| Мы можем временами высоко и даже весело взлетать над нашим прошлым, но от печали его нам никогда не избавиться. Все это пишу только для Тебя, Наташа. Ведь знаю я, бедная Ты моя, что Твое мудрое сердце почему-то не мудро боится Марины, и что одно произнесение её имени уже окрыляет Твою, всегда впрочем готовую к полету, ревность. У меня на сердце только одна мечта, чтобы Ты как можно скорее увиделась с Мариной. Уверен, что увидев ее, Ты сразу-же поймешь насколько мое «ослепление» прозорливее Твоей дальнозоркости. Витающая между Вами глухая враждебность мучает меня больше, чем непримиренность с Алешой, и я с последним нетерпением жду то- го часа, который сотрет это темное пятно с лица нашей жизни. В заключение большая к Тебе просьба, Наташа. Читая это письмо, помни, что встречу с Мариной я описал Тебе так, как она вероятно представилась-бы Твоим настороженным взорам, если бы Ты под шапкой невидимкой присутствовала при ней. По мне же все было гораздо проще, и наша беседа с Мариной вовсе не имела в себе того опасного «подводного рельефа», который, я знаю, скорбно взволнует Тебя в моем письме. Мы безнадежно запутались-бы с Тобою, родная, если бы не узнав с в о и х глаз в моем описании, Ты приняла-бы все его сознательные преувеличения за те, всегда недостаточные намеки, дальше которых я, по Твоему, никогда не иду в своих рассказах о моем пребывании в интересном женском обществе. Против возможности всяких недоразумений средство только одно — Твой скорый приезд. Ты ведь знаешь, как я Тебе благодарен за заботы об отце, но право Ты уже слишком требовательна к себе. Воспаление было не тяжелое, осложнений никаких не замечается, право, Ты со спокойной совестью можешь доверить отца сестре. Она ведь очень опытная и прекрасный человек, Ты сама это мне говорила. С тем, что Алексей Иванович уговаривает не торопиться с отъездом, считаться серьезно нельзя. И как врач, и как друг отца, и как старый холостяк, он совсем не заинтересован в Твоем быстром от- езде. Вылечить пациента и друга ему очень важно, а Твой отъезд ко мне для него прихоть, лишенная всякой уважительной причины. Он и ради отцовского насморка настаивал бы на том, чтобы Ты не уезжала из Касатыни. Все же хозяйственные соображения, которыми задерживает Твой отъезд сам пациент, совсем уже не идущие в счет пустяки. Я вполне понимаю, что отцу приятнее советоваться с Тобою, чем с приказчиком, и вполне себе представляю, как его успокаивает сознание, что над его хозяйством стоит Твое «недреманное око», но все же я думаю, милая, что все это вопросы, которые могут Тебя не волновать. |
| Фильм Алексея Погребного «Две жизни Ясобуро Хачия» очень убедительно доказал это. Христианство в нем вообще не упоминается. Только в эпизоде собирания посылки героиня, укладывает в коробку пасхальный кулич, да еще один раз промелькнула небольшая иконка Казанской Божией Матери. Более того, мы видим героя фильма, молящегося в буддийском храме. И, тем не менее этот фильм не вызвал никаких споров при его обсуждении. Это была, пожалуй, единственная работа, единодушно воспринятая членами жюри, как несомненная удача. Это фильм о жертвенной любви русской женщины. Она посвятила свою жизнь японцу, осужденному по навету и проведшему в сталинских лагерях более десяти лет. Сорок лет она скрашивала его жизнь на чужбине, видя, как он тоскует по родине. И как только ослабели недреманное око и стальная хватка советского режима, она сделала все для того, чтобы любимый человек смог вернуться домой. Она обрекла себя на одинокую старость, но счастлива оттого, что ее любимый «Яков Иванович» (так она называла Ясобуро) сможет получить в Японии хорошее медицинское обслуживание. «Она отдала мне все», - говорит Ясобуро. Даже деньги, собранные на собственные похороны, она тайком от него положила на дно чемодана. Нашел он их только в Японии. По поводу же других фильмов были изрядные споры. И хотя президент фестиваля Евгений Никифоров говорит о том, что «Радонеж» кардинально отличается от светских фестивалей тем, что не является «ярмаркой тщеславия», все же небольшие «базарчики» порой возникали. Ведь всем хочется, чтобы его фильм был замечен, а еще лучше отмечен. О некоторых работах попросту не хватило времени поговорить. И авторы были обижены. Выяснилось, что отправляя режиссеров на фестиваль, местное руководство иногда давало чудное напутствие: «Не получишь награды – закроем твою программу». Разумеется, даже при искренним сочувствии таким режиссерам подобное обстоятельство жюри не могло учитывать оценивая достоинства фильма. Непростым делом оказалось осуществление на практике пожелания создавать фильмы «светскими по форме, но православными по духу». |
| Ты дорог Мне и потому, что ты возлюбил со всею ревностию Пречистую Матерь Мою и в простоте сердца своего обращаешься к Ней, как к Родимой Матушке. Ты дорог Мне, и потому недреманное око Мое везде сопутствует тебе. Разве не замечал ты в жизни своей и среди окружающих тебя, искренне или лицемерно и лицеприятно заботящихся об облегчении твоей горькой участи и страданиях твоих, – разве не замечал ты заботы Моей о тебе? Я хочу, чтобы ты был человеком с добрым характером, чтобы тебя никогда не покидало чувство справедливости, чтобы ты всегда поступал как надо, т.е. как повелевает тебе совесть твоя, чтобы от тебя люди учились благородству, обдуманности, рассудительности, великодушию и зрелости каждого поступка и слова. Я хочу, чтобы все знающие и окружающие тебя могли бы всегда сказать о тебе: вот человек, на которого во всем и везде можно положиться и которому можно довериться. Я хочу, чтобы ты был чутким к окружающим, к горю и несчастию ближних своих. Я хочу, чтобы ты всегда и больше давал, но не просил для себя. Я хочу, чтобы ты укрепил в себе точность в работе, целеустремленность – как главный стимул modus vivendi. Я хочу, чтобы у тебя мысли и дела не расходились. К этому стремись, ибо Я хочу, чтобы ты был человеком с сильным характером, чтобы тебя никогда не покидала сила духа, исполнительность и способность отдавать всего себя тому делу, к которому ты призван и которое ты делаешь. Такой человек никогда не останавливается на половине, и это – основная черта его характера. Помни, что все случающееся с тобою промыслительно, и поэтому всякие мысли и попытки с твоей стороны ускорить движение дел твоих недостойны тебя и преступны. Верь, что все совершается по воле Моей, и раньше своего срока ничего на свете, и тем более с тобой, не случается. Поэтому тем мужественнее переживай все страдания, связанные с испытанием временем, неведением и ожиданием, зная, что все это от Меня было. Преподобный Симеон Новый Богослов Молитва, чтобы исполнять волю Божию Сочувствующий Пастырь, благой и кроткий, желающий спастись всем верующим в Тебя, помилуй, услыши это мое моление. Не прогневайся, не отврати лица Твоего от меня, но научи меня исполнить волю Твою! Потому, что я не ищу, чтобы была воля моя, но Твоя, чтобы я Тебе угождал, Милостивый. |
| С этого дня Кузьма словно обрел смысл в жизни. Он подлавливал Анну Петровну в коридоре: оскорблял, богохульствовал и обещал посадить в тюрьму. На балконе он смастерил пропеллер, который вращался под ветром с непереносимым скрежетом. Когда ветра не было, он подключал его к электрическому мотору. Это изобретение не только скрежетало, но издавало инфразвук, от которого хотелось бежать куда глаза глядят. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы спать или просто посидеть на балконе. Кузьма просверлил в перегородке огромную дыру и приставлял к ней свое недреманное око, как только у соседки открывалась дверь. Окурки и всякую дрянь он стал бросать на цветы. И делал это демонстративно, когда Анна Петровна вынуждена была появиться на балконе, чтобы повесить белье или взять понадобившийся предмет из шкафа, стоящего в противоположной от перегородки стороне. Словно маленький мальчишка, Кузьма выстреливал косточками черешен и слив в цветы. Туда же летели косточки персиков и абрикосов, огрызки яблок и груш. А еще говорят, что пьяницам никакие фрукты не нужны. Несмотря на все старания, сделать из цветника помойку Кузьме не удалось. Анна Петровна безропотно выгребала окурки и мусор и продолжала сажать и поливать цветы. Жить под постоянным гнетом ненависти соседа было очень трудно. Но она терпела. Молилась. Подавала записки о его здравии. Она часто слышала, как жена умоляла Кузьму оставить старушку в покое, но он в ответ рычал что-то невразумительное и обещал избить ее, если она не прекратит заступаться за «вражину». – Это вот таким боговерам, уж, не нужна армия, уж. Из-за них, уж, «Кукурузник» и сократил нас, уж, – ревел Кузьма. Получалось, что это из-за Анны Петровны закончилось военно-морское счастье Кузьмы. Она хотела объяснить ему, насколько нелепо было обвинять верующих в сокращении армии и флота. Ведь Хрущев воевал, прежде всего, именно с Церковью. Она даже несколько раз, видя его трезвым, хотела пригласить его к себе и поговорить с ним по душам, но так и не смогла решиться. И вдруг все кончилось. Кузьма исчез. День не слышно пьяного рыка, другой. Неделя прошла, месяц. Исчезла и жена его. Через две недели вернулась. Оказывается, она ездила на родину Кузьмы – в Донецкую область – искать его у родственников. Но ни брат, ни четыре его сестры ничего не знали о Кузьме. |
| Слава, глас 2: Приидите, собори верных,/мудраго почтим Лазаря в песнех:/верою бо Богу благоугоди,/ и мучения венцу сподобися,/ и со Ангелы селение стяжа./Емуже любовию вопием:/прииди и стани с нами, святе,/ и предначинай торжество памяти твоея,/ и моли Христа Бога о душах наших. И ныне, Богородичен: Все упование мое/на Тя возлагаю, Мати Божия,/сохрани мя под кровом Твоим. На стиховне стихиры, глас 2. Подобен: Доме Евфрафов: Приидите, людие,/Триипостасное Божество славяще,/торжество похвальне совершим новаго Лазаря,/славяще того яко Божия угодника. Стих: Праведник, яко финикс, процветет,/яко кедр, иже в Ливане, умножится. Добротами добродетелей/одеявся первее,/мучения же венцем украсився послежде,/красен во славе/предстоиши Владыце. Стих: Насаждени в дому Господни,/во дворех Бога нашего процветут. Праведников и мучеников украшение,/царствующих похвала/ и своему отечеству,/приими пение/верою тя славящих. Слава, и ныне, Богородичен: Дом Тя пречист/Божия Премудрость обретши,/от кровей Твоих пречистых/воплощается, Дево,/ и по рождестве нетленну Тя показа. Тропарь, глас 3, писан на велицей вечерни. Слава, и ныне, Богородичен. НА ВЕЛИЦЕЙ ВЕЧЕРНИ Блажен муж: 1-й антифон. На Господи, воззвах: стихиры на 8, глас 2. Подобен: Егда от Древа: Егда верою и любовию истинною/весь присвоился еси давшему тя Богу,/ и сокровище добродетелей обрелся еси,/тогда и Вышний сугубою славою прославляет тя,/скиптры царственныя вручает в земных,/в Небесных же Царство Небесное тебе, святе, дарова. Егда промышлением Всевидящаго Очесе/тебе держава вручися стада христоименитаго,/тогда недреманное око о нем имел еси/и, яко бодрый пастырь, трудился еси до смерти./Сего ради слышиши:/добрый делателю и верный,/о мале яко был еси верен,/над многими тя поставлю. Егда безбожное нашествие на тя устремися,/во благочестии видевше тя, гобзующа со стадом,/ и хотяще то расхитити, якоже зверие немилостивии,/тогда ты, святе, новый Давид явися сопротивлением,/яко инаго Голиафа, со множеством язык поразил еси/ и яко мученик до крове победным венцем увязлся еси. |
| —74— пред нами правдивейшая, типичная и обычная картина полицейского воспитания, созданного ныне действующим уставом. Добавлять что-либо к ней мы считаем излишнему. Особенной заботой духовной школы должно быть религиозное воспитание. Действующий устав сумел и этому свободному духовному общению воспитанника с Богом придать внешне-полицейский характер. Уклонение от богослужения, неблагоговейное стояние в церкви справедливо трактуются, как проступки „грубые и нетерпимые в духовной школе“. Но для приучения учеников к молитве, для возбуждения в них религиозного настроения, устав запрещает сокращать службы, вводить преждеосвященные литургии в течение великого поста, в учебные дни, рекомендует завести канонархов и т. п. При такой постановке церковная служба обращается часто в мучение, в томительное выстаивание в храме в продолжение 3–4 часов. Но и это было бы еще ничего, если бы не обстановки богослужения в наших храмах. „Воспитанники выстраиваются правильными рядами. Все наличные силы воспитательного надзора мобилизуются и с разных сторон храма в плотную массу воспитанников вперяются очи воспитателей. Они смотрят и сбоку, и сзади, даже сверху – с церковных хор. Недреманное око под разными углами пронизывает насквозь духовного питомца, а он, утомленный, с затекшими, онемевшими членами, с тупой болью в пояснице, стоит, переступая с ноги на ногу, не смея шевельнуться, обернуться назад. Он чувствует на своей спине пристальный взгляд воспитателя, который, скользя по рядам, ищет „неблагоговейно“ стоящих и недостаточно усердно кладущих поклоны. Этот гипнотизирующий взгляд, кажется, прожигает всю спину и делает положение невыносимым, ужасным... Неудивительно если семинаристы со страшным риском „попасться“, с неминуемой „тройкой поведения“ в перспективе, все-таки бегут от семинарской службы. „Каждый из нас хорошо помнит, пишет в открытом письме ректору семинарии один священник, – а вам, о. ректор, в практике, вероятно, встречались такие факты, что семинарист битых два часа отсиживает в пыльном и душном шкафу, или даже в отхожем месте, |
| В результате многолетней упорной работы она выпустила первую книгу (1887), посвященную анализу доводов, использовавшихся тогдашними русскими учеными в полемике с католиками. Эта книга доставила столько хлопот Священному Синоду, что с критикой выступили сразу три профессора духовных академий. Незаурядная женщина была вынуждена снова взяться за перо, но второе исследование вышло только после ее смерти (1898). He касаясь здесь полемической стороны дела (сегодня многое как в католицизме, так и в русском православии представляется совершенно в ином свете, нежели в прошлом веке), отметим важную для нас филологическую сторону. Е.Г. Волконской в ходе работы были отмечены вопиющие намеренные цензурные искажения в русском переводе Деяний Семи Вселенских соборов и святоотеческих творений (подробнее см. в указанных ее работах, а также в книге А. Волконского). Подтверждение этих фактов мы слышали недавно от ученых, большая эрудиция которых и преданность православию вне всякого сомнения (имена не буду называть здесь без особой на то нужды). По этим сведениям, в русском переводе деяний Соборов опущены, например, эпитеты «святой» применительно к византийским императорам-еретикам. Напрасно мы стали бы искать в русском издании «Деяний» каких-либо комментариев. Весьма красноречиво признание А.П. Лебедева , что он «зачеркнул страха ради иудейска (т. е. духовной цензуры. – А.Д.) превосходные страницы» в исследовании А.Спасского об Аполлинарии Лаодикийском (появление которого вызвало гневную реплику о недопустимости впредь посвящать диссертации еретикам!) «о том, что в актах III Вселенского собора в качестве авторитетных святоотеческих свидетельств фигурировали отрывки из произведений еретика Аполлинария» (Б8 1907, 5, с. 162). Это свидетельство А.П. Лебедева было бы гораздо полезнее, по нашему мнению, для читателей в новом и «исправленном» (! на самом деле исправлены лишь опечатки) издании «Деяний», нежели выписки из святителя Игнатия Брянчанинова и коммерческая реклама в конце тома. Недреманное око духовной цензуры (всесильной до 1905 г., но не потерявшей своей власти вплоть до 1917 г.) углядело несовместимые с понимаемым ею по-своему православием высказывания у св. |
| Утверждение это имеет, однако, решающее значение, чем и объясняются, по-видимому, яростные выпады антирелигии в адрес «неба». Ибо антирелигии неугодно, чтобы наш мир включал в себя какое бы то ни было «небо», чтобы сквозь видимое просвечивало, определяя его собой, какое бы то ни было «невидимое». Неслучайно в наши дни она, антирелигия, с таким пафосом, с такой страстью отождествляет себя с материализмом. Ведь материализм по своей духовной и психологической сущности – не просто утверждение, но прежде всего чудовищное, едва ли не патологическое отрицание: «Я не хочу неба, не хочу невидимого. Только земля, только видимое!» И отрицание это направлено, конечно, против извечного опыта человека, который всегда знал если не умом, то подсознанием о присущей всей жизни, всему миру полярности высокого и низкого, доброго и злого, чистого и нечистого. Знал о небе и земле, видимом и невидимом не как о научных понятиях, а как реальностях своего человеческого духовного опыта. Знал, да и сейчас, конечно, знает, что небо и земля, видимое и невидимое таинственно сочетаются прежде всего в нем самом, что тянет его, и зачастую неодолимо, к земному и видимому, но столь же неодолимо – к небесному и невидимому. «И звуков небес заменить не могли ей скучные песни земли». Ничего не поделаешь: об эту подлинно небесную строчку лермонтовского «Ангела» всегда будут разбиваться все гладкие, псевдооптимистические теории и утверждения той казенной идеологии, которая лучше всего определяется как бездонная скука. Вот уж действительно последняя и самая скучная из всех «песен земли». И рухнет эта идеология, конечно, прежде всего от пронизывающей ее бездонной скуки. Да она уже и рухнула, и если бы не недреманное око власти, то все давно с ужасом и отвращением отвернулись бы от нее. Небо, невидимое – это то, что стоит за всем земным, просвечивая сквозь него, то, что дает смысл всему видимому. Мы видим человека, но любим только невидимое в нем, – το, о чем свидетельствует, что выражает его облик, то, по отношению к чему весь он, вся его «видимость» есть прекрасный, но, увы, так часто помрачаемый символ! Мы видим мир, но любуемся в нем тем, что отражает его невидимость; видим землю, но по-настоящему, подлинной и глубокой любовью мы любим в ней небо. Нет, это не иной, «загробный» мир, не мир призраков и привидений, это сама вера, любовь и надежда, которые делают наш мир и нашу жизнь видимостью невидимого, а землю – небом и небесным. «Что мне до неба, когда я сам становлюсь небом!» – восклицает святой Иоанн Златоуст . А святой Франциск Ассизский в своем потрясающем «Гимне твари» превращает весь мир – воду и землю, человеческое тело и саму материю – в сплошную хвалу Богу, в сплошной порыв ввысь. |
| Любые начальники выдвигали какие-то свои требования, и нужно было провести публикацию через их недреманное око. В Институте мировой литературы тоже были такие люди – директор, заместитель, заведующий отделом, не буду называть его фамилию. Он очень добрый человек, известный, занимался Толстым. Человек очень добрый, но, тем не менее, всего боялся и когда во время одного заседания сотрудница отдела Лира Михайловна Долотова, спросила: «А чего нам бояться-то?» Он говорит: «Бояться надо всего». Вот так он и поступал, всего боялся. Но в то же время, надо сказать, что в эпоху оттепели или более позднюю эпоху застоя все-таки можно было жить. Почему? Потому что цензура была строго формальной. Они не понимали сути проблемы и смысла содержания. Они ловили слова. И как говорили, в издательстве «Художественная литература»: «Наш зам главного редактора спикировал на такое-то слово». Смысла они не понимали, и поэтому можно было сказать то же самое, употребляя другие слова. И это даже в какой-то степени шло на пользу, потому что мы находили соответствующие обороты, синонимы, и наши краски обогащались. Кроме того, устанавливался такой род взаимопонимания между читателем и автором: Вы понимали то, что хочет сказать автор. Автор понимал то, что понимает читатель. И при этом все были рады, что этого не заметил цензор. Это тоже особое чувство, тот самый эзопов язык, на котором говорил Салтыков-Щедрин, и без которого конечно, надо сказать, он бы очень много проиграл. Так что, нет худа без добра, а добра без худа. Конечно это признак особый, потому что время было уже после сталинской эпохи. При Сталине в любой публикации видели не то, что скрывают, а то, чего там вообще нет, в ту пору никакой бы эзопов язык вас бы не спас. А тут спасал. Примеры? Одно время в загоне, не в моде было почему-то слово «гуманизм». Дескать, это понятие не классовое, буржуазное. Но если вы это понятие выразите в каких-то других словах, даже более красочных – всё, цензор ничего не видит. И «общечеловеческие ценности» – это тоже было выражение, которое попадало под подозрение. Что значит «общечеловеческие ценности»? Существуют ценности классовые, буржуазные. Это не ценности, лжеценности, или ложные ценности. Существуют ценности пролетарские – это настоящие ценности. Какие могут быть общечеловеческие ценности? Но если вы ту же самую мысль выразите без помощи слова «общечеловеческие»– все, проходит. |
| Ты дорог Мне за простую, действенную и бесхитростную веру твою в Меня и все установления Церкви Православной. Вот почему Я выслушивал твои отроческие моления и являл богатую помощь о просимом (в исцелении бабушки твоей Софии и в других случаях жизни твоей). Ты дорог Мне и потому, что ты возлюбил со всею ревностию Пречистую Матерь Мою и в простоте сердца своего обращаешься к Ней, как к Родимой Матушке. Ты дорог Мне, и потому «Недреманное око Мое» везде сопутствует тебе. Разве не замечал ты в жизни своей и среди окружающих тебя, искренно или лицемерно и лицеприятно заботящихся об облегчении твоей горькой участи и страданий твоих, – разве не замечал ты заботы Моей о тебе? Ты Мне дорог и жалок еще и потому, что ты недостаточно окреп для того, чтобы в среде окружающих тебя людей заставить себя уважать, вызывать в них беспрекословное подчинение тебе и страхования за последствия нарушения распоряжений и предначертаний твоих и через тебя Моих. Страдания твои дороги Мне, ибо через Меня они были. Помни, что все случающееся с тобою промыслительно, и поэтому всякие мысли и попытки с твоей стороны ускорить движение дел твоих недостойны тебя и преступны. Верь, что все совершается по воле Моей, и раньше своего срока ничего на свете, и тем более с тобою, не случается. Поэтому тем мужественнее переживай все страдания, связанные с испытанием времени, неведения и ожидания, зная, что все это от Меня было. Помни, что неоднократно, ради испытания твердости твоей, и мужества, и искоренения малодушия, Я допускал для тебя разлуки внезапные (1933), и дважды – в присутствии самых близких тебе людей и родных. Так знай, что все это от Меня было – ибо Я хотел показать тебе всю тщету твоих мечтаний о будущих планах церковных, которые ты допускал до себя, – и внезапностью разлуки с близкими, и потерей священнодействий. Помни и знай – страдания твои дороги Мне. Как близки и доходчивы были Мне твои страдания, когда ты, будучи в узах, терял тетю свою, старушку Софию (1922 г.), ввергнутый в далекий север – потерял мать свою, Веру (1924 г.), 10 в дремучих пермских лесах – брата своего, Андрея исповедника (1942), и еще брата своего Павла – на одре смертельной тяжелой болезни (1948)... Но ты мужественно и безропотно перенес все эти потери – тебе и Мне не безразличных близких твоих. |
|
|
