| В Санкт-Петербургском государственном университете впервые состоялась защита кандидатской диссертации по теологии 4 июля 2019 г. 13:48 1 июля 2019 года в Санкт-Петербургском государственном университете (СПбГУ) состоялась защита первой кандидатской диссертации по теологии, сообщил ТАСС заведующий кафедрой библеистики филологического факультета СПбГУ доктор филологических наук, профессор Анатолий Алексеев, возглавивший диссертационный совет. «СПбГУ ввел собственную систему, как почти во всех университетах мира: степень, присужденная в данном университете, не нуждается в подтверждении ни в каком другом органе. Эта защита была оригинальна тем, что мы присудили не звание кандидата филологических наук или лингвистики, а звание кандидата теологии — это первый раз в истории университета», — подчеркнул А. Алексеев. Перечень научных и образовательных организаций с правом самостоятельно присуждать ученые степени, среди которых есть и СПбГУ, был утвержден Правительством России 23 августа 2017 года. В 2016 году в СПбГУ была введена собственная система защиты диссертаций: для каждой защиты формируется отдельный диссертационный совет не менее чем из пяти человек, хотя бы один из них должен быть работником иностранной образовательной организации, все без исключения члены диссертационного совета должны быть специалистами по теме диссертации. Диссертация, которая была вынесена на защиту 1 июля, стала первой диссертацией по теологии, которая проходила защиту по подобной системе. Диссертация на соискание ученой степени кандидата теологии старшего преподавателя кафедры древних языков Санкт-Петербургской духовной академии Александра Андреева посвящена теме «Книжная справа Ирмология в Москве в XVII веке». Диссертант получил положительные отзывы от всех шести членов диссертационного совета. По мнению проректора по научной работе Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия , ученого секретаря Экспертного совета по теологии Высшей аттестационной комиссии (ВАК) при Министерстве науки и высшего образования России Дмитрия Шмонина, собственные требования СПбГУ к работам диссертантов не уступают требованиям ВАК. «Когда университет устанавливал свои собственные требования к диссертациям и к диссертационным советам, они были установлены гораздо более высокими, чем требования, которые устанавливает ВАК», — отметил Д. Шмонин. А. Алексеев сообщил, что в СПбГУ уже проходили защиты диссертаций по внутренним правилам. По его словам, только за прошедший год на филологическом факультете состоялось несколько защит кандидатских диссертаций. Учебный комитет /Патриархия. ru Календарь ← 5 мая 2024 г. 5 мая 2024 г. |
| Немалая часть наследия Максима Грека – исправление (или, как тогда говорили, «книжная справа») уже существовавших переводов, в том числе богослужебных книг. Свою практику «книжной справы» ученый Святогорец обосновал в специальных сочинениях («Слово отвещательно о исправлении книг русских…», «Слово отвещательно о книжной справе, написанное скудоумным иноком Максимом Святогорцем»), которые, кроме теоретического аспекта, должны были опровергнуть возводимые на него обвинения в «порче книг». Развернутое обоснование Максимом Греком своих принципов перевода позволило С. Матхаузеровой связать с его именем новую в Древней Руси – «грамматическую» (или «смысловую») теорию перевода. Отметим, что Максим Грек является автором сочинения по ономастике – «Толкования именам по алфавиту», которое было по достоинству оценено и использовано составителями Азбуковников. Не случайно Российская академия наук в 1794 году при издании новой грамматики постановляет руководствоваться трудами М.В.Ломоносова и сочинениями Максима Грека . Из оригинальных сочинений Максима Грека наибольший литературный интерес представляют его публицистические произведения, в частности, доказывающие недопустимость монастырского землевладения («Прение о твердом иноческом жительстве, где лица спорящие суть: Филоктимон и Актимон, то есть любостяжательный и нестяжательный», «Слово душеполезное зело внимающим ему. Беседует ум к душе» и др.). Как, например, для подражания он однажды указывает и на западные нищенствующие монашеские ордены («Повесть страшна и достопаметна; здесь же и о совершенном иноческом жительстве»). Это связано с «итальянским» прошлым Святогорца: увлечением идеями Джироламо Савонаролы и двухлетним католическим монашеством в доминиканском монастыре Сан-Марко. В других «Словах» и «Посланиях» Максим Грек раскрывает свои взгляды на государственную власть («Главы поучительны начальствующим правоверно» или «Послание к православным правителям об управлении и о том, чтобы они судили богоугодно и вместе милостиво», «Слово к начальствующему на земли», или «Послание к благоверному царю и великому князю всея России Иоанну Васильевичу», «Послание к царю Иоанну Васильевичу всея Руси» и др.). Его политическим идеалом является гармония между светской и духовной властями (симфония власти); эта идея восходит к византийским теоретикам (Юстиниан, Агапит). |
| Перевод на русский язык Свято-Филаретовской Высшей Православно-Христианской Школой», возглавляемой священником Георгием Кочетковым. М., 2002). И все же я согласен с мнением святителя Феофана. В наших богослужебных книгах, конечно, возможны некоторые изменения отдельных слов. Но прежде всего, их количество незначительно, и эта замена должна иметь целью не упрощение и русификацию, а прояснение смысла, что и делали все предшествующие книжные справы. Но весь вопрос заключается в том, какие конкретно люди, – кто будет проводить такую справу? Богослужебные тексты содержат в себе всю полноту православного вероучения, и их язык может и, наверное, должен совершенствоваться для достижения максимально возможной выразительности. Однако это дело настолько тонкое и деликатное, что трудно даже представить себе, кто бы сейчас за него мог взяться. Для такой работы мало знать грамматику славянского языка, надо ещё быть знатоком церковного устава и греческого языка, разбираться в византийском стихосложении и поэтике, обладать профессиональной музыкальной культурой. Но и этого недостаточно. Надо быть глубоко укорененным в православной традиции, в церковном Предании и быть их действенным защитником. Но самое важное – надо любить церковнославянское богослужение и дорожить церковнославянским языком как неоценимым сокровищем! Однако, судя по составу Межсоборного присутствия, мы вправе сомневаться, что ответственное дело исправления отдельных слов наших богослужебных книг будет возложено на людей, дорожащих церковнославянским языком. Складывается впечатление, что заниматься «новой книжной справой» будут в основном те, кто относится к церковнославянскому языку весьма критично. А посему любая значительная книжная справа сейчас несвоевременна, и нужно ограничиться составлением подстрочника к тем словам и предложениям, которые на слух могут показаться непонятными и невразумительными. Их церковнославянские синонимы и следует поместить внизу соответствующих страниц богослужебных книг, как это имеет место сейчас в Псалтири. |
| В древнерус. К. с. в этот период реализуются представления о книжной правильности, усвоенные от южнослав. книжников. Предшествующая эволюция церковнослав. языка рус. извода, когда в него проникали элементы живого языка, начинает рассматриваться как порча. «Максимальное приближение языка перевода к греческому тексту и архаизация письменного языка, изгнание из него всех элементов живого языка... становится идеалом и для русских книжников, правщиков и переписчиков церковных книг» ( Чешко. 1981. С. 79). Искусственная реставрация церковнославянского языка осуществлялась на Руси через призму южнослав. книжной традиции, которая воспринималась как исконная, приближающая церковнославянский язык к греческому, а также как уже кодифицированная. Усилия справщиков были направлены преимущественно на орфографическую нормализацию по образцу среднеболг. тырновского правописания. Формируется новая норма рус. церковнослав. орфографии, в к-рую входит ряд южнослав. графико-орфографических особенностей: употребление буквы а в соответствии с [ja] вместо ; использование перед гласными; употребление вместо в конце слова после твердых согласных; написание буквы «еры» как вместо ; употребление букв в грецизмах в соответствии с правописанием исходных греческих слов; восстановление употребления буквы как в соответствии с этимологией, так и в соответствии с [u]; восстановление употребления диграфа (и лигатуры ) после согласных; употребление буквы «зело» , ранее использовавшейся только в числовом значении, и/или в соответствии с [z]; написание вместо в словах с неполногласным сочетанием ; написание в соответствии с [ " a] (мена ); мена юсов типа среднеболгарской; введение графем «о-очное» и «о с крестом» ( ); регулярное использование надстрочных знаков и знаков препинания и др. Специфическая южнослав. орфография в большинстве случаев оказалась скоропреходящей. В Московской Руси она исчезла в сер. XVI в., тем не менее ее отдельные элементы закрепились в норме церковнослав. |
| а) И. д. доцента Н.Л. Туницкого: «Задачу своего сочинения о. Горохов понял очень широко. Он не ограничил её одним только рассмотрением подлинных или предполагаемых автографов митр. Киприана и его литературных произведений, но задумал представить в целостном виде всю его писательскую и книжно-исправительную деятельность, выяснить её корни, размеры и развитие, определить её значение, даже по возможности представить её в связи с живым образом митр. Киприана. Отсюда – обширные размеры сочинения (124 листа малого формата +44 фотографических снимка с рукописей). Но столь широкое понимание темы заставило автора слишком бегло рассмотреть один из существенных вопросов его труда: он подробно изображает историческую перспективу жизни и деятельности Киприана и разбирает биографические вопросы, касающиеся его, но он не дает исчерпывающего исследования самостоятельных литературных произведений Киприана, ограничиваясь только простым перечислением их и отрывочными замечаниями о них. Автор совершенно справедливо ставит Киприана в самом центре того движения в сфере книжного дела на Руси в 14–15 столетиях, которое отразило на себе сильное влияние южно-славянской орфографической традиции. На Киприана он смотрит, как на последователя Евфимия Тырновского, – и вполне основательно объясняет те исторические обстоятельства, которые привели Киприана к мысли о реформе книг и письма. Далее с большой тщательностью, путем объединения всех возможных данных, он устанавливает направление и размеры трудов Киприана и его помощников по переводу и переписке книг. Собранные данные представляют, действительно, цельную и в общем исторически верную картину деятельности Киприана. Но некоторые частные мысли и наблюдения автора остаются мало обоснованными или возбуждают сомнение и недоумение. Например: а) выражение книжная «справа», которым пользуется автор, имеет у него значение —205— расплывчатое и крайне изменчивое: б) под «церковным правилом правым» в Послании Киприана к псковскому духовенству ни в каком случае нельзя разуметь, как думает автор (166 стр.), διταξις Филофея; в) едва ли можно согласиться с ним, что исправление книг вводилось и распространялось Киприаном, как частным лицом, а не как иерархом русской церкви; г) автор не приводит веских данных в пользу своей оригинальной мысли о том, что писцы Киприановой школы группировались в Троицкой Лавре. |
| 3) К стабильности текста приводила литургическая практика. Таким путем, вероятно, выработался поздний византийский (церковный) тип греческого новозаветного текста. Судя по опубликованным коллациям рукописей, литургический греческий текст в лекционариях и паримийниках заметно устойчивее, чем четий (Colwell 1969, р. 92–93). Славянский материал в этом отношении совершенно не изучен. В истории славянской письменности не было попыток приспособить наличные тексты Св. Писания для обоснования какой-либо иной религиозной доктрины, потому не было и сильных внешних побуждений к стабилизации текста. Богомилы, которым по традиции приписывается несколько списков боснийского или сербского извода Евангелия, не стремились подчинить своей идеологии какие-либо текстовые особенности. Напротив, считается, что их тексты были собенно архаичны и верны кирилло-мефодиевскому архетипу, поскольку они отказались от новых исправлений по греческим образцам (см. Глава 5, § 8). Ересь жидовствующих, возникновение греко-римской униатской церкви, протестантских реформационных движений на западнорусских землях также не повлияли на содержание и истолкование библейских текстов. Никоновская книжная справа, ставившая своею целью привести московские богослужебные тексты в согласие с практикой Киевской митрополии и Константинопольского патриархата, коснулась в области Св. Писания лишь орфографических деталей и лексико-стилистической правки которых оказалось достаточно, чтобы старообрядческая община отказалась признать всякую печатную Библию , кроме Острожской 1580/1581 г. Вообще же раскол XVII в. создал условия для выработки стабильного текста, к этому вела, с одной стороны, деятельность старообрядцев, а с другой – таких ревнителей православия как Епифаний Славинецкий и Евфимий Чудовский, но события эти происходили уже в книгопечатную эпоху и серьезным образом не задевали основ вероучения, так что остались без последствий для истории славянских библейских текстов. Итак, наиболее универсальным стимулом стабилизации текста в условиях христианского богослужения оставалась литургическая практика. Поэтому при переписке рукописей Св. Писания, составлявших основу литургической практики, использовалось несколько оригиналов, вследствие чего с течением времени все большее количество индивидуальных, единичных чтений устранялось из текста. Общие, типические черты его воспроизводились чаще, отступления от них – реже. Для стабильного текста характерно, таким образом, преобладание смешанного текста, называемого обычно сводной редакцией (см. Лихачев 1983, с. 138). |
| В непосредственное управление этим двором вступает боярин князь Алексей Михайлович Львов, через которого теперь идут все доклады государю по нуждам и деятельности печатного двора 107 ; по указаниям его, в большом количестве закупаются заграницей материалы, нужные для печати, бумага и киноварь 108 ; видимо торопятся окончить начатые прежде печатные издания в виду задуманных больших каменных построек на дворе печатном. Чувствовалась нужда в усилении и лучшей организации состава справщиков. Для последней цели с февраля того же 1640 г. к прежнему составу справщиков присоединяются еще три лица из представителей тогдашнего столичного духовенства, два протопопа – александроневского собора Иоаким, собора черниговских чудотворцев Михаил Рогов и ключарь большого успенского собора, известный нам, священник Иван Васильевич Наседка 109 . Высказано мнение, что для той же цели усиления справщиков в феврале 1641 г. по особой царской грамоте из приказа большого дворца вызывались в Москву из всех епархий и монастырей «добрые старцы, черные попы и дьяконы, которые житием воздержательны и грамоте горазди»; из них должен был произойти выбор новых, более способных справщиков 110 . Но такая необычайная мера, как собрание со всех монастырей всех добрых и в грамоте гораздых старцев, едва ли могла быть принята для цели книжной справы и принести существенную пользу 111 ; по крайней мере она не оставила по себе никаких следов в истории печатного двора; состав справщиков остался прежним без всякой перемены; только осенью того же 1641 г. выбыли из справщиков протопоп Иоаким и вдовый дьякон Иван Селезнев; первый не был заменен никем, а на выбылое место последнего назначен, 29 декабря, не старец, а мирянин, вологжанин Захарий Афанасьев 112 . Назначение протопопов и соборного ключаря могло бы также говорить о новом направлении в книжной печатной справе за последний год патриаршества Иоасафа и о возвращении ее ко временам троицких справщиков и справы филаретовской. Но на деле было другое. И при новых справщиках из лиц высшего столичного белого духовенства книжная справа велась в том же самом духе, как она велась и в предшествующие годы патриаршества Иоасафа; даже по смерти Иоасафа († 28 ноября 1640 г.) в довольно продолжительный период междупатриаршества до самого поставления нового патриарха Иосифа (27 марта 1642 г.) она не изменилась, но только восполняла и усилавала все те свои слабые и добрые стороны, какие описаны выше. |
| Почему же указания нового Типикона даже сторонниками реформы не выполнялись и не выполняются, или выполняются лишь отчасти? Кроме указанной выше причины (привычки), следует сказать о «теоретичности» новых изданий. «Око Церковное» 1641 г. в некоторых моментах отходило от своего первоначального прототипа (Иерусалимского Типикона), дополняло его и описывало современную «образцовую» богослужебную практику (которая, естественно, во многом отошла от Константинопольского монастырского богослужения XIV b.), то есть включало в себя нажитый литургический опыт. Эта книга подобна современным «Богослужебным указаниям» (только универсальна!), так практично и подробно описывается там богослужение. Новоизданный Типикон отказался от этих дополнений; официальным объяснением этого было стремление вернуться к старине, к изначальному прототипу и избавиться от всего «нововводного», реально же это во многом было вызвано желанием сократить слишком «разросшуюся» книгу и сделать более простым и дешевым ее издание. В результате получилась книга несистематическая, значительно менее пригодная к практическому применению, чем дореформенные. Ее использование, как это ни пародоксально и ни противоположно стремлению реформаторов, требовало намного большей «посвященности» в богослужебную практику (в той ситуации даже не в современную, а в желаемую), чем дореформенный Устав, то есть это была книга для профессионала-уставщика, еще к тому же и интеллектуала, посвященного в несистематичные задумки реформаторов. В период богослужебного кризиса, вызванного реформой, таких среди сторонников реформы практически не было («Око» же, в противоположность, было книгой отчасти учебной, как и все богослужебные книги в Средневековье, что обеспечивало ей практичность). Таким образом, новый Типикон был обречен на неуспех, и богослужебная практика реформаторов, сохранив многие русские архаичные черты, уничтоженные этой книгой, жила самостоятельной жизнью, оторвавшись от Типикона. Но она потеряла однородность и формировалась спонтанно, то под влиянием различных местных веяний, то руководимая светским желанием сократить богослужение до предела и пр., — она плыла по волнам секуляризации вместе со светским обществом и с порой полусветским духовенством (в городах), или кое-где оставалась «филостарообрядческой» (в деревнях). Таким образом мы и пришли к городскому полуторачасовому всенощному бдению. |
| – Приближенный к русскому языку, церковнославянский перестанет быть общеславянским достоянием: русифицированный богослужебный язык станет менее понятен болгарам, сербам и другим славянским народам. «Церковнославянский перевод не есть наш собственный труд и не наша исключительная собственность. Он принадлежит всем славянским племенам, не только православным, но и иных исповеданий. (...) Чем больше станем мы приспособлять и приближать текст к своему русскому языку, тем более затруднять будем понимание его для других славянских народов» (Ильминский 1882, с. 81). – Положительная программа Н.И. Ильминского заключается в постепенном возвращении к первоначальному, очищенному от позднейших наслоений, облику богослужебных текстов. «... Следует ... оставивши церковно-богослужебные книги status quo, теперь же издать древнеславянский текст, по крайней мере, Псалтири и Евангелия, и затем постепенно издавать древнейший текст других священных и богослужебных книг, насколько сохранилось их в древних памятниках» (Ильминский 1882, с. 82). Таким образом, восстановление богослужебных текстов в их древнейшем виде решает те же проблемы, что и книжная справа: проясняет смысл отдельных песнопений, избавляет церковнославянский язык от сложных грецизированных конструкций, устраняет явно ошибочные употребления отдельных слов и грамматических форм. Как уже говорилось выше, идеализация Н.И. Ильминским древнейшего облика текста связана с его переводческой деятельностью. Считая «ясность и складность» основным требованием к миссионерскому переводу, он полагал, что церковнославянская книжность обретет эти качества через возвращение к кирилло-мефодиевскому облику текста. 2.1.3. Педагогическая программа С.А. Рачинского Среди архаизаторов, безусловно, следует назвать и С.А. Рачинского, предложившего начинать изучение родного языка с церковнославянского, а не с русского языка. Педагогическая система С.А. Рачинского является синтезом традиционной системы образования (откуда заимствуется ориентация на церковнославянские тексты и церковное чтение) и современных ему европейских образовательных систем. |
| Издание 1652 года, вышедшее с отмеченными исправлениями и некоторыми переделками, было последним в преемственном порядке после издания 1602 года. С 1654 года книжная справа на Московском печатном дворе получает новое направление и черпает для себя образец уже в греческих печатных венецианских изданиях, преследуя с упорною настойчивостью недостижимый идеал: «да во всем великая Россия православная со вселенскими патриархи согласна будет», дабы «в незазорном с греческими православными законы согласии жить». 30. Стрятинский служебник 1604 года и его место в истории славянского Служебника 172 Для истории чина Литургии св. Василия Великого в нашем современном Служебнике виленские издания, как равно и издания почаевские, черниговские и др., ровно ничего не дают. История Служебника из Венеции прямо переносится на юго-запад России – в Стрятин и Киев и здесь задолго ещё до патриарха Никона довольно громко заявляет о себе, подготовляя благоприятный путь в Москву. О влиянии южнорусских изданий на московские издания ясно говорят сохранившиеся до нашего времени корректурные, или «кавычные» экземпляры их в библиотеке Московской синодальной типографии. В Стрятинском служебнике 1604 г., «кавычном», по поводу изъятия Св. Агнца из просфоры и слов, произносимых при этом: «иереи же вложь святое копие от ребр десныя страны» и т.д., после исправления слова: «от ребр» на «от косвенныя», рукою справщика замечено: «Киев, левыя» 173 . В оригинале Архиерейского чиновника 1677 г. против слов «и диакони целуют орарии свои» замечено: «Служебник Киев.: и друг друга в лице» 174 . «Глаголющу же патриарху молитву сию (то есть „Еще приносим тебе словесное сие и безкровное служение“) и прочая списать с Киевского» 175 . Об этом влиятельном значении на Печатном дворе южнорусских изданий свидетельствует и Сильвестр Медведев. Напечатанная в Москве богослужебная книга, по словам этого сведущего современника, «всякая имать, яко от древних греческих рукописменных и славенских харатейных, тако и от славенских печатных и от киевских и с новопечатными у немец греческими книгами же разгласна» 176 . |
|
|
