это библиографический фантом, появившийся в каталогах Сопикова и Ундольского. Его описывает (!) Мансветов, ссылаясь на несуществующие Приходно-расходные книги Печатного Двора (одна не сохранилась, в другой вырван лист — согласно Е.В. Лукьяновой). Эту ошибку повторяют вслед за Мансветовым многие литургисты (А.А. Дмитриевский, Н.Д. Успенский, из современных исследователей Т.В. Суздальцева). См. по этому поводу: Рубан II . Типикон 1682 г. Далее мы переходим к никоновской справе Типикона. Это условное название — справу точнее можно назвать послениконовской, поскольку осуществлялась она при Патр. Иоакиме, который по своем поставлении (1674) дал указ править Типикон. Однако принципы справы оставались прежними и определялись новым нетрадиционным отношением к символу и символике. Характер справы стал принципиально иным, впрочем, об этом подробно сказано в моей недавно вышедшей книге о справе Миней . Патриархом Иоакимом был издан ряд указов в целях усиления контроля над справщиками. Вводилась вторая (патриаршья) цензура: новоправленую книгу прочитывали в Крестовой палате в присутствии патриарха. |
| Именно Карион, а не ученый червь Евфимий неизменно писал для патриарха Иоакима проповеди, составлял его грамоты и послания для российских и зарубежных адресатов, оформлял патриаршие палаты и готовил праздничные действа со стихотворными орациями. Блестящий литературный дар Истомина вскоре завоевал ему место первейшего придворного поэта Государева двора, а острый ум позволил в плотно заполненные творчеством дни обрести и глубокие, разносторонние знания, к 1690-м годам сделавшие Кариона выдающимся просветителем, творчески реализовавшим в России передовые идеи чешского мыслителя-гуманиста и педагога Яна Амоса Коменского. Патриарх знал, что его доверенный референт не симпатизирует " грекофилам " и тем паче " мудроборцам " , а в царском дворце усердно хвалит утвердившуюся у власти царевну Софью. Но Истомин никогда прямо не противоречил Иоакиму в церковных вопросах — в сфере непосредственной деятельности патриарха. Этого было достаточно. Научные и литературные дарования, увлечения и политические симпатии приближенных не затрагивали Иоакима, пока не касались области его служебного авторитета. Следует учитывать, что Истомин, сделавший блестящую карьеру при Иоакиме, сохранивший свое место при патриархе Адриане и со временем ставший во главе Печатного двора, никогда не позволял себя " подставить " . Карион мог искренне скорбеть, что вместо университета в Москве появились лишь " еллино-славянские сколы " Лихудов, мог мечтать об осуществлении просветительного проекта Медведева — но при этом не сказать ни слова против начальства. Вполне в духе Иоакима, он служил существующей власти и, тонко предвидя, скажем, приближение заката Софьи, вовремя переключился на восхваление идущих к власти Нарышкиных . Однако последнее было скорее свойством характера поэта, нежели требованием патриарха к своему ученому окружению. Ярким примером научной и политической терпимости в рамках патриаршего двора была личная дружба Иоакима Савелова с главой родового монастыря Романовых — Новоспасским архимандритом Игнатием Римским-Корсаковым. Этот выдающийся ученый, композитор и публицист, искушенный переводчик и поэт был " грекофилом " , но совершенно в ином ракурсе, чем патриарх или Евфимий Чудовский. |
|
|
