| Напрасно сам Мануил громким голосом сзывал к своему знамени катафрактов – в неразберихе оказались потеряны все нити управления гибнущим войском. «И вот падал вол от персидской стрелы, а подле него испускал дух и погонщик. Конь и всадник вместе низвергались на землю... Кровь мешалась с кровью, кровь людей – с кровью животных» (Хон., т. I, с. 233]). Основной удар приняли на себя отряды гвардии василевса. Бойцы подняли клубы пыли, сражение с обеих сторон превратилось в свалку. Не в силах как-либо влиять на ход битвы командами, император дрался как простой кавалларий. На глазах царя уничтожалась армия, умирали его родственники и лучшие друзья. К вечеру император остался один, без знамени и телохранителей. В щите василевса торчали три десятка стрел, застывшей рукой он сжимал обломок копья и был избит мечами и палицами до такой степени, что не мог самостоятельно поправить съехавший на сторону шлем. Какой-то турок узнал Мануила в лицо, схватил его коня под уздцы и повел в плен. Император очнулся и так хватил врага древком по голове, что тот свалился замертво. Случайно встретившийся катафракт довел государя до укрепленного лагеря Лапарды. Желая пить, изможденный Мануил зачерпнул воды из ручья, но после первых же глотков его вырвало – вода текла пополам с кровью. Император не выдержал и зарыдал, проклиная день, в который довелось ему испить христианской крови. Некий воин в ответ разразился упреками, что кровь ромеев он-де пьет давно, разоряя их войнами, а ныне – возмездие. Мануил ничего не ответил. Невиданная отвага Мануила была сломлена, он распорядился подать свежего коня и решил спасаться бегством. Услышав такое, воины стали шумно поносить императора, по чьей вине они оказались в ловушке. Комнин опомнился и остался. Византийцы дорого продали свои жизни: сельджуки, полностью обескровленные, не могли продолжать битву. Утром Кылич-Арслан согласился на мир, потребовав лишь срыть укрепления Дорилеи и Сувлея. Днем Мануил возглавил отступление по месту вчерашнего сражения: «Зрелище, представшее глазам, было достойно слез, или, лучше сказать, зло было так велико, что его невозможно оплакать: рвы, доверху наполненные трупами, в оврагах целые холмы убитых, в кустах горы мертвецов; все трупы были скальпированы, а у многих вырезаны детородные части. |
| Императору Мануилу принадлежит большое сочинение дидактического характера, его 7 бесед с послесловием, которые первый их издатель Lambecius назвал “Orationes VII Ethico-Politicae”; с сим названием совершенно не согласны ни Верже де Ксиври 66 , видящий в сих Беседах только религиозные трактаты, в которых политика не играет никакой роли, – ни Мгр. Л. Пти 67 . Нам представляется, что Ламбеций сим названием хотел сказать, что Беседы являются «Морально-воспитательными», что совершенно справедливо. Темы этих Бесед следующия: 1. «Увещевательное слово к изучению наук, и о добродетелях и добром правителе». 2. «Что добролюбезно нам по естеству; плохой же человек ненавистен и для самого себя. Бывает же и что зло нам – любезно, когда (ошибочно) принимаем его за добро. И о счастии и добродетели». 3. «О произволении и свободной воле, и о том, что зло и не от природы и, в то же время, не извне: но оно само в себе имеет причину». 4. «Об услаждении: что лучше отстраняться совершенно от него в этой жизни». 5. «Об услаждении; противопоставление сказанному в предыдущем слове». 6. «Что грех – хуже всего; но ни в коем случае не должно отчаяваться ни в отношении самого себя, ни других; осуждать же себя, но не других; и согрешивших не ненавидеть, но жалеть; и о покаянии, и о Божием провидении, и любви и человеколюбии». 7. «О смиренномудрии; частично же и о любви» 68 . Мы передаем ниже в русском переводе изданные у Миня 69 , «Наставления о царском поведении». Это лучшее дидактическое произведение царя Мануила. Мгр. Пти так говорит: «Большое число трактатов Мануила имело целью формирование духа и сердца. Во главе этой серии должно быть помещено наиболее популярное сочинение из этих трудов, единственное известное ученым с давних пор, – «Наставления о царском поведении» 70 . Наставления предваряются письмом к сыну, которое мы опускаем. Мануила Палеолога, благочестивейшего и христолюбивого Царя любимейшему сыну своему и царю Иоанну Палеологу наставления о царском поведении, выраженные в 100 главах, краестрочие которых: |
| Сопровождаемый королем и принцами, император торжественно въехал в Париж, где был помещен в Луврском дворце. В тот же вечер состоялся там в честь его торжественный банкет. Король Карл VI страдал припадками ненормальности, которые периодически посещали его бедную голову. В это время он был в свежем уме. Он окружил императора самой нежной заботой и вниманием; вместе с ним посещал знаменитые монастыри и церкви Парижа, устроил охоту в его честь и беседовал с ним о делах Византии и общехристианского фронта против турок, и наедине, и в присутствии министров. Сохранилось письмо, в котором император Мануил писал домой о том, как благородно и тепло его приняли французский король и его семейство. Король определил крупную субсидию императору на его содержание во время его пребывания во Франции. Все пережитое повлияло на здоровие Короля – и он заболел безпамятством. В ожидании улучшения, император отбыл в Англию, где был принят с отменной любезностью английским королем Генрихом IV. Английский король покорил сердце императора Мануила. Со хранился отрывок из его письма, воспроизводимый у Миня 32 , где [императоръ] с величайшим восторгом пишет об английском короле, обладавшем высокой культурой и обаятельностью. Король обещал императору Мануилу оружие, войска, стрелков, деньги и корабли, которые привезут английское войско для защиты Константинополя. Пробыв краткое время в Англии, император Мануил вернулся во Францию, узнав, что французскому королю гораздо лучше. Вместе с королем он бывал на службах в Notre-Dame, и сам познакомил Париж с греческим богослужением, поскольку имел с собою двух духовников, совершавших постоянные богослужения для императора и его свиты. Православная служба, как свидетельствует историк, произвела большое и отрадное впечатление на парижан. Во Франции император пробыл еще около двух лет, пользуясь самым теплым радушием французского двора, удвоившего свою субсидию императору. Но он видел, что все его успехи – призрачны. Банкеты и торжества ни к чему реальному не приводили. Английский король свои обещания забыл в тот самый момент, когда император Мануил уехал из его дворца. Франция была безсильна помочь, находясь в братоубийственной войне, поскольку герцоги Орлеанский и Бургонский оспаривали права Карла VI на престол. Будучи во Франции, император Мануил написал трактат об исхождении Св. Духа только от Отеческой постаси, выразив учение Православной Церкви в 157 главах. Трактат этот (еще не изданный) явился ответом на трактат, представленный ему одним французским профессором, в пользу “Filioque”. |
| В-третьих, это была борьба за киевский стол между Изяславом и Юрием Долгоруким, в которой венгерский король поддерживал Изяслава, а константинопольский император – Юрия и его союзников. Наконец, в-четвёртых, это была борьба за привлечение Сербии в немецко-византийский союз, борьба, потребовавшая личного похода императора против Уроша, брата Стефана Немани. – Таковы узоры, вышиваемые Васильевским по основной канве – союзе двух империй. Правда, эти узоры слишком оттеняли собою основу, так что она не выделяется резко на фоне и требует иногда пристального внимания, чтобы проследить её по всей ткани, но автор успел внести совершенно новые данные в изложение событий II крестового похода и вскрыл весьма интересные факты – связь истории русского севера и угро-славянскаго юга с событиями всемирной истории. К теме, предметом которой была статья «Из истории Византии», Васильевский обратился ещё в 1894 году, напечатав в I т. Византийского Временника обширное исследование по поводу надгробного слова архиепископа Солунского Василия на смерть Ирины, первой супруги Мануила Комнина. Императрица Ирина была именно залогом дружественных отношений между двумя империями в эпоху II крестового похода. Она была свояченицей Конрада III и сосватана за царя Мануила с целью укрепления политического союза восточной и западной империи, из коих каждая нуждалась в таком союзе против преобладания папы и сицилийских норманнов. Переговоры об этом союзе, начатые ещё Лотарем Саксонским и отцом Мануила царём Кало-Иоанном (1118–1143) и окончившиеся брачным союзом Мануила и Берты Зульцбах, составляют предмет исследования Васильевского, в котором он вносит чрезвычайно интересные пополнения и поправки в историю того времени, написанную Бернгарди и помещенную в Jahrbücher der Deutschen Geschichte. Надгробное слово архиепископа Солунского служит для автора канвой, которая впрочем не стесняет его в том, чтобы делать иногда и весьма пространные экскурсы в область истории и современной литературы. Так у Ф. Продрома он находит стихотворение по случаю вступления германской княжны в Константинополь; так, давая прекрасный экскурс по политической истории Византии в 1141–1143 г., он сообщает весьма интересные данные о положении иностранной принцессы, предназначенной быть супругой императора. Когда в 1147 г. крестоносцы 2-го крестового похода приближались к Константинополю, свояченица Конрада III была уже царицей, и, без сомнения, многое в личных отношениях между Конрадом и Мануилом должно быть приписано влиянию её. Нужно признать, что комментарий к надгробному слову Ирины целиком входит в историю византийско-германских отношений и сообщает ей большую живость. Не остался без исчерпывающего объяснения и вопрос о Василии, митрополите Солунском, причём попутно затронута литература полемики между восточной и западной церковью и сделаны интересные замечания к соборным константинопольским актам 1155–1156 годов. II. Русские темы в связи с изучением Византии. |
| Самым важным с точки зрения оценки иностранной политики Мануила нужно признать следующее место из превосходной речи солунского митрополита, выяснившего значение иностранного засилья, подготовляемого политикой Мануила. «Язык не может назвать народа, которым бы он не воспользовался к нашей выгоде. Одни поселены в нашей земле на правах колонистов, другие же, воспользовавшись милостивыми пожалованиями, обильно расточаемыми царской щедростью, вступили на службу государству из-за жалованья и стали считать чужую землю своим отечеством, ибо нашли в ней свое счастье. Он перевел в ромэйское государство, ради защиты его, множество военных людей из среды закоренелых наших врагов, привил к их дикости нашу мягкость и образовал такой годный плод, который мог бы произрасти разве в Божьем саду. Разумею здесь не только арабов, печенегов, угров, живущие за Дунаем народы, но и северные племена и обитателей приморских стран, которые попались на царскую удочку. Все они усиливают собой число наших городских обитателей». Разобраться в летописных и других литературных данных занимающей нас эпохи не так легко главнейше потому, что в них на первый план выставляется внешний блеск, формальный подъем и международное положение государства,– все это во многих отношениях подкупает наблюдателя. Но если смотреть на период Комнинов со стороны и несколько издалека, то из-за внешнего блеска и политического якобы благополучия выступает и тот мрачный порядок, о котором упоминает митрополит Евстафий. Еще полней отрицательный взгляд на внешнюю политику Мануила выражен у того писателя, которого можно назвать официальным историком последних Комнинов, т. е. у Никиты Акомината. В VII книге своей истории 3 , составленной еще до латинского завоевания Константинополя в 1204 году, он рисует прекрасную, можно сказать, образцовую во всей византийской историографии картину внутренней и частью культурной истории того времени. Здесь, между прочим, он дает разгадку увлечения Мануила западной политикой, в чем историк стоял не на стороне общественного мнения. |
| Когда поездка Мануила на запад была решена, его племянник Иоанн согласился во время отсутствия императора взять на себя управление государством. В конце 1399 г. Мануил и Бусико, в сопровождении свиты и духовных и светских лиц, покинули столицу, направляясь морем в Венецию. 904 Положение республики св. Марка в вопросе об оказании помощи Византии было довольно затруднительно. Крупные торговые интересы на Востоке заставляли Венецию смотреть на новую появившуюся там силу турок не только с точки зрения христианского государства, но и с точки зрения своих коммерческих выгод. Поэтому иногда она даже заключала договоры с Баязидом. Уже одно это не позволяло Венеции выступить прямо и открыто на защиту падавшей Византийской империи. Кроме того, торговое соперничество с Генуей на том же Востоке и отношение Венеции к другим итальянским государствам также отвлекали ее силы от интересов Мануила. Однако, как Венеция, так и другие итальянские города, которые посетил Мануил, встретили его с почетом и чувством живейшего участия. Видался ли император с папой, – точно неизвестно. Во всяком случае, когда Мануил покидал Италию, ободренный обещаниями Венеции, миланского герцога, буллами папы и планируя посещение наиболее крупных центров Западной Европы, Парижа и Лондона, он еще верил в важность и спасительность своей далекой поездки. Император приезжал во Францию в трудное и интересное время: это была эпоха Столетней войны, т.е. борьбы ее с Англией. Существовавшее во время приезда Мануила перемирие между обеими странами могло быть в любой момент нарушено. Внутри Франции шла ожесточенная полемика и настоящая борьба между авиньонским папой и парижским университетом, приведшая к умалению папской власти в стране и признанию единственного авторитета в церковных делах за королем. Наконец, сам король Карл VI был подвержен частым припадкам сумасшествия. В Париже Мануилу была приготовлена торжественная встреча и богато убранное помещение в замке Лувр. Присутствовавший при въезде в Париж императора один француз описывает его внешность: будучи среднего роста и крепкого телосложения, с длинной, уже сильно поседевшей бородой, Мануил имел черты лица, внушавшие уважение, и представлял собой человека, достойного, по мнению французов, быть императором. 905 |
| Вновь повторялась история Первого Крестового похода. Первыми на имперские земли вошли немецкие армии. Вели они себя там, как на вражеской территории, и Мануилу пришлось прибегнуть к силе, чтобы удержать их от бесчинств. Отношения с французами были еще более напряженными, и в окружении Людовика VII даже обсуждалась возможность захвата Константинополя. Мануил предложил крестоносцам разумный план: обойти Константинополь стороной, переправиться через Геллеспонт и двигаться к Палестине вдоль малоазийского побережья, оставаясь в византийской зоне и минуя пустынные области внутренней Анатолии, где господствовали сельджуки. Однако и Конрад, и затем Людовик отвергли этот план - они рассчитывали, что их появление у стен Константинополя окажет давление на императора, и поэтому оба войска переправились в Азию через Босфор. После этого Мануил понял, что имеет дело с врагами, и поспешил заключить с иконийским султанатом мирный договор, по которому сельджуки возвращали Империи несколько крепостей, а Мануил обязался соблюдать нейтралитет в последующих военных действиях. Императора можно очень хорошо понять, тем более что сицилийские норманны, в нарушение всех договоров и правил, вновь напали на Империю, и Мануил, чтобы дать им достойный отпор, должен был обеспечить себе спокойствие на восточном фланге. Итак, крестоносцы собственными действиями отвергли помощь Византии. К тому же положение усугублялось соперничеством и враждебностью двух армий и двух монархов. Немцы решили не дожидаться французов и действовать самостоятельно. Они направились к Иконии, где их наголову разбили турки, и Конрад, лишь с десятой частью своего войска, вынужден был вернуться в Никею. Теперь уже обе части экспедиции решили действовать совместно. Несмотря на то, что армия шла по византийским территориям, путь был очень тяжелым. Провианта не хватало, а зимние дожди сделали горные дороги трудно проходимыми. Турки своими набегами постоянно тревожили войско, нападая на отставшие группы и отдельные отряды. Когда армия доплелась до Атталии, Людовик был уже пресыщен дорожными приключениями. Он собрал все суда, которые были в этом небольшом портовом городе, погрузил на них кого мог (в основном кавалерию) и отплыл в Антиохию, предоставив пехоте добираться до Святой Земли собственными силами. Конрад, покинувший армию еще раньше, был уже в Акре. Не больше половины оставшихся дошли до конечной цели. |
| Выше мы видели, какими средствами располагала империя для того, чтобы заставить Пизу и Геную исполнять свои обязательства. То же самое применено было к Венеции в 1171 г. В то время как венецианцы получили в Византии целый квартал, обстроили его и заселили итальянскими негоциантами, император Мануил, видя, что в борьбе с Фридрихом Гогенштауфеном Венеция не очень ревностно поддерживает его, склонился на предложение генуэзцев и дал им в 1170 г. торговые привилегии. Вследствие этого и Генуя стала устраиваться в Константинополе так же, как и Венеция. Между двумя партиями, перенесшими в Константинополь родные симпатии, – разумею политические партии гвельфов и гибеллинов, – в Константинополе начинается ряд столкновений: между генуэзцами и пизанцами, между генуэзцами и венецианцами. Оправдывать византийское правительство здесь трудно. Оно, пользуясь враждою иноземных партий, соблюдало свои интересы, и ему легко было поддерживать одну и ослаблять другую партию. Так, случилось, что венецианцы ограбили часть города, где жили генуэзцы. Последние требовали вознаграждения со стороны венецианцев и просили, чтобы Мануил употребил весь свой авторитет для их защиты. Мануил издал указ, по которому венецианцы должны были выстроить разрушенный ими квартал и вознаградить убытки генуэзцев. Когда венецианцы отказались исполнить это, тогда издано было приказание конфисковать имущество всех венецианцев, живших в Константинополе и империи, и таким образом до 20 000 итальянцев, пользовавшихся покровительством Венеции и имевших здесь свое имущество, были захвачены и имения их конфискованы. Внешнее право такой меры заключалось в том, что Мануил наказывал венецианцев за нарушение прав гостеприимства, за то, что они слишком зазнались. Венецианское правительство было слишком раздражено подобным самовольным поступком Византии, решило прервать с ней сношения и стало готовить громадный флот. Сборы продолжались целый год, потом венецианцы раздумали и приняли другую политику. Свои материальные потери они надеялись вознаградить другим способом, и так как врагом Византии в то время был сицилийский король Вильгельм II, то в 1175 г. |
| Лишенный защиты с пленением Христиана, папа Александр III оказался снова в затруднительном положении, которое не раз уже заставляло его обращать взоры на Восток. В марте 1180 г. Мануил писал ему между прочим: «Царство мое удивлено, почему твое святейшество не послало нам нунциев и не известило письмом о своем здоровье. Если вашему святейшеству благоугодно что сделать ради нашего единения и большого согласия, царство наше с удовольствием выслушает ваши предложения». Чтобы лишить германского императора и папу лучшего дипломата и генерала, Мануил предполагал перевести пленного Христиана в Византию; но смерть его случилась ранее, чем этот удар нанесен был партии германского императора. К началу 1181 г. архиепископ Христиан освобожден был из плена за огромный выкуп. В Византии наступили смуты, положившие конец вмешательствам греческого правительства в итальянские отношения. Поднявшая было голову национальная партия в Италии снова должна была смириться. Из предыдущего следует сделать то заключение, что правительство царя Мануила, создавая разнообразные комбинации для осуществления притязаний на господство в Италии, до конца оставалось последовательным и верным раз принятой системе. С изумительною настойчивостью Мануил преследовал цель восстановления нарушенной греческой правды, попеременно вступая для того в союз с германским императором, папой, лигой итальянских городов и независимыми властителями Италии. Ради достижения этой важнейшей для него цели Мануил должен был пожертвовать византийскими интересами на Востоке и возбудить справедливые неудовольствия среди населения империи. Национальная греческая партия порицала его за предпочтение, оказываемое иностранцам, и за всевозможные привилегии, щедро раздаваемые латинянам разного происхождения. Много было справедливого в этих порицаниях, хотя нельзя не признать, что в тяготении Мануила к Западу, в желании его вмешиваться во взаимные отношения латинских государств была скорее роковая необходимость, чем каприз деспотического правителя. |
| Однажды Мануил по поручению своего хозяина пришел в Бруссу за покупкою вещей, относящихся к его ремеслу. В это время встретился на рынке случайно с отцом своим, который, схватив его насильно, повлек в судилище, где заявил, что в то время, когда он принимал магометанскую веру, то и сей сын его обещался будто бы последовать его примеру; почему он и просил судью теперь присоединить сына его к магометанской вере. Мануил, слыша дерзостную клевету своего отца, утверждал, что он не только не давал своему отцу такого обещания, но и в помысле никогда не имел намерения отречься от истинной христианской веры и принять ложную магометанскую Но, однако, сколько несчастный юноша не силился доказать свою правоту и нежелание принять мусульманскую веру, усердные слуги Магомета избили его и насильственным образом совершили над ним обрезание. Чрез несколько дней после обрезания Мануил скрылся из Бруссы и удалился на св. Афонскую Гору, где, обойдя все монастыри и скиты, он возлюбил скит св. Анны и здесь, подчинившись одному добродетельному и искусному в иноческих подвигах старцу, начал проводить жизнь в посте, бдении и молитвах, ревнуя во всем своему наставнику. Прожив некоторое время под руководством старца, Мануил стал просить постричь его в ангельский образ, на что старец охотно согласился и постриг его с именем Макария. По принятии ангельского образа Макарий усугубил и иноческие свои подвиги. Но сколько ни удручал себя подвигами, душа его не была покойна: она страдала и приходила в содрогание от совершенного над ним турками гнусного обряда. Вследствие этой душевной скорби он проливал горькие слезы и невольное свое падение считал как бы происшедшим от собственного произволения, а потому, при крайнем своем послушании старцу, он прилагал труды к трудам и сокрушенным сердцем в смиренной молитве просил милосердного Бога простить ему невольное его падение. И таким образом Макарий прожил в скиту двенадцать лет, но сердце его все-таки не было покойно, ибо в тайниках оного гнездилось смущение, вследствие которого не царили в нем вожделенные мир и радость, которые посылаются от Бога истинным подвижникам. |
|
|
