| В настоящее время Статут ВКЛиР 1588 года как памятник феодального права представляет исключительно исторический интерес. Но вот положение о государственности русского языка в Статуте 1588 года является существенным подспорьем в защите и упрочению положения русского языка в Республике Беларусь, т.к. является прямым свидетельством исконности русского языка для территории современной Белоруссии: «А писаръ земъски маетъ по-руску литерами и словы рускими вси листы, выписы и позвы писати, а не иншимъ езыком и словы». А в 1589 году король Польский и великий князь Литовский и Русский Сигизмунд III повелел, чтобы в судопроизводстве великого княжества использовался русский язык. Но, спустя столетие, в 1696 году, сейм Речи Посполитой своим постановлением запретил использование русского языка в государственной, деловой и общественной жизни на всей территории этого государства. Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . Поделиться РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Закрыть Закрыть 1. Читайте Крестовского Чтобы узнать как поляки угнетали белорусов (те вешались регулярно), читайте два романа Всеволода Крестовского - " Кровавый пуф " и " Панургово стадо " . Я узнала много нового из этих книг. В том числе и о том, как русская революция готовилась из Польши еще в начале 19 века. Уже тогда они засылали ячейки революционеров на российские территории. И те клеветали на царя. Даже когда отменили крепостное право, было велено говорить, что якобы это заграница дожала царя, а сам он не стал бы. Сообщение для редакции Закрыть Закрыть Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн»; Батальон «Азов»; Meta |
| В нач. 1237 г. (возможно, в 1238, после захвата Дорогичина) Д. Р. и Василько убедили литов. кн. Миндовга и новогрудского кн. Изяслава напасть на Мазовию. В то же время Романовичи уехали в Венгрию по вызову Белы IV, чтобы помочь австр. герц. Фридриху II Бабенбергу, сражавшемуся против имп. Фридриха II Гогенштауфена. Заняв в 1238 г. киевский стол, Михаил Всеволодович отобрал у Д. Р. Перемышль, а в Галич посадил своего сына Ростислава. В ответ Д. Р., воспользовавшись походом кн. Ростислава на Литву, зимой 1238/39 г. захватил Галич, призванный на княжение «мужами градскими» - галицкими горожанами. В кафедральном Успенском соборе повторно совершилось настолование князя. Передаче власти Д. Р. воспротивились лишь местный еп. Артемий и «дворский» Григорий. Кн. Ростислав бежал в Венгрию, где вскоре женился на Анне, дочери кор. Белы IV. В 1239 г., пользуясь замешательством, царившим в Юго-Вост. Руси в связи с нашествием ордынцев, Д. Р. захватил Киев и поставил там наместником своего боярина Дмитра. 6 дек. (или 19 нояб.) 1240 г. Киев был занят войсками хана Батыя. Зимой 1240/41 г. захватчики опустошили галицко-волынские земли: были взяты Галич, Владимир-Волынский, Звенигород, Перемышль, Теребовль, Колодяжин и др. города, часть городов была полностью уничтожена. В качестве уцелевших Галицко-Волынская летопись называет Холм и отдельные крепости (Кременец, Данилов) (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 786). Д. Р. узнал о набеге на пути из Венгрии, где вел окончившиеся неудачей переговоры о браке своего старшего сына Льва Даниловича с одной из дочерей Белы IV. Д. Р. вернулся в Венгрию, затем отправился в Польшу, где соединился с бежавшей туда семьей. Во время походов Батыя на Польшу Д. Р. скрывался в Мазовии; кн. Болеслав I, сын Конрада I, дал Д. Р. в кормление Вышегрод. После ухода монголов Д. Р. и Василько вернулись на Волынь, заняв по пути Дорогичин, временно осажденный мазовецким гарнизоном. В последующие 4 года Д. Р. активно занимался восстановлением разоренного захватчиками гос-ва и укреплением своей власти. |
| Другой сын Ярослава I, Всеволод, говорил на пяти иностранных языках, которые он изучил сидя дома, как выражается сын его, Мономах, и этим дает знать, что Всеволод изучил языки не по необходимости во время странствования по чужим землям, но единственно из любознательности; Мономах говорит при этом, что знание языков доставляет почет от иностранцев. Религиозная начитанность Мономаха видна из его сочинений. Святослав (Святоша) Давыдович собирал книги, которые подарил Киево-Печерскому монастырю; по его побуждению инок Феодосий перевел с греческого послание Льва, папы римского к Флавиану, архиепископу константинопольскому. В своде летописей Татищева, в подлинности которых нет основания сомневаться, часто встречаем известия об образованности князей, например, о Святославе Ростиславиче говорится, что он знал греческий язык и книги охотно читал, о Святославе Юрьевиче, что он охотник был читать и милостиво принимал ученых людей, приходивших из Греции и стран западных, часто с ними разговаривал и спорил; о Романе Ростиславиче смоленском, что он многих людей понуждал к учению, устроил училища, при которых содержал учителей греческих и латинских на свой счет и не хотел иметь священников не ученых; на это он издержал все свое имение, так что по смерти его ничего не осталось в казне, и смольняне похоронили его на свой счет. Михаил Юрьевич, по словам того же свода летописей, очень хорошо знал св. писание, с греками и латинами говорил на их языках так же свободно, как по-русски, но не любил спорить о вере. О Ярославе Владимировиче галицком говорится, что он знал иностранные языки, читал много книг, так что мог сам наставлять правой вере, понуждал духовенство учить мирян, определял монахов учителями и монастырские доходы назначал для содержания училищ. О Константине Всеволодовиче в дошедших до нас летописях говорится, что он всех умудрял духовными беседами, потому что часто и прилежно читал книги; а в Татищевском своде летописей говорится, что он был очень учен, держал при себе людей ученых, накупал много старинных книг греческих дорогою ценою и велел переводить их на русский язык, собирал известия о делах древних славных князей, сам писал и другие с ним трудились; одних греческих книг было у него более тысячи, которые частию сам купил, частию получил в дар от патриархов. |
| До времени же, Москве надлежало служить только сборным пунктом ополчавшихся членов дома суздальского, и с этим характером является она в летописи под 1207 г., когда вел. кн. Всеволод Юрьевич суздальский, двигаясь в южную Русь на великого кн. Всеволода Чермнаго киевского, сошелся в Москве с сыном своим Константином, приведшим туда к отцу дружины новгородские. При смерти, в 1211 г., Всеволода и разделе сыновьям его городов – разделе, обозначаемом Татищевым, но отвергаемом Карамзиным, – Москва досталась кн. Дмитрию-Владимиру Всеволодовичу, который однако отправился в Москву не тотчас и жил там не долго, потому что, держа сторону брата своего Константина ростовского против другого брата Юрия суздальского, он был вскоре же удален последним в Переяслав полтавский, – о чем в летописи Лаврентьевской, под одним и тем же годом, читаем следующие два известия: «В лето 6721 (1213) Володимер сын Всеволож, великого князя, еха в Москву» и «идоста от Ростова к Москве Гюрги (Юрий) с Ярославом, и изведе Гюрги из Москвы Володимера и посла и в Рускыи (полтавский) Переяславль 18 . Следовательно, Москва опять сталась без особого князя, по крайней мере, известного истории; другими же словами, продолжала быть пригородом владимирским, т.е. местом, получавшим и управление, и всю вообще инициативу местного быта от Владимира, как старшего города, в котором, «на что старейшии сдумают, говорить летопись, на том же пригороди станут» 19 Впрочем, условия Москвы, как пригорода, устроенного в земле, занятой одноплеменным населением с старым городом, были сравнительно, благоприятными, потому, что Владимиру, знавшему в москвичах не чужеродцев, нечего было, из опасения утраты влияния своего на Москву, усиливать надзор за Москвою и наводнять ее исключительно своими поселенцами. Москва, поэтому, могла свободно пополняться жителями из добровольных пришельцев, охотно сбиравшихся к новым точкам соединения, особенно если точки эти обещали, как Москва, развить и осуществить даже промышленно-торговые виды будущих своих насельников. |
| Понятно, что подобные события на севере произвели весьма различные впечатления на юге: обеспокоив Олега, они порадовали Святополка и в особенности Мономаха. По совету последнего, без чего Святополк уже начинал не ступать ни шага, к Олегу был послан зов явиться в Киев, для ряду о русской земле пред епископами и мужьями отцов. «Олег же, – повествует летописец, – всприим смысл буй и словеса величава, рече сице: „несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом“; и не всхоте ити к братома своима» 36 . В сущности, Олег не доверял чистоте намерений Святополка и Мономаха, из которых первый ни в ком не возбуждал никакого доверия, а последний вероломным убийством половецких послов окончательно уронил себя в глазах прямодушного Олега, виновность которого пред потомством и историей, состоящая в непростительном, конечно, наведении на Русь половцев, зависела единственно от постоянной несправедливости к нему, сначала дяди, потом двоюродных братьев. Так или иначе, отказ Олегов явиться в Киев был сигналом к новому междоусобию, которое начали Святополк и Мономах, двинувшись, в 1096 г., к Чернигову. Олег заперся в Стародубе; князья осадили этот город, стояли под ним 33 дня, повели осаждённых до совершенного изнеможения – и Олег запросил мира. Спокойный теперь насчёт обладания Черниговом, Мономах посоветовал отпустить Олега в Смоленск к Давиду, под клятвой явиться вместе с братом на суд и ряд в Киев. Но Олег, не впущенный гражданами в Смоленск, удалился в Рязань, где так же, как Давид в Смоленске, не спешил обещанной поездкой в Киев; вследствие чего Святополк и Мономах пошли на Святославичей, явились к Смоленску и тут неожиданно примирились с Давидом. Причина такого примирения объясняется, может быть, тем что половецкие ханы Боняк и Куря, пользуясь отсутствием Святополка и Владимира, с чрезвычайным успехом опустошали: один – окрестности Киева, другой – Переяславля, чем соблазнился и Тугоркан, тесть Святополка, явившийся, в свою очередь, поживиться лёгкой добычей. Однако Святополк и Владимир успели накрыть Тугоркана на самом грабеже, сразились с ним у Переяславля, и Тугоркан был убит, а тело его Святополк похоронил с честью на пожарище загородного Берестовского дворца, сожжённого половцами. |
| С честью похоронив брата в Киево-Софийской церкви, Всеволод занял и престол его, и все волости, отдал Чернигов Мономаху, Владимир Волынский – сыну Изяславову Ярополку, а Новгород – сыну же Изяславу Святополку; но не думал снабдить уделами племянников своих: Давида, Романа, Олега и Ярослава Святославичей и, следовательно, не мог рассчитывать на мирное расположение этих князей-изгоев. Из них Роман, не далее как в 1079 г., привёл в полтавские пределы половцев и хазаров, которые, однако, заключили мир с Всеволодом и Мономахом, стоявшими у Переяславля и в Обров, и на возвратном пути восвояси зарезали самого Романа, брата же его, Олега выгнали из Тмутаракани и препроводили в Царьград, откуда византийское правительство сослало Олега на остров Родос. Успокоенный с этой стороны, Всеволод немедленно отправил в Тмутаракань посадника своего Ратибора и ждал, чем кончится поход Мономаха, «о двою конь» погнавшегося с черниговцами за Всеславом Полоцким, который, пользуясь событиями на юге, сжёг Маномахов Смоленск. Поход Мономаха кончился опустошением владения Всеволодовых до Лукомля и Логожска; после чего Мономах, мстя половцам, выжегшим Стародуб, зимой того же года «изымал» на Десне князей Асадука с Сауком, а на другой день разбил за Новгородом-Северским полчище Белкаттина и в следующем 1080 г. смирил возмутившихся торков, ещё при Изяславе расстеленных по городам переяславским 25 . Зимой 1082 Мономах ходил войной на предводителя вятичей Ходота; в начале 1083 г. безуспешно преследовал Ростиславичей до самого Микулина, в нынешней Галиции; весной того же года явился в Броды, на свидание к Ярополку Изяславичу, угрожаемому Ростиславичами; летом отогнал за Хороль половцев, взявших Горошин; осенью отправился с черниговцами и половцами к Полоцку, который взял изъездом, не оставив там ни челядина, ни скотины 26 , и в самом начале 1084 г. снова был в Бродах, готовый помогать Ярополку, изгнанному Ростиславичами из Владимира-Волынского. Эти Ростиславичи были: Рюрик, Володарь и Василько, сыновья князя-изгоя Ростислава Владимировича, некогда удалившегося в Тмутаракань (1064 г.) и там отравленного котопаном курсунским (1066), за что корсуняне побили котопана камнями. |
| Таково же было положение Мономаха, когда 16 апреля 1113 г. умер в Киеве вел. кн. Святополк II, – государь, не пользовавшийся любовью народной, публично предпочитавший жене наложницу, постоянно занимавшийся коммерческими оборотами, напр., продажею соли, покровительственно относившийся к тяжкому для народа лихоимству киевских евреев, наконец, давно уже игравший роль второстепенную, тогда как главная принадлежала Мономаху. На другой же день по смерти великого князя, киевляне послали сказать Мономаху, находившемуся в Переяславле: «Пойди, княже, на стол отен и дяден». Но Мономах медлил, потому что, с одной стороны, не желал тотчас же выставляться нарушителем прав родового старейшинства Олега Черниговского, а с другой – знал очень хорошо, что киевляне не захотят подчиниться Олегу, союзничавшему с половцами и даже не участвовавшему в последнем походе князей к Дону. Осторожность Мономахова оправдалась: Киевляне, не видя желаемого князя, взбунтовались, разграбили дом преданного Святославичам тысячского Путяты, а также домы ненавистных народу жидов, и послали вторично звать Мономаха, с предупреждением, что если не примет он достоинства великокняжеского, то чернь киевская пойдёт на княгиню Святополкову, бояр, монастыри, – за что он же даст ответ Богу. Тогда Мономах решился исполнить желание киевлян, бывшее отголоском желания всего русского люда, и 20 апреля явился в Киев, где встретили его с великой честью. Обязанный избранием своим единственно народу, Мономах уже 60-летний старец, прежде всего позаботился о народе, и созвав в загородный Берестовский дворец тысячских окрестных городов, стал думать с ними об ограничении развитого евреями ростовщичества 44 . В этом собрании мужей присутствовал и боярин Олега Черниговского, Иван Чудинович, князь которого, несмотря на своё родовое старейшинство, не смел спорить с Мономахом о престоле великокняжеском, что лучше всего доказывает как искренно и единодушно был предпочтён потомок третьего сына Ярославова потомству второго. Олегова покорность Мономаху выразилась ещё очевиднее тем, что князь Черниговский принял личное участие в походе на половцев, которых, уже шёл отражать новый великий князь, едва успевший внести в дедову Русскую Правду узаконение о третных ростах 45 . |
| Возвеличив в глазах народа значение Мономаха, блистательный поход на Урусобу отнюдь не прекратил набегов половецких, потому что хан Боняк, известный в наших летописях сожжением Печерского монастыря и за то называемой шелудивым, продолжал ежегодно являться в русские пределы; а в 1107 г., отогнав конские табуны из-под самого Переяславля, приналежавшего именно Мономаху, пришёл в Русь вторично и стал у города Лубен. Тогда Мономах, согласившись со Святополком, Олегом и четырьмя другими князьями, внезапно ударил на половцев, обратил их в бегство, гнал до р. Хороля и принудил уйти за русский рубеж, несмотря на что, он и оба Святославича, в том же году, имели съезд с двумя половецкими ханами, у которых взяли дочерей замуж за своих сыновей, Мономах – за сына Юрия, известного впоследствии под названием Долгорукого. Затем, не далее 1109 г., Мономах посылал в вежи половецкие, к Дону, воеводу своего Дмитра Иворовича, возвратившегося с успехом; в 1110 г., сам предпринимал поход туда же со Святополком и Олегом, не состоявшийся за стужей и конским падежом; а в 1111 г. думой и хотением Мономаха затеян и совершён первый поход к Дону русских князей: Святополка, Мономаха и Давида Святославича с сыновьями, ознаменованный взятием половецких городов Шаруканя и Сугрова и совершенным поражением половцев 27 марта, на р. Салнице; после чего князья возвратились в Русь с необычно богатым полоном и славой, которая, прогремев в венграх, ляхах, чехах, отдалась в Византии, достигла Рима. Поход этот чрезвычайно удачный сам по себе, производил на тогдашний русский народ впечатление тем более сильное, что со временем Святослава I, внука Рюрикова, никто из Рюриковичей – народ помнил это – не заходил дальше князей, победоносно возвратившихся теперь с Дона. Зная также, что подвигом своим князья обязаны думе и хотению Мономаха, народ, по крайнему неразвитию своему был и остался уверенным, что мысль о донском походе Мономах заимствовал непосредственно от ангела; что, поэтому, в день Салницкого боя над головами дружины Мономаховой носился в светлых бронях сонм ангелов, поражавший половцев, и что Мономах пивши золотым шеломом Дона, загнал окаянных Огорян за Железные Ворота 43 . Следовательно, слава Мономахова достигла своего апогея и, с этого времени, он не только сделался исключительным любимцем народа, но вырос даже в глазах иноплеменников, из которых Бела II Коломан, король венгерский, поспешил заключить брачный союз с дочерью Мономаха, Евфиимией (1112 г.). |
| Так вёл войны сам Чингисхан; так вели их и его дети и внуки. Монголы завоевали мир, чтобы владеть им, и в то же время они так беспощадно опустошали его, что как будто хотели владеть пустынями 14 . Проход Монголов по северной России без всякого преувеличения должен быть уподоблен страшному тропическому урагану, который всё сокрушает и уничтожает на своём пути: города и селения были выжжены и представляли груды пепла; на пепелищах и кругом пепелищ валялось бесчисленное множество человеческих трупов. К счастью, Монголы имели то сходство с ураганом, что проносились так же быстро, как он, так что, по крайней мере, остававшиеся в живых скоро должны были освобождаться от своих ужасов: немалую дугу, которую описали Монголы по России, они прошли не более как в продолжение пяти-шести месяцев 15 . Из опустошённой России Батый вышел в степь половечскую, в которой и решил утвердить своё постоянное пребывание вместо степи киргизской. В продолжение 1238 года, начиная с лета, и в продолжение следующего 1239 года до зимы его орда била и прогоняла Половцев, чтобы очистить простор себе, осматривалась и устраивалась на новом месте жительства и отдыхала от совершённого похода. Зимой 1239 года Батый возобновил свои завоевания и вместе опустошения. Два отряда, посланные им на северо-запад, взяли и обратили в пепел Переяславль и Чернигов; отряд, посланный на север, взял землю мордовскую, города Муром и Гороховец и опустошил область по нижней Клязьме. Возобновление Татарами военных действий навело на Русских такой панический страх, что, по словам летописца, в 1239 году «бысть пополох зол по всей земли, (так что) и сами не ведяху, и где хто бежит». После Переяславля и Чернигова дошла очередь и до старшей столицы Руси – заднепровского Киева. Предводитель отряда, посланного для взятия Чернигова, спустился от Чернигова к Киеву и подошёл к нему с этой стороны Днепра. Надеясь взять Киев лестно, он отправил послов к сидевшему тогда в Киеве черниговскому князю Михаилу Всеволодовичу, вероятно, с предложением, что город будет пощажён, если сдастся добровольно; но Михаил отвечал тем, что приказал умертвить послов. |
| Такое начало жизни Всеволода в Переяславле не обещало прочного спокойствия ни уделу, ни семейству Князя Переяславского и как бы заранее знаменовало собою то поприще, на котором, впоследствии, должен был подвязаться первенец Всеволодов, тогда полуторагодовой Мономах. Впрочем, следующие пять-шесть лет, ознаменованные смертью дядей Мономаховых, Вячеслава (1056) и Игоря (1059), обошлись без особых потрясений для удела Переяславского и семейства Всеволодова, вследствие чего никакие опасности не угрожали Владимиру, безмятежно младенчествовшему в женском тереме родительских хором и неизвестно когда испытавшему над собой свершения полу-языческого, полу-христианского, но древнего обряда постригов. Этот обряд, всегда торжественно – иногда в церкви-свершавшийся над детьми мужского пола от 2 до 7 лет, состоял в остригании ребёнку головы почти до обнажения, так что только у висков оставались висящими длинные локоны или кудри, и сопровождался посажением ребёнка на коня, – отчего, можно полагать, родилась известная пословица: «невеста родится, а жених на коня садится» 5 . И так как после постригов надзор за ребёнком передавался из женских рук исключительно в мужские, то дальнейшее возрастание Мономаха неминуемо происходило на глазах Ратибора, Никифора, Ив. Жирославича, новгородца Порея, финна Тукы, варяга Шимона и других мужей дружины Всеволодовой, первых вельмож и советников двора Переяславского 6 . Само собой разумеется, что все эти вельможи-советники могли служить для юного Мономаха образцами беззаветной славянской храбрости, финской осторожности, варяжской пронырливости, наконец, живым источником нескончаемых повествований о враждебном всему роду Ярослава князе Всеслав Брячиславиче Полоцком, будто бы рождённом от волхвования, «матери бо родившу его и бысть язвено на главе его. Рекоша бо волхвы матери его се язвено на вежи нань да носить е до живота своего.., сего ради немилостив на кровопролитие» 7 , – и много, много если оказывались способными толком рассказать ребёнку о том, что некогда жил-был на Руси Боян-вещий, внук Велесов, который «аще кому хотяше песнь творити, то растекашеся мыслию по древу, серым вълком по земли, шизым орлом под облак – тот самый Боян, что „не десять соколов на стадо лебедей пущаще, нъ своя вещиа прсты на живая струны въскладаше“; они же сами князем славу рокотаху» 8 . |
|
|
