| – Ну, так, должно быть, у них на горизонте всплыл какой-нибудь умерший американский или австралийский дядюшка, оставивший им несколько миллиончиков, – заметил третий. – Поверьте мне, Билли вовсе не так наивен в денежных делах, каким прикидывается. Он только искуснее других умеет притворяться равнодушным к золотому тельцу. Мы все единодушно сошлись во мнении, что в увлечении «разочарованного Билли» рыженькой Герти что-то «нечисто», хотя, по моему личному мнению, именно Герти и была самой подходящей женою для этого чудака. Солнечный свет не благоприятствовал этой девушке, но вечером, при искусственном освещении, она выглядела довольно интересной. Она не была красавицей, зато на всей ее особе лежал отпечаток природного благородства и внутреннего превосходства, сразу выделявший ее из толпы других женщин. Кроме того, она всегда была одета хотя и скромно, но изящно и к лицу. По своему характеру она являлась образцом светской женщины; обладая прекрасными манерами и уменьем поддерживать блестящий разговор, она была одинаково приветлива как с теми, которые соглашались с ее взглядами, так и с теми, которые иногда пускались с нею в споры по каким-нибудь отвлеченным вопросам. Из любезности она обыкновенно признавала себя в конце концов переубежденной доводами собеседника. От нее постоянно веяло самыми поздними, новейшими гипотезами в области естественных, умозрительных и социальных наук, хотя, в сущности, насколько я мог понять, глубоко она ничем не интересовалась, кроме своей собственной особы и всего, что могло ее украсить. Когда я прочитал в нашей газете о состоявшемся обручении «достопочтенного Уильяма Сесиля Уичвуда Стэнлея Драйтона» с девицей Гертрудой Лёвелль, то воспользовался первой же встречей с женихом, чтобы поздравить его. – Вы счастливец, Билли, – сказал ему я. – Лучшего выбора вы сделать не могли. Разумеется, это была общеупотребительная в таких случаях «казенная» фраза, но тем не менее у меня она была вполне искренняя, так как я действительно находил жениха и невесту созданными друг для друга. |
| И она живёт тем же, познавая безжалостность страсти-любви как жестокого рока. И слёзы ей — вода, и кровь — Вода, — в крови, в слезах умылася! Не мать, а мачеха — Любовь: Ни ждите ни суда, ни милости (1,128). И время от времени, как блеском молнии, высвечивается во всей этой стихии одно стремление: обрести утешающий покой в смерти. Не хочу ни любви, ни почестей: — Опьянительны. — Не падка! Даже яблочка мне не хочется — Соблазнительного — с лотка… Что-то цепью за мной волочится, Скоро громом начнёт греметь. — Как мне хочется, Как мне хочется — Потихонечку умереть! (1,132). И время от времени — что-то похожее на молитву, молитвенное восхождение: Всё великолепье Труб — лишь только лепет Трав — перед Тобой. Всё великолепье Бурь — лишь только щебет Птиц — перед Тобой. Всё великолепье Крыл — лишь только трепет Век — перед Тобой (1,145). К кому это обращение? К Творцу? Но поэт живёт, кажется, в сознавании других богов (хотя и позволяет Христу быть одним из них): Звериной челюсти Страшней — их зов. Ревниво к прелести Гнездо богов. Цветами, лаврами Заманят ввысь (1,152). Она молится, ужасаясь своей порабощённости, известному божеству — Афродите: Каждое облако в час дурной Грудью круглится. В каждом цветке придорожном — твой Лик, Дьяволица! Бренная пена, морская соль… В пене и в муке, — Повиноваться тебе — доколь, Камень безрукий? (1,170). Когда же поэтическое внимание обращено к событию евангельскому, то замечает она лишь одно: отношение его к страсти. Так, воскрешение дочери Иаира, совершённое Спасителем ( Мк. 5:22-23 ), Цветаеву занимает лишь одним: отведавшая смерти душа навсегда будет лишена страсти: Но между любовником И ею — как занавес Посмертная сквозь (1,179). Больше — ничего. В любом грехе Цветаева оправдывает совершивших его — страстью. Офелия, защищающая Гертруду от осуждений Гамлета, грозит ему тою же властью: Принц Гамлет! Не Вашего разума дело Судить воспалённую кровь. Но если… Тогда берегитесь!.. Сквозь плиты — Ввысь — в опочивальню — и всласть! Своей королеве встаю на защиту |
| Однако в 40-х — начале 50-х гг. XIII в. оживленные контакты русских князей с Римом и соглашение князя Даниила Галицкого с папой способствовали спаду напряженности в межконфессиональных отношениях, которая явно наметилась в 30-х гг. XIII в. Возможно, в какой-то мере сыграли роль и развернувшиеся в 1-й половине 50-х гг. переговоры об унии Церквей между Римом и Никеей, которые к 1254 г. завершились выработкой условий предварительного соглашения. В 1245 г., выступая на Лионском Соборе с призывом к борьбе с Ордой, Иннокентий IV называл Русь вместе с Венгрией и Польшей в ряду «христианских» стран, разоренных татарами . Все это касалось в первую очередь взаимоотношений Галицко-Волынской Руси и ее западных соседей. Связи с Венгрией, как уже отмечалось выше, были укреплены брачным союзом старшего сына князя Даниила, Льва, и дочери венгерского короля Констанции. В летописи, которая велась при дворе Даниила Галицкого, возможность такого союза прямо обосновывалась тем, что венгерский король — христианин («яко крестьян есть»), а при заключении брака присутствовал сам митрополит Кирилл . Другой сын Даниила, Роман, женившись на племяннице австрийского герцога Фридриха Бабенберга, Гертруде, пытался с помощью венгерского короля занять австрийский престол . Конец 40-х и 50-е годы были отмечены также сближением галицко-волынских князей с мазовецкими князьями Болеславом и Земовитом (женившимся на дочери Даниила), а затем и с малопольским князем Болеславом Стыдливым. Совместно польские и русские князья совершили ряд походов на земли ятвягов и против других язычников — «поганых» . В этих документах отразилось уже традиционное для того времени представление о праве папской курии распоряжаться землями язычников, объявляя против них крестовый поход и раздавая их земли католическим государям . Новым является то, что в 50-х гг. XIII в. начинают обозначаться притязания курии на земли, заселенные «схизматиками». Некоторые намеки на притязания такого рода нетрудно обнаружить уже в тексте буллы Иннокентия IV галицко-волынским князьям от сентября 1247 г. |
| Одна из молодых монахинь, закрывавшая лицо руками, подходит к настоятельнице и опускается на колени, чтобы поцеловать руку Ее Преподобия. Видно, как слезы еще струятся по ее лицу, на котором теперь выражение наивной, детской доверчивости. Сестра Гертруда. С Вашим Преподобием нам теперь ничего не будет страшно. Подходят и другие сестры. Одна из пожилых монахинь говорит. Мать Жанна. Благословите нас, Ваше Преподобие. Все они опускаются на колени. Затем разговоры возобновляются, но совсем в другом тоне. Оживление почти радостное. Сестра Констанция. А что стало с сестрой Бланш? Настоятельница (она услышала). Мне об этом известно не больше, чем вам, доченька моя. Сестра Констанция. Она вернется. Сестра Сен-Шарль. Почему вы так в этом уверены, сестра Констанция? Сестра Констанция. Потому что... (Запинается в растерянности.) Потому что... (Заканчивает смущенно, но не в силах изменить то, что сказала.) Я видела сон. Все смеются. Сестра Фелисите. Преподобная матушка, вы полагаете, нас будут судить сегодня? Настоятельница. Не знаю. Сестра Сен-Шарль (очень наивно). А нас будут допрашивать одну за другой? Это будет долго? Сестра Алиса. А если... если нас... нам позволят исповедаться? Сестра Констанция, указав на молодую монахиню, которая побледнела и закрыла лицо руками, прижимает палец к губам. Сестра Сен-Шарль (пожимая плечами). Что ж! Мы ведь не плаксы девчонки! Боже! Если бы господин капеллан просто встретился нам на дороге — большего я бы и не просила. Настоятельница. Ну, ну, дети мои, довольно фантазий, для них вовсе нет повода... я думаю, что по крайней мере самые молодые из вас выйдут отсюда невредимыми. Если эти люди не чудовища и если они хоть что-то знаЮт о нашем святом уставе, кого они могут в чем-то обвинять, кроме меня? Несколько голосов. Ничто больше не разлучит нас с Вашим Преподобием! Сестра Клара. Видит Бог, я не хотела бы поменяться судьбой с нашей матерью Марией от Воплощения или с нашей сестрой Бланш. Мать Жераль. Увы! Их, наверно, тоже арестовали... Сестра Клара. Несомненно... Как мы смеем жаловаться, когда мы здесь все вместе!.. Как они должны нам завидовать! Насколько несчастнее нас они себя ощущают! |
| Самое распространенное возражение против феминистического движения основывается на мнении, что женщина неспособна к творчеству. За редким исключением все гении – мужчины. Если и есть женщины-ученые и великие артистки, то почти нет женщин-композиторов. Однако чтобы по справедливости судить о вкладе женщин в культуру, необходимо рассмотреть соответствующие исторические условия. В маленьком романе «Кто боится Вирджинии Вульф» 268 ради шутки выдумана несуществовавшая в реальности сестра Шекспира: в ту эпоху женщине было запрещено быть гениальной. В Англии женщины-писательницы возбуждали по отношению к себе враждебные чувства. Джонсон сравнивает их с «собакой, которая ходит на задних лапах: получается плохо, но вызывает удивление». Герцогиня Ньюкастлская отмечает, что «женщины живут, как совы, умирают, как черви»; поднятая на смех, она затворяется в своем имении и становится полусумасшедшей. 2. Женщина вела паразитическое существование, она получала скудное и плохое образование, и нужны были совершенно исключительные условия, чтобы она могла проявить в полной мере свои интеллектуальные и артистические способности. В древнем Египте, а также в Греции женщины имели доступ к свободным профессиям. Гомер обращается с трогательными словами к женщинам, сияющим красотой и мудростью. На прекрасную Арете, супругу Алкиноя, все смотрят, «как на Бога». Аспазия Милетская, любовница Перикла, заставляет преклоняться перед собой самых великих философов; она вдохновляет Сократа, и Платон увековечивает ее в своем «Пире» в образе Диотимы. Св. Павла, женщина высокообразованная, помогает блаженному Иерониму в его трудах по переводу Библии. Монастыри Англии и Ирландии в VI и VII веках становятся центрами подготовки эрудированных женщин: они осведомлены в богословии, в каноническом праве и пишут латинские стихи. Св. Гертруда переводит с греческого Священное Писание . 3. Однако если салоны XVII и XVIII веков, а также жизнь при дворе давали женщинам возможность оказывать значительное влияние на общественную и политическую жизнь (мадам де Севинье, мадам де Помпадур, мадам дю Барри), то основная масса женщин остается в это время вне настоящей культуры. |
| Поэзия Хильдегарды Бингенской (1098–1179) Источник: «Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков», издательство «Наука», Москва, 1972 Когда читатель переходит от других средневековых текстов к сочинениям монахини Хильдегарды, он должен пережить потрясение, подобное тому, которое каждый испытывает, покончив с первой частью «Фауста» Гёте и взявшись за вторую. Его глаза должны привыкнуть к новому освещению, которое поначалу кажется непроглядным мраком. Вместо веселого звона рифм, наполняющего поэзию позднего средневековья, его встречает некое подобие современного верлибра, вместо наивно-рассудительных назиданий, рассудочных аллегорий, упорядоченной словесной игры – темные и многозначительные символы, соединямые по ассоциативному принципу с такой бесконечной свободой, какую он привык встречать разве что у самых дерзновенных поэтов новейшей эпохи. Эти необычные сочинения принадлежат необычному человеку. Для того чтобы в XII в. женщина могла заговорить перед всем миром, да еще возвещая не школьную премудрость, а некую тайну, открытую ей и только ей, она должна была соединить в себе общепризнанную святость, визионерский дар, гениальные способности и сильную волю. Эпоха женской монашеской мистики, существенно повлиявшая на пути развития немецкой культуры, наступит не раньше, чем через столетие (Мехтхильда Магдебургская, 1210–1282; Мехтхильда Хакеборнская, 1241–1299; Гертруда Великая, 1256–1302). В средневековой Германии именно Хильдегарда была той, которая «научила женщин говорить», и как всегда бывает в подобных случаях, сама достигла такого духовного уровня, который оказался недостижим даже для самых замечательных ее последовательниц. Ее творчество в лучшем смысле этого слова мужественно; в нем совершенно отсутствуют черты расслабленной чувствительности, ребяческой умильности, невзыскательного духовного провинциализма; общий тон остается чистым и строгим даже в описаниях самых невообразимых экстатических и визионерских переживаний. Читательское впечатление от текстов Хильдегарды – впечатление от альпийского пейзажа: горный воздух и захватывающая дух крутизна. |
| Когда Соня вышла на канаву, они очутились вдвоем на тротуаре. Наблюдая ее, он успел заметить ее задумчивость и рассеянность. Дойдя до своего дома, Соня повернула в ворота, он за ней и как бы несколько удивившись. Войдя во двор, она взяла вправо, в угол, где была лестница в ее квартиру. «Ба!» — пробормотал незнакомый барин и начал взбираться вслед за ней по ступеням. Тут только Соня заметила его. Она прошла в третий этаж, повернула в галерею и позвонила в девятый нумер, на дверях которого было написано мелом: «Капернаумов портной». «Ба!» — повторил опять незнакомец, удивленный странным совпадением, и позвонил рядом в восьмой нумер. Обе двери были шагах в шести одна от другой. — Вы у Капернаумова стоите! — сказал он, смотря на Соню и смеясь. — Он мне жилет вчера перешивал. А я здесь, рядом с вами, у мадам Ресслих, Гертруды Карловны. Как пришлось-то! Соня посмотрела на него внимательно. — Соседи, — продолжал он как-то особенно весело. — Я ведь всего третий день в городе. Ну-с, пока до свидания. Соня не ответила; дверь отворили, и она проскользнула к себе. Ей стало отчего-то стыдно, и как будто она обробела… Разумихин дорогою к Порфирию был в особенно возбужденном состоянии. — Это, брат, славно, — повторял он несколько раз, — и я рад! Я рад! «Да чему ты рад?» — думал про себя Раскольников. — Я ведь и не знал, что ты тоже у старухи закладывал. И… и… давно это было? То есть давно ты был у ней? «Экой ведь наивный дурак!» — Когда?.. — приостановился Раскольников, припоминая, — да дня за три до ее смерти я был у ней, кажется. Впрочем, я ведь не выкупить теперь вещи иду, — подхватил он с какою-то торопливою и особенною заботой о вещах, — ведь у меня опять всего только рубль серебром… из-за этого вчерашнего проклятого бреду!.. О бреде он произнес особенно внушительно. — Ну да, да, да, — торопливо и неизвестно чему поддакивал Разумихин, — так вот почему тебя тогда… поразило отчасти… а знаешь, ты и в бреду об каких-то колечках и цепочках всё поминал!.. Ну да, да… Это ясно, всё теперь ясно. |
| составление и перевод А.А. Бурова Святая Гертруда из Нивеля (†659, память 17 марта) Святая Гертруда была дочерью Пепина из Ландена (Pepin de Landen) и Святой Итты (Itte) и родственницей Святого Бавона (Bavon). Она родилась в Ландене в 626 году. Со своей молодости она считалась образцом добродетели. Она пренебрегала тщеславием этого мира, и посвятила по совету Святого Аманда (Amand) свою девственность Богу. Однажды сын вельможи из Австразии (Austrasie) приметил ее при дворе короля и влюбился в нее. Он сказал об этом королю, который вызвал Пепина с дочерью, чтобы предложить им того, кто должен был бы составить ей превосходную партию. Но Гертруда категорически отклонила предложение, заметив королю, что она со своего детства посвятила свою девственность Христу-Спасителю. Король, хотя и был удивлен, одобрил это решение. Сам же молодой господин затаил, как и следовало этого ожидать, живую досаду. Что касается Пепина, то он целиком осудил отказ своей дочери и решил использовать все ресурсы отцовской власти, чтобы изменить намерения Гертруды. Для девушки не оставалось ничего, кроме бегства. С согласия своей матери Гертруда убегает из отцовского дома и уходит в уединенное место, где проводит некоторое время в молитве, в уединении и в практике добродетели. Пепин в итоге пришлось понять свою дочь и, вспомнив о ней, он решил соблюдать свои обязательства. Кончина Пепина де Ландена резко подкосила семейное счастье, которое знавала эта прекрасная семья. Когда Итта по совету Святого Аманда основала монастырь, Гертруде пришлось обосноваться в Нивеле (Nivelles), чтобы быть поближе к матери. Но претенденты на ее руку (и на наследство Пепина!) не отказались от намерения на ней жениться. Исходящие от них мелкие неприятности впоследствии зашли так далеко, что Гертруда сама попросилась в монастырь, руководимый ее матерью. Итта своей рукой постригла ее волосы, и Гертруда предала свою судьбу в руки Святого Аманда. Она была там образцом набожности, мягкости, терпения и всех добродетелей. По кончине своей матери Гертруда сменила ее естественным образом в обязанностях игуменьи. Опасаясь при этом отойти от молитвы и от созерцания, она поручила некоторым монахиням внешние заботы дома, и разделила внутренние заботы со своими подругами. |
|
|
