| В тот же день получено было мною письмо от бывшего профессора Московского Университета Феодора Ивановича Буслаева. Вот что писал он мне от 31-го декабря: «Ваше Высокопреосвященство! Примите мои самые усердные пожелания Вам всякого блага на новый 1882-й год и на многие предбудущие лета Вашей многоплодной архипастырской деятельности, как знак моей искреннейшей признательности за Ваше ко мне непрестанное расположение и за дорогую для моего сердца приязнь. Радуюсь, что я мог ускорить исполнение Вашего желания немедленным препровождением Вам моей фотографической карточки. Если изображение несколько моложаво для моей теперешней поры, то тем лучше будет оно напоминать Вам то незабвенное для меня время, когда возникли и скреплялись наши близкие отношения, которыми теперь уже более четверти столетия я пользуюсь. Равномерно и другое Ваше желание уже удовлетворено напечатанием моего подробного доклада в Обществе Любителей Древней Письменности о Высочайшей аудиенции в 279 Правительственного Вестника и в 349 Современных Известий. Если Ваше Высокопреосвященство не получаете этих газет, благоволите уведомить, и я немедленно препровожу к Вам оба эти нумера. Само собою разумеется, я не мог и не должен был в этом докладе, назначаемом для публики, упоминать о Милостивых словах Государя Императора, лично ко мне обращенных: они пребудут для меня навсегда самою драгоценною наградою за мои ученые труды и за мою горячую преданность Престолу и Отечеству. При недавнем свидании я Вам передал, сколько мог, мои восторженные радостью чувства; но самых слов Государя в точности я повторить не умею. Они проникли и обаяли все нравственное существо мое и так глубоко умилили и растрогали душу, что уму моему не оставалось уже места следить за течением мыслей. На пороге двух годов – протекшего 1881-го, тяжкого ужасного и позорного для истории России, – и наступающего 1882-го, озаряемого светлыми надеждами, это письмо мое, исполненное радостных воспоминаний и благословений возлюбленному Монарху, да будет для нас с Вами предвкушением в желанном исполнении этих надежд. |
| Для приведения в известность литургических источников г. Мансветов проектировал даже организовать издательское общество – вроде петербургского Общества любителей древней письменности – и издавать материалы для истории нашего богослужения коллективными усилиями. Так конечно было бы лучше, но и одиночные попытки в этом роде приведут к той же цели, хотя и не так скоро. Поэтому весьма желательно, чтобы лица, близко стоящие к рукописным библиотекам и занимающиеся изданием древних памятников, не опускали без внимания весьма важного отдела памятников нашего древнего богослужения и по возможности старались восполнять существующий у нас громадный недочет в этом отношении. Со своей стороны мы имеем в виду постепенно восполнять этот недочет, насколько он касается Соловецкой библиотеки, весьма богатой рукописями богослужебного содержания. На первый раз мы постараемся привести в известность те чины и обряды, которые ныне вовсе уже вышли из употребления, а потом и те которые хотя существуют и ныне но в совершенно ином виде. Но прежде, чем приступить к этому делу, считаем нужным обратить внимание на одну недавно вышедшую книгу, которая касается того же предмета и может значительно сократить и облегчить предпринимаемый нами труд. Мы говорим о книге о. Никольского: «О службах русской церкви, бывших в прежних печатных богослужебных книгах» (Спб. 1885 г.). Автор этой книги своими археологическими исследованиями преимущественно в области истории православного богослужения давно уже приобрел себе почетную известность. Его исследования «Об антиминсах» и «О чине православия» в свое время обратили на себя внимание и принесли науке, не малую пользу. Последнее его исследование отличается теми же достоинствами, как и прежние, и сверх того представляет некоторый особенный интерес для читателя новизною и занимательностью предмета. Цель исследования состоит в том, чтобы «показать особенность богослужения, бывшего в русской церкви в прежнее время». Хотя особенности русского древнего богослужения могут быть указаны в весьма значительном количестве и на тех службах, которые употребляются и в настоящее время, но с особенною рельефностью он выступают в факте существования в древнее время таких служб, которые ныне уже не употребляются. Поэтому, весьма естественно при описании особенностей древнерусского богослужения обратить особенное внимание на этот факт и с возможным тщанием изучить эти забытые ныне службы, тем более, что они и сами по себе весьма интересны и важны для изучения: некоторые из них истинно прекрасны и в высшей степени назидательны. А так как история их закончена, то изучение это может быть ведено с большим удобством и с большими надеждами на прочные результаты. Составь большей части этих служб весьма замечателен и может вызывать на довольно сложные исследования и разыскания, могущие многое прояснить и в общей истории нашего богослужения. Эти-то службы и составляют предмета последнего сочинения о. Никольского. |
| Затем следует краткое предисловие, посвященное памяти, из-за «немощи памятной» и предлагается запоминать 5 частей риторики, словно заключенные в «крепчайшей» риторической руке. Определение риторики записано на запястье, названия частей науки – на пальцах. Пять частей «Риторической руки» последовательно представлены в главах: изобретение (описаны общие места – внутренние и внешние), расположение (кратко – о малых и больших словах, и виды хрии), витийство или краснословие (развернутое описание видов тропов и фигур с присовокуплением «аффектов» или учения о страстях – поскольку средний перст «должае» остальных, то и эта часть самая продолжительная – она занимает более половины текста всего сочинения), память и произношение с краткими наставлениями. После текста следует краткий конспект с основными определениями и перечислением терминов. Мы публикуем текст «Риторической руки» по списку РГБ, собр. Вяземского, X, воспроизведенному в Изданиях Общества любителей древней письменности, 1878, XX. Текст сопоставлен со списком РГБ, собр. Вяземского, О. 28. Для публикации избраны: посвящение И. А. Мусину-Пушкину, предисловие, глава 1, глава 2 (начало), глава 3 (начало, фигуры, приложения), главы 4, 5. Тишайшаго и непобедимейшаго царскаго пресветлаго величества сенатору и советнику разумнейшему, велъможнейшему боярину господину Иоанну Алексиевичу Мусину и Пушкину, долголетнаго пребывания и всегдашняго благополучая. Аще бы ону, юже Бог преблагий и превеликий природе твоей вдаде остроумия высоту и еже ведети рачителство от мягких ноктей художество украсило (художество бо природу навершает), имела бы (ничим сомнюся) Москва своего Димосфена или Аристотеля, прочим народом к смотрению. Но увы сиротства сея страны, никогда доволно оплакуемаго, ея же между толикими величии, ими же прочим царствам или равна есть, или превосходит – и сие едино, но и лучшее отсутствует. Сиречь заматерелое грубости чудо, всех ужасных видов ужасное убивати сие свойственно есть Геркулесу, всех веков устнами хваления достойному. |
| Из такой позиции вытекали, помимо прочего, и трудные ситуации, в которые регулярно попадал Смоленский, не уступавший Стасову в горячности характера и в «громогласности», когда дело касалось принципиальных вопросов. Для чиновников синодального ведомства, контролировавших его деятельность в Синодальном училище, славянофил Смоленский был едва ли не смутьяном или, во всяком случае, опасным либералом: опасения вызывали и его гуманные педагогические приемы, и его стремление расширить кругозор учащихся и певчих Синодального хора исполнением шедевров западноевропейской музыки, чтением не предписанных программой книг, разносторонним профессиональным образованием, и его сопротивление абсурдным предписаниям сверху, исходящим как от светского, так и от духовного начальства. Человек глубоко верующий и глубоко православный, Смоленский имел совершенно трезвый взгляд на определенные аспекты жизни церкви синодального периода и не скрывал своего мнения. Результатом стала отставка от страстно любимого им дела. То же самое, в общем, произошло со Степаном Васильевичем в Петербурге, в Капелле, где он меньше соприкасался с церковными чиновниками, но зато должен был постоянно отбивать атаки придворного ведомства, высокопоставленных лиц и покровительствуемых ими недобросовестных регентов, певчих и т. д. По личным убеждениям Степан Васильевич был, если можно так выразиться, демократическим монархистом, понимавшим монархическую идею как солидаризирующую народную Россию и противостоящую бюрократии, стесняющей проявления народного разума. Не сладив с этой самой бюрократией, Смоленский принужден был уйти из Придворной капеллы так же внезапно, как из Синодального училища, оставив на полпути затеянные преобразования. Но никакие препятствия не могли остановить Степана Васильевича: человек феноменальной трудоспособности, он работал до последнего дня жизни. Смоленский-ученый стал одним из основоположников русской музыкальной медиевистики. Результатом его грандиозной по масштабу собирательской работы явилось создание Научно-музыкальной библиотеки певческих рукописей в Синодальном училище (об этом подробно рассказывается в публикуемых «Воспоминаниях»). Страстный археограф, Смоленский выступил организатором первой научно-музыкальной экспедиции на Афон. В петербургском Обществе любителей древней письменности он состоял председателем отдела разыскания и издания памятников певческого искусства. |
| После переезда в Москву началась работа С.В. Смоленского «в качестве заведующего кафедрой истории церковного пения Московской консерватории и директора Синодального училища. Училище стало учебным заведением будущих знатоков, ценителей и профессиональных работников на поприще древнего церковного пения. Одновременно началась и совместная деятельность с регентом Василием Орловым по преобразованию в " русском направлении " репертуара Синодального хора». В 1890-х годах С.В. Смоленский стал главным идеологом и вдохновителем «нового направления» в русской духовной музыке, «основанного на стремлении освободить церковное пение от " европеизма " , приблизив к образцам русского народного музыкального творчества». Оно представлено широким кругом имен, среди которых известные всем композиторы: С.В. Рахманинов, А.Д. Кастальский, А.Т. Гречанинов, П.Г. Чесноков, А.В. Никольский, В.С. Калинников, М.М. Ипполитов-Иванов, К.Н. Шведов, Н.С. Голованов, Д.В. Алеманов. С.В. Смоленский также стал одним из основоположников русской музыкальной медиевистики. «Результатом его большой и кропотливой собирательской работы явилось создание научно-музыкальной библиотеки певческих рукописей в Синодальном училище. Как археограф Смоленский выступал организатором первой научно-музыкальной экспедиции на Афон. В Петербургском обществе любителей древней письменности он возглавлял отдел разыскивания и издания памятников певческого искусства». Завершая свое приветственное слово, владыка подчеркнул, что дело С.В. Смоленского «успешно продолжается в наши дни: многие хоры в храмах и на концертных площадках поют знаменным распевом, ученые работают с древними отечественными певческими рукописями, интерес к древнему пению не угасает. Настоящая конференция призвана послужить развитию этого благого дела, а также осмыслению интереснейшего опыта Смоленского как педагога, регента и ученого». Затем владыка передал слово ректору Московской государственной консерватории имени П.И. Чайковского Александру Соколову. По его словам, выступление митрополита Илариона стало импульсным докладом конференции, «задающим очень важный вектор всей дальнейшей научной работе». А.С. Соколов также отметил, что сотрудничество Общецерковной аспирантуры и докторантуры и Московской консерватории «за очень короткий срок дало значительные результаты». Великопостный фестиваль, «в структуре которого была изначально предусмотрена такая замечательная конференция, основа очевидной традиции, которую мы будем развивать», поскольку такой подход, позволяющий «сомкнуть фланг научного подхода … с возрождением певческой практики», чрезвычайно актуален сейчас. |
| Руководство об-вом осуществлял комитет, включавший председателя (он же председатель ОЛДП), секретаря и 3 действительных членов, избиравшихся на 3 года, при этом один из них ежегодно выбывал из состава комитета (первые 2 года по жребию, затем по очереди), но с правом быть вновь избранным (Там же. С. 8). В уставе предусматривалась возможность избрания почетного председателя об-ва; в случае его избрания он становился председательствующим в комитете, если изъявлял на это желание. Развитие и изменение внутренней структуры ОЛДП не получило должного освещения в историографии, в связи с чем не существует полного списка его руководителей. Почетными председателями общества избирались Валуев (10 нояб. 1877; см.: Протокол чрезвычайного собрания ОЛДП 10 нояб. 1877 г. СПб., 1878. С. 9) и кн. П. П. Вяземский (1883; состоял в должности до своей смерти 29 июня 1888; см.: Памяти кн. П. П. Вяземского. 1888. С. 14; Отчеты о заседаниях Имп. ОЛДП. 1888-1891. СПб., 1891. С. 2-3). Должность председателя ОЛДП занимали: гр. С. Д. Шереметев (1877 - не ранее 1880; см.: Протокол чрезвычайного собрания ОЛДП 10 нояб. 1877 г. СПб., 1878. С. 10; прямо назван председателем в дек. 1879, см.: Протокол полугодового собрания ОЛДП 7-го дек. 1879 г.//ПДП. СПб., 1880. Вып. 6(1). С. 1; вторично - 1888-1917), Д. Ф. Кобеко (не позднее 1886-1888; см.: Лопарёв Х. М. Мои первые шаги в Обществе//Сб. в память кн. П. П. Вяземского. 1902. С. 14-16; вторично - 1917 - нач. 1918 (?), в янв. 1918 был тяжело болен, ум. 20 марта 1918), Н. К. Никольский (1919 - 4 сент. 1924; см.: Архив РАН (СПб.). Ф. 247. Оп. 2. Д. 114. Л. 30-30 об.), Н. П. Лихачёв (1925 (?) - 1926, и. о. председателя), С. Ф. Платонов (1926-1930; см.: РНБ ОР. Ф. 536. Оп. 3. Д. 371). Председатель ОЛДП назначал секретаря и казначея из числа членов об-ва или посторонних лиц. Деятельность ОЛДП по изданию памятников разделялась на 7 отделов: 1) рукописи Свящ. Писания с лицевыми изображениями и без них; отдельные жития святых, пастырские поучения, слова, беседы и др. |
| С изданием текста предварительные представления о памятнике должны разумеется уступать место другим, основанным на ближайшем знакомстве с составом памятника. Три года тому назад мною было прочитано два реферата в заседаниях Славянской Комиссии при Московском Археологическом Обществе, где я высказал между прочим то положение, что в разобранных мною тогда частях, Толковая Палея есть труд славянского редактора, и что Нестор не пользовался Палеей 1 . В недавнее время А. В. Михайлов рассмотрел Палейный текст книги Бытия и пришел к выводу, что в Толковой Палее следует видеть памятник славянского происхождения и скорее русского, чем юго-славянского (Варш. Унив. изв. 1895–1896 г.) 2 . Дальнейшие исследоваия, конечно, разберут Палею и в других ее частях и, надо думать, привяжут ее к земле русской. Разумеется, иссдедование необходимо начинать с отдельных частей: одному человеку разобраться во всей и невозможно. Она захватывает множество памятников, в большинстве случаев еще не разработанных, и потому при разборе каждого отдельного места Палеи приходится уклоняться в сторону. В настоящем очерке я имею в виду коснуться тех же вопросов, о которых шла речь в упомянутых выше моих рефератах, и некоторых других относительно происхождения и истории Толковой Палеи, а именно: 1) Палиейного сказания о столпотворении, 2) Об Аврааме и 3) Объяснения некоторых собственных имен. I Одним из источников апокрифических сказаний о столпотворении Вавилонском была Христианская Топография Косьмы Индикоплова. Известные до сих пор списки Топографии представляют один перевод. Я имею в виду списки 1)Ундольск. 190, 2) Ундольск. 191, 3) Макар. Чети-Миней, мес. август, 31 день. 4) Моск. Главн. Арх. Минист. Иностр. Дел 159, изданный фотографически Обществом любителей древней. письменности в 1886 г. Сличение текста указывает на один перевод; кроме того, на то же указывает одно испорченное место в рассказе о столпотворении. Во всех списках греческ. ατη ατα το διαμεριτμο τν ϑνν передается через силне странам ъ: очевидно, силн е – порча из си кин а=ατη ατα; ошибка восходит к общему оригиналу. Но в сборнике Моск. Главн. Арх. Мин. Иностр. Дел 902–1468, описание которого дано мною в моем исследовании об Александрии русских хронографов, и характер которого дал мне основание назвать его «иудейским хронографом». В этом хронографе на лист. 24 v.–25 помещено сказание о столпотворении, которое представляет отрывок из той же Топографии Косьмы Индикоплова, но другого перевода. За самим сказанием следует объяснение его. Чтобы убедиться в том, что отрывок Архивского хронографа представляет другой перевод одной и той же Топографии Косьмы Индикоплова, я представляю их параллельно (варианты к Архив. сп. взяты из Виленского хронографа 109–147). |
| статьи духовного содержания; 2) учебники «старого времени»: буквари, грамматики, «цифирное искусство»; теоретические статьи по разным наукам и «художествам»; трактаты по естествоведению, астрономии, медицине, музыке, военному искусству и т. п.; 3) рукописи географического содержания: космографии, описания городов и мон-рей, хождения и путешествия, древние карты, планы и рисунки; 4) исторические сочинения и переводы, летописи с лицевыми изображениями, хронографы, древние рус. переводы польск. летописцев и т. д.; 5) рукописи, содержащие произведения словесности: повести, легенды, сборники песен и басен, драматические произведения и т. п.; 6) любые рукописи с лицевыми изображениями, не вошедшие в предыдущие отделы, для «точного и роскошного их воспроизведения»; 7) отдельные листы, воспроизводимые посредством светописи или гравирования по всем 6 отделам (Устав. 1877. С. 2-3). Для руководства отделами из числа членов ОЛДП на год избирался заведующий (с правом последующего переизбрания), один человек мог быть определен заведующим 2 отделами одновременно (Там же. С. 9). Оговаривалась также обязательность публикации отчетов о деятельности об-ва. Первыми руководителями отделов стали: кн. П. П. Вяземский (5-й), гр. С. Д. Шереметев (1-й), гр. Е. П. Шереметева (урожд. кнж. Вяземская) (2-й и 7-й), А. П. Крыжин (3-й и 4-й) ( Борисовец. 2016. С. 242). ОЛДП включало членов-учредителей, действительных и почетных членов. В число членов-учредителей помимо 48 чел., подписавших проект устава, могли войти лица, внесшие в казну об-ва не менее 4 тыс. р. единовременно. Действительными членами становились лица, изъявившие на это желание, их кандидатуры должны были поддержать не менее 3 действительных членов об-ва. Действительные члены вносили ежегодно членский взнос в размере 200 р. или единовременно не менее 4 тыс. р. Не внесший взноса до 1 апр. отчетного года считался выбывшим из числа членов об-ва (Устав. 1877. С. 7). Членами об-ва могли стать и учреждения, назначившие в него своего представителя. |
| Таким образом, Типографский вариант можно признать старшей редакцией Повести о Темир-Аксаке и атрибутировать его Епифанию Премудрому . По указанию Н. М. Карамзина , текст Троицкой летописи под 1395 г. содержал чтение: «место то было тогда на Кучкове поле, близ града Москвы, на самой на велицей дорозе Володимерьской» 124 . Но это означает, что Типографский вариант читался уже в Троицкой летописи, поскольку процитированные слова характерны только для данного варианта Повести о Темир-Аксаке. Составление Троицкой летописи я отнес к 1412–1414 гг. и связал (уже по другим причинам) с именем Епифания Премудрого 125 . Сопоставляя эти факты, приходим к выводу, что Повесть о Темир-Аксаке Епифаний Премудрый написал в 1412–1414 гг. специально для включения в Троицкую летопись. Епифаниевская редакция Повести о Темир-Аксаке читается не только в Типографской летописи, но сохранилась и вне летописи, в составе различных сборников. Для восстановления первоначального вида Епифаниевской редакции необходимо поэтому сопоставить все известные ее списки. Типографская летопись известна в нескольких изводах. В составе XXIV тома Полного собрания русских летописей Типографская летопись опубликована по двум спискам: ГИМ, Син., 789 (далее: С) и РНБ, F.IV.218 (далее: Т). Общий текст обоих списков доходит до 1484 г. (затем в списке С помещены статьи, начиная с 1482 г.). Это обстоятельство позволило А. А. Шахматову высказать мысль, что протограф Типографской летописи представлял Ростовский владычный свод 1484 г., составленный при архиепископе Тихоне 126 . В основание Типографской летописи, по А. А. Шахматову, положен Московский свод 1479 г., но текст его дополнен по летописи, сходной с Лаврентьевской. А. Н. Насоновым введены в научный оборот новые списки Типографской летописи: РНБ, Собр. Общества любителей древней письменности, Q.202 (далее: Q); БАН, 32.8.3 (далее: А); РГАДА, ф. 201 (собр. М. А. Оболенского), 40 (далее: О); РГАДА, ф. 196 (Собр. Ф. Ф. Мазурина), оп. 1, 533 (далее: М); РГБ, ф. 173 III (Собр. по временному каталогу библиотеки Московской Духовной Академии), 146 (далее: Д). Еще два списка обнаружены Я. С. Лурье: РГБ, ф. 310 (собр. В. М. Ундольского), 757 (далее: У); СПФИРИ, ф. 11, 41 (далее: Л). Один список определен нами: ГИМ, собр. Н. П. Вострякова, 852 (далее: В) (ниже будут указаны еще два неполных списка). Все дошедшие до нас списки Типографской летописи не ранее XVI в. |
| Как отмечали современники, он обладал способностью выбрать в документальном источнике самое ценное и значимое для исследования, а это — показатель высокого профессионализма. Ученый открыл для науки множество новых списков рукописей, а европейскую известность Лопареву принесло сенсационное открытие 1892 г. — обнаружение поэтического «Слова о погибели Русской Земли», датируемое XIII веком. Ученые ставят это произведение в один ряд со «Словом о полку Игореве». Служба Х. М. Лопарева проходила в Обществе любителей древней письменности, затем, с 1896 г. — в Императорской Публичной библиотеке Санкт-Петербурга, в которой он трудился 20 лет. С научной целью он совершил командировки в Константинополь, Геную, Рим, Флоренцию, посетил Афон. За время службы был награждён пятью орденами. По воспоминаниям современников, Х. М. Лопарев был энергичной, увлекающейся натурой, «идеалистом в жизни». Его не интересовала политика, общественная жизнь, светские развлечения. Ради научных трудов он забывал о жилье, одежде, пище. До конца своей жизни Х. М. Лопарев не утратил глубоких внутренних связей с родными местами. Он постоянно собирал материалы по истории Тобольского края. Родному Самарову посвятил обширное исследование, включавшее описание местной природы, топографию села, его историческую хронику, родословные жителей и их занятий, словарь языка и говора Самарова. Живя в столице, Лопарев был тесно связан с родным Сибирским краем — часто приезжал в Тобольск, Самарово, вел большую переписку. Написал книгу «Самарово. Село Тобольской губернии и округа.» Хроника, воспоминания и материалы о его прошлом, выдержавшую два издания (1892, 1896 гг.) и до сих пор остающуюся образцом краеведческого исследования. В этой книге он, в частности, приводя текст краткой Сибирской (Кунгурской) летописи, указал на дату основания (первого упоминания) села Самарово: 20 мая 1582 г. В последние годы жизни на сбереженные им семь тысяч рублей учредил в Тобольской гимназии стипендию им. Хрисанфа Лопарева. Скончался в революционном Петрограде от голода. |
|
|
