| Коваленко сидел, надувшись, и молчал. Беликов подождал немного и продолжал тихо, печальным голосом: – И еще я имею кое-что сказать вам. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь вас. Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества. – Почему же? – спросил Коваленко басом. – Да разве тут надо еще объяснять, Михаил Саввич, разве это не понятно? Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? Им остается только ходить на головах! И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. Я вчера ужаснулся! Когда я увидел вашу сестрицу, то у меня помутилось в глазах. Женщина или девушка на велосипеде – это ужасно! – Что же, собственно, вам угодно? – Мне угодно только одно – предостеречь вас, Михаил Саввич. Вы – человек молодой, у вас впереди будущее, надо вести себя очень, очень осторожно, вы же так манкируете, ох, как манкируете! Вы ходите в вышитой сорочке, постоянно на улице с какими-то книгами, а теперь вот еще велосипед. О том, что вы и ваша сестрица катаетесь на велосипеде, узнает директор, потом дойдет до попечителя… Что же хорошего? – Что я и сестра катаемся на велосипеде, никому нет до этого дела! – сказал Коваленко и побагровел. – А кто будет вмешиваться в мои домашние и семейные дела, того я пошлю к чертям собачьим. Беликов побледнел и встал. – Если вы говорите со мной таким тоном, то я не могу продолжать, – сказал он. – И прошу вас никогда так не выражаться в моем присутствии о начальниках. Вы должны с уважением относиться к властям. – А разве я говорил что дурное про властей? – спросил Коваленко, глядя на него со злобой. – Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я честный человек и с таким господином, как вы, не желаю разговаривать. Я не люблю фискалов. Беликов нервно засуетился и стал одеваться быстро, с выражением ужаса на лице. Ведь это первый раз в жизни он слышал такие грубости. – Можете говорить что вам угодно, – сказал он, выходя из передней на площадку лестницы. – Я должен только предупредить вас: быть может, нас слышал кто-нибудь, и, чтобы не перетолковали нашего разговора и чего-нибудь не вышло, я должен буду доложить господину директору содержание нашего разговора… в главных чертах. |
| Закрыть Русский язык - это больше чем речь 26.03.2007 469 Время на чтение 4 минуты Возле памятника основоположнику русского литературного языка, в самом центре столицы, собралось всего человек 20. В силах ли такое количество " очистить русский язык от мусора " , как гласил плакат? Вряд ли, но начинание хорошее. О целях данного мероприятия рассказывает один из организаторов акции Сергей Беликов: " Народ России, русский и иные коренные народы России, должен обратить внимание, какая мерзкая и опасная литература совершенно свободно продается на наших прилавках. Она очень вредно воздействует на неокрепшие умы и сознание юных москви чей, россиян. Мы хотим привлечь к этому внимание " . Некоторые удивленные прохожие останавливались поглазеть на митингующих, послушать произносимые в мегафон речи, большинство же поскорее проходило мимо. Но участников акции это не расстраивало. " Будут и еще акции, - говорит Сергей Беликов, - и в конечном итоге люди все-таки обратят внимание на эту проблему " . Тем более что в субботнем митинге принял участие депутат Государственной думы Виктор Алкснис. Именно на то, что он внесет на рассмотрение своих коллег соответствующий законопроект, рассчитывают защитники русского языка. Каким видится им будущий законопроект? Сергей Беликов: " Книжки, признанные цензурным советом вредными для распространения среди молодежи, должны иметь соответствующие пометки с указанием определенного возрастного критерия. Я считаю, что в такой совет должны входить лица, обладающие филологическим образованием и ученой степенью, члены Думы и просто патриотически настроенные граждане, которые беспокоятся о подрастающем поколении " . Но ведь между цензорами могут возникнуть споры. Если в школьную программу сегодня вводятся литературные труды, после прочтения которых дети не могут спать, а в этом случае решение уж точно принимает некая комиссия, то и в случае с литературой одним покажется допустимым одно, другим - другое. Так, по поводу допустимости матерных слов и выражений как средства в искусстве среди деятелей культуры ходит уже много разговоров. В этом плане у собравшихся на митинг в защиту русского языка позиция четкая. Говорит участник акции, лидер межвузовской ассоциации молодых историков-филологов Вадим Венедиктов: |
| Беликов посидел молча минут десять и начал: – Я к вам пришел, чтоб облегчить душу. Мне очень, очень тяжело. Какой-то пасквилянт нарисовал в смешном виде меня и еще одну особу, нам обоим близкую. Считаю долгом уверить вас, что я тут ни при чем… Я не подавал никакого повода к такой насмешке, – напротив же, все время вел себя как вполне порядочный человек. Коваленко сидел, надувшись, и молчал. Беликов подождал немного и продолжал тихо, печальным голосом: – И еще я имею кое-что сказать вам. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь вас. Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества. – Почему же? – спросил Коваленко басом. – Да разве тут надо еще объяснять, Михаил Саввич, разве это не понятно? Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? Им остается только ходить на головах! И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. Я вчера ужаснулся! Когда я увидел вашу сестрицу, то у меня помутилось в глазах. Женщина или девушка на велосипеде – это ужасно! – Что же, собственно, вам угодно? – Мне угодно только одно – предостеречь вас, Михаил Саввич. Вы – человек молодой, у вас впереди будущее, надо вести себя очень, очень осторожно, вы же так манкируете, ох, как манкируете! Вы ходите в вышитой сорочке, постоянно на улице с какими-то книгами, а теперь вот еще велосипед. О том, что вы и ваша сестрица катаетесь на велосипеде, узнает директор, потом дойдет до попечителя… Что же хорошего? – Что я и сестра катаемся на велосипеде, никому нет до этого дела! – сказал Коваленко и побагровел. – А кто будет вмешиваться в мои домашние и семейные дела, того я пошлю к чертям собачьим. Беликов побледнел и встал. – Если вы говорите со мной таким тоном, то я не могу продолжать, – сказал он. – И прошу вас никогда так не выражаться в моем присутствии о начальниках. Вы должны с уважением относиться к властям. – А разве я говорил что дурное про властей? – спросил Коваленко, глядя на него со злобой. – Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я честный человек и с таким господином, как вы, не желаю разговаривать. Я не люблю фискалов. |
| Художник, должно быть, проработал не одну ночь, так как все учителя мужской и женской гимназий, учителя семинарии, чиновники – все получили по экземпляру. Получил и Беликов. Карикатура произвела на него самое тяжелое впечатление. Выходим мы вместе из дому, – это было как раз первое мая, воскресенье, и мы все, учителя и гимназисты, условились сойтись у гимназии и потом вместе идти пешком за город в рощу, – выходим мы, а он зеленый, мрачнее тучи. – Какие есть нехорошие, злые люди! – проговорил он, и губы у него задрожали. Мне даже жалко его стало. Идем, и вдруг, можете себе представить, катит на велосипеде Коваленко, а за ним Варенька, тоже на велосипеде, красная, заморенная, но веселая, радостная. – А мы, – кричит она, – вперед едем! Уже ж такая хорошая погода, такая хорошая, что просто ужас! И скрылись оба. Мой Беликов из зеленого стал белым и точно оцепенел. Остановился и смотрит на меня… – Позвольте, что же это такое? – спросил он. – Или, быть может, меня обманывает зрение? Разве преподавателям гимназии и женщинам прилично ездить на велосипеде? – Что же тут неприличного? – сказал я. – И пусть катаются себе на здоровье. – Да как же можно? – крикнул он, изумляясь моему спокойствию. – Что вы говорите?! И он был так поражен, что не захотел идти дальше и вернулся домой. На другой день он все время нервно потирал руки и вздрагивал, и было видно по лицу, что ему нехорошо. И с занятий ушел, что случилось с ним первый раз в жизни. И не обедал. А под вечер оделся потеплее, хотя на дворе стояла совсем летняя погода, и поплелся к Коваленкам. Вареньки не было дома, застал он только брата. – Садитесь, покорнейше прошу, – проговорил Коваленко холодно и нахмурил брови; лицо у него было заспанное, он только что отдыхал после обеда и был сильно не в духе. Беликов посидел молча минут десять и начал: – Я к вам пришел, чтоб облегчить душу. Мне очень, очень тяжело. Какой-то пасквилянт нарисовал в смешном виде меня и еще одну особу, нам обоим близкую. Считаю долгом уверить вас, что я тут ни при чем… Я не подавал никакого повода к такой насмешке, – напротив же, все время вел себя как вполне порядочный человек. |
| Разделы портала «Азбука веры» Статьи о православном воспитании детей Пожертвовать «Если с детьми не говорить о Боге, то всю оставшуюся жизнь придётся говорить с Богом о детях...» ( 28 голосов: 4.6 из 5) Молодой писатель Владислав БЕЛИКОВ мастерски говорит просто о сложном. Например, о том, как преодолеть свою эгоистичную единичность, через встречу с Богом и ближним восходя от одиночества к радостному и доброму единству. Только так, а не иначе один умножается одним и, вопреки таблице умножения и прочим законам тварного мира, в ответе получается не единица, а множество – и приходит полнота бытия. Ну, это выдумка, – скажете вы. Вовсе нет – скорее, добрая сказка, которая несет христианские смыслы. Об авторе Владислав Беликов родился в 1974 году в Брянске. Окончил физико-математическую школу при МГУ. Работает инженером-конструктором в проектном институте. Живет в Брянске, женат, воспитывает дочь. Стихи и прозу пишет с детства. В 2017 году в издательстве «Геликон Плюс» увидела свет его первая книга – сказка «Приключения Нолика и Единички в Стране Акадии», написанная для любимой дочки Вали. Иллюстрации к сказке принадлежат автору. Читая это произведение, невольно вспоминаешь экранизацию фильма «Поп» по роману Александра Сегеня и размышления его героя-священника про мужа и жену – ноль и единицу. Помните? Друг без друга ноль и единица почти ничто, но вместе «умножают друг друга» и составляют десяточку. Вот так и герои сказки: объединив усилия, они, эти малозначащие величины, могут ни много ни мало спасти свою Акадию. Сказку с христианским взглядом на Творца и творение лучше всего читать вместе со взрослыми. Действие «Приключений…» происходит в причудливом вымышленном мире, но вы, дорогие родители, не страшитесь: внешняя «виртуальность» сказочных миров – один из непреложных законов жанра. А абстрактное мышление – это ведь здорово! На самом деле, оно очень рано появляется у ребенка, который своим чутким внутренним зрением с младенчества улавливает тонкий и прекрасный духовный мир. |
| Закрыть Как нам простить и примириться с украинцами: Философский взгляд на события в зоне СВО Ушедший на СВО философ Антон Беликов: У ВСУ сильно повыбивало подготовленных 19.08.2023 813 Время на чтение 7 минут Источник: КП Антон Беликов уже несколько месяцев воюет рядовым добровольцем Три года назад, военкор " КП " лазал с художником и философом Антоном Беликовым по московским промзонам и рисовал православные граффити. И вот встретил его под Донецком, где Антон уже несколько месяцев воюет рядовым добровольцем. «90-Е ПОКАЖУТСЯ СКАЗКОЙ» Антона я забрал с задворок одного многострадального района на окраине Донецка. До позиций там рукой подать. Чем всегда поражали эти места – мученической отстраненностью местных жителей. Работает 120-миллиметровый (это крупный калибр) миномет, а девочка в панамке сидит на автобусной остановке, болтает ножками в сандаликах и ест мороженое. Рядом – магазин, он торгует и автобус придет, точно по расписанию, с водителем в бронежилете. Место для интервью я выбрал возле Донбасс-Арены, в парке с мемориалом героям Великой отечественной. Мне лично, он чем-то неуловимо напоминал Мамаев курган, коренному москвичу Антону Беликову – Поклонную гору. Место сакральное, тихое, когда не “прилетает” по району. Есть тень. Воду мы принесли с собой. Говорю Антону: - Мне редактор, узнав о встрече с тобой, высказал пожелание: «Вы там граффити в Донецке порисуйте!». Антон не удивлен: - Я привез с собой баллоны. И в богомерзком американском планшете рисую – сделал образ Георгия Победоносца в традиции русского абстракционизма. Вместе с Алексеем Гинтовтом и Димой Севером (современные художники. - Ред.) готовил мурал посвященный Даше Дугиной в Мелитополе. Я знал, что мой собеседник с 2015 года возил сюда гуманитарку. Делал благотворительные выставки проекта «После иконы» и на вырученные деньги закупал медикаменты для больниц и фельдшерских пунктов на новых территориях. Но, не все гуманитарщики идут воевать добровольцами. Почему? - Я дружил с Дашей Дугиной, общался Владленом Татарским, был знаком с Захаром Прилепиным и его погибшим в теракте охранником «Злым». А поворотной точкой для моего решения был удар беспилотником по Кремлю. |
| – Не мое это дело. Пускай она выходит хоть за гадюку, а я не люблю в чужие дела мешаться. Теперь слушайте, что дальше. Какой-то проказник нарисовал карикатуру: идет Беликов в калошах, в подсученных брюках, под зонтом, и с ним под руку Варенька; внизу подпись: «Влюбленный антропос». Выражение схвачено, понимаете ли, удивительно. Художник, должно быть, проработал не одну ночь, так как все учителя мужской и женской гимназий, учителя семинарии, чиновники – все получили по экземпляру. Получил и Беликов. Карикатура произвела на него самое тяжелое впечатление. Выходим мы вместе из дому, – это было как раз первое мая, воскресенье, и мы все, учителя и гимназисты, условились сойтись у гимназии и потом вместе идти пешком за город в рощу, – выходим мы, а он зеленый, мрачнее тучи. – Какие есть нехорошие, злые люди! – проговорил он, и губы у него задрожали. Мне даже жалко его стало. Идем, и вдруг, можете себе представить, катит на велосипеде Коваленко, а за ним Варенька, тоже на велосипеде, красная, заморенная, но веселая, радостная. – А мы, – кричит она, – вперед едем! Уже ж такая хорошая погода, такая хорошая, что просто ужас! И скрылись оба. Мой Беликов из зеленого стал белым и точно оцепенел. Остановился и смотрит на меня… – Позвольте, что же это такое? – спросил он. – Или, быть может, меня обманывает зрение? Разве преподавателям гимназии и женщинам прилично ездить на велосипеде? – Что же тут неприличного? – сказал я. – И пусть катаются себе на здоровье. – Да как же можно? – крикнул он, изумляясь моему спокойствию. – Что вы говорите?! И он был так поражен, что не захотел идти дальше и вернулся домой. На другой день он все время нервно потирал руки и вздрагивал, и было видно по лицу, что ему нехорошо. И с занятий ушел, что случилось с ним первый раз в жизни. И не обедал. А под вечер оделся потеплее, хотя на дворе стояла совсем летняя погода, и поплелся к Коваленкам. Вареньки не было дома, застал он только брата. – Садитесь, покорнейше прошу, – проговорил Коваленко холодно и нахмурил брови; лицо у него было заспанное, он только что отдыхал после обеда и был сильно не в духе. |
| Всякий, кому приходилось знакомиться со старинными барскими библиотеками, мог заметить их довольно однообразный состав. За классиками XVII века (Буало, Расин, Мольер и др.) и неизбежными томами Вольтера и Руссо, в них тянулся, говоря словами Пушкина, «энциклопедии скептический причет» (Дидро, Даламер, Гольбах и пр.) , а за ним шел целый ряд эротических писателей XVIII века (Парни, Грекур, Шолье и др.). В этом последнем отделе во многих библиотеках были произведения чересчур грязного характера . Такова же была, без сомнения, по своему содержанию и библиотека Сергея Львовича. Благодаря выдающейся памяти к 11 годам Александр, по отзыву брата, знал французскую литературу чуть не наизусть. Эта преждевременная и острая умственная пища не замедлила отозваться в мальчике сильным возбуждением ума и чувств, но при этом она оставила в его душе очень много мутных осадков. Книги досказали то, что скрывалось в иных намеках и недомолвках кабинетных бесед и сообщили уму Пушкина ту (по преимуществу французскую) склонность не стесняться в выборе предметов для острого «слова» (mot), которая имело столь важное значение во всей последующей судьбе поэта. Но мы были бы несправедливы, если бы не отметили в воспитании Пушкина и некоторой доли положительного воздействия в религиозном отношении. Так, вместе с другими учителями, у Пушкиных был приглашен в качестве законоучителя священник Мариинского института Александр Иванович Беликов. Судя по тому, что о. Беликов не был чужд духовной литературе, он был, вероятно, незаурядным преподавателем, и уроки Закона Божия не проходили совсем бесследно для сердца воспитанника. Но, разумеется, законоучителю, даже при очень ревностном отношении к своему делу, невозможно было бороться с тем отрицательным влиянием устного и печатного слова, какому так рано подвергся мальчик. Другим источником если не религиозных понятий, то, по крайней мере, смутных религиозных чувств была для Пушкина столь известная няня его Арина Родионовна. Она принадлежала к числу тех старых крепостных слуг, которые воспитывались в сознании, что на свете только и есть барская да Божья воля, причем границы этих понятий часто у них смешивались: утрачивая свою личную жизнь за исполнением «слова барской воли», эти люди искренне проникались мыслию, что «Так видно, Бог велел»… Эту же бесконечную преданность, доходившую до готовности жертвовать своей жизнью, слуги переносили и на «барское дитё», когда последнее доверялось их попечению. |
| Беликов нервно засуетился и стал одеваться быстро, с выражением ужаса на лице. Ведь это первый раз в жизни он слышал такие грубости. – Можете говорить, что вам угодно, – сказал он, выходя из передней на площадку лестницы. – Я должен только предупредить вас: быть может, нас слышал кто-нибудь, и чтобы не перетолковали нашего разговора и чего-нибудь не вышло, я должен буду доложить господину директору содержание нашего разговора… в главных чертах. Я обязан это сделать. – Доложить? Ступай докладывай! Коваленко схватил его сзади за воротник и пихнул, и Беликов покатился вниз по лестнице, гремя своими калошами. Лестница была высокая, крутая, но он докатился донизу благополучно; встал и потрогал себя за нос: целы ли очки? Но как раз в то время, когда он катился по лестнице, вошла Варенька и с нею две дамы; они стояли внизу и глядели – и для Беликова это было ужаснее всего. Лучше бы, кажется, сломать себе шею, обе ноги, чем стать посмешищем: ведь теперь узнает весь город, дойдет до директора, попечителя, – ах, как бы чего не вышло! – нарисуют новую карикатуру, и кончится все это тем, что прикажут подать в отставку… Когда он поднялся, Варенька узнала его и, глядя на его смешное лицо, помятое пальто, калоши, не понимая, в чем дело, полагая, что это он упал сам нечаянно, не удержалась и захохотала на весь дом: – Ха-ха-ха! И этим раскатистым, заливчатым «ха-ха-ха» завершилось все: и сватовство, и земное существование Беликова. Уже он не слышал, что говорила Варенька, и ничего не видел. Вернувшись к себе домой, он прежде всего убрал со стола портрет, а потом лег и уже больше не вставал. Дня через три пришел ко мне Афанасий и спросил, не надо ли послать за доктором, так как-де с барином что-то делается. Я пошел к Беликову. Он лежал под пологом, укрытый одеялом, и молчал; спросишь его, а он только да или нет – и больше ни звука. Он лежит, а возле бродит Афанасий, мрачный, нахмуренный, и вздыхает глубоко; а от него водкой, как из кабака. Через месяц Беликов умер. Хоронили мы его все, то есть обе гимназии и семинария. Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Да, он достиг своего идеала! И как бы в честь его, во время похорон была пасмурная, дождливая погода, и все мы были в калошах и с зонтами. Варенька тоже была на похоронах и, когда гроб опускали в могилу, всплакнула. Я заметил, что хохлушки только плачут или хохочут, среднего же настроения у них не бывает. |
| Женишься, а потом, чего доброго, попадешь в какую-нибудь историю. И он не делал предложения, все откладывал, к великой досаде директорши и всех наших дам; все взвешивал предстоящие обязанности и ответственность, и между тем почти каждый день гулял с Варенькой, быть может, думал, что это так нужно в его положении, и приходил ко мне, чтобы поговорить о семейной жизни. И, по всей вероятности, в конце концов он сделал бы предложение и совершился бы один из тех ненужных, глупых браков, каких у нас от скуки и от нечего делать совершаются тысячи, если бы вдруг не произошел kolossalische Skandal. Нужно сказать, что брат Вареньки, Коваленко, возненавидел Беликова с первого же дня знакомства и терпеть его не мог. – Не понимаю, – говорил он нам, пожимая плечами, – не понимаю, как вы перевариваете этого фискала, эту мерзкую рожу. Эх, господа, как вы можете тут жить! Атмосфера у вас удушающая, поганая. Разве вы педагоги, учителя? Вы чинодралы, у вас не храм науки, а управа благочиния, и кислятиной воняет, как в полицейской будке. Нет, братцы, поживу с вами еще немного и уеду к себе на хутор, и буду там раков ловить и хохлят учить. Уеду, а вы оставайтесь тут со своим Иудой, нехай вин лопне . Или он хохотал, хохотал до слез, то басом, то тонким писклявым голосом, и спрашивал меня, разводя руками: – Шо он у меня сидить? Шо ему надо? Сидить и смотрить. Он даже название дал Беликову «глитай абож паук» . И, понятно, мы избегали говорить с ним о том, что сестра его Варенька собирается за «абож паука». И когда однажды директорша намекнула ему, что хорошо бы пристроить его сестру за такого солидного, всеми уважаемого человека, как Беликов, то он нахмурился и проворчал: – Не мое это дело. Пускай она выходит хоть за гадюку, а я не люблю в чужие дела мешаться. Теперь слушайте, что дальше. Какой-то проказник нарисовал карикатуру: идет Беликов в калошах, в подсученных брюках, под зонтом, и с ним под руку Варенька; внизу подпись: «влюбленный антропос». Выражение схвачено, понимаете ли, удивительно. |
|
|
