| Моисей.- М. П.) в 1326 г.» (НПЛ. С. 345; ср.: ПсковЛет. Вып. 2. С. 92 (под 6838/1330 г.)). По мнению Янина, «длительный... перерыв в «подъезде» между 1326 и 1333 гг. был вызван конфликтными взаимоотношениями князей (тверского и московского.- М. П.) Александра Михайловича и Ивана Данииловича» ( Янин В. Л. «Болотовский» договор: О взаимоотношениях Новгорода и Пскова в XII-XIV вв.// Он же. Средневек. Новгород: Очерки археологии и истории. М., 2004. С. 264). В отсутствие архиерея важную роль играл институт псковского владычного наместника. В 1307 г. произошел конфликт властей Пскова с архиеп. Феоктистом и новгородцами, как предполагает Мусин, по вопросу о владычном наместнике, права к-рого в области имущественных отношений к тому времени были расширены ( Мусин. 2010. С. 274). К 30-м гг. XIV в. псковичи добились права избирать владычного наместника из своей среды. В 1331 г., во время поставления новоизбранного Новгородского архиепископа свт. Василия Калики во Владимир Волынский, где пребывал митр. Феогност, прибыли послы из Пскова от кн. Александра и от литов. князей, «и приведоша с собою Арсениа, хотяще его поставити на владычество в Плесков». Однако эта попытка, инициатива к-рой исходила не только от Пскова, но и от союзной ему Литвы, провалилась, и неудачливый кандидат на независимое от Новгорода епископство вынужден был уехать «посрамлен» (НПЛ. С. 343, 344; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 1. С. 264; подробнее см.: Мацуки Ейзо. Избрание и поставление Василия Калики на новгородское владычество в 1330-1331 гг.//Вел. Новгород в истории средневек. Европы. М., 1999. С. 213-217). После 1331 г. должность владычного наместника в Пскове занимали миряне-псковичи. Во главе церковной организации Пскова фактически стояло духовенство собора Св. Троицы. В городе складывается институт «поповских старост» из числа псковских бояр, в том числе старосты собора Св. Троицы. В 1337 г. очередная владычная визитация привела к конфликту свт. Василия Калики со Псковом: «Того же лета поиха владыка Василии на подъезд, и плесковици суда не даша, и владыка поиха от них, прокляв их» (НПЛ. |
| Житие архиепископа новгородского Василия Калики до сих пор вообще не встречалось в древнерусской рукописной традиции, хотя Василий Калика, несомненно, оставивший яркий след в народной памяти, почитался святым. Перед нами оригинальное сочинение, частично основанное на летописи, а частично ей противоречащее. Небольшой агиографический текст Пролога наполнен фактами, не имеющими соответствия в письменных источниках. Владыка Василий действительно до поставления был священником («прозвитером»), но не «святаго Воскресения», а церкви Козьмы и Демьяна. Возглавлял он новгородскую кафедру не 6 лет и два месяца, а более 20 лет (1331−1352). Упомянутый в Житии Василия Новгородского посадник Матвей Феодорович действительно жил в те же годы, что и Василий Калика. Это не кто иной, как известный под именем Матвей Коска (Матвей Кошка) влиятельный на протяжении 1330-х−1340-х гг. посадник 1768 , который в новгородских летописях называется по отчеству Варфоломеевичем, но однажды, под 6848 (1340) г., Федоровичем 1769 . В первоначальном тексте Новгородской первой летописи младшего извода под 1340 г. посадник верно назван Варфоломеевичем (в зачёркнутом варианте Комиссионного списка – Даниловичем) 1770 , и лишь в трёх списках Новгородской четвертой летописи и в Летописи Авраамки он именуется Фёдоровичем, как и в проложном житии. Очевидно, что перед нами вторичная и при этом ошибочная правка отчества посадника, которую следует отнести к XV в. Откуда же взялся Матвей Фёдорович в списках Новгородской четвёртой летописи? Вполне вероятно, что не с «трудным» на слух отчеством Варфоломеевич, а с более простым – Фёдорович, посадник Матвей запомнился в народном предании, что отразилось и в летописании, и в проложном Житии Василия Калики. Упомянутый в тексте тысяцкий Василий – известное имя в новгородской истории, но только начиная с XV в. (в 1415 г. тысяцкие Василий Обакунович и Василий Есифович – участники посольства в Москву для поставления владыки Симеона, последний упомянут как тысяцкий также в 1410 г., а с 1416 г. он становится посадником. В 1456 г. упомянут тысяцкий Василий Пантелеевич; в 1459 г. тысяцким был Василий Александрович Казимир, а в 1475−1476 гг. – Василий Есифович 1771 ). Поскольку в XIV в. новгородские тысяцкие по имени Василий неизвестны, очевидно, что это имя могло быть связано с Василием Каликой лишь в сравнительно более поздней традиции, как ставшее к тому времени обычным и привычным. |
| The Portrait in Byzantine Illuminated Manuscripts. Leiden, 1976. P. 131-132; Djuri V.J. Les miniatures du manuscript Parisinus graecus 1242 et le hesihasme//L’art de Théssaloniques et de pays balcaniques et les courants spirituals au XIVe siecle: Recueil des rapports du IVe colloque serbo-grec, Belgrade, 1985. Belgrade, 1987. P. 89-94). О сознательной ориентации свт. Киприана на духовное наследие новгородского архиепископа Василия Калики свидетельствует икона «Спаса на престоле с припадающим митрополитом Киприаном» из Успенского собора во Владимире, которая была написана по образцу свт. Василия Калики, изображенного слева у подножия Христа Вседержителя на клейме «Васильевских врат» (эта же многовековая святительская традиция нашла свое отражение и в новоиерусалимской иконе патриарха Никона). Возможность личного Богообщения (реального обожения), согласно паламитскому учению о сущности и энергиях Божества и связанной с ним аскетической практике монахов-исихастов, служила для христианских подвижников залогом грядущего единства праведных с Богом в Царствии Небесном и делала особенно отчётливым образ ожидающего их небесного блаженства. В клейме «Троица» воспроизведен также непременный аксессуар византийских тринитарных изображений – салфетки перед каждым из ангелов (Машнина В.П. Архангел Михаил. Икона «Архангел Михаил с деяниями» из Архангельского Собора Московского Кремля. Л., 1968. Табл. 2). У левого (от зрителя) ангела, олицетворяющего ипостась Бога Отца, плат всегда развернут вдоль всего края престола, у среднего ангела, олицетворяющего ипостась Святого Духа, полукружие плата словно окутывает благословляющую десницу, наконец, плат правого (от зрителя) ангела, олицетворяющего ипостась Сына, как правило, свернут в знак совершенного действия. Нельзя не обратить внимание также на то, что на клейме «Троица» иконы «Архангел Михаил с деяниями» подножие левого (от зрителя) ангела – Бога Отца явно выше подножия правого (от зрителя) ангела – Бога Сына, как сказано в Евангелии: « ибо Отец Мой более Меня» (Ин. |
| Опять разгорелась с новой силой, дотоле потаенно тлевшая, княжеская междоусобица. Преставился старый завистливый князь Юрий — вроде бы миру долгожданному пришла пора настать на Земле Русской, думать бы надо, как от набегов татарских отшибаться, да нет: видно, Божие попущение за грехи долгим оказалось. Ополчились теперь на московского великого князя Василия дядьевы отпрыски… А князь Василий в недобрый час венец принял: бегал в суматохе из Москвы от Юрия, потом сглупу в полон к татарам угодил — насилу выкупили, а когда в плен к нему попал старший брат Шемякин тезка Василий, поступил как язычник поганый, перенял у татар-то — приказал тому очи выколоть. И не ведал, что готовил себе такой же удел… Не смог противостоять ратям Димитрия Шемяки, бежал и настигнут был погоней. Жестоко расправился с московским государем Шемяка, исполненный мщения: ослепленного, принудил отречься от престола и крест на том целовать. И этого показалось мало: несчастный Василий был сослан в далекий Кирилло-Белозерский монастырь за крепкие стены. Здесь только повзрослел, прозрел духовно незрячий князь. Прознав это, потянулись к нему верные люди и, пока буйствовал и пировал беззаботно Шемяка в Москве, на Севере скапливалось войско. Одно еще удерживало Василия встать во главе рати — клятвенный договор, но его, взяв грех на себя, снял кирилловский игумен… Подошел черед бежать и Шемяке с остатками разбитого войска. Как хищный зверь зализывая раны, укрылся он на вологодской стороне, в Устюге Великом. Обо всем поведали игумену Григорию забредшие в обитель калики перехожие и, хоть слухом земля полнится, верилось в деяния крестника с трудом. Григорий не раз и не два порывался наведаться к Шемяке в Москву, но застарелые разыгравшиеся хвори не давали ему отважиться в дальний путь. Оставалось уповать только на Божий промысел, молиться с братией в храме и уединенно в келье: «Господи Вседержителю, Боже отец наших, наставь неразумных прекратить брань братоубийственную…» Зимние сумерки — ранние, когда Григорий вставал в своей келье на вечернее правило, месяц вовсю заглядывал в окошко. |
| Очень знаменательна и стремительная внутренняя «реакция» Руси на развитие отечественного паломничества. Так, П. Л. Гусев не без оснований связывал введение в «Житие Иоанна Новгородского» сюжета с «гоголевским» путешествием праведного архипастыря Великого Новгорода на закрещенном бесе, превратившимся в коня и доставившим архипастыря в Иерусалим «во мьгновении ока» (вероятно, сказочный по происхождению мотив), с широкой практикой паломничеств в Палестину во второй половине - конце XII b.[clxxi] Вообще, Иерусалим становится своего рода образцом для подражания. Так, современные искусствоведы (Р. М. Горяев, Н. М. Теребихин, М. П. Кудрявцев и др.) связывают с той же паломнической практикой, точнее, с топографией Иерусалима, описанной в хождениях, градостроительные идеи Древней Руси, в частности принципы «пространственно-мотивационно-временнóго многомерного построения средневекового ropoдa»[clxxii], таких как Суздаль, Новгород, Архангельск, Москва и др. Описывая земной, исторический Иерусалим, паломники за этим образом стремились угадать черты Иерусалима Небесного, и неслучайно современный исследователь видит в «Палестине наших паломников» «доказательство существования земного рая «на востоце», ссылаясь при этом на известный спор новгородского архиепископа Василия (Калики) с тверским владыкой Феодором о «земном» и «мысленном» pae.[clxxiii] Однако постепенно система средневековой сакральной географии начинает разрушаться, и с XV в. происходит соответствующая трансформация жанра хождений. Так, дьякон Троице-Сергиева монастыря Зосима в своем паломничестве (1419-1422) описывает вместе и Царьград и Палестину (до него о них рассказывалось только порознь), повествует о пути из «стольного града Москвы» через Киев, Белгород и т.д. до Царьграда, вводит рассказ о возвращении из Иерусалима в Царьград и т.д. Во втором «Хождении Варсонофия» в Каир, на Синай и Палестину (1461-1462) появляются указания на дни прибытия в эти места, повествование приобретает определенно выраженный дневниковый характер. Подобные элементы постепенно закрепляются в жанровой структуре, видоизменяя и реорганизуя ее (например, с XVII в. - у Василия Гагары, Арсения Суханова и др. рассказ о возвращении становится обычным). |
| XI в. или 10-ми гг. XII в. (Т. В. Гимон). С сер. 10-х гг. XII в. в Новгороде начали систематически, из года в год вести летопись, пополнявшуюся до XV в. (ее оригинал до нас не дошел, но к ней восходят оба извода Новгородской I летописи, а также летописи новгородско-софийской группы). Лингвистический анализ памятников новгородского Л. выявил моменты смены пополнявших эту летопись авторов (Гиппиус). Эти моменты в большинстве случаев совпадают со сменами новгородских (архи)епископов, что позволяет говорить о данном памятнике как о новгородской владычной летописи (впрочем, не исключено, что первое время, в 1115-1132, патроном летописца был князь). Весьма вероятно, что летописцем архиеп. Нифонта (статьи 1132-1156 гг.) был иером. Кирик, а летописцем свт. Новгородского Иоанна (Илии) (статьи 1164-1186 гг.), отредактировавшим начальную часть летописи,- свящ. Герман Воята. Пример пономаря Тимофея (XIII в.) показывает, что один человек, будучи клириком приходской церкви Новгорода, мог заниматься перепиской богослужебных книг на заказ и одновременно исполнять обязанности архиепископского секретаря, пополняя летопись и составляя официальные документы. Новгородское Л. XII-XIV вв. отличается лаконичностью, вниманием к местным, городским делам (внутренние конфликты, смены посадников и тысяцких, пожары, строительство церквей и др.), а также к природным явлениям. Л. XIII в. более пространное и лит. обработанное, чем Л. XII и XIV вв. Со 2-й четв. XIV в. (Л. свт. Василия Калики) новгородская владычная летопись начинает чаще интересоваться событиями за пределами Новгородской земли. Высказывались гипотезы о том, что Л. велось в Новгороде не только в соборном храме Св. Софии, но и в др. церквах и мон-рях Новгорода и его окрестностей. Однако имеется только 2 примера. Во-первых, это Синодальный список Новгородской I летописи, представляющий собой копию владычной летописи, сделанную для Юрьева новгородского мужского монастыря ок. 1234 г., пополненную по той же владычной летописи ок. 1330 г., а в 1330-1352 гг. |
| Согласно Григоре, Феогност, получив сочинения Паламы, нашел, что в них нет ничего, кроме «эллинского многобожия» ( Ελληνικ ν πολυθεαν), «бросил их на землю и отказался выслушивать их содержание». Далее Григора утверждает, что митрополит составил пространные возражения против паламитского богословия и послал их патриарху (очевидно, Иоанну Калеке) и синоду, присовокупив соответствующие анафемы паламитам. Если события, описываемые Григорой, действительно имели место, то перед нами единственный случай, когда деятель византийской церкви в славянских странах принял сторону антипаламитов в богословских спорах XIV века. Можно предположить, что Григора имел в виду акт официального одобрения Феогностом анафемы, наложенной на Паламу патриархом Иоанном Калекой в 1344 году; поскольку анафема была утверждена патриархом и синодом, то возможно, что такого одобрения потребовали от всех митрополитов патриархата. Даже если Феогност в 1344 году поддерживал политику патриархата, нет никаких сведений о его конфликтах с исихастскими патриархами Исидором, Каллистом и Филофеем, занимавшими кафедру до его смерти в 1353 году, или о поддержке им группы антипаламитских епископов во главе с Матвеем Ефесским (его Феогност должен был знать, потому что в 1331–1332 годах Матвей был на Руси), которые выступали против паламизма после 1347 года. Поэтому нет никаких оснований полагать, что кто–либо распространял на Руси интеллектуальные веяния так называемого «палеологовского возрождения». В то же время есть очевидные свидетельства о наплыве традиционной исихастской литературы, которая принималась сразу и без всяких богословских споров. Прения, если они возникали, велись совсем на другом уровне, нежели ученые диспуты византийских богословов. Так, в новгородской летописи под 1347 годом воспроизводится текст послания архиепископа Новгородского Василия Калики своему собрату, епископу Феодору Тверскому, в котором Василий пытается доказать существование «земного рая»; текст подразумевает, что в Твери существование такого «рая» в географически точном смысле отрицалось. |
| Апокрифические сюжеты вошли в духовные стихи («Стих о Голубиной Книге», «Сон Богородицы»), заговоры («Сказание о двенадцати пятницах»), молитвы (от нежити, от грома, от 12 «трясавиц», св. Сисинию и др.). Нек-рые А. существовали в книжной форме, в виде фиксированного текста, и одновременно в устной - в виде духовного стиха или заговора. На материале слав. традиции трудно говорить о к.-л. определенном и устойчивом отношении книжников (включая представителей высшей церковной иерархии) к апокрифическим текстам, за исключением, пожалуй, антиканонических А., обличение к-рых можно проследить уже в X в. ( Афанасий Иерусалимский в послании к Панку осуждает «Сказание о крестном древе попа Иеремии») и позднее (напр., сочинение прп. Максима Грека против «Сказания Афродитиана»). В рукописях имеется достаточно примеров своеобразной цензуры книгописцев (начатые и незаконченные апокрифические тексты) и читателей (вырезание листов, на к-рых находились А., зачеркивание текстов, предупредительные пометы о неканоничности того или иного памятника). С др. стороны, вполне обычным является использование А. в сочинениях разных жанров, принадлежащих перу представителей церковной иерархии. Свт. Кирилл Туровский , использовал в своих поучениях сюжеты «Никодимова евангелия» и апокрифических гомилий Евсевия Александрийского и Епифания Кипрского. Широк круг апокрифических источников «Послания о рае» Новгородского архиеп. Василия (Калики) . Тверской еп. Нил (Грек) (XVI в.) в послании дмитровско-кашинскому кн. Юрию Ивановичу излагает особый вариант легенды о происхождении крестного древа, связанный с «Покаянием праотца Лота». Значительное число А. (в т. ч. «Сказание Афродитиана») включено в Великие Минеи-Четьи . Достаточно свободному обращению апокрифических текстов (даже антиканонического характера) в средневек. слав. книжности способствовала в немалой степени неразработанность системы запретов в отношении неканонических сочинений в правосл. мире в целом. Списки «ложных» книг (см. Индекс запрещенных книг ) носили здесь скорее ознакомительный, нежели строго запретительный характер. |
| Архитектура кон. XIII – нач. XIV в. явилась передаточным звеном, благодаря к-рому преобразованное домонгольское наследие стало использоваться в архитектуре сер. XIV – XV вв., а также своеобразной «лабораторией» архитектурных форм. В это время были выработаны новые подходы к церковной архитектуре, в полной мере реализованные в сер. XIV – XV вв. С 1313 г. по 1331 г. строительная деятельность в Новгороде опять замирает – за это время был построен только один каменный храм. 30-50-е гг. XIV в. Новый период в истории новгородской архитектуры XIV в. связан с деятельностью архиеп. Василия Калики (1331–1352). Всего в течение 21 года в Н. и Новгородской земле архиеп. Василием и др. заказчиками было возведено и отремонтировано не менее 10 церквей, 2 гражданские постройки, 4 крепости, из них по крайней мере 12 сооружений были каменными. Проводились и др. важные строительные мероприятия, прежде всего, неоднократно ремонтировался Великий мост. Строительство в 30–40-е гг. XIV в. велось в основном импульсами, не непрерывно,— например, в 1345 г. возведено 3 храма, а затем в течение неск. лет летопись не сообщает о новых постройках. Из всех этих зданий частично сохранились три: церкви Благовещения Пресв. Богородицы на Городище (1342–1343), вмц. Параскевы (храм 1207 г. был капитально отремонтирован в 1345), и Преображения Господня на Ковалёве (1345). В результате археологических работ были открыты еще неск. сооружений, упомянутых в летописи: участки стены Детинца (1331–1333), «стена посадника Феодора» (1335), Воскресенская ц. Деревяницкого мон-ря (1335), ц. Входа Господня в Иерусалим (1336–1337), гражданская постройка на Владычном дворе, вероятно, палата (1350), крепость Орлец (1342) и участок стены крепости Орешек (1352). Церкви Входа Господня в Иерусалим и Благовещения на Городище имеют достаточно близкие архитектурные формы: 2-уступчатые лопатки, круглые зап. столбы, центральные прясла на 2 фасадах в нижней части сложены заподлицо с лопатками, лестница на хоры находится в толще зап. стены. Есть и определенные отличия — Входоиерусалимская ц. имела двойные уступы на стыке апсиды и участков вост. стены (эта особенность уникальна, более нигде не отмечена), вытянутые в плане вост. столбы. План храма, в отличие от близкого квадрату плану ц. Благовещения на Городище, также был вытянут по продольной оси. |
| В «Книгу степенную царского родословия» (рубеж 50-х и 60-х гг. XVI в.) вошла особая редакция «Слова о знамении Святыя Богородица» (ПСРЛ. Т. 21. С. 237-239). В 1563 г. Новгородский архиеп. Пимен написал послание царю Иоанну IV Васильевичу под Полоцк, в к-ром среди небесных покровителей государя и его семьи назвал и «новоявленных чудотворцев» Никиту и И. (Там же. Т. 13. С. 352, 353). И. был одним из святителей, заступничеством к-рых царь объяснял взятие Полоцка (Там же. С. 360, 361). Новгородские святители Никита и И. упоминаются вместе и в 1572 г., когда во время приезда в Новгород царя Иоанна Грозного в соборе Св. Софии в ночь на 16 авг. его супруга «царица православная Анна... по чюдотворцовым гробом знаменовалася» (Там же. Т. 30. С. 195; Новгородские летописи. 1879. С. 120). И. упоминался в связи с рассмотрением на Соборе в 1564 г. вопроса о белом клобуке как один из рус. архиереев, носивших этот знак святительского отличия. Инок Евфимиева суздальского в честь Преображения Господня мужского монастыря Григорий во 2-й пол. XVI в. составил Похвальное слово новым русским чудотворцам, где об И. со ссылкой на его Житие говорится как о «светильнике новгородском», чудотворце, ездившем на бесе, «аки на осляти», в Иерусалим, где святитель (эти сведения отсутствуют в Житии, вошедшем в ВМЧ) «приат от патриарха благословение и лобзание духовное, и емуже патриарх вда дары духовныя, клобук белой» ( Макарий (Веретенников), архим. Эпоха новых чудотворцев: Похвальное слово новым русским святым инока Григория Суздальского//АиО. 1997. 2(13). С. 143). В «Повести о белом клобуке», однако, эпизод с посылкой К-польским патриархом белого клобука Новгородскому архиепископу связан с именем свт. Василия Калики. В Уставе церковных обрядов московского Успенского собора (2-я четв. XVII в.) записано под 7 сент.: «Празнуют Иванну Новгородскому с предпразнеством вкупе; вечер и утро благовест в ревут, звон бывает без болшаго, а пение по уставу; патриарх у вечерни и у заутрени не бывает, потому что в Чюдове бывает у всенощнаго» (РИБ. Т. 3. Стб. 16). |
|
|
