| Бедное таких людей состояние! Во тьме и заблуждении они ходят, хотя бы и за мудрецов от мира сего почитались. Невозбранно и о временной пользе стараться, но далеко более о спасении души, ради которого Христос в мир пришел, пострадал и умер. Он велит нам: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» ( Мф.6:33 ). Какая там польза, где душе погибель? Безумен тот мудрец, который перед миром этим мудр, но перед Богом глуп. Нищ и убог тот богач, который «собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет» ( Лк.12:21 ). Что в том здравии, когда душа немоществует и умирает? Какая польза от того знания, когда ум и сердце в деле спасения слепотствуют? Так-то слеп от природы своей бедный человек! Оставляет лучшее и нужное, а ищет и гоняется за худшим и ненужным. И поскольку такое небрежение у христиан о слове Божием, то оттуда бывает, что их житие противно слову Божию. Слово Божие – это правило христианского жития. Следует же тому заблудиться, кто правилу тому не внимает. Слово Божие – это светильник, который светит нам, по пути мира сего идущим, как говорит Давид: «Светильник ногам моим закон Твой, Господи, и свет путям моим» ( Пс.118:105 ). Потому непременно во тьме ходят те, которые светильника этого не имеют перед собою и не держатся его. Отсюда-то бывает, что многие христиане не видят греха или за малое что почитают ближнего обидеть, обмануть, ругать, оклеветать, хитрым словом уязвить. Иные не видят греха в том, чтобы красть, похищать, злом за зло воздавать, злобиться и мстить. Иные не видят греха в том, чтобы мамоне, вместо Бога, служить. Иные не видят греха в том, чтобы время в праздности проводить, дни и ночи в картежной игре и прочих забавах веселиться. Иные не видят греха в том, чтобы имя Божие великое, святое и страшное в подлых и непотребных словах поминать и злоупотреблять. Иные не видят греха в том, чтобы на серебро, золото, на вельмож, князей и прочих сынов человеческих, как божков своих, надеяться, и так от Бога, сотворившего и искупившего их, отступать. |
| Он склоняется к признанию, что теория эволюции не есть более гипотеза, но факт и что возржения против нее не стоят опровержения (указ. «Христианск. Чтение» 1881 г. май-июнь стр 671. 86 Утилитарианская нравственность подробно исследована в сочинении Мальцсва «Нравствснная философия утилитаризма» С.-Петербург 1879 г, 88 Это незнание, или сомнение в возможности истинных познаний признавал Юм. Опытное познание, по его мнению, состоит в причинном соединении фактов. Понятие причинности основывается на некоторой вере, эта вера на чувстве, чувство на привычке, которая сама состоит ни в чем ином, как в некотором часто повторенном опыте. Итак, нет никакого познания, которое было бы объективно и необходимо. Оно не объективно, потому что объекты нашего познания суть только наши впечатления и представления о них. Оно не необходимо, потому что основано на вере, а не на аксиомах. (Реальная философия Куно-Фишера стр. 343). По ту сторону опыта знание невозможно. По сю сторону опыта наше знание простирается настолько, насколько простирается привычка. В области привычкн полной достоверности не может быть,а есть только приблизительная субъективная вероятность. (Реальная философия Куно-Фишера стр. 344). 104 Logic р 4. Позитивисты вообще и Милль в частности смешивают ум человеческий с духом, или вообще духовною сущностью, которая чувствует, мыслит, воображает, желает, любит и т. д. 105 Пространство, по мнению Гершеля, представляет столь полное само по себе и отличное от всякой другой вещи понятие, что мы уверены, что имеем его всецело в нашем мышлении. Совсем не то бывает со словами, которыми мы обозначаем отдельные предметы. Возьмем для примера железо. Различные лица придают этому слову различные понятия. Тот, кто никогда не слыхал о магнетизме, имеет иное понятие о железе, нежели лицо, знакомое с подобного рода явлениями. Простой необразованный человек смотрит на него, как на несгараемый металл; химик, видевший, как оно горит ярким пламенем, имеет право считать его в числе наиболее горючих тел природы; поэт употребляет слово «железо», как эмблему твердости; тюремщик знает ему цену в качестве преграды; электрофизик видит в нем проводник для свободного сношения чрез самую непроницаемую из преград – воздух; иное представление о железе имеют кузнец, и инженер, в руках которых оно принимает мягкость и способность принимать различные формы и т. |
| Впрочем, что касается до разности покроев носимого платья, и до бритья брад, то за сие отнюдь не следует гнушаться человека, созданного по образу Божию и по подобию; ибо истинный христианин познается 104 , не по браде и не по платью, но по чистоте внутренней 105 , т.е. по истинной во Христа вере и по исполнению заповедей Его, предписанных в законе евангельском. Вот в чем состоит истинное христианство , а не во внешности нашей! Ежели мы печемся только о внешности и часто из тщеславия или человекоугодия стараемся совершать некие, по-видимому, добрые действия, то мы в сем случае уподобляемся древним фарисеям 106 . Они для показания людям своей святости постились много и молились долго, стоя по дорогам и на торжищах среди народа, также и в домах растягивали продолжительные молитвы (как и нынешние русские раскольники). Они тщательно наблюдали и исполняли и другие внешние обряды и предания человеческие, но заповеди Божии отметали, как свидетельствует о том Св. Евангелие. Но таковых пустосвятов, как горделивцев, Бог гнушается и ненавидит, потому что Он не пленяется никакой нашей внешностью, творимой без смирения и добрых дел, а особенно не смотрит на покрой нашего платья, но ценит наше сердце, о чем Дух Св. чрез Порфироносного Пророка так рек: Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит 107 . А также: Близ Господь сокрушенных сердцем, и смиренных духом спасет 108 . А у Исайи так глаголет Господь: на кого воззрю, токмо на кроткого и молчаливого, и трепещущего словес Моих 109 . Видите, на кого Бог призирает, на кротких, т. е. на смиренных сердцем, коих, по слову Христову, есть Царствие Небесное 110 ; а гордых фарисеев, которые хвалились своими наружными добродетелями, а других гнушались и унижали, и Бог гнушается, и молитв их не приемлет, как говорит Господь. ( Лк.18:10–14 ). Поверьте притом, М. Г., что л о вашем состояния сердечно сожалею; ибо я уверен, что вы, по внушению и научению развратников истины, неблагоприятным оком взираете на людей, различных с вами и по состоянию, и по мнениям, и кои по наружности своей кажутся для вас отвратительными, и для входа сих единственно людей, удаляетесь вы от Св. |
| В связи с неудовлетворенностью и внутренним колебанием насчет правды законной 89 – это вызывало необычайное душевное напряжение, которое естественно влеклось туда, где фактически господствовала абсолютная твердость 90 . Происходит внутренний духовный кризис в пользу христианства 91 , как дающего искомое 92 . Этому способствовала еще физически-психическая организация, располагавшая Савла ко всяким идиосинкразиям 93 , а после Дамасского видения страдавшая визионерством 94 . Нервный по натуре и склонный к эпилептическим припадкам 95 , он легко доходил до экстатических трансов 96 и по внешности обязан христианством действию своего нервного темперамента, как отсюда же идут воспринятые нами супранатуральные апостольские догматы 97 . Впрочем, это касается собственно обстановки и формы, а сущность будет в том, что тут было субъективно-внутреннее событие 98 и тогда произошла собственно перемена взглядов 99 в их применении к новому пункту, при чем Павел признал лишь у себя ту непоследовательность, какую раньше находил у христиан 100 . По содержанию дохристианские воззрения сохранились в неповрежденности и только получили особое христианское освещение, конечно, по воссиявшему в душе убеждению, что Иисус из Назарета жив и, очевидно, есть истинный Мессия. Никаких фактических аргументов не было приобретено в самом обращении и христианская вера является в Павле его собственным духовным созданием. По самому началу благовестие Павлово оказывается вне связи с Евангелием и делом Христовым. Таковым остается и продолжение. Имелись удобства к точному осведомлению с учением Христовым чрез «предних», и Павел был бы просто не нормален, если бы не позаботился о фактических оправданиях для своих воззрений 101 . Подобные мнения ныне редки 102 и бывают уже странны, когда в полемике против сближений слов апостольских с изречениями Христовыми 103 пытаются объяснить эти случаи ( 1Кор. 7:10. 9:14. 1 Фессал. 4:15) из Ветхого Завета 104 , допуская цитаты из апокрифов 105 . При всем том фактические материалы истории Христовой не могли занять должного места в богословской конструкции Павловой 106 . |
| Задаваясь неосуществимой целью, они на каждом шагу терпят крушение и начинают ненавидеть Бога. Таковым называет Н. О. Лосский путь сатаны. Есть ещё один вопрос, который важен в обосновании христианской этики. В мире, созданном Богом, нет абсолютного зла, а есть только абсолютное добро. Зло, как бы оно ни было низменно, никогда не бывает абсолютным. Существенная черта ложного пути есть отпадение от Бога в той или иной степени, а вместе с тем и обособление от всех тварных существ. Стремление быть Богом осуждается во всех видах этики, основанных на христианской религии. Это происходит потому, что из подобного стремления христианство выводит сатанинскую природу. Из желаний быть Богом и выше Бога следует не только ненависть к Богу, но и его творению. Такой человек не может преодолеть своей гордыни преклониться перед его творением. Такой человек не может по–доброму воспринимать мир, в нем всегда живёт несогласие, зло, зависть, так как в нем нет смирения. Он не согласен не только с жизнью, но и со смертью. Все это порождает ненависть к божественному устройству мира. Истинный христианин не боится смерти именно потому, что понимает и воспринимает её, как божественный закон. Он воспитан в смирении воли. Но несмотря на то, что зло есть в мире, оно не может быть абсолютным. Оно может быть длительным, сильным, но не может быть вечным. Вечность и безвременность – удел Царствия и Добра. Абсолютное добро есть, абсолютного зла быть не может. Почему? Лосский объясняет это таким образом: «Непосредственная ненависть к Богу и сотворённому Им бытию, как таковому, была бы также непосредственною ненавистью и к своему бытию; но непосредственное отрицание себя – невозможно; ненависть к себе возникает всегда лишь как производное явление, например, как следствие недовольства тем, что я труслив, или неостроумен, или некрасив, вообще не обладаю каким–либо воображаемым или действительным достоинством. Невозможность непосредственной ненависти к Богу и ко всему Бытию, как таковому, есть одно из следствий неосуществимости вообще абсолютного зла, тогда как абсолютное добро, именно, Бог и Царство Божие существует» 105 . |
| Валла же понимает эпикуреизм именно как предпочтение наслаждения всем остальным человеческим ценностям и даже восклицает: «О если бы у человека было не пять, а пятьдесят или пятьсот чувств!» (2, с. 105), чтобы получать наслаждение в гораздо большем объёме. Кроме такого рода преувеличений, Валла приводит и более серьёзные аргументы, доказывая, что чувства, помимо того, что дают нам способность испытывать наслаждение, служат ещё и для самой жизни, и для познания мира. Благодаря чувствам живое существо сохраняет свою жизнь, а наслаждение является тем критерием, посредством которого оно может избегать опасности или стремиться к тому, что помогает ему выжить. Поэтому он нападает на традиционную церковную мораль: «Мы, придерживающиеся законов самой природы, говорим о стремлении к удовольствиям, они [призывают] к бесцельным страданиям; мы – к радости, они – к мучениям, мы – к наслаждениям; наконец, они – к смерти, мы – к жизни» (2, с. 95–96). Так, не случайно питание приятно и потому полезно для жизни, а яд горек и, как любая опасность, не доставляет наслаждения. Поэтому Валла делает фундаментальный вывод: жить без наслаждения невозможно (чего не скажешь о добродетели), поэтому наслаждение является истинным благом, истинной ценностью, и католики (да и вообще христиане) лукавят, когда говорят, что наслаждение не является истинным благом. Ибо чего боится христианин после смерти? Мучений в аду. А чего он ждёт от рая? Вечного наслаждения. Валла считает, что его взгляд на наслаждение не противоречит христианству, а является более честным и последовательным. Любовь к Богу, которая является главной добродетелью в христианстве, Валла также возвышает над всеми видами удовольствий. Ведь Бог «нас произвёл из ничего способными наслаждаться благами, так что мы должны любить Его больше, чем самих себя» (2, с. 229). Человек существует для наслаждения, и все высказывания типа «лучше смерть за родину, чем позор» Валла называет глупостью, ибо вместе со смертью человека умирает для него и его родина. |
| Розанова ; это – его особенная манера писать и мыслить. Г. Розанов – враг обычного, ясного прозаического изложения, связности, последовательности; течение его мыслей движется вне логического порядка интуитивно, по какому-то особенному наитию. Эти-то особенности манеры писания и мышления г. Розанова в соединении со спешностью чтения и служили причиной того, что сторонники и противники его часто не вполне, а то и совсем его не понимали, и он принужден был поправлять их. Одного из своих почитателей он поправляет напр. так: „автор неправильно понял слова моей статьи… я не беру текст из Писания, но подслушиваю пожелания мира, идеалы мира, вздохи мира (стр. 69). В этой оригинальной манере мышления вне логического порядка он заходит иногда так далеко, что ставит себя в положение в собственном смысле исключительное. „Анатомы говорят глупости об этом граафовом пузырьке“ – заявляет он в одном месте (стр. 76). „Глубин христианства никто ещё не постиг и эта задача, не брезжившаяся Западу, может быть есть оригинальная задача русского гения“ (стр. 105) заявляет он в другом месте. И подобного рода заявлений в статьях его не мало. Если к этому присоединить неожиданно странные сближения, антитезы, образ- —449— ность, дерзкие выходки против установившихся богословских воззрений, которыми уснащена его речь, то удивительно ли, что в уме иного доверчивого и не далёкого читателя возникала серьёзная мысль; уж не гений ли перед нами? Не пророк ли восстал среди нас в лице г. Розанова ?!... Но к делу! Статьи г. Розанова , предлежащие теперь в виде книги, Следующие: 1) Из загадок человеческой; природы (1–20). 2) Иродова легенда (21–36).: 3) Истинный „fin de siécle“ (37–44). 4) Номинализм в христианстве (44–51). 5) Семья как религия (52–68). Не связанные между собой внешним образом, они однако же имеют тесную внутреннюю связь, причём первая относится к прочим как их базис, а в целом все дают полное основание характеризовать нашего писателя, как философа, моралиста и богослова. В качестве философа г. |
| Писания». «Без сей осторожности мы могли бы покориться определениям и тех соборов, которые, под именем христианства, могут собирать суемудрие или властолюбие» 53 . Таким образом, предание, как источник вероучения, стоит в зависимости от Св. Писания. Но и само Св. Писание, как источник вероучения, отчасти нуждается в свидетельстве предания. Так, «откуда известно, какие книги суть священные, и почему та или другая из них точно принадлежит к числу священных? – Сие известно большею частью из предания. Итак, самое Св. Писание пользуется пособием предания» 54 . Св. предание не только служит самым достоверным свидетелем богодухновенного происхождения священных книг, но – что также очень важно – проясняет нам их истинный смысл. Хотя «все, нужное ко спасению, излагается в Св. Писании с такою ясностью, что каждый, читающий его с искренним желанием просветиться, может разуметь оное ( 2Кор.4:3 ; Псал.118:105 )», потому что «Дух Святый изглаголал Св. Писание, чтобы просвещать, а не затемнять» 55 ; но верно также и то, что не все истины веры изложены в Св. Писании с одинаковою полнотой, ясностью и определённостью, – так что, «когда в основание догматов будем полагать Св. Писание, не присоединяя предания», то «не будет доставать точности, и полноты в изложении православного учения» 56 . Основным источником должно быть Св. Писание, а предание нужно для того, чтобы «дополнять, объяснять и защищать (православное догматическое учение) от неправомыслящих»; оно нужно «для руководства к правильному разумению Св. Писания, для правильного совершения таинств и для соблюдения священных обрядов в чистоте первоначального их установления» 57 . И так, «чистый источник» догматического учения есть «Бог, – Его слово, заключенное в священных писаниях, уясненное церковными определениями, учением и духовными опытами богомудрых мужей» 58 . Катех. 6–7. «Чтен. в О. л. д. просв.» 1868 г. 5, 160–163, 154–5. Книги Св. Писания существуют на разных языках. Догматисту важно знать, какой текст Св. Писания вернее выражаетт откровенную истину. |
| Далее он повествует об известной среди столичных омиусиан личности Марафония, который, «в должности государственного счетчика при областных войсках нажив большое богатство, оставил военную службу и сначала сделался смотрителем общины больных и бедных, а потом, по убеждению севастийского епископа Евстафия, начал вести подвижническую жизнь и основал в Константинополе общину монахов, которая с того времени преемственно сохраняется доныне» 101 . Сократ также сообщает, что Марафоний, возведенный Македонием в сан диакона (и, вероятно, по его благословению), «ревностно занимался устроением мужских и женских монастырей» 102 . Так было положено начало столичному иночеству. Во второй половине IV-haчaлe V вв. оно значительно приумножилось, особенно в правление благочестивого императора Феодосия Великого. Монахи стали обладать значительным влиянием в церковной жизни Константинополя, что отнюдь не всегда способствовало стяжанию ими подлинно иноческих добродетелей. Это проявилось тогда, когда на столичную кафедру был избран св. Иоанн Златоуст . Сам истинный монах, он хорошо видел и осознавал ту серьезную опасность, которая угрожала монашеству уже его времени, когда иноческое облачение порой служило лишь личиной, прикрывающей и скрывающей земные страсти: гордыню, властолюбие, тщеславие, леность и пр. 103 Ставя знак равенства между монашеством и подлинным христианством, Златоустый отец, обладая архиерейской властью, старался пресечь эти «иноческие болезни» 104 . Это, разумеется, не могло прийтись по нраву некоторым столичным инокам, томимым «зудом элитаризма» и вкусившим сладость земных привилегий. Многие из них, судя по всему, в прошлом были отшельники, но, прожив некоторое время в столице, отнюдь не стремились возвратиться в суровую пустыню. Главой этих, видимо довольно многочисленных и влиятельных «псевдомонашествующих», как называет их Палладий 105 , был Исаакий, родом сириец. И по словам Созомена , св. Иоанн оказался «в разногласии со многими из монахов, а особенно с Исаакием; ибо людей, избиравших такой образ любомудрия, если они уединенно пребывали в своих монастырях, он весьма хвалил и усиленно заботился, чтобы они не терпели притеснений и имели необходимое: но когда пустынники выходили вон и являлись в. |
| Так, мусульмане утверждают, что Господь, благоволивший дать «премудрый Коран», Сам постоянно хранит его от всяких изменений и повреждений. «Мы ниспослали наставление (Коран), – слова Корана от лица Бога, – и заботливо храним его» (15:9). «Мы накажем тех, которые рассекают Коран на части» (15, 90. 91). Бейзави в толковании на первые слова: « подлинно Мы храним его (Коран) – т. е. от изменения, прибавления или убавления». Или, по словам Яхьи, Бог хранит Коран от диавола, чтобы этот последний не прибавил или не убавил в нем чего-либо. Другие мусульманские толковники прибавляют, будто Сам Господь присутствует при изготовлении списков мнимобожественной книги и непосредственно наблюдает за ними (Marac. сур. 15). Оставаясь при этом веровании и не желая быть в явном противоречии с самими собою, мусульмане необходимо должны признать особое хранение Промысла и за Евангелием. Но этого высокого преимущества они не допускают за книгами Св. Писания, утверждая, что книги эти предоставлены хранению одних людей, или что то же – своей собственной участи, не допускают вопреки началам собственного учения и впадают в явное противоречие с самими собою. Против такой уклончивости мусульман, мы опять укажем им на их собственные верования. По общему верованию мусульман, книги Св. Писания и Коран, как содержащие уставы и наставления Одного и Того же вечного Бога, Его обетования и угрозы, произошли от одной и той же «небесной книги», «матери книг», различные откровения которой условливались различными обстоятельствами людей (II, 3.130. IV, 135 и др.) Самим книгам приписываются те же названия, что и самому Корану, названия света и руководства (3, 2. 5:50), залога небесного милосердия и наставления для каждого (17, 105. 14, 5. 19:112). Иногда Коран (хотя и без всякого права) поставляет сам себя даже наравне с божественными книгами, как одно и то же откровение (28, 48–49. 9:112). A по этим причинам, что приписывают мусульмане своему Корану, т. е. особенное его хранение Богом, по необходимости должны приписать и Евангелию – истинному откровению. |
|
|
