| Коваленко сидел, надувшись, и молчал. Беликов подождал немного и продолжал тихо, печальным голосом: – И еще я имею кое-что сказать вам. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь вас. Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества. – Почему же? – спросил Коваленко басом. – Да разве тут надо еще объяснять, Михаил Саввич, разве это не понятно? Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? Им остается только ходить на головах! И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. Я вчера ужаснулся! Когда я увидел вашу сестрицу, то у меня помутилось в глазах. Женщина или девушка на велосипеде – это ужасно! – Что же, собственно, вам угодно? – Мне угодно только одно – предостеречь вас, Михаил Саввич. Вы – человек молодой, у вас впереди будущее, надо вести себя очень, очень осторожно, вы же так манкируете, ох, как манкируете! Вы ходите в вышитой сорочке, постоянно на улице с какими-то книгами, а теперь вот еще велосипед. О том, что вы и ваша сестрица катаетесь на велосипеде, узнает директор, потом дойдет до попечителя… Что же хорошего? – Что я и сестра катаемся на велосипеде, никому нет до этого дела! – сказал Коваленко и побагровел. – А кто будет вмешиваться в мои домашние и семейные дела, того я пошлю к чертям собачьим. Беликов побледнел и встал. – Если вы говорите со мной таким тоном, то я не могу продолжать, – сказал он. – И прошу вас никогда так не выражаться в моем присутствии о начальниках. Вы должны с уважением относиться к властям. – А разве я говорил что дурное про властей? – спросил Коваленко, глядя на него со злобой. – Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я честный человек и с таким господином, как вы, не желаю разговаривать. Я не люблю фискалов. Беликов нервно засуетился и стал одеваться быстро, с выражением ужаса на лице. Ведь это первый раз в жизни он слышал такие грубости. – Можете говорить что вам угодно, – сказал он, выходя из передней на площадку лестницы. – Я должен только предупредить вас: быть может, нас слышал кто-нибудь, и, чтобы не перетолковали нашего разговора и чего-нибудь не вышло, я должен буду доложить господину директору содержание нашего разговора… в главных чертах. |
| Владимир, митрополит (Котляров Владимир Саввич) Дата рождения: 27 мая 1929 г. Дата смерти: 19 января 2022 г. Дата хиротонии: 30 декабря 1962 г. Дата пострига: 1962 г. День ангела: 17 октября Страна: Россия Биография: Родился 27 мая 1929 г. в г. Актюбинске, Казахстан, в семье диакона. По окончании в 1948 г. Джамбульского статистического техникума поступил в Московскую духовную семинарию , которую окончил в 1952 г. С августа 1952 г. исполнял послушание псаломщика в Никольском кафедральном соборе г. Алма-Аты. 22 мая 1953 г. рукоположен в сан диакона, 24 мая — в сан иерея. В 1953 г. поступил на заочный сектор, в сентябре 1954 г. переведен на стационар Ленинградской духовной академии , которую окончил в 1958 г. со степенью кандидата богословия. В 1959-62 гг. преподавал в ЛДС литургику, затем — в ЛДС и ЛДА Священное Писание Ветхого Завета. В феврале 1962 г. пострижен в монашество, назначен заместителем начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме . В 1962 г. возведен в сан архимандрита. В октябре 1962 г. в качестве наблюдателя от Московского Патриархата присутствовал на заседаниях II Ватиканского Собора в Риме. 29 ноября 1962 г. назначен представителем Московского Патриархата при Всемирном совете церквей в Женеве в сане епископа. 30 декабря 1962 г. хиротонисан во епископа Звенигородского, викария Московской епархии. 30 марта 1964 г. назначен на Воронежскую и Липецкую кафедру, 15 февраля 1965 г. — на Подольскую кафедру с должностью постоянного представителя Патриарха Московского при Патриархе Антиохийском в Дамаске. 19 ноября 1966 г. назначен епископом Кировским и Слободским, 7 октября 1967 г. — епископом Берлинским и Среднеевропейским, Патриаршим экзархом в Средней Европе. 20 октября 1967 г. возведен в сан архиепископа. С конца 1970 г. — управляющий Ростовской и Новочеркасской епархией, с 31 мая 1973 г. — Иркутской и Читинской, с 17 апреля 1975 г. — Владимирской и Суздальской, с 24 апреля 1980 г. — Краснодарской и Кубанской, с 12 мая 1987 г. — Псковской и Порховской. 25 февраля 1992 г. возведен в сан митрополита. |
| «Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение» — пожалуй до сих пор лучшая монография о Сковороде. В первой части Эрн рассказывает о жизни «украинского Сократа», во второй — о философии. «Жизнь и учение Сковороды», как впрочем и другие книги Эрна, не лишена ангажированности, даже претенциозности. Это, однако, не лишает её качеств вдохновенного и всеобъемлющего труда о самобытном мыслителе. ВЛАДИМИР ЭРН ГРИГОРИЙ САВВИЧ СКОВОРОДА ЖИЗНЬ И УЧЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ. ОСНОВНОЙ ХАРАКТЕР РУССКОЙ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ И МЕТОД ЕЕ ИЗУЧЕНИЯ Тому, кто захотел бы написать историю русской философской мысли, пришлось бы разрешить немало проблем. Проблемы эти двоякого рода: общественно — психологические и философско — методологические. Тип скитальца, чуждого родной стране, до сих пор жив в нашей крови. В огромной массе русской интеллигенции, поставляющей рядовых работников журналистики, науки и культуры вообще (а рядовое всегда количественно преобладает), живет постоянная, неискоренимая подозрительность ко всему своему. Двухвековое преклонение перед Западом создало особую, глубоко залегшую складку в нашей общественной психологии. Мы заранее, так сказать априорно, до всякого фактического исследования, склонны отдавать предпочтение всему, что не наше, преклоняться перед чужим, восхищаться и увлекаться всем пришедшим издалека. У нас не хватает внимания к оригинальным и обильным всходам нашей собственной культуры, и можно смело сказать, нет другой культурной нации в мире, которая бы так мало осознавала свои духовые богатства, так мало ценила предоставленные ей возможности, как Россия. Русская философская мысль имеет не только гениальных и талантливых представителей, она в корне, в основной тенденции своей оригинальна. В мировой философии русская мысль занимает особое место, свойственное ей как явлению sui generis (своеобразному), как созданию творческого духа. Но мы до сих пор не имеем ни одной книги по истории русской философии и очень мало исследований и статей посвященных отдельным русским мыслителям. Для многих само словосочетение «русская философия» кажется странным, потому что они никогда не слышали, что в России более столетия существует философская мысль. Из всех русских мыслителей и больше всего повезло Соловьеву. О нем кое-что известно в широкой публике; о нем написано немало хороших статей; но и ему не посвящено ни одной монографии и, в которой его многогранный талант получил бы целостное освещение, не искаженное случайностью точки зрения. Нужно ли говорить, что такое положение ненормально? Нужно ли говорить, что пренебрежение к своему прошлому и настоящему, основанное на незнании и невежестве, есть одна из самых печальных черт нашей общественной психологии? |
| С Платоном находились архимандрит Евгений, ныне архиепископ,и племянник его Иван Платонов Шумилин. Мы приютились в монастырской слободке. Когда мы сидели грустные в избе, вдруг отворилась дверь, и двое послушников вошли к нам с блюдами кушанья. «Его святейшество», сказали они, обращаясь к батюшке «узнав о вашем сюда приезде, изволил прислать вам три блюда своего кушанья: пирог, похлебку и жареную рыбу». Такое участие и милость митрополита тронули до слез моего батюшку и матушку; не помню только, плакал ли я. После узнали, что митрополиту дали знать о приезде моего отца перед самым обедом; стол был накрыт, и кушанье поставлено. «Несите все к Михайле Матвеевичу». Батюшка, после обеда, ходил со мною благодарить его за такое родственное участие. Первое его слово было: «куда делся злодей?» Батюшка, думая, что это относится к Наполеону, отвечал: «в Москве».– «Нет, нет, я спрашиваю о твоем злодее-кучере». Надобно сказать, что наш крепостной кучер, обокравши нас, убежал; в то время уже разнеслась в простом народе пущенная Наполеоном молва, ко вреду России, что он даст крепостным волю. «А Бонапарту с ватагою своей», продолжал Платон с разстановкою, не сдобровать и в Сергиевой обители не бывать. Слышь, я ведь не велел убирать там мощей и драгоценностей. Бонапарт возстанет на святыню, а святыня против него. Куда ему устоять!» Потом, как бы обращаясь на самого себя, сказал: «Каков же стал теперь Платон, хуже богаделенного старика». Мы слушали в монастыре вечерню. Платон стоял в простом теплом полукафтанье и в белой шапочке, похожей на клобук, у левого крилоса, опершись на палку. Не повторяю здесь других подробностей, какия, если кому угодно прочесть, найдут в изданном мною Жизнеописании митрополита Платона. Иван Саввич также ходил к митрополиту за благословением. Узнав его, преосвященный сказал: «Здравствуй, Иван Саввич, вот где и в какое время, Бог привел мне видеться с тобою! Я было тебя обещал отпеть, когда умрешь; а видно, тебе придется меня помянуть, а не мне тебя отпеват.» Оба старика 76 и 96-летний зарыдали. |
| Строгое воздержание и юношеское целомудрие сохранили и укрепили его телесные и душевные силы до ста лет. Лет сорока, он не знал вкуса ни в вине, ни в пиве и оставался отроком до женитьбы своей; с женой жил 30 лет и прижил с нею двух дочерей. Вдовство его было столь же целомудренно, как и юность и мужество. Он был мущина среднего роста, плотный, коренастый, статный, в полноте сил, неистраченных развратом, с выразительным лицем; словом, молодец, кровь с молоком; но не он заглядывался на красавиц, а оне на него; сердце его не было растленным и воображение испорченным, да и заповеди Господни он твердо помнил. Может статься, ныне этому не поверят, как мокно дожить до 40 лет здоровому мущине в целомудрии? Но прадедушка не завещевал мне лгать, да и сам почитал ложь великим грехом, потому что отец лжи – дьявол . После женитьбы, уже вступив за сорок лет, Иван Саввич в приятельском обществе позволял себе подгулять дни два, три; опорожнив стаканов пять и даже десять пуншу, несколько рюмок домашней наливки и не одну кружку пива, он никогда не бывал пьян и не пошатнется; но из строгого, молчаливого и сериозного становился говорливым, веселым и шутливым. У него винцо не связывало, не притупляло языка, но развязывало его. Он любил воспоминать про старину; она оживала в его речах, которые лились рекою; к ним приплетал он пословицы, прибаутки и притчи, которые и я у него заимствовал. «Ныне так уже не живать», повторял он, «как встарь живали; тогда без лекарств были здоровы, без балов веселы, без книг умны.» Современник Тредьяковского, Ивам Саввич, до самой глубокой старости, любил читать его стихотворения, певал его песни, которые ему казались очень замысловатыми и веселыми. В Анакреонтических его песнях, напечатанных в Спб., сколько помню, в 1740 годах 3 , одно примечание поэта означает следующее: «Песнь эту я имел незабвенное благополучие воспеть в императорском царском дворце, стоя на коленях пред камином, и от всещедрые десницы ея императорского величества удостоился получить всемилостивейшую оплеушину». |
| Пальмов Иван Саввич ; (30 января 1855 – 28 ноября 1920). Окончил Рязанскую ДС и С.-Петербургскую ДА (1880). 13 июня 1881 магистр богословия; 20 августа 1881 – 15 августа 1884 командирован за границу. С 15 августа 1885 – сверхштатный преподаватель истории славянских церквей; с 20 ноября 1887 – доцент; с 16 декабря 1887 – экстраординарный профессор; с 22 декабря 1904 – доктор церковной истории и ординарный профессор; с 20 августа 1906 – заслуженный ординарный, с 20 августа 1911 – сверхштатный заслуженный ординарный профессор С.-Петербургской ДА. С 7 декабря 1913 – член-корреспондент Академии наук, с 8 октября 1916 – академик. С 1888/89 учебного года по 3 мая 1902 безвозмездно заведовал хозяйством Академической церкви. Выпускник С.-Петербургской ДА А. Г. Ширяев вспоминал: «Яркою фигурою на академическом фоне был профессор Ив. Саввич Пальмов, читавший нам одногодичный курс истории славянских церквей. Этот курс читался только в одной нашей Академии и кафедра, если не ошибаюсь, создана была специально для Ивана Саввича. Это был убежденный славянофил правого уклона, мечтавший о всеславянской федерации с Россиею во главе. Свою веру он проповедовал с большим энтузиазмом, отдавал пропаганде и все свое время, и свой заработок, и всего себя вообще. Крайне умеренный в личной жизни, одинокий холостяк (в мое время ему было лет около 40), он вечно возился с „братьями славянами“ (мы полупрезрительно называли их „братишками“), приезжавшими в Петербург якобы для того, чтобы учиться. В большинстве своем это были бедняки и авантюристы, с сомнительным образованием, часто с темным прошлым, и очень слабым стремлением к знанию, идеалист И. С. принимал их всех с распростертыми объятиями, старался через посредство сановных синодских чиновников, особенно Вл. Карловича Саблера (тогда товарищ обер-прокурора Св. Синода, потом – обер-прокурор, после Победоносцева), устроить их на казенный счет или на стипендию (в явный ущерб русским) в Академию или Университет, ссужал их (разумеется, безвозвратно) из собственных скромных средств и т. д. Братушки перед ним, конечно, заискивали, льстили в глаза, притворяясь поборниками славянской идеи, но потом его обыкновенно надували самым возмутительным образом. Мы, находясь в более тесном общении с этими братушками, смотрели на них более трезвыми глазами и удивлялись доброте и наивности Ивана Саввича. Благодаря И. С., мы на первом же курсе довольно основательно познакомились со славянофильством и западничеством, – направлениями, о которых мы к стыду наших семинарских наставников, не имели никакого представления. В частности, я, благодаря И. С., при проработке семестрового сочинения на предложенную им тему ознакомился с соч. Хомякова (о которых раньше ничего не слыхал) и проштудировал объемистую книгу Данилевского „Россия и Европа“». (Ширяев А. Г. Мемуары..., сына дьячка Ярославской епархии, окончившего в 1896 г. Петербургскую Духовную Академию и получившего степень кандидата богословия. Рукопись в библиотеке СПб ДА. С. 125–126). |
| Беликов посидел молча минут десять и начал: – Я к вам пришел, чтоб облегчить душу. Мне очень, очень тяжело. Какой-то пасквилянт нарисовал в смешном виде меня и еще одну особу, нам обоим близкую. Считаю долгом уверить вас, что я тут ни при чем… Я не подавал никакого повода к такой насмешке, – напротив же, все время вел себя как вполне порядочный человек. Коваленко сидел, надувшись, и молчал. Беликов подождал немного и продолжал тихо, печальным голосом: – И еще я имею кое-что сказать вам. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь вас. Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества. – Почему же? – спросил Коваленко басом. – Да разве тут надо еще объяснять, Михаил Саввич, разве это не понятно? Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? Им остается только ходить на головах! И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. Я вчера ужаснулся! Когда я увидел вашу сестрицу, то у меня помутилось в глазах. Женщина или девушка на велосипеде – это ужасно! – Что же, собственно, вам угодно? – Мне угодно только одно – предостеречь вас, Михаил Саввич. Вы – человек молодой, у вас впереди будущее, надо вести себя очень, очень осторожно, вы же так манкируете, ох, как манкируете! Вы ходите в вышитой сорочке, постоянно на улице с какими-то книгами, а теперь вот еще велосипед. О том, что вы и ваша сестрица катаетесь на велосипеде, узнает директор, потом дойдет до попечителя… Что же хорошего? – Что я и сестра катаемся на велосипеде, никому нет до этого дела! – сказал Коваленко и побагровел. – А кто будет вмешиваться в мои домашние и семейные дела, того я пошлю к чертям собачьим. Беликов побледнел и встал. – Если вы говорите со мной таким тоном, то я не могу продолжать, – сказал он. – И прошу вас никогда так не выражаться в моем присутствии о начальниках. Вы должны с уважением относиться к властям. – А разве я говорил что дурное про властей? – спросил Коваленко, глядя на него со злобой. – Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я честный человек и с таким господином, как вы, не желаю разговаривать. Я не люблю фискалов. |
| «Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: «идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня». Тогда они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» Тогда скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» ( Мф. 25:41-45 ). Через сказанное на века раскрывается смысл происходящего в конкретном времени. Фарисейство так подлаживается под благочестие и праведность подлинные, что логически представляется неуязвимым. В рассказе «Бабы» (1891) некий добропорядочный мещанин Матвей Саввич сообщает историю своего грехопадения и последующего покаяния и мирного проживания в благочестии и чистоте с сознанием выполненного долга. Он соблазнил когда-то жену соседа-солдата, но по возвращении обманутого мужа вымолил прощение и наставил согрешившую жену как должно: «Поклонился я Васе в ноги и говорю: «Виноваты мы перед тобой, Василий Максимыч, прости Христа ради!» Потом встал и говорю Машеньке такие слова: «Вы, Марья Семёновна, говорю, должны теперь Василию Максимычу ноги мыть и юшку пить. И будьте вы ему покорная жена, а за меня молитесь Богу, чтоб Он, говорю, милосердный, простил мне моё согрешение». Как будто мне было внушение от ангела небесного, прочитал я ей наставление и говорил так чувствительно, что меня даже слеза прошибла» (С-7,346). Эта сентиментальная слезливость (чеховская деталь!) не подействовала, однако, на грешную женщину. Она не захотела возвращаться к мужу, моля Матвея не оставлять её. «Чистое наказание! Вешается на шею, плачет и молит: «Ради Бога не бросай, жить без тебя не могу». …Я на неё закричал, ногами затопал, выволок её в сени и дверь на крюк запер. Иди, кричу, к мужу! Не срами меня перед людьми, Бога побойся! И каждый день такая история» (С-7,346). Не видя для себя исхода, женщина отравила мужа, затем была судима и отправлена на каторгу, но по дороге умерла. Её сына-сироту, Кузьку, Матвей Саввич, спасая от тяжкой доли, взял на воспитание, сознавая в том исполнение своего долга во искупление греха. |
| Григорий Саввич Сковорода смело подошел к труднейшим библейским вопросам. Надо сказать, что он начал читать Библию поздно. Сам он пишет, что обратился к ней только в тридцать лет. В нем было что–то мистическое, но в то же время он был сын рационального XVII века. Это был ярчайший украинский самородок и одновременно гражданин вселенной. Если такого автора перевести на какой–то международный язык, он всюду был бы чтим и понимаем, потому что проблемы, которые он ставил, социальные, нравственные, философские, литературные, — волновали все европейское человечество. У Сковороды есть несколько книжек, которые специально посвящены Библии. Я хочу остановиться на их главном содержании. Первая книга, более общая, называется «Начальная дверь к христианскому добронравию», то есть нравственности. Здесь мы находим понятие о вере в очень широком смысле слова. Григорий Саввич вовсе не считал, что язычник — это просто дикарь заблуждающийся, он очень тонко понимал, что вера — это отзвук в человеческом сердце истинного Бога. Отзвук не всегда точный, но все–таки отзвук. Вот как он говорит: «Как теперь мало кто разумеет Бога, так не удивительно, что и у древних часто публичною ошибкою почитали вещество за бога и затем все свое богопочитание отдали на посмеяние». Он имеет в виду идолов (вещество). Текст немножко трудный, это своеобразный язык Сковороды, это и не церковнославянский, и не украинский, это особый язык. «Однако же в то все века и народы всегда согласно верили, что есть тайная некая по всему разлившаяся и всем владеющая сила. По сей причине для чести и памяти его по всему шару земному общенародно были всегда посвящаемы дома, да и теперь везде все то же». И дальше немножко ироническое сравнение: «И хотя, например, подданный может ошибкою почесть камердинера вместо господина, однако ж в том никогда не спорят, что есть над ним владелец, которого он, может статься, в лицо не видывал. Подданный его есть всякий народ, и равно каждый признает пред ним рабство свое. Такова вера есть общая и простая». Поясню: человек может по ошибке воздать должное низшему, но на самом деле он воздает должное самому высокому чину, и если язычник почитает стихии, то в конечном счете здесь стремление человека к высочайшему началу, к высшему Творцу и Богу. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание МОРОЗОВЫ Предприниматели (гл. обр. в сфере текстильной промышленности), благотворители, меценаты, коллекционеры; старообрядцы, подавляющее большинство М. были поповцами: беглопоповцами , затем приверженцами Белокриницкой иерархии . (В роду существовало предание о происхождении М. от владельческих крестьян Ф. П. Морозовой . Одна из вотчин, некогда принадлежавших боярыне,- с. Иславское Звенигородского у. (ныне Одинцовского р-на Московской обл.) - была приобретена И. В. Морозовым, другая - в с. Успенском того же уезда - была куплена С. Т. Морозовым.) Василий Федорович Василий Федорович (1754-1823/25), основатель династии, род. в дер. Зуево (ныне в черте г. Орехово-Зуево Московской обл.), был крепостным. В 1811 г. по ревизской сказке в Зуеве числились М.: Василий Федорович 57 лет, его сын Савва 37 (?) лет и внуки Елисей 12 лет, Захар 11 лет, Абрам 6 лет и Иван 1 года ( Филаткина. 2011. С. 13). Савва Васильевич Савва Васильевич (1770-1860), крепостной крестьянин дер. Зуево, занимался разными промыслами, главным его делом стало кустарное ткачество, был искусным мастером по выработке тонкого ажурного товара. Работал ткачом на шелковой фабрике Ф. Кононова в Зуеве. Затем стал заниматься продажей своих изделий и продукции др. кустарей в Москве (в 1812 большинство фабрик в Москве было разрушено). В 1797 г. открыл собственное дело с капиталом 5 р. Абрам Абрамович, Тимофей Саввич, Иван Захарович, Викула Елисеевич Морозовы. Фотография. 70-е гг. XIX в. Абрам Абрамович, Тимофей Саввич, Иван Захарович, Викула Елисеевич Морозовы. Фотография. 70-е гг. XIX в. В 1821 г. М. выкупились на волю за 17 тыс. р. Выйдя из крепостного состояния, С. В. Морозов перешел на хлопчатобумажное производство как менее трудоемкое. Производство текстиля было ведущей промышленной отраслью в России, в нем было занято более 15% всех фабрично-заводских рабочих. Среди текстильных производств выделялось хлопчатобумажное, где доминировали М. Трудами С. В. Морозова было создано неск. текстильных мануфактур: в мест. Никольском Покровского у. Владимирской губ. (ныне в черте Орехово-Зуева), в Зуеве, в Твери; с 1825 г. до нач. 60-х гг. XIX в. действовала фабрика в Москве с 20 станками (150 рабочих). В сер. XIX в. Савва Васильевич имел 7 фабрик, на к-рых работали 2572 рабочих. Большое значение имело знакомство С. В. Морозова с Л. Кнопом (выполнил 1-й заказ для М. в 1839), снабжавшим русских предпринимателей иностранным оборудованием, доступными кредитами и пряжей. При содействии Кнопа были оборудованы механическими станками 122 фабрики, принадлежавшие рус. владельцам - М., Малютиным, Коншиным, Хлудовым , что способствовало началу промышленного переворота в России. М. связывали свои фабрики железнодорожными путями. Продукция фабрик М. неоднократно отмечалась наградами на российских и международных выставках. |
|
|
