| Темный раскол, как порождение невежества и крайне узкого понимания религии, водворился в С.-Петербурге еще в то время, когда, в царствование Петра 1-го переводились в новую столицу обыватели не только отдельно, но целыми селениями и массами. Ими то и внесена в С.-Петербург ревность к старине не по разуму!.. Раскольники были и между поселенцами слободы Рыбацкой, но еще больше было их на Охте. Около 1760 года появились сюда раскольники из Москвы и других губерний; они устраивали сперва моленные в домах, – но в 1760 году на Охте уже публично существовали их деревянные часовни. В следующее затем время (в 1762, 1784, 1789 годах) отведены были правительством на Охте земли для раскольнического кладбища. Тут раскольники, под видом караульн, устроили обманом моленные и богадельни. Отвод земель под кладбища распространил ложные слухи по России о покровительстве расколу в столице и стал привлекать сюда раскольников. Императрица Екатерина II, не желая видеть темного раскола в просвещённой столице, предпринимала многие меры для обращения заблудших, а для нравственного надзора за раскольниками определила, с благословения епархиального начальства, даже особых священников, отличающихся умом и твердостью религиозных правил. В числе таких пастырей едва ли не первое место может занять протоиерей большеохтенской церкви Андрей Иоаннов Журавлев, деятельность которого не ограничилась только столицею, но простиралась и на отдаленные места России. Протоиерей Андрей Иоаннов (Журавлев) родился в Москве 1751 года августа 9 дня 196 . Отец его был природный московский купец Иоанн Родионов Журавлев – беспоповщинского толка Федосеевец, – впоследствии времени перешедший в православие. Последние годы своей жизни он проживал вместе с своим сыном на Большой Охте; вероятно, много способствовал ему в обращении старообрядцев к православию, здесь же скончался и погребен на Большеохтенском православном Георгиевском кладбище 197 . Сам Андрей Иоаннов воспитан был в правилах беспоповщинской секты. Какого рода были ближайшие мотивы к обращению его в православие – с достоверностью неизвестно; но вернее всего разного рода несогласия в вероучении расколоучителей, слишком ожесточившие сектантов против православной церкви и отдалившие их от нее, нравственные безобразия семейного быта, резко бросающиеся каждому, особенно посвященному в их учение 198 заставили пылкого юношу прервать всякое сношение со своими единоверцами и искать света истины в лоне православной церкви. |
| Ладожин Владимир,родился около 1843 г.; Московская духовная семинария (1858–1866 гг.). Отец: Иван Егоров († до 1866 г.), диакон; Москва, Ивановский сорок, Петропавловская в Лефортове церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1492. Л. 270; Оп. 3. Д. 20. л. 9 об., 10). Лапенский Иван,родился около 1847 г.; Московская духовная семинария (1862–1868 гг.). Отец: Иоанн Григорьев, († до 1867 г.), священник; Москва, Ивановский сорок, Спасо-чигасская за Яузою церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1565. Л. 8 об., 9). Лебеданцев Михаил,родился около 1846 г.; Московская духовная семинария (1862–1868 гг.). Отец: Ефрем Патапьев, заштатный дьячок; Московская губерния, Бронницкий уезд, погост Дорки, Дмитриевская церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1565. Л. 5 об., 6). Лебедев Александр,родился около 1839 г.; Московская духовная семинария (1856–1862 гг.). Отец: Павел Иоаннов, диакон; Московская губерния, Коломенский уезд, село Спасское, Карходиново тож, Спасо-Преображенская церковь (ЦГА Москвы. Ф. 229. Оп. 5. Д. 568. Л. 3 об.). Лебедев Александр,родился около 1843 г.; Московская духовная семинария (1858–1864 гг.). Отец: Василий Исааков (Иоаннов?), диакон; Московская губерния, Дмитровский уезд, село Рогачево, Николаевская церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1471. Л. 8). Лебедев Александр,родился около 1843 г.; Московская духовная семинария (1858–1864 гг.). Отец: Алексей Иоаннов († до 1864 г.), священник; Москва, Придворный Верхоспасский собор (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1471. Л. 13). Лебедев Алексей,родился около 1843 г.; Московская духовная семинария (1860–1866 гг.). Отец: Михаил Григорьев († до 1866 г.), дьячок; Москва, Спасская, что при Московской глазной больнице, церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1492. Л. 238; Оп. 3. Д. 20. Л. 5 об., 6). Лебедев Алексей,родился около 1844 г.; Московская духовная семинария (1860–1866 гг.). Отец: Петр Мефодиев, бывой священник, ныне исключенный из духовного звания, Московская губерния, Серпуховский уезд, село Шматово, Успенская церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 3. Д. 20. Л. 3 об., 4). |
| Мансветов Сергей,родился около 1842 г.; Московская духовная семинария (1858–1864 гг.). Отец: Данила Иванов, священник; Москва, Пречистенский сорок, Новодевичий монастырь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1471. Л. 7). Мансветов Феодор,родился около 1848 г.; Московская духовная семинария (1862–1868 гг.). Отец: Даниил Иоаннов († до 1867 г.), протоиерей; Москва, Пречистенский сорок, Новодевичий монастырь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1565. Л. 1 об., 2). Марков Василий,родился около 1843 г.; Московская духовная семинария (1860–1866 гг.). Отец: Симеон Архипов († до 1866 г.), священник; Московская губерния, Коломенский уезд, погост Красны, Покровская церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1492. Л. 325; Оп. 3. Д. 20. Л. 16 об., 17). Марков Владимир,родился около 1841 г.; Московская духовная семинария (1858–1864 гг.). Отец: Симеон Архипов, священник; Московская губерния, Бронницкий уезд, погост Усмерск, Христорождественская церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1471. Л. 9 об.). Марков Клавдий,родился около 1844 г.; Московская духовная семинария (1858–1864 гг.). Отец: Симеон Архипов священник; Московская губерния, Бронницкий уезд, погост Усмерск, Христорождественская церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1471. Л. 10 об.). Махаев Димитрий,родился около 1847 г.; Московская духовная семинария (1862–1870 гг.). Отец: Димитрий Захаров, пономарь; Московская губерния, Серпухов, Распятская церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1645. Л. 5 об., 6). Машков Василий,родился около 1850 г.; Московская духовная семинария (1864–1870 гг.). Отец: Михаил Иоаннов, диакон; Москва, Замоскворецкий сорок, Иоакиманская на Якиманке церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1645. Л. 6 об., 7). Мещерский Константин,родился около 1844 г.; Московская духовная семинария (1862–1868 гг.). Отец: Григорий Иоаннов († до 1867 г.), священник; Московская губерния, Коломенский уезд, село Луково, Мячково тож, Успенская церковь (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1565. Л. 13 об., 14). Миленкович Илья,Московская духовная семинария (1864 г.). Из сербов (ЦГА Москвы. Ф. 234. Оп. 1. Д. 1471. Л. 9). |
| Церковный дом для жительства причта двухэтажный, на каменном фундаменте, деревянный. Церковной земли при доме 10 саж. по лицу и 57,5 в длину. Пристроенное к церковной паперти трехэтажное каменное здание, вверху коего церковная кладовая, средний этаж занимает наемный псаломщик, а внизу церковный сторож. Церковного капитала в билетах 5493 руб. Прихожан в городе и деревнях 443 душ муж. пола и 548 жен. Церковь расположена в г. Романово-Борисоглебске на горе, при реке Волге. При церкви богадельня для престарелых женщин из единоверческого прихода. Богадельня содержится на пожертвованные средства Царскосельской купеческой вдовы Пелагеи Егоровны Демидовой, коей на приобретение дома и содержание богадельни пожертвовано 15 000 руб. Штатный состав причта: священник и псаломщик. Причту от казны жалованья священнику 243 руб. в год, а псаломщику 39 руб. 20 коп. Причтового капитала в процентных бумагах 2642 руб. «Краткие сведения о монастырях и церквах Ярославской епархии», Ярославль, типография губернской земской управы, 1908 г. Единоверие в г. Романо-Борисоглебске возникло с Государя Императора Николая I. В продолжение своего царствования, преследуя идею порядка во всех его видах, покойный Государь не мог оставить без внимания религиозной розни и в этом городе. По Его воле собраны были очень подробные сведения о расколе, его видах и свойствах, и наконец к 1854 году усилены общие меры к его ослаблению или уничтожению одновременно как в этом главном после г. Москвы гнезде мнимого старообрядства, так и в его центре, в так называемом Рогожском Московском кладбище. Так в г. Романо-Борисоглебске между прочим были закрыты излюбленные моленные: безпоповщинская, (что вблизи Кресто-Воздвиженского собора, в доме мещан Сапожниковых) и секты поповщинской (которая находилась вблизи другого собора, Воскресенского, в доме мещанки Горбуновой); усилен надзор за расколом и его пропагандою, и с 1854 года принялись за ограничения раскольников даже по торговле: права купцов предоставлялись только православным. |
| 13 Июля. После сегодняшней Литургии отец Харалампий накормил нас обедом, а потом привел сверху чрезвычайно приятного монаха, который говорил по-французски. Он провел нас по монастырю и ответил на все наши вопросы. До революции здесь в предпасхальную неделю и неделю после Пасхи иногда бывало до тысячи паломников. Сейчас накопления монастыря потрачены и всем монахам приходится много работать для поддержания жизни монастыря. Он сказал, что раньше, когда было больше молодых монахов, имевших сопрано, пение было лучше. Все из них работают, часть в садах, некоторые в офисах, некоторые рубят лес. Слишком старые или слабые по очереди по два часа читают Псалтырь. Мы видели одного пожилого человека, который делал это в маленькой церкви (часовне). В некоторых аспектах монастырь - как дом престарелых, где все заняты и довольны. Он провел нас в библиотеку, где мы познакомились с библиотекарем, который тоже говорил по-французски. Сказав нам, что большинство книг - религиозного содержания, он пояснил, что для православных монахов это основная специализация и они не уделяют много внимания науке и обучению, как это делают романо-католические монахи. Он показал нам несколько страниц из Евангелия на греческом uncials??? и труд Григория Богослова (Теолога), где были замечательные иллюстрации на всю страницу. Золотая, синяя и красная краски были такими яркими, как будто их нанесли вчера. У него были Hasluck и Байрон, но не было Рэйли (Riley). Когда я назвал библиотекарю имя Архиепископа Вениамина, он сказал мне, что его секретарь, который с ним уехал в Штаты, был когда-то романо-католическим монахом, который, приехав в Руссико, был так потрясен, что принял Православие. Нам сказали как различать иконы Святителя Николая и Преподобного Сергия. Святой Николай всегда изображается в облачении. Около шести мы упаковали наши вещи и уехали. Архонтарис показал нам путь, занимавший пятнадцать минут, и попрощался. С ним было трудно общаться, потому что по природе он был неразговорчив и говорил только по-гречески и мало. |
| Из сочинителей и грамотников-мужчин, более начитанных, занимавшихся перепиской книг, духовных стихов и проч., были более известны, до следственной комиссии 1850 года: 1) Михаил Андреев Кувшинов, ярославский мещанин с фабрики Яковлевых, бывший одним из самых ревностных деятелей быстрого развития сопелковского согласия, увлекший в него, кроме множества посторонних, свое семейство – мать, пять братьев, сестру и двух дочерей; 2) Василий Петров Горбунчик, крестьянин из деревни Когаева, Ярославского уезда. По начитанности, этот наставник постоянно считался членом главного совета старцев сопелковского согласия. Он имел постоянную пристань и занимался книгами в селе Сопелках у крестьянина Федора Иванова Савелова, у которого при обыске летом 1852 года найдены в тайниках все книги Василия Петрова, между прочим, весьма любопытные рукописи, и в числе их подлинные сочинения основателя согласия бегунов Евфимия; 3) Никита Семенов, из крестьян. Ярославской губернии, вотчины графа Мамонова. Сначала он обучался в Москве портному мастерству, но потом бросил это занятие. Будучи еще только шестнадцати лет, он вместе с товарищем своим Ларионом Ивановым бежал и поселился в пустыне Архангельской губернии, на Топь-озере. Там Никита достал «цветник» Евфимия, основателя толка бегунов, решился последовать его учению, сам себя окрестил в странство и, прибыв в село Сопелки, для знакомства и беседы с ярославскими старцами, был принят ими в согласие. Потом он удалился в Романо-Борисоглебский уезд и, поселившись в деревне Голубенках, люнеевской волости, у последовательницы согласия бегунов, девицы Варвары Дмитриевой, дал ход своим дарованиям. Отселе с необыкновенным успехом стал он проповедовать сопелковское учение и писать в пользу его. Своими дарованиями, начитанностью, даром преподавания и сочинительства он почти затмил память об Евфимии. Весьма замечательно его сочинение: «На тридцать ересей». В нем Никита Семенов обличает все старообрядческие согласия, особенно поповщинскую общину, за те уступки, какие она сделала православной церкви и православному правительству, поучает их строгой выдержанности религиозной и гражданской оппозиции, увещевает все согласия раскола к примирению для дружного, совокупного противодействия православной церкви и православному правительству. Кроме исчисленных нами сочинителей и наставников бегунских, еще известны были до 1852 года: Федор Иванов Кривой, Василий Яковлев, Кузьма Абрамов Бурлов, Афанасий Григорьев, Меркурий Григорьев, Иван Васильев Грозный из московских мещан; Иван Васильев Шумилов из крестьян Ярославского уезда села Прусова; Агафон, по перекрещению Савва, Степанов, из крестьян Пошехонского уезда деревни Телешина; Семен Григорьев, из крестьян Ярославского уезда деревни Терентьевской; Емельян Григорьев, по перекрещению Мефодий из крестьян Романо-Борисоглебского уезда деревни Киселева; Филипп Никифоров из дворовых людей Московской губернии Бронницкого уезда. |
| Поселившись на родине, В.И. всю служебную свою жизнь посвятил служению ей. Род этого служения указан был ему самой должностью, это – газетное дело. Под двойным влиянием обязанностей службы и любви к родине развилась в нем любовь к истории местного края; но литературная деятельность его началась еще до перехода в Ярославль: в Отечественных записках 1851 г. поместил он «Истукан Святовида, найденный в Подолии» 7) и «О солнечном затмении в Варшаве 12). Состоя членом нескольких ученых обществ и сотрудничая в нескольких столичных изданиях, Лествицын главным образом помещал свои исследования и заметки в местных губернских и епархиальных ведомостях. Из множества помещенного им в «губ. ведомостях», в которых печатались им и разные акты, грамоты и документы, упомянем: «Об отце Киевского князя Святослава I» (1854, 39); «Древняя география» (40); «Курганы близ села Елохова» (1855, 15); «Об устройстве железной дороги от Рыбинска к Волочку» (1857, 1); «О беглых Ярославской губернии по 8 и 9 народным переписям (15); «О поземельном кредите» (19); «Раскопки Семеновской башни и Власьевского кладбища» (1864, 29); «О древнейшей церкви в Ярославле» (37); «О новом издании русского Евангелия» (1865, 2); «Описание Сменцовской волости» (1866, 8); «Об изразцах с картинами в ограде Воздвиженской церкви в Ярославле» (18); «Столетие Карамзина» (1867, 46); «Романовский раскольник И.М. Белоногов» (1868, 20); «Туерство, Рыбинская дорога, местность Ярославской дороги» (33); «Ярославский род Архаровых» (40, 42, 47, 52); «Место побоища на Сити» (41); «Деревянная старина» (44); «Крестьянин Телушкин» (1869, 2); «Сказание о Чеполосове» (4); «Село Колокша» (6); «Биографический очерк Ф.И. Слепушкина» (31); «Из эпохи Шуйского» (49); «Русские граверы» (1870, 29); «Из жизни Ф.Г. Волкова» (30, 31); «Село Богоявленское на острову Романо-Борисоглебского уезда» (1372, 1–3, 9); «Даниловский соляной завод, под Романовым в XVII веке» (9); «Начало кожевенных заводов на Яновом поле в Угличе» (15); «Ссылал ли Борис Годунов Угличан в Пелым» (17); «Кустарная промышленность и ручной труд в Ярославской губернии» (48); «Ярославские богадельни в XVII и XVIII веках» (1873, 2, 4, 6); «К истории Петра Великого» (26); «Воеводы в Ярославце, Угличе и Романо-Борисоглебске с 1672 по 1712 г.» (37); Югская пустынь (51, 52, 55, 57, 59); «О камертонах свящ. Израилева» (1875, 68). |
| Именно точность воспроизведения деталей наделяла местные «копии» (в нашем случае иконки) свойствами подлинного Гроба Господня, отождествляла с ним. (Материал и здесь играл не последнюю роль, он обладал тем же качеством «каменности», что храм и скальная гробница, а связанное с этим качество трехмерности предмета допускало хотя бы небольшую степень архитектурных ассоциаций.) Ничто иное не могло бы обеспечить нам ту возможность обращения к иконографии иконок как к визуальному источнику, сохранившему черты реального оформления иерусалимского комплекса, какую почти все исследователи архитектуры признают за реликвиями Гроба Господня 1393 . Конечно, в области древнерусского искусства это своего рода исключение: поиск «иконографического тождества» с прототипом ему в целом не свойственен. Но столь явное стремление включить в композицию подлинные «археологические» детали иерусалимской святыни вполне объяснимо – ведь эти детали были носителями качество подлинности, то есть, в данном случае, – святости. Известную роль играло и прямое воздействие западноевропейской традиции, достаточно заметное в «самом европейском» из древнерусских городов. «Технической точности» воспроизведения удавалось достичь, копируя облик Эдикулы и/или храма Воскресения с евлогий, принесенных из Палестины (или считавшихся таковыми), с книжных миниатюр и других изображений, невероятно популярных в эпоху Крестовых походов. Через них на Русь могли попасть развитые композиции на евангельские сюжеты и на темы истории Палестины эпохи Крестовых походов, созданные на Латинском Востоке и в Западной Европе. Возникла возможность прямого заимствования как романо-готических элементов, так и общих типов западноевропейских композиций. Изучение конкретных археологических деталей подтверждает это, указывая на тесную связь иконографии с «паломническим искусством» в его византинизированной романо-готической «ближневосточной» версии. «Реликварный» характер таких композиций был оценен в Новгороде и вообще на Руси и обеспечивал им популярность вплоть до XVI в., когда они воспроизводились уже и в литье из меди. Гибель Новгородской республики, видимо, отрицательно повлияла на распространение иконок, и лишь много позже, в XIX в., старообрядцы вновь обратятся к созданию образков Гроба Господня. |
| Старый город занимает скалистый полуостров, окруженный по периметру мощными укреплениями (XII-XVII вв., длина 1940 м, высота до 25 м). Большая часть городской застройки относится ко времени после разрушительного землетрясения 1667 г., во многом обусловившего стилистическое единство архитектуры Д., выдержанной в формах барокко. Кафедральный собор в честь Вознесения Марии. Архитекторы П. Андреотти и Т. Наполи. 1671 - 1689, 1713 гг. Кафедральный собор в честь Вознесения Марии. Архитекторы П. Андреотти и Т. Наполи. 1671 - 1689, 1713 гг. Старейшие произведения церковной архитектуры - доминиканский и францисканский мон-ри. Церковь доминиканского мон-ря, впервые упомянутого в XIII в. (начата в 1315, сакристия 1485, архит. П. Миличевич),- монументальное однонефное сооружение в сдержанных формах готики; 3-частная аркада с внутренней стороны зап. стены - образец венецианской ренессансной скульптуры. Готическо-ренессансный клуатр завершен в 50-х гг. XV в. местными мастерами И. Утишеновичем, Р. Грубачевичем по проекту флорентийца Мазо ди Бартоломео. Колокольня в романо-готическом стиле построена в 1390-1531 гг., а ее барочное завершение выполнено после 1667 г. В церкви находятся полотна Тициана, Дж. Вазари и местных живописцев XV-XVI вв. От первоначального комплекса францисканского мон-ря уцелел романо-готический клуатр (40-е гг. XV в.). Церковь (1317-1343) была перестроена после землетрясения 1667 г., сохранился лишь позднеготический юж. портал (1499, архитекторы Л. и П. Петровичи). Из ранних храмов выделяется ц. Спаса (1520-1528, архит. П. Андриич), формы к-рой являются переходными от готики к ренессансу, характерны для Далмации и выполнены в подражание венецианским. В городе выделяются такие светские здания, как готический Княжий двор (1435-1442, архит. Онофрио де ла Кава; ренессансный фасад, перестроенный Сальви ди Микеле после 1463, и клуатр, 1520, архит. П. Андриич) и т. н. Дивона, или дворец Спонца (здание бывш. таможни и монетного двора; 1516-1521, архит. П. Миличевич). После землетрясения 1667 г. |
| Говоря о различии манеры, лица и стиля как стадий художественного творчества, современник Романо Гвардини, русский поэт Вячеслав Иванов объясняет, чем должна жертвовать личность, которая стремится найти и выразить стиль: «Деятельность [художника] становится нормальною, поскольку он, отвергаясь единоличного произвола и уединяющего своеначалия, свободно подчиняется объективному началу красоты как общей категории человеческого единения… Личность должна укрепить себя, собрать себя в единство; единство дается только самоопределением религиозным, только подчинением всего ее междоусобного состава верховному единству принципа религиозного». Таким образом, именно религиозный принцип — связи Бога с миром и наоборот — обладает таким обобщающим свойством, которое позволяет художнику выйти за пределы только психологического существования и прорваться в подлинное бытие. Хорошо, скажем мы. Но ведь литургия — не художественное произведение, а таинство, только реализуемое как ритуал. Если одного «автора» нет, что создает ее стиль? В «Духе литургии» Романо Гвардини постоянно напоминает о парадоксе, в котором правильный ответ достигается соединением внешне противоположных начал. Как Церковь состоит из Главы и тела, Христа и его народа, так и литургический стиль создается в точке соприкосновения человечества и Божества. Предание Церкви выбирает лучшее из того, что создано умом и талантом ее святых: тексты, образы, музыку, священные предметы… Но только в соединении с тайной спасения литургия становится живым и плодотворным началом нового творения. Ее высокий стиль формирует сама Церковь, Сам Господь. Возвращаясь к фразе Бюффона, можно сказать: да, стиль — это человек, но Человек, смертью поправший смерть. Об этой единственно важной победе и говорит литургия. Для начала о стиле нужно сказать в общем смысле. Под «стилем» мы понимаем такие специфические черты, которые отличают все настоящее и действительное, будь то произведение искусства, личность, общественная жизнь и тому подобное; стиль означает, что тот или иной жизненный принцип нашел свое истинное и окончательное выражение. Индивидуальное в этом самовыражении должно приобрести черты всеобщего, выйти за пределы своей специфической области. Само по себе индивидуальное бытие неоднородно: будучи особенным и неповторимым, оно принадлежит общему, связано с бытием индивидов этого вида, в единичном обнаруживает черты, свойственные другим. Чем значимее отдельная вещь, чем больше в ней оригинальности и силы, тем лучше она может выразить общие качества своего вида . Если личность, или произведение искусства, или форма общественной жизни в существе своего бытия убедительно выражают то, что они есть, — не случайное настроение или черту, а связь с общим, — тогда и до тех пор в них присутствует стиль. |
|
|
