| Редактирование славянских текстов – это особый жанр, специалистов-редакторов в данной области найти нелегко, поэтому в советские и постсоветские годы предпочитали издавать богослужебные книги без редактуры, с раз и навсегда отснятых диапозитивов (исключение составляют, конечно, т.н. «зеленые Минеи»). Простейшие вопросы, возникающие перед редактором славянского текста – правила постановки знаков пунктуации, падежные окончания (я уж не говорю о диакритике и сокращениях) – способен решить далеко не всякий филолог, многие из них вообще не имеют однозначного решения. Но в дореволюционные годы такие специалисты, естественно, существовали, и богослужебные книги редактировали. И если XIX в. был скорее периодом корректуры, чем редактуры, то еще в XVIII в. редактура шла довольно активно, и сохранившиеся в РГАДА корректурные экземпляры богослужебных книг свидетельствуют об этом. Но изначально понятно, что если мы обратимся к Средневековой Руси, то увидим качественно иную редактуру текстов. На протяжении XI–XVII столетий текстовая редакция одного и того же песнопения постоянно менялась, редактировалась. Непосвященные люди обычно думают, что тексты не менялись. Одна из задач этой статьи – показать, что это не так. Имеет смысл взять для примера какой-нибудь богослужебный текст и затем посмотреть весь диапазон редакций – от самого древнего варианта вплоть до XVII в. Но вот вам не самый наглядный пример: одно из прошений Чина Агиасмы (затемнением выделены докиприановские редакции): Освятити воды сия пришествием и силою и деянием Святаго Духа О благословитисе и освятитисе воде сей пришествием и силою и действом Святаго Духа О благословитисе и освятитисе воде сией пришествием Святаго Духа О благословитисе и освятитисе воде сеи пришьствыем и детелию Святаго Духа О благословитися и освятитися воде сей пришествием и силою Святаго Духа О освятитися воде сей, просвещением силою и действом Святаго Духа О освятити воды сей, силою и детелию и пришествием Святаго Духа О еже освятитися воде сей силою и действом и наитием Святаго Духа |
| Завершить его не успели – было подготовлено и выпущено в свет только четыре тома. Но оно лежало в основе следующего издания Миней, осуществленного уже при Патриархе Филарете (см. таблицу). Минеи, изданные при Патриархе Гермогене Название Даты начала работы и издания Минея служебная, сентябрь 31. XII. 1607 (1. VI. 7115 – 31. XII. 7116) Минея служебная, октябрь 23. IX. 1609 (1. VI. 7116 – 23. IX. 7118) Минея служебная, ноябрь 17. IX. 1610 (1. VIII. 7117 – 17. IX. 7119) Минея служебная, декабрь издание неоконченное Все Минеи одного размера – в пол-листа (2°). Выходные данные включают в себя, кроме даты издания, имя царя Василия Шуйского и Патриарха Гермогена, а также место печати (МПД) и имя печатника – Иван Андроников Невежин. Закончить это издание помешало смутное время. О том, как оно готовилось, нам ничего не известно. Корректурных экземпляров, предшествовавших изданию, не сохранилось. Редактором и корректором был печатник. Юрий Лабынцев пишет о том, что Иван Невежин " ... принимал участие в составлении и редактировании годового круга служебных Миней... Судя по размаху работы, подготовка к печати этого объемного многотомного издания – первого в истории не только русской, но и всей кирилловской книжности – явилась значительным культурным мероприятием своего времени. Тексты Миней не только сверялись и правились по многим спискам, но в их корпус вводились и новые литературные памятники – русские по своему происхождению (например, служба Сергию Радонежскому) " [xi] . Чтобы определить источники этих Миней, необходимо отдельное исследование. В новоизданных Минеях встречаются ошибки в тексте и даже уставные ошибки - при печати следующего издания при Патриархе Филарете они подверглись справе. Следующим изданием, которое стало знаковым для печатного периода Патриарха Гермогена, стало Око Церковное (Типикон). Печатником выступил Анисим Михайлов Радишевский – ученик первопечатника Ивана Федорова, пришедший в Москву в 1586 году из Великого княжества Литовского, с Волыни. Он стал работать на Печатном дворе переплетным мастером, а спустя двадцать лет обзавелся собственной " штанбой " . Самостоятельно он опубликовал две книги – оба издания были " новаторскими " . В 1606 году мастер закончил печать Евангелия [xii] , которое отличалось роскошным и непривычным оформлением [xiii] . Следующий и последний его издательский проект – так называемый Большой церковный Устав. |
| Нет смысла сейчас приводить более или менее полный список разночтений между греческими и славянскими текстами, но появилось большинство этих разночтений именно в этот период, в особенности разночтения третьей группы (о группах мы скажем ниже). Вызваны они были несколькими причинами. Во-первых, это невозможность адекватного и краткого перевода греческого термина или фразы на славянский. Известный пример – дароносима в старом тексте Херувимской . Совершенно не соответствует смыслу греческого δορυφορομενον ( сопровождаема) , но являет достаточно изящный выход из положения: общий смысл текста остается прежним, а некий ущерб в содержательном плане незначителен. Второй пример – вариант известного конца последнего прошения ряда ектений: … сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим .Самих себя можно предать Богу, но вот как можно предать Богу друг друга? Греческое αυτος κα λλλους кратко, без богословского отступления, на славянский перевести невозможно . Но с непонятным текстом русское церковное сознание смириться не могло. Поэтому в русских текстах появляется форма: [день весь…] испросивше сами себе и друг другу, и весь живот наш Христу Богу предадим(ектения Прости приимше) . Этот вариант совершенно не соответствует смыслу греческого текста (в греческом сами себе… предадим,а не сами себе испросивше). Но старорусский вариант этот понятен, довольно глубок по содержанию и совершенно к месту, т.е. не в ущерб молитве (в ущерб молитве в данном случае – первый непонятный вариант). Во-вторых, заменялись термины, не соответствовавшие русским реалиям, и поэтому совершенно непонятные на Руси, т.е. производилось раскрытие заимствований. Часто это название зверей, птиц, растений и/или пищевых продуктов и блюд. Для них подбиралось нечто соответствующее в русской природе или обиходе. То же касательно церковного обихода . В-третьих, там, где перевод был неясен, он искусственно делался понятным, в ущерб соответствию смыслу греческого оригинала (с которым не сверялись – он был недоступен). Это так называемая текстовая паронимия: смысл не очень верно переведенного с греческого текста был впоследствии неправильно истолкован – и текст изменялся для большей понятности этого неправильного толкования (неправильного – значит не соответствующего изначальному греческому). |
| Но вернемся к корректурным экземплярам. Типикон правили в два этапа. Результатом первого этапа справы стал кавычный экземпляр Типикона 1641 г. (РГАДА, Ф. 1251, БМСТ/СПК 1946(1041(5))). Это издание описывали Мансветов, Никольский, Смирнов ( Мансветов I, 323-356 , Никольский, 1-52; Смирнов, 54-56, 248 ). Исходя из анализа почерков, правили его два справщика: Иосиф Белый и Евфимий (причем 90% помет в этом Типиконе сделано Евфимием). На этом первом этапе справы перевод тропарей, кондаков и гимнографических текстов практически не осуществлялся, текстологические исправления формировали новообрядческий месяцеслов и устав (кроме этого были орфографические, лексические, типографские, грамматические исправления — см. Сиромаха, 157 ). Затем проводилась обработка вышеуказанных исправлений, в результате которой появлялась чистовая рукопись правленого устава (ГИМ, Син. 314), она правилась, и затем с учётом исправлений вновь переписывалась набело — ГИМ, Син. 321 (рукопись датирована — 1682г.), подписывалась участниками архиерейского собора, и после этого ее снова правили . Стоит отметить, что в печатном издании (л.4 об.) значится большее количество подписавших (16 подписей), чем на самом деле в рукописном образце Син. 321 (13 подписей). « Излишек вероятно составился из лиц, которые не участвовали непосредственно в комиссии, свидетельствовавшей устав, но дали своё согласие письменно» ( Мансветов I, 337 ). Нам здесь, в отличие от Мансветова, видится простой подлог, каковых, впрочем, бывает много в ходе книжной справы и в которых власть не видит особого греха. Мнение членов собора (со времени Патр. Никона) о справе имело лишь формальное значение, они были уже не в силах противостоять воле власти, и ни о каких соборных началах здесь (как и очень часто в истории Руси) говорить не приходится. С этой последней правленой рукописи и производился набор и печать Типикона 1682 г. Исходя из анализа почерков, справу совершали Иосиф Белый и Мардарий Хоныков, окончательное редактирование — Евфимий (см. Сиромаха, 156 ). |
| «В истории древнеславянского литературного языка сменялись хронологические периоды с центростремительными тенденциями и тенденциями центробежными» (Толстой 1961, с. 59–60). Соответствующие процессы всякий раз были обусловлены изменением культурной позиции и переосмыслением взаимоотношений национального извода и кирилло-мефодиевского наследия. Как мы видели, именно таков был характер «второго южнославянского влияния» и аналогичных ему процессов на славянском Юге в XІV-XV вв. Идеология православного возрождения и православного единства перед лицом иноверной угрозы находила прямое выражение в языковой программе – стремлении к унификации книжного языка и реставрации кирилло-мефодиевской языковой традиции; это стремление реализовалось в свою очередь в регламентации употребления признаков книжности. В ходе дальнейшего развития в игру вступают новые идеи, приводящие к новому переосмыслению языкового материала. Для восточных славян в XVІ в. такой новой идеей оказывается, видимо, мысль о важности собственной учёной традиции, собственного книжного просвещения, которое должно поставить славянскую образованность в один ряд с образованностью греческой и латинской. Церковнославянский должен был получить равное достоинство с греческим и латынью, и это требовало создания славянской грамматической традиции и лингвистического образования. Возникают грамматики церковнославянского языка (от «Донатуса» Дм. Герасимова до грамматик Зизания и Смотрицкого) и основанная на «грамматическом разуме» книжная справа (см. Успенский 1987; Живов 1986а, с. 88–91). Центральная роль в этом процессе принадлежит Максиму Греку и образовавшемуся вокруг него кругу русских книжников (отсюда через кн. Курбского, старца Артемия, а, возможно, и Ивана Фёдорова тянутся нити и в Юго-Западную Русь, к Зизанию и Смотрицкому). Для этого круга создание славянской грамматической науки выступало как необходимая предпосылка перенесения греческой образованности на славянскую почву и развития православной культуры, способной противостоять в своей учёности культуре западного католического мира. Новая идеология вела к переоценке предшествовавшей культурной традиции. |
| Не пословный перевод, а пофразовый творческий пересказ. Возможны разные принципы перевода. Либо грецизированный, с множеством неологизмов, либо наоборот, русифицированный. Выборочная компиляция. Объединение нескольких текстов в один посредством творческого пересказа. В качестве основы выбирается не старый текст, а часто самый «модный» – текст популярной редакции, последней редакции. Изменение порядка следования компонентов текста. Таблица не охватывает всех методических аспектов работы справщиков. Перед справщиком могли лежать несколько как славянских, так и греческих оригиналов. Кроме того, следует учитывать при справе живую богослужебную традицию, порою несхожую с рукописной. Возможна совместная работа нескольких справщиков – разных людей с отличающимся мировоззрением и методикой справы. В любом из упомянутых случаев возможны различные алгоритмы редакционных действий, не столь схематичные, как в таблице. Важен «дух» справы, определяющий идеологию редактирования. Для справы XIV в. характерен «исихастский дух» (если понимать исихазм как культурное направление). Он определил оригиналы для исправляемых и новых текстов, методику справы, которая наряду с архаизаторским компонентом (характерным для большинства литургических справ вообще) включала в себя и модернистский, «харизматический» компонент. Т.н. новые прошения, появившиеся в XIV в., активно вводятся в ектению, заменяя старые. В результате становится понятным, что методика справы при наличии нескольких оригиналов предполагает для справщика возможность довольно свободного компилирования (а в некоторых случаях и компоновки). Если отбросить авторский метод, в результате которого рождались авторские редакции вроде редакции свт. Киприана, то в остальных случаях текстология оригинала или оригиналов сохранялась неизменной или почти неизменной, а вот общий состав мог свободно меняться. То есть справщик работал как бы с своеобразным конструктором: имея перед собой несколько оригиналов, он в некоторых ситуациях не стеснялся свободно выбрасывать из последования или заменять целиковые структурные элементы (молитвы и проч.), или передвигать их. Строго говоря, так работали и греческие справщики. Славянские были более скованными. Наибольшую свободу у славян имели переводчики, справщики и редакторы в докиприановский период (XI–XIV вв.), но в то же время они не могли похвастаться хорошим знанием греческого и адекватным пониманием сложных мест. |
| Обоснование редакторами своих исправлений носило преимущественно грамматический характер и демонстрировало хорошее знание грамматики. Ссылки на Грамматику Мелетия (Смотрицкого) 1648 г. и цитаты из нее содержатся в полемических сочинениях Епифания (Славинецкого), Евфимия Чудовского, Сильвестра (Медведева), Симеона Полоцкого , составившего для Собора 1666-1667 гг. доклад-обоснование проведенных языковых исправлений, и др. Обнаруженные справщиками ошибки в текстах объясняются непричастностью допустивших их книжников к грамматическому учению («ради неучения грамматических наук» - Афанасий [Любимов], архиеп. Увет духовный . М., 1682. Л. 261). Евфимий Чудовский в трактате «О исправлении в преждепечатанных книгах Минеах» указывает на то, что невежество прежних переводчиков и писцов связано с незнанием ими грамматики «славенскаго» языка: «Книгописатели же рустии или и преводници неции, бывше не велми известни грамматице славенстей (не бе бо древле изъяснена на славенском языце яко ныне), и о степенях или небрегоша, или недоразумеша, писаша ово правилно, аще и не везде, ово же и неправилно» (цит. по: Никольский. 1896. С. 93). Исправить эти ошибки могут только люди «искуснии грамматице», поэтому книжное исправление порой характеризуется ими как «грамматическое». Грамматический характер К. с. был официально утвержден патриархом Иоакимом, к-рый в прениях со старообрядцами в Грановитой палате в 1682 г. заявил, что К. с. в ходе богослужебной реформы велась «по грамматике», и обвинил противников в том, что они «грамматическаго разума не коснулися» и не знают, «какову силу в себе содержит» (Три челобитные. 1862. С. 35). Придание грамматике большего значения, чем традиц. текстам, использование справщиками Грамматики Мелетия (Смотрицкого), принявшего униатство, вызывали недовольство старообрядцев, утверждавших, что реформаторов «свела с ума несовершенная их грамматика да приезжие нехаи... смутилися и книги портят, якоже и прутся своею глупою грамматикою» (Там же. С. 27-28). Никоновская и послениконовская К. с. существенно изменила облик церковнослав. языка великорус. извода, приблизив его к юго-западнорус. изводу. «Справщики в значительной степени сохраняли язык юго-западнорус. оригиналов, изменяя его лишь по ограниченному числу признаков» ( Успенский. 2002. С. 435). Влияние юго-западнорус. оригиналов в наибольшей степени проявилось на орфографическом и орфоэпическом уровнях: великорус. формы собственных имен получают юго-западнорус. ударение (Савватий Þ Савватий, Фотий Þ Фотий, Михаил Þ Михаил, Феофан Þ Феофан и др.), последовательно вводится буква Й («иже с краткой»), к-рая была свойственна юго-западнорусской, но не великорус. традиции церковнослав. языка, и др. tab |
| Помимо греч. влияния юго-западнорус. богослужебные книги испытали сильное воздействие лат. изданий, особенно усилившееся при Киевском митр. св. Петре (Могиле) , который сам принимал деятельное участие в преобразовании богослужения и сопутствующей этому К. с. по греч. и отчасти лат. образцам. Так, при подготовке издания Требника (К., 1646), которое до XX в. широко использовалось на укр. и белорус. землях, Петр (Могила) использовал в качестве источников не только греч. евхологии, но и католич. Rituale romanum (Romae, 1615), откуда им были заимствованы ок. 20 чинопоследований, не встречавшихся в православных богослужебных книгах. В Московской Руси офиц. статус К. с. определило постановление Стоглавого Собора 1551 г. , вменившее в обязанность духовенству наблюдение за правильностью церковных книг, к-рая связывалась с ориентацией на слав. рукописную традицию. «Неправленые» и «описливые» рукописи требовалось соборно поправить «з добрых переводов» (Стоглав. СПб., 1863. С. 95). Авторитетное орфографическое руководство того времени «О множестве и о единстве» заканчивается грозным предостережением: « » ( Ягич И. В. Рассуждения южнослав. и рус. старины о церковнослав. языке//Исследования по рус. языку. СПб., 1885/1895. Т. 1. С. 722). Особую актуальность К. с. приобрела в связи с появлением в Московской Руси книгопечатания, начавшегося деятельностью т. н. анонимной типографии (создана в Москве в 1553) и трудами Ивана Фёдорова с Петром Тимофеевым Мстиславцем, затем продолженного на Московском Печатном дворе . Основной задачей типографий было издание богослужебных книг, что активизировало К. с. с целью создания кодифицированных редакций. На Печатном дворе работали справщики, в обязанности к-рых входила подготовка книг к изданию и контроль над правильностью языка и текста. Состав справщиков в XVII в. известен из документов Приказа книгопечатного дела (РГАДА. Ф. 1182), гл. обр. из приходно-расходных книг Печатного двора. Справщики принадлежали к ученой элите своего времени. «В течение XVII в. в звании справщиков являются почти все передовые люди того времени, все известные представители тогдашней учености» ( Прозоровский. 1896. С. 163-164). Аналогичным образом характеризовал справщиков и И. Д. Мансветов: «Это были люди, в которых выражалось умственно движение Руси в течение всего XVII века» ( Мансветов. 1883. С. 30). |
| Принципы их К. с. основаны на представлениях о книжной правильности, к-рые были выработаны в 10-х гг. XVIII в. В основу подготовленного издания был положен текст петровских «библиотрудников». При сверке его с греч. оригиналами был внесен ряд дополнительных исправлений (РГАДА. Ф. 796. Оп. 4. Д. 3-в. Т. 3), чтобы каждое чтение слав. текста находило соответствие хотя бы в одном греч. тексте. Правильность слав. текста понималась издателями как точность в переводе с греческого при соблюдении правил слав. грамматики. Правка на языковом уровне состояла в устранении тех употреблений (в частности, ряда грецизмов), к-рые, по мнению редакторов, не несут смыслоразличительной нагрузки. Стремление редакторов к соблюдению чистоты церковнослав. языка приблизило его к рус. языку, что, однако, не было результатом русификации, но достигалось сокращением сферы употребления специфических грецизмов. Одним из последствий библейской К. с. стало расхождение между четьим и богослужебным текстами Свящ. Писания. Богослужебный текст более архаичен, что проявляется как на лексическом, так и на грамматическом уровнях. Четий текст отличается близостью к рус. лит. языку, что выражается в более последовательной реализации категории одушевленности/неодушевленности, более ограниченном использовании кратких форм прилагательных и причастий, в синтаксических особенностях употребления причастий и др. Вопрос о необходимости К. c. вновь был поднят в церковной печати в сер. XIX в., когда были отмечены неясность отдельных мест в богослужебных текстах и ошибки в переводах с греческого. По сравнению с XVII в. акценты заметно сместились. Если раньше в центре внимания были вопросы текстологии (т. е. соответствия церковнослав. богослужебных книг греч. оригиналам), то теперь центральной стала проблема понятности церковнослав. текстов носителям рус. языка. Попытки исправления библейских и богослужебных книг, предпринимавшиеся в XIX-XX вв., имели целью адаптировать церковнослав. язык к нормам рус. лит. языка и осуществлялись параллельно с переводом текстов на русский язык. |
| Ф. 310. 1291). На этом этапе библейской К. с. правильность текста связывалась уже с буквальной зависимостью от греч. источников (перевод НЗ опирается на европ. издания Септуагинты), а основная языковая установка заключалась в максимальном уподоблении церковнослав. языка греческому на всех уровнях. «На уровне лексики данная тенденция реализуется в обильном и не всегда мотивированном притоке иноязычных слов, на уровне синтаксиса - в элементах греческого управления, греческой структуры фразы, на уровне акцентологии - в следовании греческой системе ударений в заимствованных словах, на уровне орфографии - в грецизирующем начерке, переходящем местами в пографемное воспроизведение облика заимствуемого слова» ( Исаченко. 2004. С. XXIII). Грецизация синтаксического строя церковнослав. языка в переводе НЗ 1673-1674 гг. проявилась в регулярном употреблении конструкций с родительным приименным в соответствии с греч. генетивом вместо дательного приименного или притяжательного прилагательного; в точном соответствии греч. и слав. инфинитивных конструкций с целевым значением. В области морфологии грецизация заключалась в последовательной замене форм двойственного числа формами множественного числа в соответствии с новопечатным греч. библейским текстом; в замене у существительных муж. рода нулевой флексии в род. падеже мн. ч. на флексию -ов/-ев, устранявшей омонимию форм им. падежа ед. ч. и род. падежа мн. ч., что также можно рассматривать как проявление греч. ориентации - в греч. парадигме такая омонимия отсутствует. В 1678 г. патриарх Иоаким поручил новой комиссии справщиков - мон. Иосифу (Белому), иером. Никифору (Симеонову) и Сильвестру (Медведеву) с помощниками - исправление Апостола. Апостол, правленный по греч. оригиналу и по московским и юго-западнорус. изданиям, вышел в 1679 г. (экземпляры издания не сохранились; ковычный экземпляр: РГАДА. Тип. 11). В XVIII в. К. с. богослужебных книг прекратилась. В 1713-1750 гг. в продолжение никоновской и иоакимовской К. с. шло исправление четьего текста Библии по московскому изданию 1663 г. |
|
|
