| Либералы не исключали наличия в консервативных построениях здравого зерна и даже пытались это самое «зерно» использовать. Ряд исследователей выделяют особое направление в общественной мысли - либеральный консерватизм. Этот термин П.Б. Струве заимствовал из статьи князя П.А. Вяземского об А.С. Пушкине . Попытки реального сочетания двух политических линий - консервативной и либеральной - Струве связывал с деятельностью императрицы Екатерины II, Н.С. Мордвинова, князя Вяземского и с работами Б.Н. Чичерина. В трудах последнего идеи либерального консерватизма обрели философское и политическое обоснование. По мнению В.Ф. Пустарнакова, «консерватизм и либерализм исторически развивались как очень разные типы мировоззрения, идеологии и общественно-политической мысли», но со временем «пропасть между консерватизмом и либерализмом постепенно засыпалась, и либеральный консерватизм стал одним из мостов между ними», причем «несущей конструкцией» этого моста «является консервативное начало, а либеральное начало является лишь частичной (в разном объеме) прививкой к нему» К либеральным консерваторам принято относить В.П. Боткина, П.В. Анненкова, Т.Н. Грановского, К.Д. Кавелина, Чичерина, в более позднее время - Струве, С.Л. Франка, Н.А. Бердяева и С.Н. Булгакова. Чичерин подчеркивал, что консервативное направление отвергает всякую бесполезную, а тем более вредную ломку, и приветствует только те изменения, которые вызываются насущными потребностями страны. Франк утверждал, что на почве консерватизма происходит размежевание «поборников свободы» (либеральных консерваторов) и «приверженцев принуждения» (реакционеров). По его мнению, либеральный консерватизм является компромиссом, который находится «по ту сторону правого и левого». Обозначая собственную общественную позицию, Франк не отказывался от термина «традиционализм», предполагая, что «на одной стороне» будет истинный, духовно обоснованный традиционализм, неразрывно связанный со свободой, на другой - упрощенно-грубый традиционализм, сочетающийся с культом насилия. По двум основным измерениям общественной жизни «отлагаются» творческая активность индивидуума и традиционное охранение. По мысли философа, либерализм не означает тотального разрыва с исторической традицией, и как только он переходит от движения вперед к охране того, что было создано благодаря этому движению, он приобретает консервативные черты |
| Закрыть Битва жизни командарма Лукина К 75-летию Вяземской оборонительной операции (2 - 13 октября 1941 года) 12.10.2016 1627 Время на чтение 24 минут От редакции. В эти памятные дни публикуем главу из книги нашего красноярского автора о воинах-сибиряках, погибших при защите столицы в 41-м (Вяземский " котёл " ). Пока книга не создана: не нашёлся спонсор, чтобы финансировать большую исследовательскую работу с выездом на места сражений. Когда припомню я и жизнь, и всё былое, Рисуется мне жизнь - как поле боевое, Обложенное всё рядами мёртвых тел, Средь коих я один как чудом уцелел. Пётр ВЯЗЕМСКИЙ, «Битва жизни» Свой лицевой счёт ранениям и увечьям, полученным в ходе сражений Великой Отечественной, генерал-лейтенант Михаил Лукин открыл на Соловьёвской переправе через Днепр. Случилось это в начале августа 1941 года: 16-я армия воинов-сибиряков, которой он командовал с начала войны, две недели героически обороняла Смоленск. С переменным успехом она пыталась отбить уже занятую немцами южную часть города, а потом по приказу главнокомандующего войсками Западного направления маршала Советского Союза Семёна Тимошенко была вынуждена отходить под натиском наседавшего противника. Арьергардные бои вела в условиях полного окружения. Подъехав к переправе, Михаил Фёдорович попросил остановить «эмку» на берегу реки: хотелось лично разобраться, в чём причина возникшего затора, а заодно и навести порядок. Подходы к понтонным мостам представляли собой что-то невообразимое. Пожалуй, это было самое настоящее столпотворение: тысячи машин, артиллерийских орудий и танков, повозки с ранеными и беженцами - всем хотелось прорваться быстрее, чтобы там, на переправе, не стать мишенью вражеской авиации... Внезапное появление пикирующих бомбардировщиков, беспрепятственно хозяйничавших в небе, вселило ужас в ещё не обстрелянного водителя случайной полуторки. Обезумев от страха, он клещами впился в баранку, тупо давил на газ, и грузовик летел что есть мочи, не заботясь о направлении движения. Первой жертвой красноармейца (к счастью, и последней) стал сам Лукин, который, как на грех, сразу же оказался под колёсами машины. Хорошо, фронтовой опыт Первой мировой помог хоть как-то сгруппироваться. |
| В МГИМО очень насыщенная внеучебная жизнь. Кто только не выступал у нас — от американских президентов до Федора Емельяненко. Я, кстати, именно в МГИМО в своей время слушал лекции о мозге выдающегося отечественного психофизиолога академика Симонова, отца Юрия Павловича Вяземского, моего любимого учителя... — Для репутации вуза большое значение имеют личности преподавателей... — Вуз — это и есть преподаватели. И студенты, конечно. Не могу не вспомнить тех, у кого я учился: русскую литературу нам читал профессор МГУ Сергей Иванович Кормилов, западную — Вяземский и Станислав Бемович Джимбинов, человек из круга выдающегося русского философа Лосева. Восточную литературу — Леонид Евгеньевич Бежин, его книга о Ду Фу в серии ЖЗЛ — просто классика. Конституционное право США — Марат Викторович Баглай, долгие годы председатель Конституционного суда РФ. Кафедру мировой литературы и культуры до Вяземского возглавлял Дмитрий Михайлович Урнов, который теперь успешно преподает английскую и американскую литературу в Штатах. Про самого Юрия Павловича я уж не говорю: каждая его лекция и спектакль, и интеллектуальное путешествие, и вызов, и провокация... Это только на нашем факультете. И сегодня в МГИМО очень много прекрасных преподавателей, включая приглашенных звезд-практиков и иностранных профессоров. Взять за мозги — Александр Аузан, опираясь на четырехлетние научные исследования Высшей школы экономики, утверждает, что в процессе вузовского обучения студенты у нас... деградируют. В начальной школе все прекрасно, в средней неплохо, а в вузе начинается падение. Что происходит? — Моя гипотеза, что падение начинается в двух последних классах школы, я ее называю «синдром ЕГЭ». В начале 10-го класса ученикам говорят: «А теперь мы два года готовимся к ЕГЭ». И тут, каким бы гением ты ни был, какие бы фантастические учителя тебя ни учили и какие бы спецкурсы ты ни посещал, это сильно бьет по мозгам, компетенциям, как сейчас принято говорить, и по памяти, конечно. Это как если ты два года вместо игры в футбол учишься лишь бить пенальти. Навык хороший, но для победы в матче недостаточный. |
| Служба " Милосердие " помогает и семьям, которые испытывают материальные трудности — рядом с " Домиком для мамы " работает необычный Центр гуманитарной помощи. Он организован по принципу магазина, но все товары здесь раздаются бесплатно. По словам Марии Студеникиной, при его организации волонтеры хотели уйти от простого склада вещей: одежда, обувь, игрушки, посуда, подгузники, средства по уходу за ребенком — все рассортировано и находится на виду, рядом устроены примерочные. Здесь же можно оставить заявку на кроватку, коляску или другие необходимые вещи. Помощь, общение и рукоделие Благодаря средствам, собранным всеми приходами церкви, получить помощь могут жители не только столицы, но и других регионов. Всего за последний год в России было открыто 55 центров гуманитарной помощи. В одном из них, расположенном в городе Вязьма Смоленской области, корреспондент ТАСС смог убедиться, что счастье и любовь можно дарить даже при скромных возможностях, ведь в этом деле главное — желание помочь. Небольшое двухэтажное кирпичное здание, в котором раньше находился детский сад, стало центром гуманитарной помощи в 2016 году. Принцип его работы — тщательная сортировка поступающих вещей, удобство выбора и возможность примерки — схож с московским, но, как оказалось, есть и свои особенности. " Центр оказывает помощь не только жителям Вязьмы, но и соседних районов, входящих в состав Вяземской епархии. Но приезжать к нам за 100-200 километров у многих нет возможности. Поэтому мы решили создать систему доверенных лиц, которые получают все необходимое и привозят на дом каждой семье " , — рассказала руководитель центра, глава социального отдела Вяземской епархии Светлана Панченкова. Со дня открытия продукты, одежду, игрушки, технику и мебель получили десятки тысяч человек. Оказанием материальной помощи здесь не ограничиваются: помня, что главная ценность — это общение, волонтеры центра создали возможности для обучения и досуга многодетных семей и мам с детьми-инвалидами, при этом все ребята проводят время вместе. Их мамы организовали православный клуб, в котором они общаются, обсуждают насущные проблемы, занимаются рукоделием. Здесь же отмечают дни рождения, праздники. |
| Личность отца Саши Гагарина была столь незаурядна, богата и неповторима, что не могла не получить отражения в манерах, стиле поведения и общения его маленького сына. Позднее Великий князь наиболее дружеские отношения поддерживал с графинями Перовскими — близкими подругами его сестры, Великой княгини Марии Александровны. Особенно с Ольгой Перовской, которая отличалась умом, необычным для ребенка, высоким христианским настроем и нравственным развитием, стоицизмом. При этом Ольга была веселого нрава, любила шутить. Никогда не осуждала ближних. После трагедии, которая произошла в семье Перовских, обе сестры посвятили себя делам милосердия. Великая княгиня Мария Александровна после Русско-турецкой войны 1877-1878 г.г. основала в Царском Селе приют для детей раненых воинов. Приютом управляли сестры Перовские. В 1889 г. от одной из девочек приюта Ольга Перовская заразилась дифтеритом. Ощущая близость кончины, она спросила врача: «Я должна умереть?» Поняв, что это так, очень спокойно сказала: «С величайшим удовольствием». Исповедалась, причастилась и умерла в тот же день. Мало сказать, что такое смирение человека, находившегося на грани жизни и смерти, вызывало уважение Великого князя. Оно учило строгости и сдержанности каждого шага, предостерегало от расточительности по отношению к благам, которые дарованы людям, побуждало помнить о хрупкой грани, которая отделяет жизнь от земного небытия. Из оставшихся друзей раннего детства Великий князь очень тепло относился к А.Н. Мальцовой и княжне А.П. Вяземской, отличавшейся необыкновенной прямотой и благородством характера. В течение всей жизни дружеские отношения Великого князя с женщинами определялись не их возрастом или внешней привлекательностью, но их нравственной красотой. Каждый человек, к которому великокняжеская чета в течение всей жизни испытывала глубокое уважение, происходил из благородной семьи с хорошими традициями, высоким образовательным и нравственным статусом. Если иметь в виду, к примеру, ту Александру Павловну Вяземскую, которую так ценили Сергей Александрович и Елисавета Феодоровна, то она происходила из древнего дворянского рода. Мать — Вера Федоровна Вяземская, урожденная княгиня Гагарина. Отец — Павел Петрович Вяземский, сын П.А. Вяземского, владельца Остафьева. Известный археограф, историк литературы, коллекционер. После окончания Петербургского университета работал в Министерстве иностранных дел, затем в Министерстве народного просвещения, далее — в Министерстве внутренних дел. Инициировал создание Общества любителей древней письменности. Собиратель богатой библиотеки редких книг и рукописей. Автор трудов по истории палеографии и истории литературы. После смерти П.П. Вяземского имение перешло в собственность его зятя С.Д. Шереметьева, который создал там музей . |
| В течение XIX столетия магическое перетолкование народности всё более склонялось к естествоиспытательскому взгляду (самораспад до степени бездуховности вообще свойственен магии). В словаре В.И. Даля поверхностное позитивистское отношение к народности, сложившееся к середине XIX века, было закреплено: «Народность – совокупность свойств и быта, отличающих один народ от другого» . Белинский еще в «Литературных мечтаниях» предсказал смену периода «народности» – этой «альфы и омеги» литературной жизни 1830–1833 годов , на новый, «смирдинский» период, в котором духовные порывы сменятся на «торговые» настроения и развитие словесности будет определяться «таксой на все роды литературного производства» . Предсказание Белинского оказалось верным только для хорошо ему понятного западнического направления в отечественной словесности и культуре. Восстановление древнерусских православных представлений о народе критик считал глупой «мистикой», недостойной внимания. Сходно мыслил и продвигался от магизма к материализму А.И. Герцен. Даже материалистически осмысляемая «стихия» народности вызывает у него отторжение: «Идея народности сама по себе идея консервативная – выгораживание своих прав, противуположение себя другому; в ней есть и юдаическое понятие о превосходстве племени, и аристократические притязания на чистоту крови и на майорат» . Между тем православная мистика в первой трети XIX века постепенно усиливалась, пробиваясь сквозь толщу просветительских слоев культуры, накопившихся в течение предыдущего столетия. Возвращение к духовным истокам народного самосознания давалось непросто. Мешала сложившаяся в течение XVIII века «светская», «просветительская» (в масонском духе) система образования. Некоторые писатели так и не выпутались в полной мере из противоречий между отечественным и западным умонастроением. Показателен путь князя П.А. Вяземского, который считал себя создателем самого слова «народность» Показателен путь князя П.А. Вяземского, который считал себя создателем самого слова «народность». |
| В упомянутом выше послании «Толстому» Вяземский ценит в нраве своего приятеля сшибку противоречий, метание из крайности в крайность и обратно (причем крайности эти жизненно важные, судьбоносные): «Из рая в ад, из ада в рай!» Добро и зло, рай и ад, Бог и черт кажутся магическому арзамасскому сознанию равно достойными, взаимно необходимыми противоположностями бытия, лишенными, впрочем, бытийной самостоятельности и зависящими от произвола творческого воображения. Именно таким образом молодой Вяземский мог объяснять себе свои непрестанные метания между Православием и откровенным магизмом, а порою и отшатывание от того и другого в область бездуховного сознания и уже там – колебания между чувственностью и рассудочностью. Причем, находясь временно в области одной из таких крайностей, поэт мог порою забывать о равном достоинстве остальных и вообще о целостном единстве противоречий, так что однажды, в письме к А.И. Тургеневу от 13 октября 1818 года, он упрекнул Жуковского в том самом метании между крайностями, которое в себе самом в иных случаях оправдывал: в том, что Жуковский «в первую субботу напьется с Карамзиным, а в другую с Шишковым» . Переменчивость самого Вяземского в конце 1810-х годов достигла такой степени, что он вынужден был сравнить себя с «комнатным термометром» (2-я записная книжка. 4 августа 1819) . Порою он пытается избавиться от утомительной переменчивости путем предельного упрощения, опустошения душевной жизни: «Я желал бы уместить все бытие свое в одно чувство, а это чувство издержать в одном ощущении» . Однако чаще он склонен признавать: «В всегдашней борьбе с самим собою я почерпаю жизнь в потрясении и стыке наклонностей, друг другу противных» . «Стык» противоположных духовных наклонностей, верований приводил к их взаимному ослаблению и превращению в послушное месиво для творческих дерзаний художника. Как ранее Вяземский свободно обращался с античными «богами», а также с Богородицей и Христом, так теперь он совершенно раскован в письме к Д.В. Дашкову от 2/14 ноября 1818 года, упоминая своего «постояннейшего отдушника – А.И. Тургенева»: «Клянусь вам его Библиею, вашим Алкораном и моим Талмудом» . Примечательно, что себя он в шутку причисляет к исповедникам Талмуда – позднеиудейской мифологии, соединенной с каббалистической магией и принятой масонами в качестве основы для смешения всех вероисповеданий. |
| Что ждет меня в пути, где под туманом Свет истины не различишь с обманом? В стихотворении отразились переживания Вяземского в связи с его решением послужить государству в Варшаве. Он получил назначение в августе 1817 года, а выехал в феврале 1818-го. «Прощание с халатом» завершается обычным для него упованием на мир собственного замкнутого воображения в случае, если преобразование внешней существенности сообразно его внутренним установкам не будет достигнуто: Пусть прежней вновь я жизнью оживу И, сладких снов в волшебном упоенье Переродясь, пусть обрету забвенье Всего того, что видел наяву. Уже в 1817 году Вяземский оценивает свои силы на случай внешних битв и проводит «проверку боем». В стихотворении «Всякий на свой покрой» он признает, что всякий человек по-своему видит и творчески воспринимает жизнь. И он выстраивает некий ряд союзных себе писателей, могущественных преобразователей внешнего бытия: Вольтер, Фонвизин, Карамзин, Жуковский – все они «портные», все шьют для читателей одежду их мира, мировосприятия (здесь внутренняя связь со стихотворением «Прощание с халатом»). В стихотворении «Доведь» (1817) разоблачаются и осуждаются коренные представления внешнего мира: вера в разумное и благое устройство мироздания в целом и Российского государства в частности (здесь слышится влияние раннего Фонвизина, его «Послания к слугам моим…»). Этот странный, нелепый, по Вяземскому, мир напоминает плохую игру в шашки. В статье «О жизни и сочинениях В.А. Озерова» (1817) он прозрачно намекает на непросвещенность, духовную необработанность основного внешнего вероисповедания – православного. Православие, намекает Вяземский, не изменилось из-за косности, невежественности своих исповедников: «Просвещение, грядущее исполинскими шагами, усовершенствовавшее науки, обогатившее казну человеческих понятий, преобразовавшее самые государства, до них не коснулось… Пускай доканчивают они тяжелый сон жизни своей на вековом камне под усыпительным надзором невежества и предрассудков» . Под «вековым камнем» здесь, вероятно, разумеются христианские представления о Христе как краеугольном камне жизни и веры (см.: Мф. 21: 42) и о Церкви Христовой как камне в основании мировой жизни (см.: Мф. 16: 18). |
| ему не на чем ехать на поле битвы. «Мне тогда казалось, что если до конца сражения не добуду себе лошади, то непременно застрелюсь»37. К счастью, коня Вяземскому одолжил один из адъютантов Милорадовича, и, галопируя по Бородинскому полю под свист пуль и пролетающих ядер, он чувствует себя... спасенным от смерти! Свист пуль он принимает за свист хлыста и, пожалуй, не понимает всей меры опасности, которой подвергается. В довершение ко всему на нем был малознакомый в армии мундир и многие русские принимали его... за француза. Вскоре лошадь под ним была ранена в ногу, ему дали другую, но ту разорвало ядром. На его глазах гибли люди, но Вяземский находился в «восторженном настроении духа» и суть происходящего ускользала от него. Не понимал он и того, что происходит на поле с точки зрения чисто военной: «Во время сражения я был как в темном, или, пожалуй, воспламененном лесу. По природной близорукости своей худо видел я, что было перед глазами моими. По отсутствию не только всех военных способностей, но и простого навыка, ничего не мог я понять из того, что делалось»38. За участие в Бородинском сражении Вяземский получил незначительный орденок — на этом и закончилась его военная карьера. Писать стихи Вяземский начал довольно рано. Его первыми наставниками в литературе были И. А. Крылов, Н. М. Карамзин, В. А. Жуковский — кто не позавидует таким учителям! Сегодня, оценивая поэтическое наследие князя Вяземского, можно с сожалением признать, что талант его не получил должного развития. В занятиях поэзией, как и во многом другом, Вяземского отличали беспорядочность, отсутствие трудолюбия. О Вяземском можно было бы сказать словами из «Евгения Онегина»: «...труд упорный ему был тошен». Да Вяземский и сам признавался в этом: «Писать мне часто нет охоты, Писать мне часто недосуг. Ум вянет от ручной работы, Вменяя труд себе в недуг. Я не терплю ни в чем обузы, — И многие мои стихи — Как быть? дорожные грехи Праздношатающейся музы»39. Можно вспомнить, кстати, и гоголевскую оценку: «Отсутствие большого |
|
|
