| Не одни личные особенности характера Даниила обращали его в послушное орудие князя. Здесь видна и верность традиции всей Волоколамской школы. Одним из основных принципов ее, так ясно и отчетливо сформулированных Иосифом Волоцким , служило подчинение церковной власти авторитету власти государственной под условием сохранения всех существующих прав и привилегий церкви. Гибкость характера Даниила, не всегдашняя устойчивость в нравственных убеждениях и правилах, с каковыми чертами придется познакомиться ниже, суть главным образом результаты личных особенностей его природного склада и темперамента; но нельзя также отвергать значительной доли влияния на него нравственных воззрений школы, которой он считался последователем. И в нравственных воззрениях Волоколамской школы существовала весьма важная черта, которая отличала ее от всего остального русского общества. В системе ее нравственных правил находились и такие, которые не совсем гармонируют с духом христианской православной морали и отзываются некоторым казуитизмом 296 . Кроме того среди Волоколамской школы, как и у всех книжников того времени, заметно преувеличенное уважение к внешним правилам морали. А там, где на первом плане внешность, формализм, где нет внутреннего руководительного начала, освещающего одним общим колоритом всю деятельность человека во всех ее мельчайших проявлениях, там всегда возможны уклонения, извинения, оправдания своих поступков внешними обстоятельствами и затруднениями. От казуистических понятий о некоторых нравственных действиях не был свободен и Даниил, который напр. считал делом высоконравственным производить вражду между порочными людьми еретиками, когда те и другие живут в мире и согласии между собою. Таким образом, рассматривая нравственный характер Даниила в его целости, мы видим в нем два фактора: особенности его личного природного склада и темперамента, и влияние школы. Характер его представляет из себя замечательное явление в том отношении, что личные его свойства как нельзя более гармонировали с духом школы, под влиянием которой он развивался. |
| Благодаря такому воззрению, милосердие, помощь ближнему, кроткое и доброе к нему отношение получают характер внешнего долга, предписанного законом в качестве средства угодить грозному Владыке, но не идущего от сердца и не связанного с воспитанием этого последнего. Такая точка зрения, установлению которой способствуют жития, может способствовать уяснению и разрешению вопроса о направлении Иосифа Волоцкого . В образе мыслей и действий последнего, а за ним его учеников, иногда представлялась некоторая двойственность, некоторое даже противоречие. На этом вопросе особенно остановился в свое время, в рецензии на книгу И. П. Хрущева, проф. О. Ф. Миллер, любивший прилагать нравственный критерий к оценке явлений жизни и литературы 344 . Отметив „яркую противоположность между Иосифом Волоцким и Заволжскими старцами», которая „составляет одно из самых знаменательных явлений в истории нашей древней образованности», Миллер находил, что „и личность самого Иосифа представляет своего рода противоположности, в своем, так сказать, духовномъ составе»: с одной стороны узкое понимание задач и сущности благочестивой жизни, формальное отношение к религии и религиозному подвигу, крайняя нетерпимость и готовность преследовать людей другого образа мыслей, суровый дух и склад, приведший к кострам для еретиков, делавший его уже в молодости склонным к крутым мерам для поддержания послушания; с другой стороны широкая благотворительность, помощь нуждающемуся и заступничество за угнетенного: таковы, во-первых, его заботы о положении рабов, во-вторых, его заботы о бедных, особенно помощь голодающим. И. П. Хрущев 345 в первом случае усматривает у Иосифа не столько сожаление о рабах, сколько внушение господину, чтобы он позаботился о спасении своей души гуманным отношением к рабу, т. е. усматривает более заботу о господине, чем о рабе: если он будет мучить последнего, то тот пострадает временно, а господин вечно. Но подобного толкования Миллер не мог применить к заботам Иосифа о голодающих и бедных, а потому и вообще не считал возможным принять его, между прочим и для первого случая: „как тут ни объяснять, а надобно быть человеком прежде всего, чтобы с такою богатырскою силой ополчиться против этой злой беды – голода.. |
| Можно ещё отметить, что автор иногда называет свидетелями авторов исторических работ; например, «как свидетельствует М. Шкаровский», что, конечно, неуместно. Отмеченные здесь недостатки не носят принципиального характера и не препятствуют тому, чтобы оценить диссертацию высоко. Есть все основания присвоить её автору степень кандидата богословия. 9.1. ОТЗЫВ профессора В. М. КИРИЛЛИНА на кандидатскую диссертацию выпускника Московской духовной академии Александра ЗУЕВА по кафедре Филологии на тему: «Оценка литературных трудов преподобного Иосифа Волоцкого в церковной и светской историографии». Рецензируемая диссертация представляет собой историографический обзор отечественных и зарубежных научных исследований XIX–XX веков, посвящённых литературному наследию святого преподобного Иосифа, игумена Волоколамского, знаменитого деятеля Русской Православной Церкви конца XV – начала XVI —746— столетия. Такое исследование давно назрело и, в сущности, является результатом первого опыта по собиранию, осмыслению и обобщению накопившихся за весьма длительное время различных и нередко противоречивых мнений о составе всего написанного преподобным Иосифом и его идейно-художественных достоинствах, а также отчасти об общественном или церковно-государственном значении взглядов и деяний святого. Так что уже в силу своей актуальности означенный труд А. Зуева имеет несомненный смысл. Работа диссертанта построена традиционно и логично. Состоит из введения, двух глав и заключения, снабжена значительной библиографией. Автор диссертации довольно основательно подошёл к решению поставленных задач, он изучил весьма широкий круг изданной научной литературы, тем самым проявив похвальную исследовательскую добросовестность и педантичность. Мне представляется, что ему вполне удалось раскрыть перед взором читателя многоплановую и разнохарактерную панораму развития церковного и гражданского историко-филологического знания об Иосифе Волоцком как древнерусском писателе. В своём образе А. Зуев использовал, прежде всего, хронологический метод, описывая посвящённые преподобному игумену исследования в порядке их появления в печати, а также держался конфессионально-гражданского принципа, разделив всех учёных авторов по их принадлежности или не принадлежности к науке церковной или светской, а также свободной или несвободной от консервативной, либерально-демократической или же марксистко-ленинской идеологии. Прослеживая историю научного освоения литературного наследия преподобного Иосифа, диссертант пересказывает содержание опубликованных работ, по необходимости воспроизводит из них выдержки, отмечает заслуги исследователей по изданию тех или иных литературных творений волоколамского игумена, констатирует удивительный разброд оценок: одни исследователи выступали как апологеты Иосифа, другие – как его непримиримые критики; некоторые считали его консервато- |
| 118 Личность этого второго обвинителя – Нектария является в довольно непривлекательном свете: Артемий на соборе заявляет, что Нектарий возводит на него напраслину; свидетели, выставленные Нектарием же, его речей не подтверждают. Курбский 119 называет его «наветником главным, мнихом ложне клевещущим». В данном случае с Курбским, кажется, можно согласиться, ибо его слова находят подтверждение и при разборе судебной грамоты. Нектарий, несомненно, иосифлянин. В этом убеждают следующие обстоятельства: 1) его обвинения начинаются указанием на разногласия Артемия с Иосифом Волоцким , который для Нектария, очевидно, непререкаемый авторитет. 2) Обвинение в том, что Артемий не проклинает еретиков, могло исходить только от иосифлянина, а не гуманного заволжца, полагавшего, что заблуждения надо исправлять, а не карать и проклинать. 3) Обвинение в нарушении поста опять-таки указывает в Нектарии сторонника формального, внешне-обрядового понимания религии. 4) Упрек в поездке за границу также скорее всего мог исходить от иосифлянина, считающего безусловно правой только свою веру и боящегося даже прикосновения к иноверцу. Что же касается пятого пункта обвинения – ложновозведенных на Артемия обвинений в других винах и хулах, даже не перечисленных в соборной грамоте, то на них следует смотреть как на крайность, в которую увлекла Нектария борьба против представителя противной партии: ясное дело, что клевету возвести в принцип иосифлян нет оснований; отдельные же лица из их партии, как показывает случай с Нектарием, могли не гнушаться и её. И несомненно, Нектарий, выступивший с таким запасом обвинений различной доброкачественности, явился «главным наветником», застрельщиком партии иосифлян, который готов был, не различая догматов от обрядов, убеждений от фактов, правды от лжи, возвести как можно больше обвинений на ненавистного нестяжателя. Если трудно было выяснить что-либо определенно и непреложно о первом обвинителе, то второй безусловно человек партии, сводящий партийные счеты и вымещающий на личности одного человека все, чем неприятна была ему противная партия. |
| Известно, что в течение самых веков, как и теперь, у Малороссиян расколов и споров об обрядах не было. На севере, в Новгороде и Пскове, состязательство о внешности хотя коснулось умственного движения в духовных вопросах в известном толке о сугубом аллилуия и в Новгородском споре о том, как следует произносить: господи помилуй, или: о господи помилуй, – но едва ли такие толки в древности действительно занимали умы на севере, – ибо обстоятельства спора об аллилуиях, известные из жития Ефросина, еще подвержены сомнению, так что многие считают это сочинение, дошедшее до нас не в современных списках, составленным, или, по крайней мере, переделанным раскольниками, старавшимися придать всевозможнейшую важность этому вопросу, который, как известно, был один из главных, возбуждавших старообрядчество к отпадению от господствующего тела русской церкви. Притом же в самой повести о Ефросине изображается, что Псков держался трегубой, а не сугубой аллилуи! Распространеннее и знаменательнее было другое еретическое умственное брожение на севере, проявившееся первый раз в Стригольниках, в продолжение века тлевшее в умах и потом разразившееся смесью различных толков, сгруппированных Иосифом Волоцким , в его «Просветителе» около жидовствующей ереси. Это брожение, чисто Новгородского пошиба, перешло потом во всю Русь и долго подымалось в различных формах оппозициею против авторитета мнений. Мы не скажем однако, чтоб такое реформационное направление имело большой успех в Новгородском и Псковском мире; оно только показывает, что племя южнорусское, в своих уклонениях от Церкви, следовало иному пути, чем великорусское. В южной Руси, после мимоходных явлений в XI и XII веке не встречается попыток к оппозиции против авторитета церковной науки, и только в XVI веке стало было кружить арианство, когда Симон Будный распустил свой катихизис на южнорусском языке и, по свидетельству униатов, некоторые священники, по невежеству, не подозревая в нем ереси, еще и похваливали. В массе народа это явление не имело успеха. |
| При таком понимании Искупления возможно ли серьезно говорить о попрании Христом диавола, уничтожении Адамова греха, сошествии Его в ад и освобождении оттуда узников? Поэтому он и поветствует о них кратко ничего незначащими фразами, предварив их: «и прочия деяния Христа также воспеваются в наших богослужебных книгах» и далее только перечисляет эти деяния Христа, вставляя свои не христианские пояснения (129 и 130 стр.). Знаю, что иером. Тарасий и Вы, имея в виду содержание распространяемой Вами его брошюры, придаете исключительное значение в ниспровержении христианского догмата об Искуплении мира Смертью Христовой, как жертвою Божьего Правосудия, приведенным автором свидетельствам свв. Отца Иринея Лионского и препод. отца Иосифа Волоцкого , первым из которых высказывается мнение о том, что ветхозаветный богослужебный ритуал введен Богом не как способ богоугождения, а только как предохранительное средство удержать евреев от идолопоклонства и сделать верными Себе, а преп. Иосифом ветхозаветные жертвы представляются в происхождении своем языческими, временно заимствованными от них Богом, чтобы привыкших в Египте к чествованию жертвами идолов евреев оторвать от этого нечестия и приучить к почитанию одного Бога. Ввиду придаваемой иером. Тарасием, в своей предвзятой цели, почти безапелляционной ценности этим свидетельствами, я даже целиком приведу их здесь, чтобы и Вам не трудиться искать в брошюре при чтении этих моих строк и иметь всякому читателю, если это случится, возможность самому усмотреть подлинный смысл и значение их к рассматриваемому нами вопросу, а также качество моих суждений по содержанию их. «Так Он (т. е. Бог) предписал народу создание скинии и устроение храма и избрание левитов, жертвы и приношения, и уставы, и все прочее служение закона. Сам он ни в чем не нуждался, ибо всегда преисполнен всех благ, имея в Себе всякую воню сладости и все курения благоухающие, прежде чем был Моисей, но Он обучал народ, склонный возвратиться к идолам, разнообразными средствами призывания, настрояя его быть постоянным и служить Богу и посредством второстепенного призывая к первостепенному, т. е. посредством обрядов к Истине, посредством временного к вечному, посредством плотского к духовному, посредством земного к небесному, как сказано Моисею: «Ты все должен сделать по образу того, что видел на горе ( Исх.25:40 ). |
| Возмущает Грека такой вид изощренного и бесчеловечного лихоимства, как подбрасывание тела убитого к дворам людей, у которых власти хотят выманить поболе денег: «…всю бну часть града истязати о убийстве бном, и сребро много себе собирати от сицевых корыстований неправедных и богомерзких» (там же, 200). Противным нравственному закону он считает и «поле» (обычай решать спор поединком). Этот «безумен обычай», существовавший во многих странах в средние века, ведет, по мнению Максима, к пролитию многой крови и торжеству несправедливости, ибо побеждает не правый, а хитрый и богатый, могущий нанять опытных бойцов и ворожей, ища всеми способами погубить противника. Даже у «неверных» суд под присягой и со свидетелями вершится, а не таким варварским путем. В христианских же странах Европы есть «градские законы», установленные мудрыми правителями; их не мешало бы перенять у окрест живущих «ляхов» и «немцев», которые «аще и латина суть по ереси, но всяким правдосудием и человеколюбием правят» (там же, 201). Здесь проступает у афонца не конфессионально ограниченный, но более широкий и гуманистический взгляд на другие народы. Беззаконие, по мысли инока, не совместимо ни с какими обычаями, ни с моралью, ни с достоинством человека. Критикуя пороки феодального общества, Грек не рядится в тогу праведника, попавшего в толпу нечестивых. Он и себя не считает безгрешным, разделяя общую ответственность за грехи людей, среди которых живет. Бичуя русскую действительность, он постоянно говорит: мы, наше, у нас. Считая, например, что порядки на Руси хуже, чем в Иудее во времена пришествия Христа, он пишет: «…у нас же который образ лихоимства и хищения не деется безстудно и без боязни, везде разбойники и душегубцы и татие и хищници и насильники…» (там же, 206). Сказать такие слова чужеземцу в стране, гордящейся своим наилучшим следованием христианскому закону, было весьма непросто и небезопасно. Максим решительно выступает против распространенного на Руси внешнего благочестия, под которым скрываются грубые нравы, бесправие и бесчеловечность. Для многих христианство заключалось в усердном исполнении обрядов и жертвований на нужды церкви, смысл же подлинного милосердия был чужд ревнителям показного благочестия, относившимся, как замечает Флетчер, «без всякого уважения к духу и истине» заповедей Христа (см. 123, 148). Не только иностранные наблюдатели, но и отечественные историки свидетельствуют, что «Россия XVI века представляла страну по преимуществу внешнего благочестия…» (98, 42). К чему это вело – можно указать на колоритную фигуру митрополита Зосимы, предававшегося «чревоугодию, пьянству и содомству» и. заклейменного Иосифом Волоцким как «сосуд сатаны и дьявола». Данная оценка безусловно тенденциозна, но она и весьма симптоматична. |
| Православная традиция и история Скачать epub pdf Турецкая империя, которая в течение четырех столетий держала под своей властью Балканы, Малую Азию и Ближний Восток (т. е. большую часть бывших византийских территорий), была государством мусульманским... Тем временем в России образовалась новая и сильная христианская империя, и казалось, что ей суждено воспринять роль второй Византии или, если хотите, «третьего Рима». Однако возобладавшие в России политические и социальные идеи были идеями западного секулярного государства, в котором византийские формы использовались главным образом для оправдания самодержавия как такового. Церковного и канонического корректива, признававшегося в Византии, здесь не было. Однако именно в России, в то время, когда империя еще не окончательно повернулась к секулярным идеалам, состоялся глубоко значительный спор именно о социальной роли Церкви. В споре противостояли друг другу «стяжатели» и «нестяжатели», две монашеские и церковные группировки, одинаково преданные идее христианской миссии в обществе, но отстаивавшие разные виды деятельности и свидетельства. «Стяжатели» во главе со св. Иосифом Волоцким (1440–1515) основывались на традиции византийского теократического общества. Они защищали право Церкви, и в частности монастырей, обладать большими богатствами, предназначенными для социальной деятельности: больниц, школ и разных форм благотворительности. Это социальное свидетельство рассматривалось ими как присущее самой природе христианства. Они не боялись духовной уязвимости богатой Церкви, благосостояние которой могло быть использовано враждебным государством для ее шантажа. Они верили в будущее «святой Руси», добрые цари которой будут поддерживать благосостояние Церкви, церковное руководство которой будет всегда свободно от искушений буржуазного комфорта, употребляя свое богатство только на добрые дела. «Нестяжатели» же считали, что богатство неизбежно развращает, особенно тот вид богатства, которым пользовались средневековые монастыри: крепостной труд на огромных владениях. Они видели миссию Церкви в первую очередь как пророческое свидетельство, как указание на грядущее Царство. Св. Нил Сорский (1433–1508), глава «нестяжателей», унаследовал идеалы, исихазма, мистического и созерцательного монашества ранней Церкви. Он не доверял, как его противники, будущему «святой Руси». Он предвидел секуляризацию и защищал полную независимость Церкви от государства. |
| Второй список, содержащий «Послание патриарха», Синод. 280, — это так называемый Хронографический список Новгородской четвертой (по терминологии А. А. Шахматова—Новгородской пятой) летописи. Водяные знаки, почерк, а также содержащийся в сборнике список русских князей, доведенный до внука Ивана III Дмитрия Ивановича (1498—1502), —все это позволяет датировать сборник самым началом XV-I в. Для определения характера сборника наибольшее значение имеет, несомненно, содержащаяся в нем Новгородская летопись. Не имея здесь возможности дать подробную характеристику этой летописи, отметим только, что перед нами летописный свод в своей основной части новгородского происхождения, относящийся к концу XV—haчaлy XVI в.; ряд известий этого свода свидетельствует о близости составителя к новгородскому архиепископу Геннадию Гонозову. Наличие в сборнике летописи, связанной с новгородской архиепископской кафедрой, помогает понять и весь состав сборника в целом. Крупнейший (наряду с Иосифом Волоцким) гонитель новгородско-московской ереси Геннадий, как и митрополит Симон, естественно должен был проявлять интерес к предшественникам современных ему еретиков — к стригольникам (черты стригольничества он обнаруживал и у еретиков конца XV в.). Отсюда проникновение материалов по стригольничеству (грамоты патриарха XIV в. и грамоты Фотия 1416 г.) в сборник Синод. 280. То обстоятельство, что памятники по истории стригольничества известны нам по спискам достаточно поздним и притом тенденциозно составленным, заставляет в ряде, случаев предполагать возможность искажений в текстах этих памятников. Сверяя русский текст «Послания патриарха» с его греческим подлинником, мы обнаруживаем (несмотря на уже отмеченный буквально-переводный характер послания) ряд отступлений от оригинала. Прежде всего, автором «Послания» ни в одном из русских списков не называется патриарх Нил (в списке Синод. 280 автор «Послания» именуется патриархом Филофеем, в списке Синод. 562 имени автора вообще нет). Еще более существенно следующее обстоятельство: в греческом оригинале «Послание» адресовано в Новгород и его владения; в обоих русских текстах — в «Пьсков и его пределы». |
| Нил Сорский не создает школ, да и не ставит такой задачи. Он говорит: нет, ты должен у себя в келье очистить храмину собственной души и заниматься богомыслием и молитвой. Разумеется, это необходимо, это и называется «умным деланием», «монашеским деланием». Но роль монашества в Церкви одним только не исчерпывается. «Умное делание» и забота о людях, социальное служение — два полюса единой системы. Они друг друга не отменяют, но дополняют. — А каковы были личные отношения между Нилом Сорским и Иосифом Волоцким? — Да, прекраснейшие были отношения! Иосиф Волоцкий посылал к Нилу Сорскому своих учеников. А руке Нила Сорского — и это потрясающий факт! — принадлежит древнейший список «Просветителя» Иосифа Волоцкого — книги, которую до сих пор кое-кто обличает как мракобесную. Кстати, делают это те же самые люди, которые противопоставляют «жестокому» Иосифу Волоцкому «либерального» Нила Сорского. Между прочим, некоторые исследователи готовы даже приписать не Иосифу, а Нилу авторство краткой, первоначальной редакции «Просветителя», раз, мол, его рукой написан древнейший список. Ясно одно — вопреки расхожим представлениям, оба преподобных были настолько близки друг другу в своем учении и иноческом делании, что Нил Сорский воспринимал Иосифова «Просветителя» как собственную книгу, переписывал, давал читать другим. Подоплека событий: взять и поделить — Но когда же и откуда возник миф о добрых нестяжателях и злых иосифлянах? — Причина его возникновения проста — стремление тогдашней (тем более — позднейшей) государственной власти и правящей элиты наложить лапу на церковное имущество. И это вполне закономерно. Основа феодального государства — дворяне. То есть те, кто верой и правдой служат при дворе Великого князя. Но ведь их надо содержать. А как? Да сделать помещиками — поместить на землю, выделить им села, дать крепостных крестьян. «Бесхозных» земель к началу XVI века почти не осталось. И тут взор государства обратился к землям церковным. Оказалось, что их у Церкви немало. Взять бы все это — и поделить. |
|
|
