| Рассматривая познавательные способности человека, К. А. следовал их разделению, представленному в сочинениях Гуго Сен-Викторского и Теодорика Шартрского. По утверждению К. А., при осуществлении 3 низших познавательных актов душа пользуется материальным «инструментом», тогда как высший акт является целиком отвлеченным от материи. Наиболее низкой и простой познавательной способностью является «чувство» (sensus), т. е. претерпевание душой материального воздействия внешнего образа; инструментами здесь являются органы чувств: глаза, уши и т. д. Второй познавательной способностью является «воображение» (imaginatio). В соответствии со средневек. представлениями К. А. полагал, что воображение - это формирование физического образа воспринятой вещи; инструментом здесь являются воздух и влага, движущиеся в «воображательной части» головного мозга. Третьей познавательной способностью является «мышление» (ratio), к-рое, согласно К. А., пользуется как инструментом тонким движением «эфирного света» в «мыслящей части» головного мозга. Четвертая способность, «умопостижение», лишена всякого телесного инструмента и есть чистая деятельность души ( Clarembaldus. In De Trinit. Prol. 19-23). К. А. связывал используемое Боэцием для обозначения аксиом выражение «общее понятие разума» (communis animi conceptio) с платоническим представлением о том, что ум человека даже для философского познания Бога должен обладать особой «способностью умопостижения» (intellectibilitas), которая, будучи свойством человеческой природы, вместе с тем есть место постоянного присутствия в этой природе божественной просвещающей силы, место соприкосновения ума человека и Божественного Ума. Эта способность имеет своим объектом пребывающее в Божественном Уме «умопостигаемое» (intellectibilia), т. е. божественные идеи. К. А. не дает специального определения умопостигаемого как объекта познания, неявно опираясь на определение, предложенное Боэцием и воспринятое Теодориком Шартрским: «Умопостигаемое - это то, что, всегда существуя само по себе как самотождественное в собственной божественности, не воспринимается никакими чувствами, но схватывается лишь умом и постижением» ( Boetius. Dial. in Porphyr. 3//PL. 64. Col. 11; Боэций указывает также, что термин «intellectibilia» он использует для перевода греч. платонического термина νοητ). Высшей целью теолога и философа, согласно К. А., является рассмотрение умопостигаемого, т. е. познание всего сущего в свете знания о Боге, Его природе и божественных идеях. Возвышаясь до умосозерцания высших идей, или форм, ум человека в философско-богословском движении восходит к Богу как источнику форм и познает все вещи в их истинном идеальном бытии (ср.: Jansen. 1926. S. 43-68; Fortin. 1995. P. 37-37, 41). |
| С.-В. «De sacramentis christianae fidei», 1-й из к-рых более краток и, по всей вероятности, зависит от последнего, хотя нельзя исключить и обратное (см.: Lottin. 1958. P. 42-58; Vernet. Col. 256-257; Baron. 1969. Col. 910). «Summa sententiarum» состоит из 7 трактатов: о Боге, о творении и состоянии ангельской природы, о творении и состоянии человеческой природы, о таинствах в целом и о Божественных заповедях, о таинстве Крещения, о таинстве Миропомазания (конфирмации), Евхаристии и Елеосвящения (последнего помазания), о таинстве Брака. В качестве наиболее вероятного автора трактата называется Оттон, еп. Луккский, использовавший «De sacramentis» и др. сочинения Г. С.-В. для составления «Summa sententiarum» (см.: Tanquerey A. Synopsis theologiae dogmaticae specialis. R., 1913. T. 1. P. 20; Weisweiler. 1936; Baron. 1956. P. 220; 1959. P. 40), хотя авторство Г. С.-В. нельзя исключить полностью (см.: Vernet. Col. 252-256). Неск. сочинений, приписывавшихся ранее Г. С.-В., принадлежат Рихарду Сен-Викторскому (об авторстве см.: Moore. 1935. P. 209-225; Ch â tillon. 1948. P. 23-52, 343-356): «Allegoriae in Vetus Testamentum» (Аллегории на Ветхий Завет, др. название - «Posteriorum excerptionum libri XIII», 13 книг вторых извлечений - PL. 175. Col. 633-750); «Allegoriae in Novum Testamentum» (Аллегории на Новый Завет - PL. 175. Col. 749-924); «Excerptionum priorum libri X» (10 книг первых извлечений - PL. 177. Col. 191-284); «Sermones centum» (Сто проповедей - PL. 177. Col. 899-1210). В число неподлинных сочинений также входят: небольшой сборник, составленный неизвестным автором из фрагментов подлинных сочинений Г. С.-В., блж. Августина и Алкуина ,- «De modo dicendi et meditandi» (О способе высказывания и созерцания - PL. 176. Col. 877-880); «Speculum de mysteriis Ecclesiae» (Зерцало о таинствах Церкви - PL. 177. Col. 335-380); трактат о Церкви, богослужении и церковнослужителях, в к-ром заметно влияние 2 подлинных сочинений Г. С.-В.,- «Sententiae de divinitate» и «Didascalicon». |
| Скрытые богословские смыслы любовной мистики впервые были выявлены Карсавиным в его предисловии к переведенным им «Откровениям блаженной Анджелы». Здесь он подчеркнул те свойства ее мистики, которые впоследствии развивал в своих собственных философских трудах. Карсавин рассмотрел ее откровение в более широком контексте западной мистической традиции и, в частности, францисканской духовности. Он указал на сходство между ее созерцанием Бога в ночи и некоторыми отрывками из писаний Псевдо-Дионисия и Бонавентуры; между ее учением о превращении души в Бога и похожей идеей, которую развивали викторинцы и св. Бернард; между ее глубоким психологическим анализом бедности и смирения и традицией ранней францисканской мистики, образующей основу ее Откровений. Любовь Анжелы ко всем тварям Божиим – общая с любовью св. Франциска, выраженной в его «Гимне брату Солнцу». 612 Карсавин связывает ее видение любви со св. Франциском, противопоставляя его «самоотверженную и бескорыстную» любовь умозрительной «себялюбивой» любви Гуго Сен-Викторского. Для него слияние мистики Бога с мистикой Христа в откровении Анжелы – черта францисканская. 613 Всеобъемлющая Божественная любовь – главное в Откровениях Анжелы: «Мир исполнен Богом», Который присущ всякому сотворенному Им естеству, и доброму, и злому. В видении Анжелы Бог попускает зло, заботясь о свободе своего творения; Карсавин исходит из того, что Божественная любовь предполагает также и полноту Божественного смирения, т. е. кенозис. 614 Именно любовью Бог удерживает все в единстве. 615 Как и Дурылин, подчеркнувший евхаристическую основу мистики св. Франциска, Карсавин говорит о евхаристической мистике Анжелы, связывая ее с христологией Бонавентуры. 616 Также указывает он на идею обожения или теозиса у Анжелы, столь близкую восточному православному богословию и мистике. Согласно Карсавину, мистическая идея того, что душа должна преобразиться в Бога, – центральная в мистико-богословском синтезе Анжелы, она объясняет и объединяет всю ее систему. Обожение происходит через любовь: |
| рассматривались преимущественно в контексте слов Свящ. Писания (Быт 1. 27) о том, что Бог сотворил человека по образу Своему) или же в связи с конкретными вероучительными вопросами (в первую очередь это касается всего спектра проблем, связанных со свободой воли человека, к-рые рассматривались преимущественно в связи с вопросом о посмертном воздаянии и неизменности божественного знания). Отсутствие психологии как самостоятельной дисциплины было обусловлено и тем обстоятельством, что мыслители X-XII вв. были мало знакомы с античной философией, а те немногие знания о греко-рим. психологии, к-рыми они обладали, не были систематическими и зачастую носили противоречивый характер. Показателен в этом отношении трактат Алхера Клервоского «О духе и душе», представляющий эклектическую бессистемную сводку всех известных к XII в. философских и богословских мнений о Д. Др. характерной чертой учения о Д. этого периода является то, что оно носило преимущественно рационалистический характер, т. е. явления психической жизни человека выводились из природы и сущности Д., представления о к-рых часто формировались на основании богословских идей и в соответствии с целями и задачами богословия. Вместе с тем на учение о Д. оказал серьезное влияние философский платонизм лат. отцов Церкви и церковных писателей предшествующего периода. Поэтому в сочинениях мыслителей X-XII вв. доминировало восходящее к Платону представление о том, что Д. человека в нек-ром смысле и есть сам человек. Слова Гуго Сен-Викторского о том, что «душа есть наиболее могущественная часть человека, или, вернее, сам человек» ( Hugo Vict. De sacr. I 4. 2), обусловлены именно этой традицией. В рамках той же традиции часто считалось, что единение Д. с телом не носит сущностного характера, иначе говоря, что Д. и тело суть 2 различные субстанции, а не 2 составляющие единой субстанции - человека. Сочинений, посвященных собственно Д., в этот период было написано сравнительно немного. Важнейшие среди них: «De origine animae» (О происхождении души) Вильгельма из Шампо , «De natura corporis et animae» (О природе тела и души) Вильгельма из Сен-Тьерри , «De unione corporis et spiritus» (О единстве тела и духа) Гуго Сен-Викторского, «Epistola de anima» (Послание о душе) Исаака из Стеллы, «De spiritu et anima» (О духе и душе) Алхера Клервоского. Отдельные элементы учения о Д. обнаруживаются практически во всех крупных энциклопедических и богословских сочинениях этого периода, из которых наиболее важными являются: «De philosophia mundi» (О философии мира) Вильгельма из Конша , «De sacramentis» (О таинствах) Гуго Сен-Викторского, «Sententiae» (Сентенции) Петра Ломбардского и Роберта Пуллена, «Quaestiones naturales» (Естественные вопросы) Аделарда Батского , «Metalogicon» (Металогикон) Иоанна Солсберийского , и др. Сущность и природа Д. Ангел хранит душу и тело спящего человека. Икона. 1-я четв. XVII в. (ГРМ) |
| В 924 г. в результате заговора был убит имп. Беренгарий I Фриульский (915-924), пользовавшийся поддержкой папы Римского Иоанна Х. Заговорщики пригласили в Италию кор. Бургундии Рудольфа II; вскоре в стране начались междоусобицы. По инициативе понтифика в Италию был приглашен гр. Гуго Арльский, приближенный кор. Прованса Людовика III Слепого. В 926 г. Гуго изгнал Рудольфа из Италии, прибыл в Мантую и заключил с Иоанном Х договор, согласно к-рому брат понтифика Петр должен был получить маркграфства Камерино и Сполето; данный договор нарушал наследственные права потомков М. В 926/7 г. М. вступила во 2-й брак с маркгр. Тосканы Гвидо, братом Гуго Арльского. Возглавив враждебную понтифику партию, Гвидо и М. организовали заговор, в результате которого Петр был убит, а Иоанн Х заключен в темницу, где вскоре скончался (по сообщению Лиутпранда, папа был задушен по приказу М. и ее мужа). В браке с Гвидо М. родила дочь Берту. В 928/9 г. Гвидо скончался. Период с 928 по 931 г. стал временем наибольшей политической активности М., принявшей титулы «сенатриссы» и «патрицианки». Рим. престол поочередно занимали ставленники М.: Лев VI , Стефан VII (VIII) и ее сын Иоанн XI. М. отправила посольство к визант. имп. Роману I Лакапину (920-944) для переговоров о браке его сына с одной из своих дочерей; послы вернулись в Италию в 933 г., уже после того как М. утратила власть. В 932 г. М. примирилась с кор. Гуго Арльским и вступила с ним в брак. Лиутпранд называл этот союз незаконным и кровосмесительным, т. к. М. стала супругой брата своего покойного мужа, от к-рого у нее уже были дети. Гуго прибыл в Рим, привлеченный перспективой имп. коронации. Однако в дек. 932 г. Альберик II поднял бунт против Гуго и М., захватил власть в Риме и добился изгнания отчима из города. Лиутпранд сообщает, что М. бежала вместе с Гуго, однако по другой, более вероятной версии, она осталась в заключении в Риме. О ее дальнейшей судьбе сведений нет. Скорее всего М. скончалась до 936 г., когда Альберик договорился с Гуго о женитьбе на его дочери Альде Провансской. В документе 945 г. о ней говорится как об умершей. Поминовение «сенатриссы» М. указано под 28 июня в некрологе мон-ря святых Кириака и Николая на Виа-Лата, где, возможно, она была похоронена (Necrologi i libri affini della Provincia romana/Ed. P. Egidi. R., 1908. Vol. 1. P. 42). |
| Постепенно он начал карать тех вассалов, которые слишком уж буквально понимали федеративную систему власти в Германском королевстве. Сначала Оттон продемонстрировал свою власть герцогу Франконскому, затем герцогу Баварскому, которого лишил всех прав и отправил в ссылку; в результате герцогство было передано брату Оттона Великого Бертольду 234 . Ситуация в Западно-Франкском королевстве также благоволила планам Оттона расширить границы своей державы. После смены нескольких династий (Робертинская сменила Каролингов, а затем сама пала под ударом представителя семьи Бозонидов, не давшей более ни одного царственного ростка) в 936 г. на королевский престол был поставлен сын короля Карла III Простоватого (898–922) юный Людовик IV (936–954), ранее скрывавшийся от врагов в Англии; поэтому он и получил прозвище Заморский. Желая опереться на твердую руку, Людовик IV женился в 940 г. на сестре Оттона Великого Герберге. В скором времени этот деятельный правитель вступил в конфликт с могущественным Парижским графом Гуго Великим (922–956), чьими усилиями не так давно был возвращен на родину и получил королевство. Незаметными шажками восстанавливая свои скромные владения, Людовик IV вступил в борьбу с Гуго и его союзниками за Лотарингию, что привело лишь к потере им Реймса, жители которого легко перешли на сторону графа Парижского. Спас юного короля Оттон Великий, который в 942 г. примирил врагов... в обмен на Лотарингию, посчитав, что его зять и так уже имеет довольно 235 . Правда, перемирие длилось недолго: в 944 г. Гуго Парижский захватил Людовика IV в плен и держал у себя долгих два года, пока тот не согласился передать в собственность Гуго город Лан, столицу Западно-Франкского королевства. Но едва вырвавшись на свободу, король франков обратился за помощью к зятю, и Оттон Великий, соединив свою армию с отрядами Людовика IV, короля Конрада Прованского (937–993) и графа Арнульфа I Фландрского (918–964), вторгся в Северную Францию. Военный успех (а союзники вернули Реймс и Лан) был многократно усилен покровительством, которое папы оказали Оттону. По указанию Римского епископа Агапита (946–955) в Ингельхейме на Рейне состоялся Собор, который 8 июня 948 г. отлучил от Церкви Гуго Вермандуа – союзника Гуго Парижского. Это было грозным предостережением для самого могущественного графа, но Гуго не внял предостережениям. Он попытал счастья в очередной раз, но все закончилось лишь тем, что следующий Собор, уже в Трире, предал и его анафеме. Этот успех многократно усилил политические позиции Оттона 236 . |
| Альбериха Сполетского. В 915 г. состоялась имп. коронация Беренгара I. Маркгр. Адальберт Тосканский и герц. Альберих Сполетский признали его титул законным. Вскоре из-за конфликтов нового императора с мелкими итал. правителями начался мятеж во главе с маркгр. Адальбертом Иврейским; восставшие провозгласили королем И. кор. Рудольфа II Бургундского (912-937). Беренгар I подавил мятеж при помощи венгров. В И. вторгся Рудольф II. Его власть признали Павия, Иврея и Милан, войска Беренгара I были разбиты. Правители заключили соглашение: Беренгар сохранил за собой Сев.-Вост. и Центр. Италию, Рудольф получил Сев.-Зап. Италию. В 924 г. Беренгар I снова при помощи венгров начал военные действия против Рудольфа, но был убит в Вероне в результате заговора городской знати (7 апр. 924). Титул короля И. перешел к Рудольфу II и был признан Венецией и Византией. Однако правители Тосканы и Сполето не признали его королем, обратившись в начавшихся междоусобицах за помощью к гр. Гуго Арльскому. Гуго при поддержке маркгр. Гвидо Тосканского и Эрменгарды, правительницы маркграфства Иврея, изгнал Рудольфа II (926) и в том же году получил корону И. в Павии из рук Миланского архиеп. Ламберта. Став королем И., Гуго реорганизовал королевскую канцелярию, назначил на все значительные гос. посты своих сторонников, улучшил дипломатические отношения с восточнофранк. кор. Генрихом I Птицеловом (919-936) и визант. имп. Романом I Лакапином (919-944). Но избежать усобиц ему не удалось: передача Петру, брату папы Иоанна X, герц-ства Сполето (926) вызвала недовольство вдовы герц. Альбериха I Сполетского, рим. «сенатриссы» Марозии, желавшей видеть правителем Сполето своего сына. При поддержке 2-го супруга, маркгр. Гвидо Тосканского, ей удалось изгнать Петра из Рима, затем он был убит (июнь 928); папу Иоанна X заключили в тюрьму, где он вскоре умер. Новым папой стал Лев VI (928-929), находившийся под влиянием Марозии и Гвидо Тосканского. Кор. Гуго не вмешивался в конфликт в Риме. Об усилении власти кор. Гуго в И. свидетельствуют передача брату короля Тосканы (Ламберт, брат и наследник маркгр. Гвидо Тосканского, был арестован и ослеплен), а племяннику - герц-ства Сполето. В 931 г. с согласия крупнейших сеньоров Сев. Италии сын Гуго Арльского Лотарь был коронован как соправитель отца. Но в Риме, где Льва VI на Папском престоле сменил сын рим. «сенатриссы» Марозии папа Иоанн XI (931-936), из-за недовольства браком кор. Гуго и Марозии (932) начался мятеж, к-рый возглавил сын Марозии от 1-го брака Альберих II. Мятежники захватили замок Св. ангела, где находились королевская чета и папа Иоанн XI. Королю удалось бежать, Марозию и папу заключили в темницу (папа вскоре был освобожден и провел последние годы понтификата под домашним арестом). Утвердившись в Риме, Альберих II единолично правил городом до своей смерти (954). |
| Аббат св. Гуго (Гуго I; 1049-1109) с 15 лет подвизался в мон-ре Нантюа, где выполнял обязанности приора и затем аббата; переселившись в Клюни, он занимал должность великого приора при аббате Одилоне, после его смерти был единогласно избран аббатом и получил посвящение от Гуго де Салена, архиеп. Безансонского. Аббат Гуго I пользовался уважением Римских пап, особенно Льва IX (как папский легат, он участвовал в неск. Соборах), и герм. императоров (имп. Генрих IV был его крестником, см.: Lynch J. H. Hugh I of Cluny " s Sponsorship of Henry IV: Its Context and Consequences//Speculum. Camb., 1985. Vol. 60. N 4. P. 800-826), поэтому он смог выступить в роли посредника во время спора об инвеституре . При Гуго I аббатство Клюни получило дополнительные привилегии. В 1058 г. папа Римский Стефан IX даровал аббату Гуго право чеканить монету (в Сувиньи чеканка монеты началась в 1080, в Сен-Марсьяль в Лиможе - в 1096); эту привилегию подтверждали папы Каллист II (в 1120) и Иннокентий III (в 1204). Особое внимание к нуждам К. к. проявлял папа Урбан II , бывш. великий приор Клюни. В 1088 г. он подтвердил право Клюни принимать любого, кто желал поступить в мон-рь для «улучшения жизни» в соответствии с бенедиктинским уставом (PL. 151. Col. 291). Подразумевалось, что монахи из др. монастырей с согласия своих аббатов могли переходить в Клюни, чтобы более строго следовать уставу. Необходимость получить согласие аббата на переход (transitus) в др. монастырь подчеркивалась в соглашении, заключенном Гуго I и Понтием, аббатом мон-ря Ла-Шез-Дьё, при посредничестве папы Урбана II на Клермонском Соборе (1095). Однако уже в 1097 г. настоятель Клюни получил право принимать монахов и регулярных каноников без согласия их аббатов и приоров на переход в др. мон-рь (PL. 151. Col. 487). Эта привилегия противоречила традициям бенедиктинского монашества, к-рое придавало особое значение безусловному послушанию настоятелю и неизменности места монашеского подвига (stabilitas loci). В нояб. 1100 г. папа Пасхалий II разрешил аббату Клюни принимать в монахи мирян и секулярных клириков, в т. ч. отлученных от Церкви за к.-л. прегрешения, а также регулярных каноников (PL. 163. Col. 53, 57). Привилегия от 1097 г. о принятии монахов из др. обителей даже в случае несогласия их аббатов была подтверждена папой Пасхалием II в 1107 г. (Ibid. Col. 226; ср. буллу папы Каллиста II, в к-рой дарована такая же привилегия, но в иной форме - Ibid. Col. 1165). Впосл. особые права клюнийцев привели к конфликту между традиц. и реформированным монашеством. |
| Шептаться начинали уже ночью, когда засидевшиеся в баре гости прокрадывались к себе в комнаты – им становилось жутко от тишины, царившей за дверью номера 12; некоторые из них умели отличать тишину сна от тишины смерти. Большинство требовало как раз этого боя, запертого на полтора часа в бильярдной; все они желали, чтобы именно он отнес их чемоданы в холл, к автобусу авиакомпании, к такси или на вокзал; брюзгливые господа, слоняющиеся по всему свету, которые ожидали сейчас в холле счет и болтали о расписании самолетов, хотели, чтобы именно Гуго подал им лед для виски и поднес спичку к незажженной сигарете, свисавшей у них изо рта, дабы они могли лишний раз убедиться в его исполнительности; Гуго, и никого другого, желали они поблагодарить небрежным жестом руки; только в присутствии Гуго их лица вздрагивали от тайных конвульсий; у них были нетерпеливые лица, у этих господ, которые с трудом могли дождаться минуты, когда они перенесут свое дурное настроение в отдаленные части света; они были всегда готовы к старту, чтобы, переселяясь в иранский или верхнебаварский отель, так же внимательно, как и здесь, изучать свое лицо в зеркале, определяя, насколько задубилась их кожа от солнца. Женщины визгливыми голосами наперебой требовали принести им забытые вещи: «Гуго, мое кольцо», «Гуго, мою сумочку», «Гуго, мою губную помаду», все они ждали, что Гуго стремглав кинется к лифту, бесшумно взлетит наверх и начнет разыскивать в номере 19, в номере 32 или в номере 46 кольцо, сумочку, губную помаду; а тут еще старухе Муш понадобилось вывести гулять свою шавку, которая к этому времени вылакала все налитое ей молоко, нажралась меду, пренебрегла глазуньей и теперь собиралась отправить собачью нужду у ближайшего киоска, у припаркованной машины или остановившегося трамвая, с тем чтобы попутно оживить свой отмирающий нюх; ведь один только Гуго мог понять сложные душевные потребности собаки; кроме того, бабушка Блезик, которая ежегодно приезжала сюда на месяц повидаться с детьми и внуками, все возраставшими в числе, бабушка Блезик, не успев переступить порог отеля, уже спросила о Гуго: «Он по-прежнему у вас, мальчуган с лицом церковного служки, худенький, бледный, рыжеватенький, у него еще всегда такой серьезный вид?» За завтраком, пока старуха ела мед, пила молоко и не пренебрегала глазуньей, Гуго должен был читать ей местную газету; Блезик закатывала глаза всякий раз, как он произносил названия улиц, знакомые ей еще с детства. «Несчастный случай на Эренфельдгюртель», «Ограбление на Фризенштрассе». «Когда я там каталась на роликах, у меня были вот такие длинные косы, вот досюда, мой мальчик». Старуха была хрупкой, но выносливой – уж не ради ли Гуго она перелетала через огромный океан? |
| Отец, думал Гуго, ты должен сам забрать меня отсюда, ведь они не пускают никого в двести двенадцатый номер. Серый полумрак лестничной клетки прорезали вспышки магния; потом появился освещенный прямоугольник лифта; лифт доставил постояльцев из номеров от двести тринадцатого до двести двадцать шестого; из-за оцепления им пришлось подняться на третий этаж, чтобы потом спуститься по служебной лестнице к себе на второй; когда дверь лифта отворилась, послышался многоголосый гомон, в коридор высыпали мужчины в темных костюмах и женщины в светлых платьях с растерянными лицами и искривленными губами, с которых срывались слова «Какой ужас!» и «Какой скандал!». Гуго слишком поздно захлопнул за собой дверь – она его увидела, она уже бежала по коридору к его комнате; Гуго только успел повернуть ключ в замочной скважине, как дверная ручка начала вращаться во все стороны. – Открой, Гуго, открой же, – сказала она. – Не открою. – Я тебе приказываю. – Вот уже четверть часа, как я не являюсь служащим отеля, сударыня. – Ты уходишь? – Куда? – Я ухожу к своему отцу. – Открой, Гуго, открой, я тебе ничего не сделаю, я не буду тебя больше пугать; ты не должен уходить; я знаю, что у тебя нет отца, я это точно знаю; ты нужен мне, Гуго… ты тот человек, которого они ждут, Гуго, и ты это знаешь; ты увидишь мир, и все они падут пред тобой ниц в самых шикарных отелях; тебе не надо будет ничего говорить, только быть со мной, твое лицо, Гуго… иди сюда, открой, ты не можешь уйти! Скрип дверной ручки на мгновение заглушил голос женщины; каждый раз, как ручка дергалась, в потоке ее молящих слов возникали короткие паузы: – Я прошу не ради себя, Гуго, забудь все, что я говорила и делала, я была в отчаянии… иди сюда, ради них… они тебя ждут, ты наш агнец… Дверная ручка дернулась еще раз. – Что вам здесь нужно? – спросила она. – Мне нужен мой сын. – Гуго ваш сын? – Да. Открой, Гуго. Впервые он не сказал мне «пожалуйста», подумал Гуго, поворачивая ключ в замочной скважине и открывая дверь. – Пошли, сынок, нам пора. |
|
|
