| Огорченный до глубины души, доблестный князь-герой просил короля уволить его от нового высокого звания, которого вовсе не искал и не желает, и заявлял, что довольствуется одною справедливостью, оказанною его заслугам королем, и готов по-прежнему служить отечеству без всяких наград. Но король не согласился на просьбу и настоял на своем. Зато, с другой стороны, ввиду неумолкавшей оппозиции будто бы издал на сейме (25 марта) грамоту , в которой объяснял, что пожаловал князю Острожскому сенаторское звание только ради его необыкновенных заслуг, не в пример другим, и обязывался, что впредь ни он сам, ни его преемники не нарушат Городельского акта и никто из лиц, не состоящих в послушании Римской Церкви, не удостоится сенаторского звания . Всему этому рассказу можно верить разве только наполовину, потому что князь К. И. Острожский, как гетман и пан виленский, много лет уже был членом королевской рады, или сенатором, о чем свидетельствуют несомненные документы . Следовательно, латинские паны могли теперь протестовать разве только против избрания его на место трокского воеводы. Но и в этом отношении поступок их представляется странным. Закон Городельский действительно доселе не был отменен, однако ж, он давно уже не действовал и был почти забыт. Многие православные при королях Казимире, Александре и самом Сигизмунде занимали высшие государственные должности и были даже воеводами, например Иван Ходкевич (около 1458 г.) — воевода витебский, тот же Иван Ходкевич (около 1480 г.), князь Димитрий Путятич (около 1500 г.), князь Иван Львович Глинский (около 1506 г.), князь Юрий Александрович Гольшанский (1508), князь Юрий Ходкевич (1510), Андрей Немирович (около 1517 г.) — воеводы киевские, князь Александр Юрьевич (около 1495 г.) — воевода виленский . Почему же именно теперь вспомнили латинские паны о Городельском постановлении и потребовали его исполнения? Они видели, что в последние годы схизма, т. е. православие, более и более усиливалась в Литовском княжестве, не встречая себе никаких притеснений и противодействия; видели, каким могущественным покровителем для нее был князь Острожский, и не могли не понять, что, сделавшись одним из первых воевод, он станет еще могущественнее, и чувство религиозного фанатизма, столь обычное в последователях папства, уснувшее было на время, пробудилось с новою силою и выразилось такою открытою неприязнию к православным. |
| Один из основных законов, неуклонно действующих не только в роде человеческом, но и во всем мире животных, есть любовь к детям и к подобным себе. В людях это естественное чувство любви проявляется не только в обеспечении детей всем необходимым для жизни внешней, но и для их усовершенствования в жизни внутренней, – умственной и нравственной. Если хотите вызвать это чувство из самой глубины человеческого сердца, спросите самых развращенных родителей: неужели вам не жаль, что вы ввергаете в нищету детей ваших? Вы услышите от них если не слово, то вздох сожаления. Спросите: неужели вы не боитесь привить пороки и страсти ваши детям своим? И вы услышите ответ: „о, нет, избави Бог ! Пусть лучше мы одни от них страдаем“. Это – глубина любви к потомству. Но посмотрите в тех же опытах жизни, как эта любовь к своему роду и племени развивается, так сказать, в широту и долготу. Мы почитаем своим соплеменника нашего, не только живущего в одной с нами стране, но и заброшенного в самые отдаленные края мира. Нам жаль легкомысленных переселенцев, оставляющих наше богатое отечество ради неизвестных благ в других странах, и бедствующих на чужбине. Нас оскорбляет обида, нанесенная русскому купцу в Китае; нас потрясают до глубины души рассказы о страданиях, какие выносили русские пленники в Хиве и Бухаре, и мы благословляем наших доблестных воинов, неимоверными лишениями, трудами и своею кровью освободивших на будущее время наших соотечественников от подобных бедствий и опасностей. Но мы в своем сочувствии к единоплеменникам идем еще дальше: нам жаль было Славян, страдавших под турецким игом, родных нам по крови, по языку и по вере; и сколько нам ни говорят враги их и наши с сожалением о жертвах, принесенных для них нашим отечеством и о мнимой неблагодарности их по отношению к нам, – мы спокойны, мы чувствуем, что мы удовлетворены, что долг любви нами исполнен, и мы веруем в блаженную участь наших братьев и детей, положивших души свои за други своя. Если хотите испытать свое сердце, как далеко простирается его любовь к соплеменникам в прошедшем, – вспомните страдания и борьбу за свободу и благо отечества наших предков. Вы не знаете своего родословного дерева, вы не знаете, кто из собственных предков ваших участвовал в тех или других событиях нашей истории, но вы выносите глубокое страдание из истории татарского ига, тяготевшего над общими предками нашими; вы внутренне торжествуете при описании подвигов Димитрия Донского, Минина, Пожарского. Как переноситесь мыслью в прошедшее, так перенеситесь и в будущее, а вы также будете страдать за потомков ваших, если предвидите для них какие-либо несчастья, и будете радоваться за них, если что-нибудь прочное приготовите для их благосостояния. |
| мощами. По окончании чина освящения, архидиакон лавры, о. Димитриан, провозгласил обычные многолетия, заключив их пением недавно введённого при торжественных богослужениях Московской академии припева: „Спаси Христе Боже братию и святую академию сию в мире сохрани и храм сей святый утверди во веки веков. Аминь“, на что студенческий хор, при осенении крестом, отвечает троекратным протяжным пением: „Спаси Христе Боже!“. На литургии Высокопреосвященный Владыка обратился к студентам академии с назидательным словом 2 , изобразив в нём желательное содержание и характер тех научных богословских занятий, которыми питомцы духовной школы должны приготовляться к своему будущему пастырскому служению. Владыка заключил свое слово указанием на высокое воспитательное значение Божьего храма и молитвенным пожеланием, чтобы торжество освящения храма академического, теперь обновлённого и освящённого, было для духовных юношей побуждением к обновлению и освящению их духа. После богослужения, по радушному приглашению церковного старосты Η. Н. Дружинина и почётного блюстителя Н.М. Федюкина, в квартире о. ректора для всех священнослужителей, членов академической корпорации и почётных гостей устроена была трапеза. Радостное для академии торжество побудило проф. Д. Ф. Голубинского и доц. H. А. Заозерского, среди обычных тостов, высказать несколько своих мыслей и благожеланий. Проф. Голубинский говорил: „Долгом считаем засвидетельствовать глубочайшую благодарность нашему досточтимому архипастырю Высокопре- освященнейшему Митрополиту Леонтию за его благодеяния Академии, особенно же за его доброе и дорогое для нас участие в деле, которое мы ныне празднуем, – в деле устроения и освящения академического храма. Да, мы радуемся о нашем храме. Но люди, достигшие немолодых лет, испытавшие в жизни немало скорбей, как-то живее чувствуют и яснее понимают сколь великое благо для души есть Храм Божий. В храме мы находим подкрепление в трудах, умирение души в тревогах и смущениях и утешение в скорбях. Но, решаюсь сделать одно сближение. |
| Монахи, позволяя себе по обыкновению во время крестного хода разного рода бесчиния, произвели на этот раз такое насилие, которого не могла снести и благодушная вообще мордва; выведенная совершенно из терпения, она оказала энергическое сопротивление посягательствам аскетов. Монахи, встретив такое сильное сопротивление со стороны мордвы, вынуждены были в избитом и истерзанном виде явиться обратно в обитель, не окончив хождения. Тотчас же, разумеется, посланы были жалобы на «беззаконную мордву» владыке; но, вместо того, чтобы беспристрастно рассмотреть это дело, преосвященный, подстрекаемый архимандритом Феодоритом, принял сторону «обиженных» подвижников. По обыкновению, перебраны были все монастырские сказания о нападках и притеснениях, учинённых якобы «зломерзкою мордвой», и в конце концов преосвященный, обращавший некогда иноверцев целыми десятками тысяч и не знавший до сих пор в этой деятельности никаких препятствий, тут же порешил совсем искоренить «зломерзкую мордовскую веру» в том убеждении, что чрез это-де прекратятся подобные столкновения между иноверцами и монастырскою братией. Кстати, незадолго пред этим был прислан на его имя из Св. Синода указ, коим повелевалось: все татарские мечети, построенные после запретительных указов среди новокрещёных иноверцев, сломать и впредь строить не допускать. Хотя этот указ касался, очевидно, татар, а не мордвы, потому что последняя не имела мечетей, но преосвященный истолковал его по-своему и ждал только случая, чтобы применить его на самом деле. Вскоре этот случай ему представился. 18 мая преосвященный Димитрий совершал литургию в Вознесенской церкви села Терюшева и отсюда после доброго угощения, устроенного в честь его управителем духовных дел, священником о. Кириллом, отправился вместе со своею многочисленной свитой далее для обозрения епархии. Но, неподалёку села Успенского Терюшевской волости, его внимание было привлечено множеством низеньких срубов, разбросанных там и сям среди высоких старых дерев девственного чернолесья. |
| Не точка зрения на предмет удивляла их, а незнание предмета. Отрицательные взгляды на философию и религию им были хорошо известны, но основательное изучение философии приучило их, глубоко благочестивых и строго православных христиан, (это видно по их рефератам) к терпимости к чужим взглядам и мнениям. В этой юной, благородной и серьезной атмосфере возрастал духом Ф. А-ч. В Академии при ее основании было учреждено два отделения: историческое и физико-математическое. Ф. А-ч избрал последнее. В Академию он принес с собой крепкую православную веру, академия дала ему основательные начальные знания, которые увеличивать и расширять далее он уже мог вполне самостоятельно. Профессором наиболее влиявшим на Ф. А-ча был, кажется, В.И. Кутневич. Кутневич преподавал сначала математические и затемм философския науки (логику, психологию и историю философии, метафизика тогда не читалась). О нем сохранилась память, как о даровитом и трудолюбивом профессоре. Он выписал сочинения Канта, Фихте, Шеллинга, Якоби, историю философии Теннемана и другие философские новинки того времени, и его даровитый ученик очень скоро мог ознакомиться с тогдашней немецкой философией. И Ф. А-ч не терял времени. Он переводил с немецкого языка (эти переводы и теперь сохранились у сына его Димитрия Федоровича) курсы по истории философии Теннемана, Бруккера, Эстетические рассуждения Ансильона. Вместе со своим другом П.С. Делицыным он перевел всю эстетику Бутервака. Не медлил Ф. А-ч и других знакомить с немецкой философией. Когда он поступил в Академию, он оставил в семинарии младшего по курсам своего друга Федора Москвина (впоследствии принявшего монашество под именем Арсения и скончавшегося весной 1876 года в сане митрополита Киевского). Обучаясь в Академии, на время вакаций Ф. А-ч ходил пешком в Кострому к родителям и на своих плечах приносил своему другу по семинарии немецкие философские книги, и семинарист Москвин под руководством студента Голубинскаго следил за движением западноевропейской мысли в то время, когда еще с ней неохотно знакомились и русские профессоры. |
| 7. Гефсиманский участок с храмом Св. Марии Магдалины в память в Бозе почившей Императрицы Марии Александровны, построенным Обществом домом в память в Бозе почившей Великой Княгини Александры Георгиевны и кладбищем русским, устроенным Обществом и Русской Духовной Миссией; фактически эта недвижимость находится в заведовании Русской Духовной Миссии и отношения совладельцев доселе не выяснены и не упорядочены никакими правилами. 8. Участок близ селения Айн-Кярим, называемого у нас «Горним», мерою в 6204 кв. м, не застроенный. 9. Участок в г. Бейт-Жала, мерою в 13 177 кв. м, находящийся во владении и под постройками женской учительской семинарии и образцового при ней двухклассного училища. 10. Назаретское подворье имени Великого Князя Сергия Александровича с участком усадебным мерою в 3134 кв. м. Все эти десять участков с находящимися на них постройками или древесными насаждениями на основании Султанских ираде от 25 сентября – 7 октября 1893 для последнего Назаретского и от 27 октября 1896 г. для остальных девяти и согласно распоряжению Великого Везиря были признаны собственностью Русской Державы и в удостоверение сего выданы соответствующие иль-мухабар’ы. II 11. Сергиевское подворье в Иерусалиме в квартале Баб-эль-Халиль, с усадьбою мерою в 4252 кв. м. 12. Вениаминовское подворье в Иерусалиме с усадьбою мерою в 1600 кв. м. 13. Вифлеемский участок мерою в 7955 кв. м, разделённый дорогой на две неравных части; с сторожкой и оградой из камня на известковом растворе. 14. Участок в селении Рамалла под названием ‘Айн-уль-Мезариб, мерою в 2.796 кв. м, не застроенный, огороженный стеной из камня на известковом растворе. 15. Участок в селении Иерихон (Ариха), мерою в 11 дунумов старой меры, с садом, с живой изгородью, отданный пока в заведованье Русской Духовной Миссии. 16. Хайфское подворье имени В. А. Сперанского , с садом и усадьбою мерою около 3300 кв. м. 17. Бейрутский участок в квартале Мар-Митри (Св. Димитрия), с домом, каменной оградой и усадьбой. 18. Участок в селении Кфейре, в Южной Сирии в Хасбейской казе. |
| Внук Масиниссы и племянник Микипсы Югурта решился даже на отчаянную, последнюю попытку оказать реакцию Риму и образовать великую северо-африканскую державу пунической культуры. Неудачное, вмешательство Юбы I в войну помпеянцев с Цезарем имело последствием обращение Нумидии в провинцию, но, с другой стороны, постоянные сношения с Римом содействовали проникновению эллинистическо-римской культуры. Карфаген принципиально относился к эллинизму отрицательно, в этом отношении он не шел по стопам своей метрополии; его постоянные политические и торговые столкновения с греками, вызвавшие и самое образование западно-финикийского государства, не могли благоприятствовать развитию симпатий к греческой культуре. Правительство даже принимало меры для парализования ее соблазнов, в виде, напр., запрещения заниматься греческим языком. Нам известно, напр., что великий Аннибал, живший уже в то время, когда греческая опасность миновала и даже была необходима дружба с греками для отпора Риму, научился греческому языку в зрелом возрасте, да и то плохо владел им. Известный философ Асдрубал, ученик Карнеада, переживший падение Карфагена и написавший из Афин утешительное послание своим плененным согражданам, повидимому был греком, а не пунийцем. Конечно, без произведений греческой промышленности и искусства Карфаген обойтись не мог уже потому, что торговал ими в своей колониальной сфере; не обладая сам художественными произведениями, он получал их главным образом из Сицилии, и римляне нашли в 146 г. много награбленных с этого острова произведений греческого искусства. Точно также и в пунических гробницах всех эпох находят не мало греческих изделий; греческая марка была рекомендацией. Но переходили ли вместе с вещами идеи, для нас весьма сомнительно. Можно указать, пожалуй, на два явления, которые позволительно приписать влиянию греческого мира, – обычай сожигать трупы (с IV в.) на ряду с обще-семитическим погребением, и даже взамен его, и прекращение (с III в.) массовых, а может быть и вообще всяких человеческих жертвоприношений; влияние греческого искусства замечается и на туземных произведениях, особенно на монетах, тип которых заимствован из Сицилии и самая потребность в которых родилась благодарявнешним сношениям. Сношения с Сицилией имели последствием, между прочим, введение в Карфагене культа Димитры и Коры. По Диодору (XIV, 63) оно было обязано желанию умилостивить богинь, храм которых был разграблен в предместье Сиракуз во время несчастной войны с Дионисием I. Но культ этот был поручен грекам и оставался чисто греческим, не влияя на туземную религию; в этом отношении он не может итти в сравнение с ролью египетских культов в финикийской религии. Несмотря на непосредственное соседство с греками и на многолюдную греческую колонию и многочисленные памятники греческого искусства в своих стенах, Карфаген оставался восточным городом, и по облику, и по нравам своих обитателей. |
| Николай Александрович, после Коломенского духовного училища, сначала обучался в Московской духовной семинарии, а потом в С.-Петербургской духовной академии. По окончании курса оной, в 1849 году, с причислением к первому разряду, был определен на должность бакалавра той же академии по классу физико-математических наук 4 ноября 1849 г., а 25 сент. 1850 г. перемещен на ту же должность в Московскую духовную академию и возведен в степень магистра Богословия. За особенно полезную службу, по истечении пяти лет оной, был награжден единовременною выдачею ему половины оклада бакалаврского жалованья из духовно-учебных капиталов, 10 января 1854 г. В том же году, 5 июля он произведен был в священника к Николаевской, при доме Московской духовной семинарии, церкви: а 29 декабря того же года, по увольнении, согласно прошению его, от духовно-училищной службы при Московской духовной академии, поручено ему было совершение Богослужения, Пречистенского сорока, в Знаменской, в Зубове, церкви. В следующем году 23 марта, он переведен был к Петро-павловской, что в Новой Басманной, церкви; 21 июня назначен был исправлять требы в женском отделении больницы чернорабочего класса, находившемся, по найму квартиры, в приходе означенной Петро-павловской церкви: 3 августа назначено было ему посещать Московский Работный Дом для духовных назиданий призреваемых в оном, – каковые должности исправлял он по 11 марта 1858 года. 26 февраля этого года он был определен на кафедру ординарного профессора Богословия, логики и психологии при Императорском Мо- —781— сковском Университете, а 11 марта был назначен настоятелем Татиановской, при Университете, церкви. За честное служение в священстве и полезное назидание призреваемых в Работном Доме, Всемилостивейше награжден, бархатною фиолетовою скуфьею, 25 апреля 1858 г. С 1860 по 1869 год, с разрешения Святейшего Синода, он издавал духовный журнал «Православное Обозрение». С учреждения в Университете самостоятельной кафедры философии, утвержден ординарным профессором собственно Богословия 10 дек. |
| 1-го марта, в среду, я решил отправиться к вел. князю Михаилу Александровичу, на Миллионную улицу, 12. Вышел я из дому около 12 часов, в сопровождении Д. Н. Старынкевича, который проводил меня до Миллионной, 12. Шли мы с Фонтанки на Миллионную по Невскому проспекту и через площадь Зимняго дворца. По всему Невскому проходили войска к Государственной Думе. На углу Миллионной улицы и Мешкова переулка, у дома 16, была большая толпа народу. Оказалось, что в этом доме только-что убили, во время обыска, проживавшаго там генерала Г. Э. Штакельберга, состоявшаго при вел. кн. Марии Павловне старшей. Это было за два дома до квартиры кн. Путятиной. Подойдя к подъезду дома 12, где находился вел. князь М. А., я встретил гувернантку кн. Путятиной, которая сказала, что только-что на ея глазах на набережной Невы был убит какой-то офицер. В квартиру кн. О. П. Путятиной я вошел около часу дня, к самому началу завтрака. В передней комнате меня встретил Н. Н. Джонсон, который сообщил мне об опасности, которой подвергался в это утро Вел. Князь, находясь в частной квартире, так как в соседних квартирах, – между прочим, обер-прокурора Св. Синода Раева и Столыпина, – производились обыски; в квартиру кн. О. П. Путятиной лица, производившия обыск в доме, к счастью, не зашли; сообщая об этом, Н. Н. Джонсон добавил, что в настоящую минуту М. А. находится в большей безопасности, так как, с одной стороны, вызван для охраны Вел. Князя караул из школы прапорщиков, а, с другой, что Вел. Князь подписал один акт, привезенный ему из Государственной Думы, в котором Вел. Князь признавал необходимость конституционнаго порядка в Российской империи; этот акт, как я впоследствии узнал, был составлен в Царском Селе 28-го февраля Евг. Ал. Бироновым, состоявшим в то время начальником канцелярии дворцоваго коменданта, и кн. М. С. Путятиным, и подписан вел. князьями Павлом Александровичем, Кириллом Владимировичем и, кажется, Димитрием Константиновичем. Как мне сообщил Е. А. Биронов, означенный акт предлагался к подписи имп. Александре Феодоровне, которая должна была расписаться от имени малолетняго наследника, но Государыня от подписи отказалась. Вел. князь М. А. подписал этот акт последним. Сделал он эту подпись, вероятно, второпях, так как в этот же. день снял эту подпись путем особаго письма на имя председателя Государственной Думы, к которому этот акт был обращен. |
| 3 в.) и узкой, впрочем книзу постепенно расширяющейся полосы материи, на которой в семи отделениях, одно под другим расположенных, шелком, шерстью и нитками искусно вышиты орудия страданий Христовых (instrumenta Dominicae passionis), а именно: латинский крест с известным титлом и терновым венцом в перекрестье, копие и трость по сторонам его, молот и клещи в подножии, столп поругания с двумя бичами, нешвенный хитон и Иудин кошель, умывальник Пилата и три (игральных?) кости воинов. Сверх того во втором, третьем и шестом отделениях находятся еще изображения: неизвестного лица, держащего что-то в приподнятых руках, Нерукотворенного Спаса и петуха и читаются слова: sitio – жажду и consummatum est – совершишася ( Ин.19:28:30 ). Обычай изображать страсти Христовы был очень распространен на западе особенно в средние века и оставил там по себе многочисленные следы в произведениях живописи, пластики и особенно металлического производства. Оттуда он перешел, надо полагать, и к нам в XVIII столетии и нашел себе место на антиминсах и многих предметах нашей церковной утвари – распятиях, дарохранительницах, дароносицах. Наше vexillum Christi, не представляя, стало быть, чего-либо нового со стороны изображений, на нем вышитых, может интересовать археолога со стороны своего материала, места нахождения и способа своего употребления. Из того, что к верхней ча- —304— сти его пришита петля, видно, что оно к чему-то привешивалось. В декабре прошлого года весьма ценный в материальном и научном отношении вклад был сделан в наш музей известным особенно на западе отличным знатоком гравюры и древнерусской иконописи, г. тайным советником сенатором Димитрием Александровичем Ровинским. Он прислал в дар академии тринадцать своих дорогих изданий 1073 . Кому приходилось пользоваться исследованиями почтенного автора, всегда опирающегося в своих суждениях и выводах на несомненных фактических данных, кто знаком с великолепными и верными до портретности его изданиями многочисленных произведений русской и иностранной гравюры всякого рода, тот легко поймет всю важность для музея подобного приобретения, сразу заполняющего почти целый обширный отдел его. |
|
|
