| До отправления поезда Христианство проделало огромный и трагический путь будучи частью истории развивающегося и меняющегося человечества. Западноевропейская наука Ренессанса совершила такой рывок, после которого прежняя архаическая вера, без рефлексий и уточнений, стала весьма проблематичной. От Николая Кузанского до Николая Коперника, Иоганна Кеплера, Джордано Бруно и Галилео Галилея идёт линия теоретической мысли и научных открытий, радикально изменивших представления о вселенной. Это был научный подвиг, развёрнутый на века. Подвиг, результатами которого пользуется весь современный мир, включая и Россию с её православием. Так что, откажемся от всех открытий астрономии, физики и прочих наук, отрицающих библейские представления об устройстве мира? Будем снова исходить из того, что мир конечен под куполом небес? Будем размышлять о том, где располагается ад и не потревожила ли его обитателей установка большого адронного коллайдера? Будем отрицать идеи Чарльза Дарвина и вернёмся к библейским представлениям о появлении человека? Будем вновь считать страшным грехом вкушение плода с древа познания? Тогда давайте уничтожим все отрасли естественных наук, давайте упраздним преподавание в школах и институтах анатомии и биологии, астрономии и физики, а в медицинских учреждениях запретим вскрытия. Отречёмся от всех достижений Нового времени и не будем ими пользоваться ни в теории, ни на практике. Интересно, как мы тогда заживём, и согласятся ли на такую жизнь те, кто с таким удовольствием вещает о собственной вере на ТВ. Ведь тогда и телевидения не будет. Или всё-таки будем последовательны и признаем, что сегодняшняя цивилизация несовместима с библейскими воззрениями на мир. А Библия на данный момент – неотъемлемая часть христианства в его понимании церковью. На переломе от Ренессанса к Новому времени фактическая деструкция библейской вселенной переживалась тяжело и мучительно. Люди желали продолжать верить в Бога по Библии, они не хотели оставаться одни в бесконечности. Однако архаический образ Бога разрушался. Сущность Бога становилась предметом индивидуальных интерпретаций. |
| Миф о существовании гонений на ученых в XVI–XVII вв. является всего лишь просвещенческой выдумкой. Ни одного примера преследований ученых, кроме случаев с Дж. Бруно и Г. Галилеем, назвать не могут. Да и в этих случаях все не столь радужно с точки зрения атеиста. Что касается Дж. Бруно, то он был не ученым, а философом-язычником, сторонником пантеизма, еретиком, и именно за свои еретические положения и поплатился жизнью. Это было типичное проявление преследования еретиков, столь характерное для Ренессансной Европы. Конечно, нельзя приветствовать сжигание еретиков на кострах, но и говорить, что это было преследование за научные убеждения, тоже не стоит. По крайней мере, в материалах процесса над Дж. Бруно ни слова не говорится о его так называемых научных положениях. А мысль о бесконечности Вселенной Бруно заимствовал у кардинала Николая Кузанского, который за сто лет до Бруно высказал эту мысль. И никто Николая за это не преследовал. Что касается Г. Галилея, то здесь несколько иная ситуация. Дело в том, что Галилей выбрал не совсем удачный момент для публикации своего трактата «Диалог о двух системах мира: птолемеевой и коперниковой». В середине XVI в. М. Лютер обвинил католиков в том, что они совсем изменили христианству, стали слишком доверяться науке и философии, в то время как спасается человек, по Лютеру, «только верой». Вкупе с другими обвинениями (индульгенции и т.п.) эти нападки послужили причиной начала кровопролитных реформационных войн. Одним из аргументов для лютеран был факт положительного отношения католиков к работе Н. Коперника. И поэтому, когда реформационные войны затихли и наступил мир, католическая Церковь, не желая идти на углубление конфронтации, не рекомендовала Галилею публиковать свою книгу в защиту коперниковского учения до тех пор, пока тот не сможет полностью и совершенно убедительно доказать свое учение. Галилей же ослушался и опубликовал книгу, в чем и вынужден был покаяться. Кстати, как указывает В. Гейзенберг, правота Галилея в этом споре все же не столь очевидна. С научной точки зрения Галилей все-таки был неправ, ведь Солнце не покоится, да и Земля движется не по окружности, а по эллипсу. Но больше всего Галилей оказывается неправ в нравственной области, не просчитав те последствия, к которым могла бы привести публикация его идей 20 . |
| Среди них - Бернардо Росселлино, Андреа дель Кастаньо, Пьеро делла Франческа и др. Роспись капеллы, которая впоследствии стала называться Капеллой Николая V (Cappella Niccolina), в Апостольском дворце Н. поручил Фра Анджелико ; с ним работали также Беноццо Гоццоли и др. художники. Не все римляне оценили труды папы по возрождению города, некоторые видели в папской деятельности наступление на городские права и свободы. За ограничение светской власти папы выступал Стефано Поркари. Сначала Н. действовал по отношению к нему так же, как и во многих др. случаях, пытаясь добиться соглашения: Поркари был назначен наместником пров. Кампанья и Мариттима. Однако тот продолжал вести антипапскую деятельность, призывая покончить с тиранией понтифика. По папскому приказу Поркари отправили в Болонью, под надзор кард. Виссариона, бывш. митр. Никейского, которого Н. 27 февр. 1450 г. назначил папским легатом в Болонье, Романье и Марке. В кон. дек. 1452 г. или в самом нач. янв. 1453 г. Поркари тайно покинул Болонью и вновь приехал в Рим, где со своими родственниками и сторонниками организовал заговор против папы. Заговорщики были выданы властям. 9 янв. 1453 г. Поркари повесили; позднее состоялись казни и др. участников заговора. В современных событию описаниях действия папы оправдывались тем, что его власть обеспечивала Риму истинную свободу и благоденствие, а Поркари сравнивали с врагом свободы Катилиной. Одним из главных увлечений Н. было собирание книг. После смерти папы осталось крупнейшее книжное собрание того времени (ок. 6 тыс. книг, в т. ч. 1,2 тыс. произведений античных классиков). Получив хорошее гуманистическое образование, он был знатоком как средневековой, так и античной литературы. Заняв Папский престол, Н. привлек к работе по переводу и распространению средневек. и античных сочинений мн. известных литераторов того времени, хорошо оплачивая их труды. В Риме работали итальянские гуманисты, Лоренцо Валла , Пьер Кандидо Дечембрио, Альберти, Манетти. Эрудита и католического богослова Николая Кузанского Н. |
| 28 сент. по этапу Л. был отправлен в Кемь, в ГУЛАГ, однако вскоре переведен в пос. Важины Ленинградской обл. Л. был освобожден из заключения 7 сент. 1932 г. по состоянию здоровья (резкое ухудшение зрения). Поступил на службу вольнонаемным в Белбалтлаг старшим корректором, чтобы иметь возможность соединиться с В. М. Лосевой (арестована 5 июня 1930, осуждена на 5 лет лагерей). Их лагерная переписка - поразительное свидетельство высокодуховной внутренней жизни (изд. в кн.: Лосев А. Ф., Лосева В. М. «Радость на веки»: Переписка лагерных времен. М., 2005; пер. на франц. Л. Юргенсон под ред. Ж. Нива - Genève, 2014). В связи с окончанием строительства Беломорско-Балтийского канала 4 авг. 1933 г. постановлением ЦИК СССР с Л. была снята судимость, он был восстановлен в гражданских правах. В том же году Лосевы вернулись в Москву. Л. работал почасовиком в вузах, постоянная работа ему не предоставлялась. Еще в лагере Л. начинает писать музыкально-философскую прозу, где художественными средствами выражает свою философию музыки и социологию искусства (повести «Трио Чайковского», «Встреча», роман «Женщина-мыслитель»), философию производства и техники (рассказ «Из разговоров на Беломорстрое»), поднимая при этом и вопрос о взаимоотношении Бога и человека (рассказы «Переписка в комнате», «Епишка», «Вранье сильнее смерти»). Лосевская проза стала издаваться посмертно, впервые полностью собрана в 2002 г. в кн. «Я сослан в ХХ век…» (см. о ней: Тахо-Годи Е. А. 2007). В 1935-1941 гг. Л. работал над кн. «Античная мифология с античными комментариями к ней» (впервые опубл. в 2005), над первой версией «Истории античной эстетики», но напечатать их возможности не имел. В сент. 1942 г. Л. стал преподавателем логики на философском факультете МГУ, откуда был удален, как идеалист, 15 мая 1944 г. переведен в МГПИ им. В. И. Ленина, работал на кафедре классической филологии, кафедре рус. языка и кафедре общего языкознания. В. М. Лосева умерла в янв. 1954 г. Помощником Л. стала его ученица А. А. Тахо-Годи, к-рая в течение мн. лет будет заниматься подготовкой к изданию трудов Л. После 23-летнего вынужденного молчания (единственная публикация за это время - изданные в 1937 г. переводы 3 трактатов кард. Николая Кузанского) в 1953 г. вышла «Олимпийская мифология» (изд-во МГПИ), сильно искаженная редакцией. В 1957 г. увидела свет «Античная мифология в ее историческом развитии». Сочинения Л. начали издаваться регулярно: «Гомер» в 1960 г.; «История античной эстетики», т. I в 1963 г., т. II в 1969 г.; «Проблема символа и реалистическое искусство» в 1976 г.; «Эстетика Возрождения» в 1978 г.; «Эллинистически-римская эстетика I-II вв. н. э.» в 1979 г. Л. опубликовал статьи в «Философской энциклопедии» (1960-1970), написал обширные статьи в 4-томник Собрания сочинений Платона (1968-1972). |
| Всякий раз начиная новую тему, мы часто будем мысленно переноситься во времена жизни человека в раю, до его первого грехопадения. Разумеется, мы никогда не сможем до конца познать, что именно тогда представлял собой человек. Однако какие-то предположения и даже выводы, основанные на Священном Писании (Библии) и святоотеческом наследии, делать мы все-таки можем. Более того, это просто необходимо. Хотя бы потому, что такое «перенесение во времени» во многом облегчает восприятие и понимание богословских дисциплин, в первую очередь через осознание собственного призвания — быть человеком в самом высоком смысле этого слова. «Христос… являет то, чего Бог ждет от творения — полноту человечности, “человека максимального”, по выражению Николая Кузанского. Он исполняет то призвание человека, которому изменил Адам: жить только Богом и Богом питать вселенную» . Вот и в начале данной темы необходимо отметить, что человек в эпоху своей юности, до первого своего грехопадения находился с Богом в неразрывной связи и духовном единстве. Первозданная человеческая красота вообще не имела представления о том, что такое «плохо». Всецело пребывая в истине, отвечая своей любовью на Божественную Любовь и безграничным доверием Богу на доверие Бога человеку, человеческий дух был бесконечно выше таких привычных для нас категорий, как «добро/зло» или «хорошо/плохо». Можно также сказать, что в раю человек поступал исключительно хорошо и праведно. Филон Александрийский в этой связи пишет: «Этот первый родившийся от земли человек, зачинатель всего нашего рода, возник, думается мне, лучшим в обоих отношениях — и тела, и души, и во многом отличался от своих потомков превосходством по части того и другого. Ведь он был воистину прекрасен и по-настоящему добродетелен» . Однако по вине человека в его духовном плане произошла катастрофа, неизбежно отразившаяся на его душевном и физическом уровнях. Человек отпал от Бога и перестал питаться от Него истиной. (Эта тема будет подробно рассмотрена в главе «Грехопадение»). В человеческую жизнь вошло понятие «плохо», в том числе в сферу социального бытия. Разучившись любить, человек вынужден искать такие нормы поведения в обществе, которые позволяли бы ему не только более или менее комфортно жить со своими соплеменниками, но и сосуществовать с соседями. Хорошо, если некое сообщество живет хотя бы по принципу «не навреди», но лучше, если в социальные нормы будет заложена забота и искреннее внимание к другим членам общества. И не только к тем, кто находится со мной в родстве, но даже к совершенно незнакомым людям. И уж совсем в идеале — проявлять такое же отношение к иноплеменникам. Таким образом, речь идет о неких этических нормах поведения внутри общества и определяющих отношение членов этого общества к внешнему миру. |
| Выявленный Кантом способ понимания отвлеченных понятий и вещей из противоречий (и отрицательных определений), несмотря на его оригинальность, имеет глубокие корни и давние традиции, он связан с апориями Зенона, с «иронией» Сократа, с диалектикой «единого и иного» в платонизме и неоплатонизме , он развивался в парадоксах Тертуллиана , принципах апофатического богословия в «Ареопагитиках» и у свт. Иоанна Дамаскина , в учении о «двойственности мышления» прп. Максима Исповедника (Творения. Кн. 1. С. 230), он нашел отражение в «Да и нет» П. Абеляра , в coincidentia oppositorum (лат.- совпадение противоположностей) Николая Кузанского и др. работах. III. В России учение Канта об А. обсуждалось: в историко-философских трудах С. С. Гогоцкого , П. Д. Юркевича , М. И. Владиславлева, еп. Никанора (Бровковича) , А. А. Козлова , М. М. Филиппова, Л. М. Робинсона, М. И. Каринского , Ал-ра И. Введенского , В. А. Савальского и др.; в оригинальных построениях рус. мысли у Л. М. Лопатина , Вяч. Иванова , Н. О. Лосского, Н. А. Бердяева , Л. П. Карсавина . Вопрос о типах соединения философии всеединства с учением об А. следует отнести к числу теоретически не решенных проблем. Кант критического периода (после диссертации 1770) о «всеединстве» не писал, предпочитая говорить «о систематическом единстве целей в этом мире мыслящих существ» (Критика чистого разума. С. 477). В. С. Соловьёв , основатель философии всеединства в России и один из лучших знатоков Канта, термин «А.» употребляет крайне редко. Хотя в ст. «Кант» он подробно излагает доказательства «космологических А.», критика кантовского понимания вещей в себе со всей определенностью свидетельствует о его отрицательном отношении к антиномиям. Н. Ф. Фёдоров с позиций «философии общего дела», своего рода аналога «всеединства», упрекает Канта за вечное и неустранимое «раздвоение разума», резко критикует и перетолковывает кантовские А. в духе собственной философии (Т. 2. С. 54-57). Учение об А. было близко кн. С. Н. Трубецкому , к-рый в своей философии всеединства рассматривал сознание и душевную жизнь человека как внутренне противоречивую и писал об антиномичности рассудочного мышления в его попытках понять Бога как Абсолют и как конкретную Личность (Учение о Логосе. С. 234). Однако его учение, несмотря на анализ А. понятия причинности, времени и пространства (Т. 2. С. 101-104), осталось неразработанным. |
| Конечно, исторической справедливости ради, следует напомнить, что упоминаемая система отсчёта была образована Минковским посредством прибавления к трем пространственным координатам давно известной прямоугольной системы координат четвертой – временнй. Возникла четырёхмерная геометрия – своеобразная клетка, в которую её изобретатель поместил (по аналогии с материальной точкой классической механики) « точку- событие». Совокупность таких точек, создающих, по его мнению, пространственно-временнóе многообразие, он назвал «миром», а путь, изображающий движение в нём какой-либо частицы – «мировой линией». Правда, сама световая скорость превращалась здесь в некое подручное средство; временнáя координата, в которую она входила, приобретала некую «мнимость». Тем не менее учёное сообщество без особых колебаний, скорее даже с энтузиазмом, приобщило мир Минковского к своему арсеналу, в котором он и пребывает до сегодняшнего дня, в чём нет ничего удивительного. Ведь его истинной основой остаётся убеждённость в том, что никакой сигнал (стало быть, информация) не может распространяться быстрее света. Саму же « точку- событие» представляют в качестве вершины двух противоположно направленных конусов, один из которых обладает исчерпывающей информацией о прошлом, а другой – о будущем. Конечно, точка, которой при наличии дальнодействия присуща обсуждаемая выше статика и кинематика, ничего общего с этим не имеет. Зато она отлично вписывается во Вселенную- сферу, центр которой всюду, а окружность нигде. И ведь именно такое представление (назовём его зримой очами ума моделью Вселенной) обнаруживается в античности у неоплатоников Плотина и Прокла; в Средневековье у Эриугены и Экхарта; в эпоху Возрождения (X V в.) у Николая Кузанского; в X VI в. у Франсуа Рабле и Джордано Бруно; в XVII в. у Кеплера и Паскаля. Необходимо лишь сделать важнейшее уточнение: Вселенная эта существует не в потоке времени, а в вечности. Считая же реальностью динамику такой Вселенной, обладающей не только центральной симметрией, но и предельно жёсткой структурой сферы, придётся, – хочешь не хочешь, – согласиться с тем, что связь её вездесущего центра с любой точкой сферы может осуществляться лишь по одному-единственному радиусу-направлению, то есть прямолинейно, притом, не иначе, нежели с бесконечной скоростью. Это не только восстанавливает в правах принцип дальнодействия, но и позволяет окончательно решить проблему эфира. Тем самым возникает (вернее, возрождается) реальная альтернатива застарелым догмам, упорно направляющим опирающуюся на них мировую науку в гносеологический тупик. |
| Место, время и обстоятельства появления этого довольно грубого фальсификата остаются предметом научной дискуссии. Обычно считается, что он возник на рубеже VIII–IX вв., возможно в монастыре Корби (север Франции). Аллюзии на дар Константина находят уже в посланиях папы Адриана I (772–795) к Карлу Великому, однако официальный статус этот текст получает не ранее XI в. Папа Лев IX в полемике с Константинополем в 1054 г. ссылается на него как на авторитетный документ. Подложность «Константинова дара» была очевидна для Николая Кузанского и неопровержимо доказана в труде Лоренцо Валлы (1440 г.). Однако в Византии данный памятник с XI в. воспринимался как аутентичный документ и в качестве такового различным образом толковался канонистами. На Руси «вено Константиново» также использовалось на правах авторитетного источника церковного права и в XVII в. было включено в печатную Кормчую. «Константинов дар, – отмечают историки, – является историческим выражением тех взглядов на отношения между Церковью и государством, которые сложились в эпоху, предшествовавшую восстановлению Западной империи. Церковь понималась именно как духовная империя с цезарем-папой во главе, которому подчинены все митрополиты и епископы и Востока, и Запада. Ее церковная организация, возникшая на основе древней государственной иерархии, представлялась как бы созданной самим императором, верховным вершителем всех гражданских отношений; империя и императорский двор были вообще прообразом для этой организации. Сан папы приравнивался к сану императора, звание римского духовенства – к рангу сенаторов, причем эти преимущества (...) проистекали из императорской привилегии, которая должна была явиться на все времена правовым основанием светской власти пап. Императорская власть по-прежнему обнимала собой всякую светскую власть, и только из этого источника Церковь заимствовала свою гражданскую форму и гражданскую власть; но в то же время Церковь признавалась императором как совершенно самобытное духовное государство, в котором монархом является основатель Церкви Христос, а Его наместником – папа. Таким образом, дар Константина устанавливал разделение обеих властей, светской и духовной, и намечал в основных чертах тот дуализм, который является в Средние века столь характерной чертой взаимоотношений Церкви и империи, папы и императора». |
| Они очень близки потому, во-первых, что оба опираются на философию Николая Кузанского, очень существенно её используя; во-вторых, оба развивают метафизику всеединства. Такими близкими они и вошли в историю русской философии. Но если посмотреть на тот конкретный параметр, который я сейчас выделил, то Лев Платонович Карсавин специально прослеживал по решениям Вселенских соборов (толстые тома, написанные языком соответственных столетий, а последний из семи вселенских соборов был в восьмом веке) даже не терминологию, а букву, пунктуацию всех решений, в которых формулировались догматы, и считал, что это имеет критически важное значение для философии. И не просто считал: свою философию он так и строил, претворяя эти до тонкости понятые и прослеженные догматические решения в философствование. А тот философ, который к нему считается ближайшим, Семён Людвигович Франк, написал в одной из своих главных книг «Непостижимое» (цитирую по памяти): «В наше время догматы не имеют никакого значения и не играют роли в сознании людей». Вот вам ближайшие два философа. Таким образом, чтобы по-настоящему понять историю мысли, к ней надо относиться, как скажет физик, прецизионно. И тогда мы увидим, что, во-первых, в этом синтетическом способе Серебряного века, который сочетал выполнение идейных и духовных заданий русской духовной истории, русского самосознания с применением дискурса классической западной метафизики, в таком философском способе далеко продвинуться в выполнении этих заданий было принципиально невозможно. Целые существенные области той почвы, которую нужно было выразить, почвы духовной традиции и восточнохристианского мышления, принципиально не могли получить философского выражения в таком способе – поскольку понятийный строй, отвечающий западной метафизике, был принципиально чужд этому содержанию. В первую очередь, те области, которые оказывались ускользающими и невыразимыми, включали в себя антропологический и духовный опыт православия, представления о человеке в его связи с Богом – то есть нечто, явно принадлежащее самой сути стоявших заданий. |
| Символы сáмого самог суть именно такие явления тайны, очень понятные и ясные, вполне представимые и мыслимые явления тайны как тайны». Начатую работу сам автор скромно называет очерком, оставляя её до поры до времени даже без заголовка. В действительности труд этот приобретает совершенно иной ранг, благодаря значимости выводов, к которым приводят результаты всестороннего анализа сáмого самог, о чём свидетельствует следующее заключение Лосева: « Теперь остаётся только зафиксировать предложенное предварительное учение в максимально кратких тезисах, которые были бы удобны для обозрения, критики и запоминания». А ведь этими шестью достаточно подробно комментируемыми автором тезисами, завершается всего лишь четвёртая (по количеству страниц) часть его работы, которую он продолжил по возвращению в Москву из мест заключения. И поскольку для Лосева любой шаг в познании немыслим без участия истории, это продолжение заключено им в разделе «Из истории учения о самости». Данный раздел представляет собой самостоятельное исследование, в котором глубина всеохватной эрудиции автора проявилась в его анализе различия фундаментов мировосприятия, сформировавшихся в Древней Индии и в Древней Греции. Но, главное в том, что далее Лосев выступает с позиций непримиримого борца с западноевропейским ratio. В том же, что для начала осуществления своей программы он обращается всё к тем же Ареопагитикам, нет ничего удивительного. Это следует из изложенной им самим оценки значимости данного творения: « Здесь мы находим в такой мере интенсивное ощущение трансцендентности Абсолюта, что, можно сказать, Ареопагитики являются в этом отношении непревзойденным документом человеческой мысли вообще». Причём, оценку эту он подкрепляет достаточно обширными выдержками из самих Ареопагитик, а также из трудов широко опиравшегося на них Николая Кузанского. А затем Лосеву удаётся, активно используя первоисточники, проследить путь оскудения западноевропейской философской мысли по мере превращения ею изначальной непостижимости самог Бога в свою собственную принадлежность. |
|
|
