| Осмотрев дела Вытегорского отделения, Николай Кириллович отправился через Петрозаводск в Пудож. Как и везде, он остановился на почтовой станции и сразу же направился к председателю уездного отделения Братства. Им был протоиерей Владимир Разумов, с детьми которого Н. Чуков был знаком еще по семинарии. Духовенство уезда звало его «кунктатором», что по латыни означает «медлитель». Действительно, этот почтенный и весьма добрый человек был скуп на слова и очень медлителен в делах. Работа отделения оказалась далеко не на высоте. Заседания проводились редко, светские члены их почти не посещали, наблюдатели тоже. Журналы заседаний писались очень кратко, потому что председатель часто затруднялся, что туда нужно вносить. Делопроизводителя не было, его обязанности исполнял сам о. В. Разумов. Книги для записи входящих бумаг не велось, потому было трудно проверить скорость исполнения просьб заведующих и учащих. Книжного склада тоже не было. В школах не хватало литературы для внеклассного чтения и методических пособий доя учителей. Никто из членов отделения школ не посещал, кроме окружных наблюдателей. В обширном уезде было всего три церковно-приходских школы и четырнадцать школ грамоты, да и тем угрожала опасность закрытия. Одну школу, Враниковскую, сами крестьяне просили заменить земской, потому что в течение пяти лет из нее не было сделано ни одного выпуска из-за небрежного отношения к делу преподавателя – диакона Фомина, а на девять школ грамоты «покушался» инспектор народных училищ А. К. Гончаревский, желавший их по той же причине обратить в земские. Три дня беседовал Н. Чуков с председателем, осматривая дела отделения; устроил заседание совета, указал на недостатки, обсудил пути исправления. 14 августа рано утром он выехал из Пудожа в Каргополь и к ночи был уже там на станции. Если Пудож был неприметным городком с единственной приходской церковью, то Каргополь уже издалека производил впечатление небольшого, но старинного русского города. В нем было двадцать два храма, два монастыря, Духовное училище, каменные дома. Расположился он на реке Онеге, близ озера Лаче, известного по «Молению Даниила Заточника». Уезд насчитывал пятьдесят два прихода со значительным числом духовенства. Председателем уездного отделения братства состоял смотритель Духовного училища А. П. Надежин, человек светский, которого Н. Чуков знал еще по службе в Петрозаводском Духовном училище, где тот был помощником смотрителя. Но его не оказалось в Каргополе, он числился в отпуске, а заменял его помощник смотрителя В. Н. Ильинский, очень похожий на Надежина и по внешности, и по характеру. |
| Таким образом, в общем составе четьей письменности, если выключить из нее библейские и богослужебные книги, наиболее обширный и вместе с тем основной отдел по крайней мере до конца XV века состоял из сочинений, приноровленных к богослужебно – учительному употреблению. Очевидно, что и домашнее (или келейное) чтение, которое настойчиво предлагалось всем как дело богоугодное и святое, должно было приводить к тем же воспитательным последствиям, что и слушание в церкви божественных писаний, так как в обоих случаях учительное содержание оставалось одним и тем же. Действительно, даже после того, как наши книгохранилища переполнились списками уставных чтений (что можно подметить в главнейших северных монастырях к концу XV века через 100 лет после перемены церковного Устава), книги соборные или сборники из них значительно превосходили своей численностью рукописи, не имевшие церковного назначения. Последние переписывались сравнительно неохотно (если конечно не имели делового значения), и поступали в библиотеки случайно, так как церкви и монастыри были заинтересованы в приобретении только необходимых им, или пригодных для назидания книг. Заслуживает внимания, что в настоящее время мы имеем один только список «слова о законе и благодати» в первоначальной редакции, и десятки копий его переделки, приноровленной к богослужебному чтению, что сохранились сотни списков праздничных слов Кирилла Туровского , читавшихся в дни Триодей, и не более 6–7 списков известного слова Даниила Заточника, что при множестве списков некоторых из проложных житий, мы не знаем ни одного старинного списка слова о полку Игореве. Целый ряд памятников исчез для нас безвозвратно потому, что при возрождении нашей письменности на севере, потребности богослужебного назидания и дисциплинарные поглотили собой интересы литературные. Печальные отзывы о древнерусской словесности в значительной доле обязаны незнакомству с историей русских библиотек. Почти до половины XVII века церковно-учительные задачи не покидали нашей библиотечной письменности, если не во всей ее совокупности, то в самом обширном ее отделе 7 . Доступные нашему изучению древнерусские библиотеки были не хранилищами памятников науки и литературы, но хранилищами богослужебного и церковно – учительного материала. 8 |
| Быть может, скажешь: «По глупости мне это наговорил». – Но не видел я неба войлочного, ни звезд из лыка, ни глупого, мудрость изрекающего. Быть может, скажешь: «Солгал ты, как пес». – Но хорошего пса князья и бояре любят. Быть может, скажешь: «Солгал, как вор». – Но если бы я умел украсть, то не молил бы тебя с такой скорбью. Ведь девица губит свою красоту распутством, а муж свое мужество – воровством. Господине мой! Ведь не море топит корабли, а ветры; Не огонь раскаляет железо, а нагнетающие воздух мехи; Так же и князь не сам впадает в грех , а советники вводят. С мудрым советником совещаясь, князь высокий престол займет, А с плохим советником совещаясь – меньшего лишен будет. Говорится ведь в народных присловьях: Не скот меж скота козы, Не зверь меж зверей еж, Не рыба меж рыб рак, Не птица меж птиц летучая мышь, Не муж среди мужей, над которым жена властвует, Не жена среди жен, которая от своего мужа блудит, Не работа среди работ – под началом женок повоз возить. Дивней дивного, если кто возьмет в жены уродину ради богатства. Видел я жену некрасивую, приникнувшую к зеркалу и мажущуюся румянами, и сказал ей: «Не смотрись в зеркало, ибо, увидевши безобразие лица своего, сильно опечалишься из-за этого». Быть может, скажешь мне: «Женись на богатой ради чести великой; У богатого тестя в доме пей и ешь». Но лучше мне бурого вола ввести в свой дом, чем злую жену взять. Вол ведь не говорит и зла не замышляет, А злая жена наказуема – бесится, а укрощаема – заносится; В богатстве тщеславной становится, а в бедности других осуждает. Что такое злая жена? Приют ненадежный, бесчинница бесовская. Что такое злая жена? В миру – мятеж, ослепление уму, источник всякой злобы; в церкви – таможня бесовская: греху – пособница, спасению – преграда. Если какой муж смотрит на красоту жены своей и на ее ласковые и льстивые слова, а дел ее не испытает, то дай Бог ему лихорадкой болеть, и да будет он проклят. Вот как, братья, распознайте злую жену: говорит она мужу своему: «Господине мой и свет очей моих! Я на тебя не в силах смотреть: когда ты говоришь со мной, тогда лишь гляну – и обмираю, и содрогаюсь всем телом, и падаю на землю». |
| Ведь щедрый князь – отец всем слугам своим; Многие оставляют отца и мать и к нему приходят. Ибо кто доброму господину служит – дослужится до свободы, А кто злому господину служит – дослужится до большей неволи. Ведь щедрый князь – как равнинная река с пологими берегами, Насыщающая не только людей, но и зверей, А скупой князь – как река в каменных берегах: Нельзя ни самому напиться, ни коня напоить. А боярин щедрый – как источник с пресной водой при дороге: Насыщает мимо идущих. А боярин скупой – как источник с соленой водой. Не имей двора близь царского двора И не держи села близь княжьего села. Ибо тиун господский – как огонь, на осине разложенный, А рядовичи его – как искры. Если от огня убережешься, То от искр не сможешь уберечься – И прожжешь одежду. Господине мой! Не лиши хлеба нищего мудреца И не вознеси до небес богатого глупца. Ибо нищий мудрец – как злато в грязном сосуде, А богатый – разодетый, но глупый – Как шелковая наволочка, соломой набитая. Господине мой! Не смотри на внешность мою, Но вглядись в сущность мою. Ибо одеждой я оскудел, но разумом богат; Юный возраст у меня, но зрелый ум во мне. Парил бы я мыслию, как орел по воздуху. Поставь сосуд глиняный под капéль с языка моего, Да накаплет тебе слова уст моих, – слаще меда они. Как Давид сказал: «Сладки слова твои, лучше меда они устам моим». Ибо Соломон сказал: «Слова добрые сладостью питают душу, Сердце же неразумного наполняет печаль». Мудрого мужа посылая – мало ему объясняй, А неразумного посылая – и сам не ленись вслед идти. Ибо очи мудрых устремлены к благим делам, А очи неразумных – к дому пирующих. Лучше слышать спор умных, чем наставление глупых. Наставь премудрого – станет еще мудрее. Не сей на бороздах жито, а мудрость – в сердце глупых. Глупых не сеют, не выращивают, и в житницу не собирают, – сами родятся. Как в дырявый сосуд лить, так и безумного учить. Псам и свиньям не нужно злато и серебро, а глупому – дорогие слова. Мертвеца не рассмешить, а глупого не научить. Когда пожрет синица орла, когда камень поплывет по воде, и когда будет свинья на белку лаять, – тогда глупый уму научится. |
| И когда Даниил, пробыв в Орде 25 дней, возвращается в Галич, «быстъ плачь обиде его, и болшая же бе радость о здравъи его». По-видимому, рассказ о пребывании Даниила в Орде написан очевидцем событий, лицом, сопровождавшим князя. Исследователи неоднократно отмечали близость многих поэтических средств Галицкой летописи «Слову о полку Игореве» (сравнения, связанные с животным миром, использование военной терминологии: «пить шеломом Дону», «изострится на поганых» и т. п.). Подобно «Слову» Галицкая летопись прославляет воинские подвиги. Волынская летопись посвящена описанию княжения Владимира Васильковича. Здесь обычный летописный хронологический принцип изложения материала. Стиль церковно-книжный, уснащенный обильно цитатами из «писания». В характеристиках князей подчеркиваются религиозно-нравственные качества. Поэтический героический стиль Галицкой летописи оказал большое влияние на повествовательный стиль северо-восточной Руси, в частности на стиль жизнеописания Александра Невского. Литература северо-восточной Руси. С середины XII в. на северо-востоке Руси крупным политическим и культурным центром становится Владимир. Деятельный «властодержец» Андрей Боголюбский превращает его в столицу Суздальской земли, противопоставляя боярскому Ростову. Он участвует в составлении летописи, создании культа иконы Владимирской Богоматери, идеологически обосновывая права Владимиро-Суздальской земли на политическую и религиозную самостоятельность. Пропаганде идей небесного покровительства владимирскому князю и его земли служили такие произведения, как «Слово о милости божией к Андрею Боголюбскому» и «Сказание о победе над болгарами 1164 года и празднике Спаса», а также «Сказание об обретении мощей Леонтия Ростовского». Важным этапом в развитии исторической повести явилась «Повесть об убиении Андрея Боголюбского», в которой фактографическая основа сочетается с публицистичностью. Во Владимиро-Суздальском княжестве появилось такое выдающееся произведение, как «Слово» Даниила Заточника. «Слово» Даниила Заточника. Это произведение дошло до нас в двух редакциях: XII в. – «Слово» Даниила Заточника и первой половины XIII в. – «Моление» Даниила Заточника. Оно построено на искусной контаминации послания-просьбы, поучения, обличительного слова и панегирика. По его поводу высказано много противоречивых суждений, касающихся соотношения редакций, времени их появления, социальной принадлежности автора. |
| ( < < back) Кирилл (ум. до 1182) — епископ Туровский, церковный деятель, автор поучений, торжественных слов и молитв. Родился в Турове в состоятельной семье. Постригся в монахи и некоторое время был затворником. Из большого числа произведений ему несомненно принадлежат «Притча о душе и теле», «Повесть о белоризце и о мнишестве», «Сказание о черноризцем чине», восемь слов на церковные праздники, тридцать молитв и два канона. Наибольшую известность приобрели торжественные слова Кирилла, написанные на двунадесятые праздники и на воскресные дни пасхального цикла. Мастерство литератора принесло ему прочную и долгую славу. Творчество Кирилла явилось одним из наивысших достижений литературы XII в. Изд.: ПЛДР. XII в. С. 290–323. ( < < back) Даниил Заточник (XII или XIII в.) — предполагаемый автор двух произведений, очень близких друг к другу по тексту, — «Моления» и «Слова». Не совсем ясно, кто такой Даниил Заточник: действительно существовавшая личность или некий собирательный образ. Выражение «Заточник» — очевидно, прозвище Даниила. Изд.: ПЛДР. XII в. С. 388–400. ( < < back) Нестор (1050–е ? — нач. XII в.) — монах Киево–Печерского монастыря, агиограф и летописец. Первое произведение — ««Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцю Бориса и Глеба» написано по канонам жития–мартирия. После «Чтения» создается «Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерьскаго», в котором повествуется о жизни и деяниях одного из основателей Киево–Печер ского монастыря. Это житие широкс распространилось в древнерусской книжности начиная с XV в. Как летописец известен по «Повести временных лет», атрибуция и авторстве которой до сих пор вызывают споры Изд.: ПЛДР. XI — нач. XII в. С. 304–391. ( < < back) < >< back) > Даниил (2–я пол. XI — нач. XII в.) — игумен одного из черниговских монастырей. Автобиографическое «Житие и хожение Даниила Руськыя земли игумена» — древнейший из известных памятников этого жанра; получило широкое распространение в древнерусской письменности; начиная с XV в. известно в более чем ста списках. Изд: ПЛДР. XII в. С. 24–115. |
| Истоки этого течения, в котором Церкви отводится роль социального реформатора, а не врачевателя душ, святитель Игнатий находит в ветхозаветной идеологии: «Собеседник» увлекся в статьях своих иудейским направлением: он хочет, чтоб учение Христово вмешивалось в гражданские дела, подавало свое мнение о гражданском рабстве и в гражданском смысле, а не в духовном, доставляло преимущество по плоти и делалось оружием земной цели По этой причине «Собеседник» обратился к необязательным для христианства и неприменимым к христианству иудейским постановлениям, справедливо надеясь в них найти опору своему плотскому мудрствованию и неправедно навязывая их христианскому обществу». Важнейшей во всех творениях Владыки является мысль о падшем состоянии человека, его искаженном грехом естестве и свойственном ему «плотском мудровании». Эта мысль остается главной и в Воззвании. Плотское мудрование – слова из послания апостола Павла к Римлянам (8:6), характеризующие поврежденный грехом, необлагодатствованный, мирской разум человека. Ему противопоставляется мудрование духовное – восприятие мира в свете Божественного Откровения, оно достигается только через очищение от страстей, через «нищету духовную», преображение личности Божественной благодатью. Святитель Игнатий, опираясь на Св. Писание, привлекая пруды многих святых Отцов, показывает, в чем именно состоит искажение «Собеседником» православного понимания свободы. Излагая учение Церкви о власти, о рабстве и рабовладении, святитель Игнатий решительно разделяет свободу внутреннюю, духовную и внешнюю – социально-правовую, между которыми «нет ничего общего». «Подчинение власти не подрывает благочестия»; «имеющий духовную свободу нисколько не нуждается в гражданской: он – в рабстве, в тюрьме, в оковах, в руках палача – свободен…» Более того, стремление освободиться от скорбей и неудобств, восстать против обстоятельств, в которые человек промыслительно поставлен Богом, – есть страшное преступление, отвержение Креста Господня. Приведя слова Спасителя о несении своего креста ( Мф. 10:38 ), Святитель замечает: «Слыша эти решительные слова Христовы, лучше плакать пред Ним о своей немощи, нежели витийствовать земным плотским мудрованием и витийством против Креста Христова и против того тесного пути, того единственного пути, который вводит во спасение». К числу таких «витий» Владыка относит и Даниила Заточника, чье знаменитое «Моление» (XIII в.), исполненное жалоб на нищету и едких характеристик бояр, сочувственно цитирует Щапов. Сочинение Даниила вызывает у святителя Игнатия совершенно иную реакцию: «Все земные бедствия ничего не значат пред душевным бедствием: пред отчуждением ума и сердца от Богом преданного нам смирения. На голос Даниила Заточника Церковь может отозваться только голосом болезненного плача о этой заблудшей и омрачившейся душе, которую да покроет милость Божия». |
| Эта мысль остается главной и в Воззвании. Плотское мудрование — слова из послания апостола Павла к Римлянам (8. 6), характеризующие поврежденный грехом, необлагодатствованный, мирской разум человека. Ему противопоставляется мудрование духовное — восприятие мира в свете Божественного Откровения, оно достигается только через очищение от страстей, через «нищету духовную», преображение личности Божественной благодатью. Святитель Игнатий, опираясь на Св. Писание, привлекая пруды многих святых Отцов, показывает, в чем именно состоит искажение «Собеседником» православного понимания свободы. Излагая учение Церкви о власти, о рабстве и рабовладении, святитель Игнатий решительно разделяет свободу внутреннюю, духовную и внешнюю — социально-правовую, между которыми «нет ничего общего». «Подчинение власти не подрывает благочестия»; «имеющий духовную свободу нисколько не нуждается в гражданской: он — в рабстве, в тюрьме, в оковах, в руках палача — свободен…» Более того, стремление освободиться от скорбей и неудобств, восстать против обстоятельств, в которые человек промыслительно поставлен Богом, — есть страшное преступление, отвержение Креста Господня. Приведя слова Спасителя о несении своего креста (Мф. 10. 38), Святитель замечает: «Слыша эти решительные слова Христовы, лучше плакать пред Ним о своей немощи, нежели витийствовать земным плотским мудрованием и витийством против Креста Христова и против того тесного пути, того единственного пути, который вводит во спасение». К числу таких «витий» Владыка относит и Даниила Заточника, чье знаменитое «Моление» (XIII в.), исполненное жалоб на нищету и едких характеристик бояр, сочувственно цитирует Щапов. Сочинение Даниила вызывает у святителя Игнатия совершенно иную реакцию: «Все земные бедствия ничего не значат пред душевным бедствием: пред отчуждением ума и сердца от Богом преданного нам смирения. На голос Даниила Заточника Церковь может отозваться только голосом болезненного плача о этой заблудшей и омрачившейся душе, которую да покроет милость Божия». |
| Если бы автором-редактором не только «Слова», а и «Послания» Даниила оказался церковник из княжого окружения, взявший на себя пропаганду монархического принципа и идеи княжеского всемогущества среди мелкого вассалитета и имевший в виду, несомненно, частые в быту случаи мелких и крупных обид, причиняемых в этой среде самим князем, то церковь предстала бы перед нами здесь в глубоко свойственной ей роли примирителя и укротителя повседневной игры человеческих страстей, в интересах всего феодального общества в целом. Такова была бы литературная функция афоризмов, собранных в «Послании» Даниила Заточника. А в повседневной жизни с Заточниками не обходилось, конечно, без «духовного отца», действовавшего на своих «покаяльных детей» путем непосредственных увещаний. Духовные же отцы, безусловно, исходили при этом из письменных руководств, стараясь ближе придерживаться к их тексту. Возьмем одно такое «Поучение исповедающимся», чтобы посмотреть, не окажется ли там чего-нибудь и на долю нашего Заточника. Это «Поучение» относится не позднее как к XIII веку и обращено к тому исповедующемуся, конечно, из господствующего класса, который уже мелькнул перед нами с записью своих малейших прегрешений в руках 340 . Здесь рассказано о том, что необходимо человеку, чтобы явиться к исповеди, покаявшись наедине, в надлежащем виде. В результате получился набросок идеального сына церкви – в достаточно, впрочем, эмпирическом и бытовом оформлении. Кто усвоил советы Мономаха, тот с истинным удовлетворением будет вычитывать из этого краткого руководства точные указания, каких ему недостало в княжеском поучении, и узнавать знакомые черты, которые ему кажутся уже своими. Церковное «Поучение» приводит в порядок то, что обрывками доходило до него и из церковного общения. Но и Даниил со своими читателями мог почерпнуть отсюда бальзам на свои раны и найти примирительное объяснение гримас жизни, откинув увеличительное стекло, сквозь которое эти гримасы выступали на первый план. «Поучение» не скрывало от поучаемого, из какой общественной почвы он берет соки, и напоминало о разновидностях живых людей, про которых обиженный жизнью и чувствительный читатель мог сказать, как бывало и в жизни: слава Богу, что это не я. |
| Каждое сословие в это время предстает в литературе как бы в своем геральдическом знаке, изображающем его в момент исполнения им его высшего сословного долга: князь выезжает на битву впереди войска и первым ломает в битве копье (т. е. начинает битву); подручные князя ездят у стремени своего главы; отроки предстоят перед князем; бояре заседают в совете («бояре думающие»); крестьяне пашут и т. д. Характерен тот образ работающего монаха, который дает Киево-Печерский патерик: «Многажды же великому Никону седящу и строащу книгы, и блаженому (Феодосию. – Д. Л.) въскрай его седящю и прядущу вервие еже на потребу таковому делу. Таково бе того (Феодосия. – Д. Л.) смирение и простота». Сравните в патерике другую идиллическую сцену с тем же Феодосией: Ларион «беяше бо книгам хитр писати, и съй по вся дъни и нощи писаше книгы в келии блаженнаго отца нашего Феодосиа, оному же (т. е. Феодосию. – Д. Л.) псалтыр поющу усты тихо и рукама прядуща вълну или ино кое дело...» «Делание» книг (их писание, переплетание и проч.) – это одно из важнейших монашеских занятий. Но есть и другие. Патерик замечателен тем, что живописует и эти занятия монахов помимо молитвы и бдения – в садоводстве, в приготовлении пищи, а иногда и в руководстве строительными работами. В последнем случае описываются в патерике и конфликты, возникающие между работниками, нанятыми со стороны, и монастырем. Не всегда идеально ведут себя и сами монахи. В них сказываются и дурные черты характера, и разные слабости. Однако конфликты в конце концов прекращаются, и монашеская идиллия восстанавливается. Патерик, с одной стороны, показывает нам становление на Руси нового литературного жанра, с другой же стороны, параллельно этому – становление на Руси феодального быта и феодальных идеалов поведения. Восхваляя или осуждая, авторы патерика и в том, и в другом случае пропагандировали идеальные с их точки зрения отношения внутри монастыря и с окружающим его обществом – князем, в первую очередь. Становление литературных жанров, как и становление опять-таки быта, в целом рисует нам и другое знаменитое произведение того времени, в первой своей редакции обычно называемое «Словом Даниила Заточника», во второй – «Молением Даниила Заточника». |
|
|
