| Taken from Meffreth, Dominica in Coena Domini. II. 1–6 cf Meffreth: «Christus multipliciter est traditus. Primo, a Patre ex feruentissim a dilectione. Iuxta illud Apostoli ad Roman. 8. Proprio filio suo non pepercit Deus, sed pro nobis omnibus tradidit ilium.» II. 7–8 cf Meffreth: «Secundo tradidit seraetipsura ex humilitate obedientiae.» II. 9–10 cf Meffreth: «Tertio, tradidit eum ludas ex cupiditate auaritiae suae.» II. 11–12 cf Meffreth: «Quarto, tradiderunt eum ludaei ex iniquitatis inuidia.» II. 13–14 cf Meffreth: «Quinto, tradidit eum Pilatus ex peruersitate iustitiae.» II. 15–22 cf Meffreth: «Sexto, vt dicit Origenes, tradidit eum diabolus ex timoré, timens amittere genus humanum, propter eius doctrinam si amplius viueret: non aduertens, quod magis erat eripiendum genus humanum ab ipso, propter mortem eius, quam propter doctrinam» (Pars hyera., p. 365). Прелесть . Taken from Faber, Dominica 4 Post Pascha, No. 6 «Qua ratione diabolus doceat oranem falsitatera», sect. 5 «Docet rem fucare». II. 1–4 cf Faber: «Didicit hanc artera Cain satis terapestive, qui ut fratrera neci daret, evocavit ad deambulationem quasi am ice cum fratre locuturus.» II. 5–8 cf Faber: «Hue pertinet Ioab qui dura Amasara osculatur et salutat amicum: Salve mi frater, interim pugionera lateri eius infixit, 2. Reg. 20.[ 2Sam. 20.9–10 ].» II. 11–12 cf Faber: «ludas osculo tradens Christum.» The reference to Jael and Sisera (II. 9–10) is Simeon " s own addition. Прелесть 2 . Taken from Faber, ibid., sect. 7 «Docet simulare»: «Sic A bsalon ut populum ad novarum rerum Studium incitaret, et in legitim um suum Dominum concitaret, mane consurgens, stabat iuxta introitum portae, et отпет virum, qui habebat negotium ut veniret ad regis iudicium, vocabat ad se et dicebat: Videntur mihi sermones tui boni et iusti, sed non est qui te audiat constitutus a rege, etc. Sed et cum accederet ad eum homo, ut salutaret ilium, extendebat manum suam, apprehendens osculabatur eum, 2. Reg. 15.[ 2Sam. 15.2–5 ].» Прелесть 3 . |
| Hay ya algunas señales de la inminente cólera de Dios. Tertuliano anticipa aquí un tema que Lactancio desarrollará más tarde en su De morte persecutorum. Llama la atención sobre la muerte de algunos gobernadores de provincias, cuyas últimas horas estuvieron atormentadas por el cruel recuerdo de haber perseguido a los discípulos de Cristo (c.3). El capítulo cuarto se abre con este impresionante aviso: «Nosotros, que no conocemos el miedo, no tratamos de espantarte, pero quisiéramos salvar a todos los hombres, conjurándoles a no luchar contra Dios» (μη θεομσχεν, citado en griego de los Hechos de los Apóstoles, 5,39). Los procónsules pueden cumplir siempre con los deberes de su cargo, sin olvidar los sentimientos de humanidad. Scápula obraría contra sus propias instrucciones arrancando una negación de quienes confiesan ser cristianos. En el último capítulo le exhorta a que se apiade de sí mismo, ya que no de los cristianos; que salve al menos a Cartago, si no quiere salvarse a sí mismo. La crueldad no conducirá a nada; servirá solamente para hacer crecer el número de los fieles: No tenemos otro señor más que Dios. Está delante de ti y no puede esconderse de ti, pero a El no le puedes hacer ningún daño. Mas aquellos a quienes tú consideras como soberanos son hombres, destinados a morir un día. Pero esta secta no perecerá. Tú sabes que, precisamente cuando parece que es aniquilada, crece con más fuerza. Ante tan gran constancia, todos se sienten sobrecogidos por una inquietud. Desean ardientemente indagar la causa; tan pronto como conocen la verdad, ellos mismos la abrazan inmediatamente (5). 5. Contra los judíos (Adversus Iudaeos) La ocasión que dio origen a esta obra fue una disputa habida entre un cristiano y un prosélito judío. Duró todo un día hasta la puesta del sol. El resultado fue que «la verdad quedó oscurecida como por una especie de nube.» «Juzgué, pues, conveniente examinar con más detención lo que, a causa de la confusión a que dio lugar la discusión, no pudo esclarecerse suficientemente y resolver por escrito para la lectura las cuestiones que se plantearon» (1). |
| 18 июня 1932 года курашевцы силою заняли церковь и оказали сопротивление властям. Священник К.Ржецкий и 24 прихожанина были преданы суду. Дело слушалось в Беловеже 12 мая 1933 года. Защиту организовал юрисконсульт Синода К.Н. Николаев. На суде появился под видом священника «восточного обряда» православный ренегат и произвел удручающее впечатление даже на польский суд. К обвиняемым была применена амнистия, и дело прекращено. На памятнике Пию XI следует поместить слова: «Дубечно, Костомолоты, Жабча, Курашево». В заключение ничего лучшего нельзя сказать, чем то, что говорил литовский канцлер Лев Сапега униатскому Полоцкому архиепископу Иос. Кунцевичу в письме от 12 марта 1622 года: «Вместо радости причинила нам Ваша столь блестящая уния скорбь, беспокойство и неустройство, и столь огорчительно, что лучше бы мы желали быть без нее, ибо по ее причине терпим мы всегдашние беспокойства, огорчения и досаду. Вот плоды Вашей хвалимой унии. Изрядная она поистине виновница стольких в людях и отечестве раздоров и нестроений, ибо (сохрани Бог) если отечество потрясется, чему Вы своею суровостью открываете столь удобный путь, не знаю, что в то время с Вашей унией будет». Мы в лучшем положении, чем Лев Сапега. Наблюдая «восточный обряд» в Польше, мы отлично знали, что будет с унией, когда «отечество потрясется». Глава восьмая. Удар 1929 года 1 В Риме продолжали и укрепляли начатое. Казалось иногда, что потеряно чувство меры, что вопрос идет не столько о присоединении православных, сколько о перевоспитании католиков в духе Православия. Вместе с тем все громче раздавались призывы к спасению России, и в этом была какая-то экзальтация. Призывая «Спасителя спасти Россию» (Salvator mundi, Salve Russiam), Рим не терял надежды на заключение конкордата с Советами. Возлагались надежды на Америку, которая должна была включить в свое общее соглашение с большевиками вопрос о прекращении гонений на религию. Создавалась какая-то нездоровая обстановка неопределенности и шатаний, и голос Рима в русских делах все больше терял свою ясность. Боролись две партии за и против соглашения с Советами. Во главе первой стоял орден иезуитов, возглавляемый д’Эрбиньи, знатоком русских дел. Он не терял надежды, хотя все пока складывалось неблагоприятно. Католические епископы в России пребывали вне своей паствы. Тираспольский епископ Месслер жил в Берлине, Каменец-Подольский Моньковский – в Бучаче, в Галиции; Минский Лозинский – в Польше, Дальневосточный – в белом Харбине 246 . |
| Обе песни сии написаны на воспоминание Христовых страданий, остальные два песнопения: песнь на праздник Рождества Христова: «Agnoscat отпе saecyum» и песнь о воскресении Спасителя: «Salve festa dies, toto venerabilis aevo!» уже уступают в достоинстве первым. Св. Григорию Двоеслову бенедиктинцы приписывают восемь гимнов, кои помещены» в служебниках римских; Opera М. Gregorii Т. III Paris. 1705. В седьмом веке песнотворцев церковных на Западе не было. 179 Вот песнотворца гимнов, свыше вдохновенных. чудный Косма – лира Св. Духа, новый Орфей – поистине благодать Дамаска (т. е. св. Иоанн Дамаскин ), Феодор и Иосиф Студиты – превосходные органы песнопения, княжий певец – Иосиф Песнописец, Андрей, что из Крита, престройная песнь, Феофан – сладкая цевница, Георгий, Лев, Марко, Касия. 183 Пр. Иннок. Еп. Пенз. пишет о свят: Германе в своей Церк. Ист. след: «Герман (заблуждению иконоборцев) противополагал важность седьми прошедших веков, которые непрерывным поклонением утвердили Иконопочитание; указывал на изображения, писанные Евангел. Лукою; на нерукотворенный образ Иисуса Христа, посланный к царю Авгарю, и на друг. мн: чудотворные иконы. За твердость в семь учении четыре года претерпевал поношения и скорбь, потом низвержение с престола и изгнание; и не решился изменою истине покупать себе свободу и царское благоволение.» Кроме песнопений, св. Герман оставил церкви и другие драгоценные ей писания: каковы суть слова на праздники; три послания к различным Епископам; разсуждение о шести вселенских Соборах, Апология Григорию Нисскому ; и созерцание вещей Церковных, или изъяснения на Литургию. Все сии творения св. Германа очень одобряет за многие их достоинства ученнейшй и блаженный Патриарх Фотий. (См. Церков. Истор. Иннокентия. В. VIII.). – 185 Bibl. Graeca Fabr. Т. VIII р. 772. Последний канон надписан так: творение господина Иоанна Арклийского (του ρκλ); но Иоанн Арклийский есть ни кто другой, как Иоанн Дамаскин . Доказательства на сие можно видеть в Историч. обозр. кн. богослуж. в прим. 104. |
| Ничего нельзя возразить против изучения католиками Востока. Давно пора изучить Православие, которое совершило столько славных дел и так достойно потрудилось и трудится на ниве Господней. 25 ноября 1927 года ректору Восточного института было выражено одобрение по поводу издания «Orientalia Christiana». 11 февраля 1929 года в Риме состоялась закладка Русской коллегии «Russicum». Ректор Восточного института д’Эрбиньи произнес при этом речь, в которой объяснил, что цель «Russicuma» воспитывать работников, носителей евангельской веры которые будут утверждать в вере души ста сорока миллионов, населяющих Восточную Европу и Северную Азию, страну, составляющую шестую часть света. Д’Эрбиньи упомянул при этом о великих дарованиях русской души, залоге великого будущего в церкви, при условии признания Россией и Русской Церковью главенства Римской церкви, которой Христос вверил свое словесное стадо. При помощи России католичество просветит «язычников седого Востока». Мысль об этом родилась у д’Эрбиньи на Воробьевых горах в Москве. Он заметил, что несмотря на всю грандиозность начертанной программы, святейший отец Пий XI не устрашился перед трудностями задачи. Коллегия поручается покровительству св. Терезы. «Salvator mundi salve Russiam», – закончил оратор. Затем кардинал Синцеро, секретарь конгрегации для Восточной церкви, в присутствии ряда кардиналов, в окружении духовенства, при пении русских студентов из «Russicuma» освятил краеугольный камень, замуровав в него особый акт. Материальную помощь оказала сестра св. Терезы, игумения монастыря в Лизье 254 . Коллегия была открыта в 1931 году и подчинена Комиссии «Pro Russia» 255 . Русская коллегия находится на углу площади S. Maria Maggiore. Это не столько учебное заведение, сколько общежитие. Воспитанники проходят курс учения или в Григорианском университете, или в Восточном институте. В самой коллегии изучают русский язык, историю, литературу. Издается собственный орган «Заметки». При коллегии имеется церковь св. Антония, являющаяся приходскою церковью русских католиков в Риме. |
| Его же – Кафедральный собор в Антверпене, еще лучше описанной картины. Его же – Смерть Сенеки в темнице. Наилучшая картина в галерее. Клавдия Гелле – Вид тихого моря при закате солнца, погружающегося в воду. Вдали видны зубчатая башня и корабли с флагами на корме. На середине картины, в отдалении, пристань с судами, а направо великолепный дворец и около него здание с двумя рядами колонн и с боевыми часами. Картина великолепная! Гелле, как никто, превосходно передавал прозрачность воздуха, блеск солнца и красоты видов. Христофора Агриколы – четыре картины одинаковой величины: Ночь, Радуга, Дождь и Заря. Очень хороши. Франциска Дувен – Праведная Анна, обучающая Пресвятую Отроковицу Марию читать при свечке. Иакова Рюисдаал – Высокое и развесистое дерево на обширном поле, по которому вдали проносится вихрь. Тут светотени и перспектива очаровательны. Ван-Элста – Мертвые птицы. Кисть тонкая. Подражание природе удивительное. Петра Вумермана – Конные ловчие, отдыхающие у кабака. Этот художник рисовал коней весьма верно. Рембрандта – Бедное семейство в темной горнице. Подле пылающего очага женщина грудью кормит младенца. Рахили Рюйш – Цветы, плоды и птичье гнездо. Едва ли можно написать картину точнее и лучше этой. Генриха Штеенвих – Иоанн Креститель в темнице. На этой картине перспектива чарует зрение. Немцы и особенно фламандцы большие мастера освещать лица в потемках и рисовать пейзажи. Школа итальянская 258 Карла Цигнани, болонца († 1719) – Богоматерь с Младенцем. Он подает Ей четки, а Она улыбается и потешается Им. Улыбка лукообразного ротика Ее тонкая. В Ней более девственности, нежели женственности. Головки Ее и Младенца прекрасны. Нежна кисть у этого живописца. Андрея Вануччи дель Сарто, флорентинца († 1517) – Большой образ Богоматери с Младенцем. Она стоит на каменном пьедестале. Итальянское лицо Ее мило, ресницы черны, Младенец – ненаглядная душечка. Сартова кисть нежна. Рисует естественно. Барбиери Гверчино († 1666) – Сивилла Самосская, прорицающая: Salve, casta Syon, permultaque passa puella, т.е. радуйся, девственный Сион, и премногое потерпевшая Отроковица. Голова ее весьма миловидна и исполнена жизни и вдохновения. Взор ее устремлен к небу. А освещена и оттенена она так, что вот-вот выйдет из полотна и пойдет ко мне за благословением. |
| На триумфальной арке виднелись страшные сцены из апокалипсиса, а вдоль кораблей длинный ряд мучеников вызывал воспоминание о долгой и славной борьбе церкви. Одновременно с тем, как эти мистические сцены как бы выливались в один гимн прощения и любви во славу торжествующей церкви и победоносного Христа, ряд картин более исторического характера, представлял глазам верующего эпизоды из церковных хроник, из жизни святых и мучеников, дополняя в образах поучения священников. И таким образом, вдвойне почитаемый, вдвойне святой, – своими чудесами умершего язычества и славой рождающегося христианства, – Рим, в котором африканец св. Фульгенций видел прообраз небесного Иерусалима 2836 – так он был прекрасен, – в самом деле не имел равного себе. Как говорится в современной поэме, это был «город – владыка мира, самый чудесный, красный от крови мучеников, белый и чистый, как лилия девственниц, город благословенный между всеми другими, достойный того, чтобы существовать во все века»: О Roma nobilis orbis et domina, Cunctarum urbium excellentissimma, Roseo martyrum sanguine rubea, Albis et virginum liliis Candida, Salutem dicimus tibi per omnia, Те benedicimus, salve per saecula. Этот дивный Рим, столь полный монументами, воспоминаниями и славой, так что, по словам современника, «обладание всей Италией без него ничего не стоило» 2837 , суждено было видеть последними, в его неприкосновенном виде, Велизарию и его войскам. Долгая и неизгладимая война, наполнившая после этого в течение двадцати лет весь полуостров кровью и развалинами, должна была обозначить и для Рима конец его процветанию. Пять раз взятый и снова отнятый во время этого печального периода, измученный ужасами долгой осады, штурмов, неистовствами варваров, лишенный защищающих стен, обезлюженный, пустынный и даже остававшийся в течение нескольких недель вполне необитаемым, этот царь античного мира в эти печальные годы медленно нисходит в ряд посредственного и незначительного провинциального города. Его граждане гибнут под мечем победителей, его здания рушатся, слава – меркнет. |
| Поэзии Фотуната свойственно утраченное его современниками отточенное техническое мастерство, которое сочетается с искренним воодушевлением, лиризмом, просветленностью восприятия мира и жизни, идущей из глубины его веры, при том что в поэзии он не был новатором, подобным святому Амвросию Медиоланскому, но придерживался классической традиции. «Метрические формы Венанция не отличаются большим разнообразием, – замечает знаток латинской поэзии раннего средневековья И.Н. Голенищев-Кутузов. – Любимый его размер – дистихи… Кроме метрических он писал также ритмические стихи» . Стихи Венанция Фортуната прозвучали своего рода заключительным аккордом классической латинской поэзии. Позднейшие христианские поэты и церковные гимнографы черпали вдохновение из других источников – по преимуществу в гимнографии святителя Амвросия Медиоланского. На смену квантитативным метрическим стихам пришла ритмическая поэзия с рифмованной строфикой – на вкус, воспитанный на классических образцах, вполне варварская. Некоторые из стихотворений Фортуната вошли в обиход Западной церкви. Это два гимна: «Знамена веют царские» («Vexilla regis prodeunt») и «Воспой, язык, сраженье славной страсти» («Pange, lingua, gloriosi proelium certaminis»), написанные размером римских военных песен и оба посвященные перенесению частицы Животворящего Креста в Пуатье, а также исполненное радостным ликованием пасхальное песнопение «Salve festa dies». В западные бревиарии включен гимн Фортуната в честь Девы Марии «Которую земля, и море, и эфир» («Quem terra, pontus, aethera»). Нечестивые епископы Среди епископов Галлии не все вели подвижническую жизнь. Меткий наблюдатель нравов своих современников, в том числе клириков и епископов, святитель Григорий Турский не всегда в своем рассказе о них выбирает агиографический тон, но часто выступает скорее как сатирик, а некоторых епископов представляет настоящими разбойниками с нравами и обычаями под стать франкской знати той эпохи. Так, в пору понтификата Иоанна III, Салоний и Сагиттарий, воспитанные святым епископом Лиона Никитой и поставленные им в диаконский сан, а затем ставшие один – епископом Амбрены, а другой – города Гапа, «потворствуя своим прихотям, начали неистовствовать как безумные в грабежах, резне, убийствах, блуде и других преступлениях. Дело дошло до того, что однажды, когда Виктор, епископ Сен-Поль-Труа-Шато, справлял годовщину своего назначения, они, послав отряд вооруженных мечами и стрелами, напали на него. Напавшие разорвали на нем одежду, перебили его слуг, унесли сосуды и весь пиршественный прибор, оставив епископа в высшей степени оскорбленным» . |
| Полагают, что на протяжении многих десятилетий после Амвросия Медиоланского не было объективных причин для дальнейшего поэтического обогащения латинской литургии: круг церковных праздников был еще невелик, Амвросий уже составил прекрасные гимны на основные праздники, эти произведения были приняты Церковью и удовлетворили ее литургические потребности, и не каждый поэт мог решиться поставить свои упражнения рядом с ними. Может быть, именно поэтому стихотворные молитвословия из упомянутого сборника Пруденция, ближайшего по времени последователя Амвросия, предназначались именно для частного, а не церковно–литургического употребления, и только небольшая их часть вошла позднее в богослужебную практику в составе мозарабской и римской (Ales diei nuntius; Nox et tenebrae et nubili; Lux ecce surgit aurea; Salvete flores martyrum) литургий. От других гимнов Пруденция (в том числе от известного в Средние века Рождественского гимна Corde natus ex parentis ante mundi exordium) Церковь отказалась. Только в 5 в. у Амвросия Медиоланского нашлись последователи, первым из которых, возможно, был Павлин, епископ Нолы (ум. 431). В подражание гимнам Амвросия в 5–6 вв. в основном неизвестными авторами составлены т.н. hymni Ambrosiani. Среди подражателей Амвросия были также папа Геласий (ум. 496), хотя ни один из приписываемых ему гимнов с уверенностью атрибутировать нельзя; скрупулезно следовавший амброзианскому стиху Магн Феликс Эннодий, епископ Павийский (ум. 521), бывший прежде архидиаконом в Медиолане, 12 гимнов которого не включены в латинскую литургию; а также Целлий Седулий (ум. ок. 450), кое–что из творчества которого используется в латинской литургической практике и поныне (в том числе несколько стихов гекзаметром, составляющих Introit вотивной мессы Богородице Salve, sancta parens, enixa puepera regem). В римской традиции гимны долгое время почти не использовались (в базилике Св. Петра – до 11 в.). В 6–8 вв. на Западе, как и на Востоке, был окончательно установлен круг богослужебных напевов, согласно традиции, – папой Григорием I Великим, который, как говорит его биограф, диакон Иоанн (9 в.), собрал напевы за все предыдущие века, удалил менее ценное, а остальные исправил и восполнил недостающие, составив, таким образом, новый Антифонарий. Он же основал в Риме школу певцов. Вероятно, Григорий Великий и сам писал гимны – по крайней мере, согласно легенде, в 592 г. он отправил св. Колумбе книгу гимнов для служб суточного круга (Matutinae, Laudes, Vespera). |
| Виктора. Кроме того, в трактате De vita et rebus gestis sancti Malachiae («О жизни и деяниях св. Малахии») содержится ритмический гимн св. Малахйи Ирландскому (Hymnus de S. Malachia) 1118 ; атрибуция других гимнов, которые ему приписываются, ныне считается дискуссионной. В частности, гимн Jesu dulcis memoria («Сладкого Иисуса память») отнесен теперь на счет анонимного английского цистерцианца 12 в.; гимн Ave marls Stella – «Радуйся, звезда над морем», содержащийся уже в Codex Sangallensis – Санкт–Галленском манускрипте 9 в., относится на счет Венанция Фортуната или Павла Диакона; рождественскую секвенцию Laetabundus («Исполненный радости») также относят к более раннему времени. Даже прекрасный мариологический гимн Omni die die Mariae/Mea laudes anima, с которым имя Бернара Клервоского было связано почти неразрывно, ныне приписывается его современнику – клюнийскому монаху Бернарду де Морласу (ум. ок. 1140). Кстати, судя по сохранившимся произведениям, прекрасный проповедник Бернар Клервоский оказался весьма посредственным поэтом. Множество секвенций (из которых наиболее известны секвенции на праздники Троицы и Пасхи, на память первомученика и архидиакона Стефана, а также ряд секвенций, посвященных Богородице, в том числе – Salve Mater Salvatoris) принадлежат, как считается, августинцу Адаму Сен–Викторскому (ум. 1177 или 1192), творчество которого знаменует собой зенит латинской гимнодии. Однако рукописей их не сохранилось, и его авторство устанавливается только по более поздним свидетельствам. Адаму приписывается также блестящая секвенция Laudes crucis attollamus/Nos, qui crucis excultamus/Speciali gloria, однако ныне считается, что ее написал кто–то из его одаренных сен–викторских предшественников. Минорит Юлиан из Шпайера (ум. ок. 1250), хормейстер придворной капеллы при французских королях Филиппе II Августе и Людовике VIII, а затем – монах в парижском францисканском монастыре, составил рифмованные службы (historiae) святым Франциску Ассизскому и Антонию Падуанскому, до сих пор используемые францисканцами (в современном виде небольшая часть службы – антифоны в третьем noctum – принадлежит папе Григорию IX и его кардиналам); его музыкальнопоэтическое творчество оказало существенное влияние на современников. |
|
|
