| У одного автора мы нашли такое противопоставление: «Подавляемые мощной рукою Петра, стрельцы свое политическое угнетение думали вознаградить своеволием в области религиозной»; и точно так же: «Укрощаемая несокрушимой силой единодержавия Украина силилась найти простор для мятежного своего духа в своеволии религиозном» ( Иван Соколов . «Отношение протестантизма к России в XVI и XVII веках». М., 1880, с. 190; автор правоверен и архаичен, но у него собран фактический материал). Такого рода противопоставления совершенно произвольны и так сказать «механистичны». «Религиозное своеволие» раскола не было суррогатом политического протеста, как рисует его этот автор, а соединялось с этим протестом, выросло на основе закрепощения крестьян и правительственного гнета. Параллель идет дальше. Она простирается также на экономическую роль старообрядцев и сектантов. Мы знаем, что гугеноты, пуритане и секты Реформации были пионерами в области торговли и промышленности. Такими же пионерами были русские раскольники и сектанты. Как на Западе гугеноты и сектанты, так в московской России старообрядцы отличались трудолюбием, исправностью, солидарностью, трезвостью и т. п. качествами. Это можно объяснить не только тем, что еретики исключались из привилегий, даваемых государством правоверным гражданам (объяснение Зомбарта); в еретики шли как на Западе, так и в России наиболее активные и энергичные элементы населения. По-видимому, именно здесь была зарыта собака. Раскольники не потому «брались» за промышленность, чтобы задобрить правительство и ослабить преследования; здесь должна была быть более глубокая, внутренняя связь, между религиозной надстройкой и экономическим базисом, примерно та же, что и в Западной Европе (а также в американских колониях религиозных беженцев). Неправильно также противопоставление преобладания «простонародья» в первоначальном старообрядчестве позднейшему преобладанию купечества; оно неправильно в том отношении, что уже на первых порах, причем даже в социальных низах, раскол имеет экономическую подоплеку и связан с пионерством в экономической области. Здесь тоже можно провести параллель, с Западом, с ролью низов в первых шагах раннего капитализма, ролью, на которую указывают Вернер Зомбарт 312 и Макс Вебер 313 . |
| Такое стремление к организации прихода представляется явлением не новым. Духовные, а также и светские журналы шестидесятых годов полны статьями, развивающими мысли о необходимости усвоения православным приходам их коренных прав, об обновлении и развитии церковно- общественной жизни и об упорядочении церковно-приходского уклада. В этих статьях, принадлежащих нашим талантливым писателям, как например И. С. Аксакову, Д. Ф. Самарину и другим, слышался настойчивый призыв к возвращению прежней силы и значения исконным русским творческим началам и указывалось на религиозно-церковные начала, которыми был проникнут весь общественный строй и быт древней Руси. 4 Плодотворные мысли о самодеятельности и самостоятельности православных приходов, развиваемые в упомянутых выше статьях, не остались без практических результатов. В начале тех же шестидесятых годов, в г. С.-Петербурге, по почину священника А. В. Гумилевского при Христорождественской церкви, что на Песках, был восстановлен в главных своих чертах православный приход, который, как христианская община, принял на себя обязанность заботиться о своих бедствующих и неимущих прихожанах и основал приходскую кассу для местных бедных, а также учредил разные богоугодные и просветительные заведения, наблюдение за которыми было поручено, по образцу древней Церкви, диакониссам. 5 Так дело восстановления православных приходов обстояло в недавнее время. § II Прошлая жизнь христианской церковной общины – Замечание П. Соколова в его сочинении «О церковно-имущественном праве в Греко-римской империи» – Отличительный характер христианской общины – Церкви учрежденные и собранные св. Апостолами – Церковное домостроительство семи избранных мужей – Благотворительность в древней Церкви. Прежде, чем мы предложим на обсуждение наши посильные соображения о способах и средствах разрешения в настоящее время «приходского вопроса», считаем необходимым бросить беглый взгляд на прошлую жизнь христианской церковной общины. Вот что, между прочим, касаясь России, говорить по сему предмету П. Соколов в заключении своего исследования о церковно-имущественном праве в Греко-римской империи: «Со времени Петра Великого общество постепенно устраняется от деятельного участия в церковной жизни, деятельность же частных лиц на пользу Церкви все более и более сводится к простым пожертвованиям с их стороны. Вместе с тем и надзор за управлением становится более строгим и действительным; но он не мог возместить ослабления интереса общества к Церкви, того охлаждения к ней, какому отчасти содействовали излишне стеснительные меры надзора». Далее названный автор указывает, что нахождение такой конструкции церковно-имущественного права, которая, с одной стороны, давала бы достаточный простор для деятельности частных лиц и общества и поощряла бы эту деятельность, с другой – обеспечивала бы возможность надзора со стороны церковной власти, – есть задача, которую предстоишь еще решить русскому праву. |
| Принципы «Православного Обозрения» были православными, и журнал никогда не поступался ими. Это лучше всего могут доказать его враги, усердно старавшиеся отыскивать в нем все неблагонадежное и не сумевшие найдти ничего, что было бы признано таковым в тех инстанциях, к которым они энергично апеллировали. Но признавая истиной православие, редакция сближала около журнала не тех людей, которые смотрели на православие совершенно одинаковыми глазами так, что голос одного мог быть эхом другого, а тех, которые одинаково искренно любили истину и стремились искать ее. Ап. Павел писал коринфянам: «надлежит быть и разномыслиям между вами» ( 1Кор. 11:18 ). Надлежало иметь их и сотрудникам «Православного Обозрения». Люди ограничены и подходят к истине с различных сторон; отсюда трудно ожидать, чтобы в глазах всех и во всех подробностях истина представлялась тождественною. Это твердо помнил покойный редактор Православного Обозрения, и это, к сожалению, усердно забывают многие православные богословы настоящих дней. Значительное место в «Православном Обозрении» отводилось научной апологии 1 православия и полемике с религиозными и философскими воззрениями противными православию. И большая часть этих апологетических и полемических статей должна быть поучительною для современных писателей. Видно, редактор тщательно заботился о том, чтобы у него сотрудники правильно понимали и излагали чужие взгляды. Это – нелегко и это редко достигается и в светских и духовных изданиях. Но пусть почитают философские и апологетические статьи В. Д. Кудрявцева, М. И. Каринского , А. И. Введенского , П. И. Соколова , Д. Ф. Голубинского , А. Ф. Гусева , архим. Бориса, П. Я. Светлова, везде в них найдут объективно правильное изложение опровергаемых воззрений. Два качества нужно иметь, чтобы излагать так: нужно иметь знание и обладать объективностью. Петр Алексеевич не только умел находить сотрудников, обладающих этими свойствами, но умел создавать их. Открывая доступ и привлекая к своему журналу писателей начинающих, он давал им драгоценные указания относительно статей, приемов полемики, самой техники (конечно, не в смысле каллиграфическом) писания. |
| Петра. Ожидаешь одним словом, что стоит лишь ступить на землю Рима, чтобы очутиться в совсем особом мире, чтобы повеяло на тебя и тотчас же охватило духом классической древности или средневекового папства. И вдруг, самый обыкновенный извозчик, как в Берлине или Вене, пощелкивая бичом, везет тебя самыми обыкновенными улицами, по обеим сторонам которых тянутся не представляющие решительно ничего оригинального многоэтажные дома, мелькают бесчисленные вывески и витрины магазинов, переполненные всевозможными продуктами европейской культуры, спешат и толкаются толпы прохожих, звонят и гремят вагоны электрического трамвая, снуют громогласные разносчики газет, видится и слышится вообще самая обычная жизнь современного западноевропейского города. Ни классической древностью, ни средневековьем, как говорится, совсем даже и не пахнет. По первому внешнему впечатлению Рим – это хороший, но заурядный европейский город, не поражающий приезжего какою-либо, бьющею в глаза, оригинальностью. За несколько дней пред тем был я в Венеции. Вот где действительно путешественник тотчас же чувствует себя в каком-то совсем особенном мире. Улицы без тротуаров, потому что во всем городе не встретишь ни одного экипажа и ни единой лошади. Большая часть этих улиц до такой степени узки, что, пробираясь по ним между рядами магазинов и ресторанов, легко вообразить себя в каком-нибудь пассаже или торговых рядах. За отсутствием езды повсюду царит тишина, совсем удивительная для большого города. На набережной, против окон отелей, толпа каких-то странствующих артистов в больших широкополых шляпах и живописно заброшенных чрез плечо плащах стройно распевает национальные песни и всем знакомые хоры из опер. Вместо извозчиков пристают к прохожим субъекты в матросских костюмах с криками: „гондоля! гондоля!“, а когда усядешься в этот, почему-то непременно траурный, экипаж и плывешь по „canal grande”, с обеих сторон смотрятся прямо в воду старинные, мрачные, но часто весьма живописные, дворцы, повесть о которых неумолчно льется из уст словоохотливого гондольера. |
| Это большой вопрос для истории. Огромное количество историков заявляет: Каплан не могла в данном случае быть террористкой и стрелять в Ленина, так как она, якобы, была практически полностью слепой «после изнурительных условий каторги» и как молодая женщина «не умела пользоваться оружием». Позволю себе не согласиться ни с тем, ни с другим утверждением. Да, зрение её сильно ослабло от контузии, когда в 1906 году в её руках взорвалась бомба, которую они вместе с любовником-террористом Виктором Гарским изготавливали, чтобы убить киевского генерал-губернатора Сухомлинова. Однако, как мы уже упоминали, по возвращении с каторги, по рекомендации другого любовника - Дмитрия Ульянова, ей в городе Харькове сделал операцию лучший офтальмолог России Леопольд Гиршман. Операция состоялась настолько удачно, что после неё Каплан свободно, без очков работала с документами и штатно трудилась на руководящей работе в одном из государственных учебных учреждений. (Была директором курсов по подготовке земских служащих). Я видел её почерк, относящийся к 1918 году. Он плохой, как у многих людей, но вполне чёткий и ровный. Так что надо забыть эту глупую историю со слепотой и осознать: Фанни Каплан была вполне зрячей, когда стреляла в Ленина. Что касается пистолета, из которого она будто бы не умела стрелять, то горе-исследователи забывают: Фанни Каплан была профессиональной террористкой и умела прекрасно стрелять из всех видов оружия. Надо учитывать то железное обстоятельство, что три пули из четырёх, выпущенных Каплан, попали в цель. Точно такой же пистолет «Браунинг» был у неё изъят после случайного взрыва бомбы в гостинице «Купеческая» в 1906 году. Нельзя же допустить, что революционерка носила его просто так, как игрушку, которой не умела пользоваться. Известен и такой факт: незадолго до покушения на Ленина состоялись тренировочные стрельбы эсеровских боевиков на выездном полигоне. По свидетельству видного эсера Петра Соколова, из всех участников этих стрельб Фанни, стреляя из своего пистолета, заняла первое место, попав в мишень четырнадцать раз из пятнадцати возможных. |
| 14. Гонения протестантов и православных от одного врага невольно располагали тех и других к дружественному религиозно-политическому союзу; для упрочения последнего предпринимались попытки, хотя бесполезные, к вероисповедному соединению союзников: на Торуньском соборе 1595 г., Брестском 1596 г., Виленском 1599 г., Торуньском 1645 и Виленском 1648 г. Постоянными представителями религиозно-политического союза протестантов с православными оставались в Вильне реформатская община и православное братство. По временам, в 1-й пол. 17 в., союз этот переходил в вооруженную коалицию. 15. В половине и конце 17 и начале 18 стол., во время войн России с Польшей (1655–68 г.) и Швецией (1700–21 г.), добрые отношения союзников не разрывались, особенно во время первой войны, которая сама была между прочим следствием религиозно-политического союза протестантов с православными. 16. Наилучшим выражением и закреплением союза, в течение всей полуторавековой истории его, было патронатство. Закончился он освобождением диссидентов от польского владычества в 1772 г. 17. Под прикрытием союза, через сочинения, школы, протестантская пропаганда пробовала проводить свои идеи, но с падением образования в самом протестантизме и по распространении в западной России лучших антипротестантских сочинений – с 20-х гг. 17 ст.–не видно более совращений православных в протестантство; возвращение в православие совращенных становятся многочисленнее. 18. Последнее крайнее средство протестантской пропаганды – подложное издание Кальвинского Исповедания веры от имени патриарха Кирилла Лукариса – не имело успеха и послужило поводом к изданию имевшего важное значение в данной борьбе и истории православия Исповедания Петра Могилы . 19. В пору процветания протестантизма и его церковно-общественных учреждений, нравов, дружественный союз православных с его последователями и периодически вспыхивавшая борьба с его пропагандой содействовали улучшениям во внутренней церковно-общественной жизни православных и прежде всего – преобразованию западнорусских братств,– что доказывается историей преобразования их и сходством деятельности, прав и обязанностей братств с образом действий и полномочиями протестантских общин. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| В ответ на это писал я от 22-го числа: «Я не спешил отвечать на Ваше любезное письмо, в ожидании результатов выбора кандидата на дожность Ректора здешней семинарии. Третьего дня выбор состоялся: избрали большинством 13-ти против 8-ми голосов Инспектора Смоленской семинарии Петра Соколова – уроженца здешней епархии, окончившего в 1868 г. курс в Моск. академии со степенью кандидата, и затем чрез много лет получившего звание магистра 478 . Лично он мне не известен, но о нем доходят до меня противоречивые толки. Преосвященному Выборгскому Нестору 479 , как бывшему много лет Ректором в Смоленской семинарии 480 , без сомнения, хорошо известен во всех отношениях г. Соколов; не можете ли попросить Его Преосвященство от моего имени, чтобы он сооббщил мне, чрез Вас, верный и беспристрастный отзыв о качествах и достоинствах избранного на ректорскую должность в Тверскую семинарию кандидата? Рекомендовать нашим избирателям в кандидаты на ректорскую должность Инспектора Минской семинарии Арх. Анастасия почел излишним: о монашествующем начальнике, как мне известно, они и слышать не хотят. Но если бы Св. Синоду угодно было самому назначить о. Анастасия, или другого достойного и опытного архимандрита на должность Ректора нашей семинарии, в виду исключительных ее обстоятельств, это было бы самое лучшее дело. И я уверен, что такое назначение удовлетворило бы и м. б. умиротворило нашу бурную семинарскую корнорацию, разделившуюся на два враждебных лагеря. Удивительное дело: везде почти по семинариям, особенно там, где начальники протоиереи, слышатся распри и раздоры. На всякий случай я просил бы Вас доставить мне, более или менее обстоятельные сведения о личности о. архим. Анастасия». 12-го ч. писал я в Казань преподавателю семинарии, Александру Феодоровичу Гусеву, в ответ на его письмо от 30-го августа минувшего 1880 года: «Простите, что до сих пор я не отвечал на ваше любезное письмо (от 30-го авг. 1880 г.) и не поблагодарил Вас за книжные дары. Я поручал исполнить за меня этот долг, пока удосужусь сам написать Вам, брату вашему, о. диакону, – и он, без сомнения не замедлил исполнить мое поручение. |
| Много разговаривая по пути в Петроград с членами делегации о свершившейся революции, я с нетерпением ждал встречи с городом великого преобразователя, революционера Петра. Я думал, что увижу его гневным, величественным, исполненным революционной романтики. Ожидания мои не сбылись. Впечатление было сильное, но обратное ожидаемому. Петроград и по внешнему виду и по внутреннему настроению являл собою законченную картину разнузданности, скуки и пошлости. Не приливом исторического бытия дышал его непривычный облик, а явным отливом. Бесконечные красные флаги не веяли в воздухе стягами и знаменами революции, а никлыми, красными тряпками уныло повисали вдоль скучных серых стен. Толпы серых солдат, явно чуждых величию свершившегося дела, в распоясанных гимнастерках и шинелях в накидку праздно шатались по грандиозным площадям и широким улицам великолепного города. Изредка куда–то с грохотом проносились тупорылые броневики и набитые солдатами и рабочими грузовики: ружья наперевес, трепанные вихры, шальные, злые глаза… Нет, это не услышанная мною на фронте великая тема революции, не всенародный порыв к оправданию добра свободою, а ее гнусная контртема: мозги набекрень, исповедь горячего сердца вверх пятами, стихийное, массовое «ндраву моему не препятствуй, Аленка, не мешай», это хмельная радость о том, что «наша взяла», что гуляем и никому ни в чем отчета не даем… Из боковой улицы на Невский выезжает ландо, запряженное парою вороных. С высоких козел ими величественно правит великолепный, седой бородач. На дверцах ландо и на выпуклых лакированных наглазниках массивные вензеля с короною. В углу экипажа небрежно–важно и как–то глупо сидит одетый в черное пальто бледный человек с правильным, красивым лицом, удлиненным черною бородою. В этом человеке я сразу же узнаю известного петербургского адвоката–большевика Н. Д. Соколова, с которым нашей делегации предстоит объяснение по поводу знаменитого приказа 1–й. Я невольно вскидываю на него глаза и смущенно ловлю себя на явно контрреволюционном вопросе: не больше ли во всей этой картине, в лакированном придворном экипаже, в кровных, прекрасно съезженных, цокающих нога в ногу лошадях, в осанке и достоинстве дородного кучера, властно смотрящего вдоль Невского — красоты, а потому и культуры, чем в солдатне революционного Петрограда, и ее полномочном представителе, Соколове, фамильярно развалившемся в реквизированном экипаже. Как можно, спрашиваю я себя, с такими чувствами везти в революционный Петроград фронтовую делегацию, но тут же успокаиваю себя тем, что эти чувства ни на; секунду не отдаляют меня от сидящего рядом со мною в извозчичьей пролетке Иванова. |
| Вскоре после этого, в августе 1928 года, произошло событие в нашей якутской жизни, очень волнительное и все изменившее. Мы получили из Москвы посылку и много писем не почтой, а через Петра Владимировича Грунвальда; это был видный геолог Якутии, уже весьма немолодой человек. Он много лет руководил геологическими работами экспедиций в Якутию; подчинен он был Москве, и семья его была там, и он по тем временам и дорогам не один раз в год ездил из Москвы в Якутск, и дальше на север и обратно. Он был очень приятный, интересный, образованный и глубокий человек. Большого роста, а главное – необычайной толщины, он с трудом проходил в узкие двери нашего домика. Его приходы и интересные разговоры были всегда очень приятны Владыке Гурию и Папе. Недавно я увидела его могилу на Введенских горах в Москве. Письма, которые он нам привез, послужили поводом к обыску, вызову в ГПУ и решению о расселении отца и Владыки Гурия в разные места. Письма были о церковных делах, о сложном вопросе местоблюстительства Патриарха, о вступлении в эту должность митрополита Сергия и его обращениях, напечатанных в газетах. С отъездом тети Шуры из Абрамцева наши письма полны заботы о ней и о Юше, который лишился дома, семьи, уюта. Он работал тогда в Москве, в Музее народов СССР, имел угол, но это не родной дом. Отец пишет ему: «Ты у нас сейчас один, приуроченный к определенному месту и имеющий все-таки свой угол, а мы трое бездомные скитальцы». Брат преуспевал тогда в своих занятиях фольклором, и поездки их группы во главе с Борисом Матвеевичем Соколовым 243 сыграли роль в сохранении знаменитых Кижей. Для нас неожиданный, вернее все время угрожавший перевод из Якутска был нелегок. Мы сжились в нашей маленькой избушке и внутренне много получали от нашей размеренной, строгой жизни. Обрывалась также и научная работа по переводу якутской грамматики, которая была близка к окончанию. Первым уехал отец, один, с ближайшим рейсом парохода, шедшим вверх по Лене. Я осталась на некоторое время в Якутске – закончить дела на работе, ликвидировать или уложить вещи, проводить Владыку Гурия и Елизавету Ивановну в Вилюйск. Они ждали рейса парохода вниз по Лене, до Вилюйска. Жили мы с ними в мире и тишине, – расставаться было грустно. Я их проводила, а затем и меня проводили добрые друзья, с которыми за этот год и у меня сложились самые хорошие отношения. Олекминск. Сентябрь 1928 – нюнь 1929 г. |
|
|
