| «Государь! открыто сознаюсь, что я опять христианин, – Делай со мною, что хочешь, но более не изменю я святой вере». Ольгерд вышел из себя, бил Иоанна из своих рук, и велел бросить его к Антонию. Темница исповедников стала христианским училищем, – туда спешил народ изумленный терпением страдальцев, и многие тайно принимали св. крещение. Жрецы, испуганные действием проповеди св. братьев, просили у Ольгерда решительного суда над ними, и получив страдальцев в полное свое распоряжение, терзали их разными пытками. Января 14 повешен был Антоний; в Иоанне надеялись опять видеть слабость и долее мучили его, но 24 Апреля и его повесили. Мученическая смерть Антония и Иоанна не только не остановила дела св. веры, но способствовала ей успеху. Родственник мучеников Круглец, также придворный Ольгерда, обратился ко Христу, пораженный терпением и словами св. родственников. Ольгерд, заметив, что он более не язычник, приказал бить его железными прутьями. Евстафий не показывал и вида, что страдает. Ольгерд бесился, и велел на морозе лить холодную воду на Евстафия. Страдалец терпел покойно и эту жестокую пытку. Мучители переломали ему ноги, отрезали нос и уши, содрали с головы кожу, и, наконец, 13 Декабря повесили. Это было в 1317 году 63 . Вслед за тем св. вера быстро шла от победы и к победе. Сам Ольгерд при конце жизни 64 и все 12 сыновей его крещены были в православии 65 . Когда Ягелло, в 1387 г., позволивший для Ядвиги и короны Польской окропить себя папистам, стал крестить литовцев по латинскому обряду: то оказалось, что в Вильне половина жителей уже исповедовала православную веру 66 . § 8. Распространение христианства на Каменном острове, на Валааме, по берегу Онежского озера Барон Герберштейн, бывший в России в 1516 г. и 1524 г. писал о Русских иноках: «особенно иноки стараются обращать людей всякого рода в свою веру: пустынники иноки и прежде обратили к христианской вере немалую часть идолопоклонников, долго и трудолюбиво посевая между ними слово Божие » 67 . В половине XIII века на Каменном острове Кубенского озера подвизались 23 пустынника, незнаемые миром. |
| «Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего. Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих» (Псалтирь 118:18-19) Петр Дамаскин. Творения Творения преподобного Петра Дамаскина, пользующиеся огромным авторитетом. Их называют «малым Добротолюбием» — и действительно творения Петра Дамаскина синтезировали в себе аскетическую традицию Православия. Они цитируются у Каллиста Ангеликуда (Катафигиота), у Иосифа Волоцкого, а поздней прочно входят в круг филокалической литературы; с греческого на славянский они переводились св. Паисием Величковским, а на русский – Оптиной пустынью. Преподобный Паисий (Величковский), включивший творения Петра Дамаскина в свое Добротолюбие писал игумену Феодосию: “Я заглянул в книгу и увидел, что это была книга святого Петра Дамаскина. Невыразимая радость охватила мою душу. Я почувствовал, что нашел на земле небесное сокровище”. «В нем виден писатель, не заимствовавший только слова у других, как он говорит о себе, по глубокому своему смирению, но сам, по собственному опыту, ясно познавший истины внутренней жизни, уразумевший множество тонких сетей, окружающих внутреннюю и внешнюю деятельность христианина-подвижника; виден ратоборец, выходивший из них неуловимым, и потому неложно указывающий путь другим, желающим подвизаться»,— пишет о преподобном первый переводчик его сочинений на русский язык архимандрит Ювеналий (Половцев). Автор предисловия к подлиннику этой книги говорит о Петре Дамаскине, что он оставил нам «отеческое и неотъемлемое наследство, сию поистине превосходную и преисполненную добра книгу, тщательно и с неизъяснимою благодатию им трудолюбиво сочиненную, — общее и душеспасительное восхваление всех добродетелей, сокровищницу ведений, собрание духовных дарований, высоту Божественных блаженств, жертвенник телесных деяний, тончайший разбор страстей, рог изобилия подвижнической жизни, вместилище Божественного познания и премудрости и, чтобы сказать вкратце: краткое изложение священного трезвения. Зная это сродство ее с предлежащею книгою («Добротолюбием»), много содействующее исполнению принятого нами намерения, мы сочли за нужное соединить и ее (книгу святого Петра) с прочими, как справедливо скажет кто-либо: круг с кругом, добротолюбие с добротолюбием, великое с большим, сокращенное с пространнейшим. Невозможным показалось нам разделять такую, как мы сказали, цепь духовных плодов, — собрание Божественного лика священных подвижников (и самая эта книга обличила бы нас в неведении добра, не терпя своего отделения от знающих и любящих ее отцов, чего да не будет), дабы нам с этой стороны не уменьшить купли, по необходимости требующей и сего прибавления, а вместе с тем и не лишить братий наших великой пользы, ибо всегда умножение доброго производит по обычаю и большее благодеяние. |
| Храните немногие речения, как печать назнаменовав в своей памяти. Они будут нерушимою стеною при устремлении наветующих; они — спасительное ограждение для душ от нападающих. Придет ли кто к тебе, и скажет: «Не сущий рожден; ибо если был, то как рожден?» — Ты как демонского голоса бегай этой хулы на славу Единородного; а сам возвратись и прибегни к евангельским речениям: в начале бе Слово, и Слово бе у Бога, и Бог бе слово. Сей бе у Бога. Четырекратно скажи: бе, и отразишь это их: «не был». Сии основания веры да будут незыблемы. На них, Бог даст, будут созидать и прочее. Ибо не возможно беседовать с вами вдруг о всем: иначе продолжительностию слова соделаем для вас бесполезным трудолюбиво собранное. Мысль, не имея сил обнять все одним разом, подвергнется тому же, что терпит чрево, которое при излишестве насыщения не способно переваривать сообщаемого ему. Потому желаю вам, чтобы вы усладились вкушением и воспользовались предложенным. А я готов служить вам и прочим, о Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков! Аминь. Беседа 17. На день святого мученика Варлаама В прежние времена смерть святых чествовали сетованием и слезами. Горько плакася Иосиф об умершем Иакове (Быт. 50:1); немало сетовали иудеи о кончине Моисеевой (Втор. 34:8), и Самуила почтили многими слезами (1 Цар. 25:1). А ныне ликуем при кончине преподобных, потому что естество скорбного изменилось после креста. Не плачем уже сопровождаем смерть святых, но в восторженных ликованиях веселимся при их гробах; потому что смерть для праведных — сон, вернее же сказать, — отшествие к лучшей жизни. Поэтому закалаемые мученики радуются; желание блаженнейшей жизни умерщвляет в них ощущение болезней при заклании. Мученик смотрит не на опасности, но на венцы; не ужасается ударов, но вычисляет награды; видит не исполнителей казни, бичующих здесь на земле, но представляет себе Ангелов, приветствующих с неба; имеет в виду не кратковременные опасности, но вечные воздаяния. И у нас уже мученики пожинают светлый залог славы, потому что, от всех оглашаемые восторженными приветствиями, из гробов уловляют они в мрежу свою тысячи народа. |
| На сей раз, сочтя возможным в интересах дела употребить более мягкий подход к подчиненным, патриарх не объявил их сторонниками унии. Он лишь потребовал от митрополита Гедеона, архиепископа Лазаря и архимандрита Варлаама порознь, «хоть собственноручно, хоть синодально», прислать в Москву «не нерадивое, но тщательное» подтверждение приложенного к патриаршим грамотам «Обличения» 463 на продававшуюся в те времена в Москве «тетрадь» (книжечку) «Выклад о церкви». Иоаким, конечно, не забывает указать, что приведенное в «Выкладе» мнение о пресуществлении есть «латинское прельщение», которое распространяют «плевелосеятели–униаты, пачеже сами иезуиты – искоренители нашего благочестия». Но «восписание, согласное мысли нашей», просит прислать «не ради какого–либо о вас сомнения [ибо ведаем ваше во всем непревратное последование… Восточной церкви…], но ради подтверждения истины, отражения лжи и ради посрамления несмысленных неких, или больше говоря развратников и мятежников, разглашающих и множащих той тетради лжесловие, и вам, киево–печерским монахам честным, приписывающих сей порок». Патриарх доходит до такой любезности, что приписывает издание «Выклада» иезуитам, коварно поставившим на книжечке выходные данные Киево–Печерской типографии. «Ибо как могли бы, сынами будучи православными и благочестия поборниками, монахи печерские противность такую матери своей Церкви восточной издать?!» Что могли «восписать» в ответ украинцы? Ведь «тетрадь», присланная им с грамотой патриарха (как честно ответил Лазарь Баранович), – вовсе не схизматический подкоп, но «составлена мужем в житии святом свидетельствованном и премудром, почившем уже о Господе Феодосией Сафоновичем, игуменом златоглавного Михаила, киевским. Да и не едина она являет сие (мнение о пресуществлении), но и в многоразличных не с латинского, но с истинного греческого языка через богомудрых и… праведных сынов российских трудолюбиво на славянский язык переведенных и не в одной Киево–Печерской типографии, но и иных благочестно печатью изданных книгах то же единомыслие обретается». |
| Мы же вернемся (к рассказу) о приснопамятном отце. Не льстиво я говорю и не ради них хвалю я этих преподобных отцов, Ферапонта и Мартиниана, ибо не требуют святые наших похвал или словесных прикрас, потому что достаточно для них небесной красоты и наслаждения пребывать с Богом в постоянном созерцании Его пречистого лика, о чем и пророк говорит: «Похвала праведнику от Господа бывает, и забота о нем от Вышнего». Преподобный же Ферапонт отошел в свое время к Господу, будучи хорошим пастырем для тех, попечение о ком было вручено ему Богом. И положили его честные мощи в Лужках в Можайске у Пречистой Богородицы, как уже было прежде сказано, ибо он был начинателем той святой обители. Телом лег он там, душа же его взошла ко Господу, а нам он оставил заботящегося о нас возлюбленного нами о Христе преподобного отца Мартиниана. Тот начал, но оставил, а этот незаконченное завершил. Тот ушел за духовной покупкой в дальние земли и, посланный Богом и Богом ведомый, ушел, а этот блаженный Мартиниан Богом был приведен на его место, пришел к нам и поселился в достоянии его, как некий наследник или брат по плоти, и остался с желанием, стал подвизаться трудолюбиво, труды к трудам прилагая, болезни к болезням, день и ночь заботясь, борясь с духами лукавства, бесстыдно находящими на стадо Христово словесных овец, стараясь каждого из нас растлить или похитить из ограды доброго нашего пастыря Христа. Он же, как добрый пастух, то сам, то с помощью друзей, то есть учеников своих, пася и ограждая нас, укрепляя отовсюду, направляя и у волков губящих, бесов, из гортаней выхватывая, подражал первому своему пастырю и учителю Христу и, как и он, взошел на небеса, оставив учеников своих, многие из которых стали святителями, пастырями и наставниками, направляющими на путь спасения. Простите меня Господа ради, отцы и братья, и не осудите худость мою, что мало рассказал вашему благородству. Ничуть не случайным считаю я это, но делом божественного промысла Его человеколюбия, Его многого милосердия, осуществившимся на нас заступничеством великой вашей помощницы, Пречистой Его Богоматери: если бы не было угодно Богу дело этих блаженных отцов, то не утвердил бы Бог и не возвел бы две такие обители, – словно укрепленная крепость предстоят они перед славой Его и величеством ради спасающихся душ. Сколько их спаслось и спасается во имя того Всесильного Бога и Пречистой Его Богоматери! И знаю я, что не неведомо это святости твоей, о возлюбленный, – пред тобою ныне все они лежат: много из недр этих преподобных отцов вышло епископов, много игуменов, учителей и наставников общежитий. И то, знаю, не неведомо тебе, что многие отцы и братья, ученики их, были прозорливы, и многие, Божьей благодатью исполненные, и райской пищи сподобились. И еще кое-что коротко расскажу тебе об их жизни, да узнаешь истину. |
| В среде иноков жив ещё был древний дух миссионерства. Тяжкие бедствия народные не подавили в сердцах их христианской любви к бедным идолопоклонникам. Повинуясь глаголу Божию: «идите... и проповедуйте евангелие всей твари» ( Мк. 16:15 ), шли они к людям, «сидящим во тме и тени смертной», благовествуя о Христе и принося им свет жизни. Барон Герберштейн имперский посланник, бывший в России в 1516 и 1524 г.г., в оставленных им записках замечает о русских иноках: «Особенно иноки стараются обращать людей всякого рода в свою веру: пустынники-иноки и прежде обратили к христианской вере не малую часть идолопоклонников, долго и трудолюбиво посевая между ними слово Божие». 68 Так, во второй половине XIII века несколько неизвестных пустынников, поселившихся на Каменном острове Кубенского озера проповедовали евангелие диким племенам Чуди и Корелы, кочевавшим, преимущественно, на северо-восточном берегу озера, терпеливо перенося от них оскорбления и побои. Эти неизвестные пустынники-миссионеры случайно открыты были Белозерским князем Глебом Васильевичем, когда по пути в Устюг его захватила на Кубенском озере жестокая буря, пригнавшая корабль его к Каменному острову; благочестивый князь, видя нужду пустынников и вместе с тем исполняя данный им во время бури обет соорудить храм на месте своего пристанища, построил для них деревянную церковь (1255 г.), что облегчило им дело проповеди . В первой половине XIV века старец Сергий и преп. Герман, поселясь на Валаамском острове Ладожского озера, обратили в христианство тамошних корелов; а несколько позже Арсений, поселясь на соседнем Коневском острове, также просветил св. верою жителей его. Новгородский инок Лазарь, избрав себе жилищем один из островов Онежского озера, положил начало обращению в христианство диких соседних лопарей, много перед тем натерпевшись от них; ученики же его ревностно проповедовали евангелие по берегам р. Онеги. Но наибольшее в этом отношении совершено было св. Стефаном, «апостолом зырян», обитавших в лесах древней Биармии (Пермь). |
| К крайнему сожалению, до нас не дошло полного жизнеописания сего великого подвижника, которое, без сомнения, было бы весьма назидательно. Выбрав из его собственных писаний то немногое, что мы теперь предложили читателям, считаем нелишним присовокупить к сему и свидетельство св. Феодора Студита о подлинности и чистоте писаний преподобного Дорофея. В завещании своём св. Феодор говорит о сём так: «Принимаю всякую Богодухновенную книгу Ветхого и Нового Завета, также и жития и Божественныя писания всех Богоносных отцов, учителей и подвижников. Говорю же сие ради умовреднаго Памфила, который, придя с востока, оклеветал оных преподобных отцов, то есть Марка, Исаию, Варсануфия, Дорофея и Исихия; не тех Варсануфия и Дорофея, которые были единомысленны с акефалитами и с так называемым Декакератом (десяторогим) и были за сие преданы анафеме святым Софронием в его книге, ибо сии совершенно отличны от вышеупомянутых мною, которых я, по преданию отцов, принимаю, вопросив о сём священноначальствовавшего Святейшего Патриарха Тарасия и других достоверных Восточных Отцов; да и в учениях вышеупомянутых отцов я не нашёл не только ни малейшего нечестия, напротив, многую душевную пользу» [ ]. Согласно с сим свидетельствует и другой древний писатель — Нил, слова которого напечатаны в виде предисловия в книге поучений преподобного аввы Дорофея, в греческом подлиннике и в славянском его переводе. «Известно да будет, — говорит он касательно сей душеполезной книги, — что было два Дорофея и два Варсануфия: одни недуговавшие учением Севира, а другие по всему православные и достигшие совершенства в подвигах (благочестия); сии–то самые и упоминаются в предлежащей книге, почему мы и принимаем оную с любовию, как произведение сего аввы Дорофея блаженного и достославного в Отцах». Послание Хвалю твоё усердие, ублажаю твою благословенную и поистине добролюбивую душу за тщание о благом, многолюбезный брат. Ибо так трудолюбиво испытывать и истинно хвалить сочинения и дела блаженного поистине и богодостойного отца нашего, дару Божию тезоименитого, значит хвалить добродетель, любить Бога и заботиться об истинной жизни. |
| Тождественное предание об уставе передает и Симеон Солунский: «Божественный отец наш Савва изложил устав, приняв его от свв. Евфимия и Феокти–ста, а они приняли его от бывших прежде них и от исповедника Харитона. Когда же этот устав… был уничтожен, тогда иже во святых отец наш Софроний… трудолюбиво изложил, а после него божественный отец наш Иоанн Дамаскин, опытный в богословии, возобновил и записал» . Как замечает Скабалланович, «можно, конечно, сомневаться во всех частностях этой генеалогии… но в основе этого предания уже, чтобы оно возникло, должно было лежать историческое зерно» . Ее историческое правдоподобие в том, прежде всего, что по всем, дошедшим до нас, отрывочным свидетельствам, из всех монашеских традиций именно палестинская была с самого своего возникновения больше всего связана с «мирским» богослужением и, следовательно, наиболее открытая для идеи «синтеза». Большинство палестинских монастырей или лавр находилось неподалеку от Иерусалима, а мы знаем, каким исключительным и по литургическому творчеству и по литургическому влиянию был Святой город после его восстановления как христианского центра при Константине. «Огласительные слова» Кирилла Иерусалимского и описания Сильвин показывают, что именно Иерусалим был одним из главных центров возникновения и развития того историко–мистериального богослужения, которое оказалось центральным для «мирского» пласта устава. Об участии монахов в торжественных иерусалимских богослужениях упоминает Сильвия. Позднейшие памятники указывают на существование особого монастыря «спудеев» около Епископии. «Поразительно, — замечает Скабалланович, — что роль спудеев по Свя–тогробскому Типику 1122 г. совершенно такая же, как в паломничестве Сильвии». От Кассиана мы знаем, что отличительной чертой палестинского монашества была его близость к уставу мирских церквей, особенно в том, что касалось сроков молитвы и ее структуры . Таким образом, именно здесь, в Палестине, в непосредственной близости к священному и святому центру всего христианского мира, и центру именно митургическому, уместно видеть естественное начало уставного синтеза, что и подтверждается согласным преданием всех византийских литургистов. |
| —75— (Ковальков, Невзоров, бар. Крюднер, Татаринова, Селиванов, Витберг и др.). Таким образом, сосредоточив всё своё внимание на уяснении генезиса исторического факта, автор, очевидно, уже не имел времени обрисовать самый факт ни со стороны его общих свойств, ни со стороны всех, или по крайней мере многих, частных проявлений. Этот недостаток рассматриваемого сочинения тем досаднее, что в пределах того, что послужило для автора главным предметом изучения и исследования, он выполнил свой труд в высшей степени успешно, серьезно и добросовестно. Внимательное изучение первоисточников и обширной ученой литературы, посвященной западноевропейскому и русскому мистицизму, привело его к верному пониманию предмета, ясной постановке и правильному научному решению вопроса о происхождении русского мистицизма. Не ограничиваясь существующей ученой литературой и изданными источниками, автор обратился даже к неизданным рукописным материалам, хранящимся в Румянцовском музее. Плодом его поисков является, по-видимому, еще никем не изданное, письмо Лабзина, текст которого присоединяется к сочинению в качестве приложения. Изложено сочинение языком выработанным, сжатым и выразительным. Несомненные достоинства сочинения, несмотря на его незаконченность, дают автору полное право на получение степени кандидата богословия». 3) Исправляющего должность доцента Евгения Воронцова о сочинении студента Боголепова Николая на тему: «Археологический комментарий к современному еврейскому календарю»: «Задачею г. Боголепова являлось сообщение в рубриках данных из Библии и внебиблейской еврейской письменности касательно праздничных дней и постов, поименованных в еврейском календаре. Согласно такому требованию г. Боголепов в небольшой монографии изложил данные, трудолюбиво собранные им в огромном количестве набросков, замечаний в немецкой богословской литературе. Археологический комментарий предваряется у него историческими сведениями об еврейском летосчислении в пределах библейских и талмудических времен. В самом комментарии следующие рубрики: Праздник Пасхи, |
| «Моя матушка Прасковья Александровна, вспоминал о. Флавиан, была благочестивая и богобоязненная женщина; вставала рано и подолгу молилась, потом всех нас, бывало, разбудит и заставит тоже молиться. Держала нас строго, не допускала с нашей стороны никаких шуток, шалостей и грубых, неприличных слов». «Когда скончалась моя матушка, рассказывал о. Флавиан, мне было лет 9–10, и я ходил в школу. Вскоре батюшка мой Матвей Матвеевич получил место управляющего у Абазы и у Нарышкина, и мне пришлось быть с ним у Нарышкина на винном заводе, а также побывать и в Харькове. Оставшись по отъезде в Оптину пустынь Матвея Матвеевича почти ребенком, Феодосий Матвеевич жил в семействе своего брата Николая. По примеру благочестивых родителей и сестры, монахини, он вел себя скромно и трудолюбиво: ходил часто на церковные службы и в школу. Войдя несколько в силы, занимался в рыбных лавках. Невестка, жена его брата, очень недолюбливала Феодосия Матвеевича, постоянно дразнила его, называя монахом, делала ему на каждом шагу неприятности, к чему как хозяйка всегда имела возможность и случай. При расстройстве торговых дел она видела в нем участника и в том немногом, что им оставалось от богатой когда-то торговли. Кроме того, его трудолюбие и скромность слишком резко отличались от заведенных ею в доме мужа порядков рассеянной жизни, когда одни гости сменялись другими, одни пирушки иными. Сознавая, что он и в родном доме чужой, Феодосий Матвеевич находил для себя утешение у старшей сестры своей м. Любови, которая в то время находилась в Орловском монастыре. Он поверял сестре своей разные скорби, говорил о кутежах и оскорблениях невестки, о расстройстве дел и т.п., и, успокоенный советами и любовию сестры, возвращался домой на новыя скорби и неприятности. Феодосию нередко случалось бывать у старцев о.о. Леонида и Макария. Жизнь монахов понравилась ему, и он высказал свое желание поступить в Оптину пустынь о. Леониду. О. Леонид удерживал пока стремление Феодосия к монашеству и говаривал ему: «Погоди ещё» Однажды, он дал Феодосию кусок яблонова дерева и сказал: «Вот возьми себе домой, сделай из него ложку и перешли ко мне. |
|
|
