| Старица Евфросиния при жизни своей неоднократно предрекала, без обозначения времени, что в Колюпанове на месте ее подвигов будет воздвигнута иноческая обитель для желающих посвятить себя подобно ей на служение Господу; так же указывала определенно и место монастырских зданий, говоря об этом нередко Протопоповой и о. Павлу Просперову, своему духовнику. «Надо верить в то, что волею любящих Его, Господь сотворит». На надгробии блаженной старицы сделана надпись по указанию мудрого святителя высокопреосвященного митрополита Московского и Коломенского Филарета: Евфросиния неведомая. Скончалась июля 3-го дня 1855 года. Буяя мира избра Бог , да премудрыя посрамит. Надпись сия сделана Высокопреосвященным Филаретом, Митрополитом Московским и Коломенским. Факсимиле блаженной старицы Евфросинии Христа ради юродивой (Княжны Е. Г. Вяземской, фрейлины Императрицы Екатерины II) Копия Достойный почтенный куманек! Приношу благодарность за все ваши ласки. Я еще не заслужила, как ты великолепно пишешь, и у нас есть сухие, глухие, господин Колюпановский Губернатор, ваше превосходительство прошу не взыскать, как скоро Ока мало часть обсохнет, так скоро приедем, а рыбу прикажи солить: ты Батюшка хороший хозяин, извини Государь, что пишем на сей бумаге, у нас мало, а вы имеете контору. Вы батюшка посетили бы нас пустынниц. Вы еще молоды, жить хотите, а мы старушки. У вас кареты, лодки и паромы, а у нас и лодочки нет. Заочно целую ручку, если позволишь. Донеси мое почтение Колюпановским хромым, слепым и поцелуй их ручки, особливо кто выше всех. 15 Апреля 1844 года. А ты на горе живешь Сударыня Наталья, помолись за нас, а у нас кроме собак ничего нет. Приеду, как только будет Ока поменьше. Целую ваши ручки и всем Вам кланяюсь. Отставная Дупленской пустыни Игумения Евфросиния Григорьева. Копия с письма г-жи Протопоповой к Тульскому епископу Дмитрию Ваше Преосвященство, Всемилостивый Архипастырь! Двенадцать лет в доме нашем проживает юродивая старица Евфросиния, здоровье ее в таком положении, что едва ли несколько дней продлится ее жизнь. |
| передать Пушкину, что Веллингтоновский «Reformbill» прошел в английском парламенте, а он думал, что не пройдет (стр. 82). А. О. Россет сделалась посредницею между государем и Пушкиным; а так как ее функция имела несомненно литературно–политическое значение, то и сама она становилась политическим лицом. Она исправляла свою должность с серьезностью департаментского регистратора и вела список всего, что проходило чрез ее руки. По приему, часто употребляемому ею в «Записках», она заставляет Пушкина огласить этот список. На один из последних своих обедов у Смирновых (стр. 319) Пушкин принес записку и сказал: «Отгадайте? Говорят: стихи. — Это — список поэм и стихотворений, которые одна прекрасная особа давала читать государю, прежде чем их видел Катон (граф Бенкендорф). Тут есть: Онегин, Граф Нулин, Медный Всадник, есть Бородино, На взятие Варшавы и Клеветникам России, изза которых мой фельдъегерь даже поссорился с Вяземским, который сказал, что это — „шинельные стихи …». Что касается до «Медного Всадника», то я сомневаюсь, был ли он подносим государю, потому что цензура в конце концов его не пропустила, так что он появился только между посмертными произведениями Пушкина. Если бы действительно государь, как то написано в «Записках» Смирновой, сказал в разговоре с Пушкиным: «Я рад, что ты озаглавил поэму Медный Всадник, это такое русское заглавие и оно так идет к Петру Великому; то, что Александра Осиповна показывала мне, дивно хорошо», — то, имея такую заручку, поэт мог бы пожаловаться государю на цензуру, и поэма бы прошла. Но у Смирновой выходит, что государь Николай и его цензура были почти в таком же отношении, как Филипп II и св. Инквизиция: что разрешил король, то инквизиция могла еще запретить. Относительно «шинельных стихов» можно бы, по–видимому, с уверенностью сказать, что в этом мелком факте замечается очевидная маленькая литературная подделка. Уже после взятия Варшавы (7 сентября 1831 г.) Жуковский издал томик своих и пушкинских патриотических стихов, в числе которых стихи «На взятие Варшавы» были его собственные. В IX томе соч. кн. П. А. Вяземского, напечатанном в 1884 г., воспроизведено содержание его старых записных книжек. В одной из них было отмечено, что, находясь в Москве и прочитав патриотический сборник своих друзей, Вяземский его не одобрил по чувству, внушаемому простейшею моралью, что лежачего не бьют. Под 14 сентября 1831 г. в книжке Вяземского записано, что он написал письмо к Пушкину, но только |
| Читательница (Подмосковье) 24 марта 2015, 15:42 Ю.М. Лотман основывался на ПСС А.С. Пушкина 1937 г. Из письма А.С. Пушкина к П.А. Вяземскому от 29 ноября 1824 г.: «…Онегин нелюдим для деревенских соседей; Таня полагает причиной тому то, что в глуши, в деревне всё ему скучно, и что блеск один может привлечь его…если впрочем смысл и не совсем точен, то тем более истины в письме; письмо женщины, к тому же 17 летней, к тому же влюбленной!» [А.С. Пушкин, ПСС, т.13. – М.: Воскресенье, 1996 (переиздание ПСС 1937 г.) – с. 125]. Точная ссылка - для уважаемого автора. Василий Н. 23 марта 2015, 15:18 Я категорически против того, чтобы судить, какая литература лучше. Каждая хороша по своему; в западноевропейской литературе, как и в русской, есть множество прекрасных образцов. Татьяна 22 марта 2015, 13:04 Онегину было 26, когда он уехал из своего поместья (глава восьмая, XII). О возрасте Татьяны в романе прямо не говорится, но 17-летней Пушкин назвал её в письме именно к Вяземскому, который, согласно тексту романа (глава седьмая, XLIX), с Татьяной был знаком. Так что завышенная оценка возрастной разницы между Татьяной и Евгением - это как раз особенность личного представления А.Н.Ужанкова. Верно, что в " Евгении Онегине " все герои страстны, но интересны они не только этим, а тем, в какой мере в них есть и развивается страх Божий. И в этом они различаются гораздо сильнее, чем возрастом. Trololo 22 марта 2015, 12:33 Спасибо за интересную встречу с Александром Николаевичем, замечательным собеседником! Эвели 22 марта 2015, 07:03 Я тоже давным давно поняла, что наша литература несоизмеримо выше и больше европейской. Их даже не очень-то интересно читать, там души нет, вернее, есть как будто покалеченная... Наши " третьестепенные " писатели - больше, чем их первые. Например, " Тысяча душ " Писемского - это же " энциклопедия русской жизни " . Потрясающее произведение. Тот же Цвейг потому так хорош, что учился у русских... А все остальное... Ну вот взять Саган. Красиво, интересно, и до безумия порочно и пошло. Ее героини делают аморальные вещи и совершенно не мучаются, даже не задумываются... В общем, мало у них есть что стоит прочтения. Многому в западноевропейской литературе русские переводчики добавили от себя (мыслей и чувств) и русские критики из русской деликатности придали черты величия. |
| Бог поберег вашу невинность и не возложил на вашу совесть тяжелой ответственности (?). Случай этот даст вам прекрасную мерку (?) для будущих ваших действий по этому предмету. Сейчас я еду являться к кн. Вяземскому. Буду ожидать ваших приказаний, долго ли мне оставаться во Ржеве. Здесь делать, кажется, нечего; разве подождать, пока выпустят заключенных: не будет ли чего тогда? Письмо второе, от 8 марта 1857 г. 17 Вчера пришло сюда Высочайшее повеление об освобождении заключенных раскольников. Оно очень смутило Берсенева; он даже совсем потерялся на первых порах и все ко мае приставал: «Что же теперь с нами будет? Теперь все власти здешние потеряли значение. Еще хорошо, что войско стоит, а то слово Православие произвести было бы опасно». Все его речи такого рода выражают, мне кажется, не действительное опасение за гражданский порядок, а простую досаду на неудачу в его властолюбивых намерениях: не пришлось распорядиться по-своему с узниками. Правда, что смена правительственных распоряжений одно на другое не похожих, была очень быстра, безусловное прощение для многих неожиданно и самое приведете в исполнение Высочайшей воли не совершенно благоразумно; но эта царская милость (кроме того, что она требовалась чувством справедливости) не может иметь дурных общественных последствий; а может быть иное почетное лицо в городе, в роде Берсенева или Образцова, услышат лишнее против себя слово: вот и все. И то это может случиться после когда-нибудь, когда уж не будет здесь войска, и при каких-нибудь поводах со стороны самих этих лиц. Я видел, как освобождали раскольников. Они раз двадцать падали в ноги кн. Вяземскому, кричали «многая лета» Царю, крестились. На лицах у них я не заметил ни малейшей злорадной примеси к чувству радости. Если бы этих людей еще наказать, так я уж и не знаю, что это было бы. Это я говорю о той толпе (около 200 человек), которая была загнана во флигели и потом переведена во временно устроенную тюрьму. Иное дело три попечителя моленной, которые были заключены особо. |
| …«первые впечатления бытия»…— Неточная цитата из стихотворения Пушкина «Демон» (1823). У Пушкина: …кровь кипит и сил избыток…— Неточная цитата из стихотворения Лермонтова «Не верь, не верь себе, мечтатель молодой…» (1839). У Лермонтова: «То кровь кипит, то сил избыток!…». …смотрели «Погоню за счастьем» и «Птицы певчие»…— «Погоня за счастьем» — драма П. И. Юркевича, цензурное разрешение на издание которой было выдано 2 октября 1876 г. «Птицы певчие» — оперетта Ж. Оффенбаха «Перикола» (1868). В женщинах нет оригинальности — и тут сам Милль ничего не поделает! — Герой пытается найти утешительные аргументы в книге английского философа-позитивиста Дж. Ст. Милля «Подчиненность женщины», два перевода которой на русский язык вышли в 1869 г. Книгу Милля подробно разбирал Н. Н. Страхов в статье «Женский вопрос» (Заря. 1870. 2. С. 106–149), с которой Достоевский полемизировал в «Бесах» и «Дневнике писателя» (XXIII, 88, 389). Мысли закладчика восходят к следующим словам Милля, процитированным Страховым: «Если мы рассмотрим произведения женщин в новейшие времена и сравним их с-произведениями мужчин по литературной или художественной части, — окажется, что недостаток, в котором можно укорить их, весь сводится почти исключительно на одно — впрочем, надо сознаться, что это одно чуть ли не самое главное: на недостаток оригинальности…» (Страхов Н. Н. Борьба с Западом в нашей литературе. Исторические и критические очерки. СПб., 1882. С. 169). — Я и на Сенной в доме Вяземского ночевывал. — Колоритное описание дома Вяземского, где «ночевывал» и Свидригайлов, или так называемой «Вяземской лавры», содержалось в статье «Голоса» незадолго до начала работы Достоевского над «Кроткой»: «Не преувеличивая, можно сказать, что этот дом — рассадник и вместилище всевозможных безобразий, до каких только может дойти человек, угнетенный нищетою и невежеством. При одном взгляде на наружный вид этого дома делается жутко. Устроенная вокруг дома, во дворе, каменная трехэтажная галерея имеет не окна, а большие дыры, без стекол, без рам и даже без оконных косяков, в которых, притом, разбросаны самые вонючие предметы. Чрез эти обвалившиеся оконные дыры видны узкие, невообразимо грязные и темные не то коридоры, не то каменоломенные проходы. Самый двор дома переполнен множеством открытых помойных и мусорных ям, к которым невозможно подойти и на несколько шагов, вследствие зловония. В этом-то вертепе живет в настоящее время около семи тысяч народа, оборванного, грязного, не видавшего, кажется, отроду ни гребенки, ни мыла и, в большинстве случаев, почти поголовно пьяного. Нет, кажется, такого преступления, на которое не были бы способны многие из обитателей этого дома. На эту мысль наводит уже внешний вид вяземских обитателей: грязное до черноты белье, растрепанные волосы, закоптелые лица и дикие взгляды, приводящие в ужас постороннего посетителя…» (Голос. 1876. 28 окт. 298). |
| Но в этих журнальных обличениях может быть и в самом деле есть несомненное добро, а именно: возраждающееся от них убеждение в народе, что высшее правительство не принимает, так сказать, на себя ответственности в этих злоупотреблениях, не застраховывает их законом молчания, которое налагается на общество» 242 . Суждения Вяземского не безупречны и далеко не имеют безусловной верности. Особенно часто в них встречаются преувеличения в похвалах разбираемому писателю, на что мы и указали выше, говоря о сочинениях Озерова и Дмитриева. Иногда слышится дух партии и особенное внимание и расположение к своему родному лагерю. Но в его критических разборах много и весьма замечательного; в них много меткого и оригинального, освещающего предмет с особенных сторон, которые были другими не замечены. Пересматривая свои сочинения для нового издания, он сам сознавал указанные недостатки, особенно преувеличения, но не хотел исправить их, находя справедливо, что они тесно связаны с достоинствами его сочинений, что умный читатель сумеет выделить сам, что ему не понравится. Кроме указанных сочинений, у Вяземского есть множество писем и заметок в так называемых «записных книжках». Вяземский не писал своих мемуаров методически, не вел аккуратно своих дневников; то и другое заменяли для него письма и записные книжки, коих в Остафьеве сохранилось 37 и которые напечатаны в 8, 9 и 10 томах нового издания. В этих записках он с полною откровенностию говорит о всех важных событиях своей жизни, обо всем, что приводилось видеть, слышать, читать замечательного. Он говорит о себе: Годов и поколений много Я пережить уже успел, И длинною своей дорогой Событий много подсмотрел. Талантов нет во мне излишка, Не корчу важнаго лица; Я просто – записная книжка, Где жизнь играет роль писца. Вяземский рассказывает множество воспоминаний о разных ученых, литературных, правительственных и политических деятелях, как то: о графах Разумовских, об Остермане, императрице Екатерине II, императоре Александре I и его сподвижниках, о Сперанском, Магницком; из литературных деятелей говорит о Гнедиче, Дельвиге, Баратынском, Тургеневе, Чаадаеве и проч. |
| Рубрики Коллекции Юрий Вяземский посвятил одному дню из Евангелия целый роман 8 мин., 20.06.2018 Поделиться В нашей рубрике друзья «Фомы» выбирают и советуют читателям книги, которые – Стоит прочесть . Книгу рекомендует ректор Курской духовной семинарии, кандидат филологических наук архимандрит Симеон (Томачинский) Книгу Юрия Павловича Вяземского, в которой речь идет о последних днях земной жизни Спасителя, я читал в начале Страстной седмицы. Помню, как, следуя за повествованием, все больше и больше проникался атмосферой событий, которые христиане проживают каждый Великий пост. Проработка характеров, интрига, повороты сюжета, язык — все это на высочайшем уровне и не дает оторваться от чтения. Повествование в книге следует евангельскому рассказу, но при этом многие персонажи романа остаются за рамками того, о чем мы читаем в Евангелии, и здесь вполне возможны художественный вымысел и авторская трактовка событий. Это очень удачный пример творческого подхода писателя, который сочетается с верностью евангельскому повествованию. Я бы рекомендовал эту книгу для того, чтобы глубже понять атмосферу того времени и попытаться найти ответы на вопросы: в чем пружины той интриги, которая крутилась вокруг Пилата, Синедриона и окружающих Христа людей? в чем были главные интересы разных партий? почему и как произошло, что беззаконный суд приговорил к смертной казни Спасителя мира? Кстати, мне кажется, что книга было бы интересна не только взрослым, но и подросткам. Автор Юрий Павлович Вяземский — писатель, телеведущий, кандидат исторических наук, заведующий кафедрой мировой литературы и культуры факультета международной журналистики МГИМО. Год и история создания Роман «Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник» был опубликован в 2008 году. На написание книги Вяземского вдохновил булгаковский роман «Мастер и Маргарита», который он считает «чудовищно антиевангельским». Однако самого Булгакова Вяземский называет своим учителем и мастером слова и находит удачным созданный им образ Иешуа Га-Ноцри. Вяземскому захотелось самому написать роман на евангельскую тему и написать иначе, чем это сделал булгаковский Мастер. |
| В.В. Виноградов Русский Бог Русский Бог. Вследствие отсутствия историко-языковой перспективы в пушкиноведческой литературе обычны искусственные и произвольные сближения традиционных фраз – клише пушкинского стиля – с чужими индивидуально-художественными вариациями на те же темы. Конечно, тут сказывается и недоучет семантического многообразия пушкинского языка, игнорирование пушкинских «применений» там, где они, действительно, подразумеваются поэтом. Намеки и «задние мысли» ищутся и находятся в таких стихах, в которых они маловероятны, лишены индивидуальной направленности и стилистической значительности. Напротив, стирается и затемняется многозначность таких пушкинских фраз, ссылок и цитат, в которых «второй план» очень ощутителен. Например, принято видеть в выражении русский бог, которое встречается в десятой главе «Евгения Онегина»: Гроза двенадцатого года Настала– кто тут нам помог? Остервенение народа, Б[арклай], зима иль р[усский] бог, – 423 намеки на стихотворения кн. П. А. Вяземского «Русский бог»: Бог ухабов, бог метелей, Бог проселочных дорог, Бог ночлегов без постелей, Вот он, вот он, русский бог, – (Ср. у Вяземского также в стихотворении «Ухабы. Обозы» из цикла «Зимние карикатуры» (Денница, альманах на 1830 год): Обозы, на Руси быть зимним судоходством Вас русский бог обрек – и милость велика. 424 или на рылеевскую песню: Как курносый злодей Воцарился на ней... Горе! Но господь русский бог Бедным людям помог Вскоре... Между тем, выражение русский бог было характерной принадлежностью не только либерально-иронического, памфлетного, но и торжественно-патриотического, одического стиля. Так, у Озерова в «Димитрии Донском»: Языки! ведайте – велик российский бог! Ср. в «Военной песне» (Подснежник,1829, с. 121): Пред богом сим, о братья! в прах главою, Он наш всегда среди кровавых сеч; К нему с мольбой заветною святою: О русский бог! храни российский меч! Следовательно, крылатый афоризм русский бог – в ироническом применении – был уже коллективной собственностью передового русского общества первой трети XIX века. (Ср. замечание В. К. Кюхельбекера: «Русский бог не вотще даровал своему избранному народу его чудные способности, его язык, богатейший и сладостнейший между всеми европейскими»). |
| Post scriptum. Достоевский Ноя 5, 2021 Новости , Статьи Глава Синодального отдела Русской Православной Церкви Владимир Легойда не успел в номер, посвященный Федору Михайловичу Достоевскому. Но у нас нет такого: кто не успел, тот опоздал. Пожалуйста, милости просим. Тем более что и в этой колонке мистики предостаточно. По мысли моего учителя Ю.П. Вяземского, гении в литературе — это те, кто вырывается за границы национальной культуры и влияет или даже определяет развитие литературы и культуры в мировом масштабе. У англичан, например, такой автор один — Шекспир. У итальянцев, испанцев, немцев — тоже по одному: Данте, Сервантес и Гете. В России их три, точнее, по словам Вяземского, «два с половиной»: Достоевский, Толстой и Чехов-драматург (отсюда ½). Не буду сейчас уходить в статистику и подсчеты, но гениальность Достоевского аксиоматична. Однажды выдающийся историк, «последняя римлянка» В.И. Уколова совершенно ошеломила меня словами о том, что она не любит Достоевского. Точнее, не столько не любит, сколько не хочет вместе с ним вглядываться в себя. Достоевский в такое во мне смотрит, говорила мне тогда Виктория Ивановна, во что я сама смотреть боюсь или не хочу. Недавно профессор Уколова была в моей программе «Парсуна» на «Спасе», и, конечно, не вернуться к тому разговору я не мог. И вот что услышал: «Он мне причиняет такую боль, что с каких-то пор я стараюсь избегать этой боли через чтение, потому что ее достаточно в жизни. Боль существования, она есть. При всем том, что я предпочитаю ощущать любовь в мире и в собственной жизни… А Достоевский, конечно, открывает бездны, которые, к сожалению, в человеке есть. Иногда они бывают неконтролируемые». По мне, так слова Виктории Ивановны — тоже объяснение в любви. Как и мой нынешний небольшой опус. Есть теория, что в братьях Карамазовых Достоевский показал разные типы и/или черты русского характера. Пожалуй, что и так. Разве вы никогда не ощущали в себе бьющейся о тесные стены камеры логики и рационализма измученной мысли Ивана, разве не разрывали свою душу на части страстями Дмитрия, не лечили ее потом любовью Алеши? И разве не замирали от ужаса, взглянув в душевное зеркало, где вдруг на мгновение показалась гнусная физиономия Смердякова? Он ведь тоже Карамазов. С него и начнем. |
| В церкви народу не было; но когда встала Елена и оглянулась, за нею стоял боярин Морозов в бархатном зеленом кафтане, в парчовом терлике нараспашку. – О чем ты плачешь, Елена Дмитриевна? – спросил Морозов. Узнав боярина, Елена обрадовалась. Он был когда-то в дружбе с ее родителями, да и теперь навещал ее и любил как родную. Елена его почитала как бы отца и поверяла ему все свои мысли; одной лишь не поверила; одну лишь схоронила от боярина; схоронила себе на горе, ему на погибель! И теперь, на вопрос Морозова, она не сказала ему той заветной мысли, а сказала лишь, что я-де плачу о том, что приедут царские свахи, приневолят меня за Вяземского! – Елена Дмитриевна, – сказал боярин, – полно, вправду ли не люб тебе Вяземский? Подумай хорошенько. Знаю, доселе он был тебе не по сердцу; да ведь у тебя, я чаю, никого еще нет на мысли, а до той поры сердце девичье – воск: стерпится, слюбится? – Никогда, – отвечала Елена, – никогда не полюблю его. Скорей сойду в могилу! Боярин посмотрел на нее с участием. – Елена Дмитриевна, – сказал он, помолчав, – есть средство спасти тебя. Послушай. Я стар и сед, но люблю тебя как дочь свою. Поразмысли, Елена, согласна ль ты выйти за меня, старика? – Согласна! – вскричала радостно Елена и повалилась Морозову в ноги. Тронуло боярина нежданное слово, обрадовался он восторгу Елены, не догадался, старый, что то был восторг утопающего, который хватается за куст терновый. Ласково поднял он Елену и поцеловал в чело. – Дитятко, – сказал он, – целуй же мне крест, что не обесчестишь ты седой головы моей! Клянись здесь, пред спасителем! – Клянусь, клянусь! – прошептала Елена. Боярин велел позвать священника, и вскоре совершился обряд обручения; когда же явились к Елене царские свахи, она уже была невестою Дружины Андреевича Морозова. Не по любви вышла Елена за Морозова; но она целовала крест быть ему верною и твердо решилась сдержать свою клятву, не погрешить против господина своего ни словом, ни мыслию. И зачем бы не любить ей Дружины Андреевича? Правда, не молод был боярин; но Господь благословил его и здоровьем, и дородством, и славою ратною, и волею твердою, и деревнями, и селами, и широкими угодьями за Москвой-рекой, и кладовыми, полными золота, парчи и мехов дорогих. Лишь одним не благословил Господь Дружину Андреевича: не благословил его милостью царскою. Как узнал Иван Васильевич, что опоздали его свахи, опалился на Морозова, повершил наказать боярина; велел позвать его ко столу своему и посадил не только ниже Вяземского, но и ниже Годунова, Бориса Федоровича, еще не вошедшего в честь и не имевшего никакого сана. |
|
|
