| Покушение Веры Засулич на петербургского градоначальника Федора Трепова. Рисунок Le Monde illustré, 1878 год Historia magistra vitae? Еще древние римляне говорили, что история – наставница жизни (historia magistra vitae). Ах, если бы… Далеко не всегда и не все извлекают из нее уроки в должной мере, и порой старая история повторяется снова и снова. Конечно, чаще всего она воспроизводится не в точности как было, а с новыми нюансами, часто даже в сильно измененном виде. Тем не менее в целом ситуация дурной бесконечности, когда из истории не делают выводов, вновь и вновь наступая на старые грабли, является нередкой на нашей, русской почве. Неприятные исторические параллели порой слишком заметны и даже бросаются в глаза. Так, например, набравшая сегодня уже мощные обороты кампания в защиту так называемого украинского режиссера Олега Сенцова, осужденного в 2015 году за терроризм в Крыму и приговоренного к 20 годам заключения, некоторыми своими чертами очень напоминает знаменитое дело революционной террористки Веры Засулич. 140 лет назад, в 1878 году, Засулич стреляла и тяжело ранила петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова за то, что он приказал в тюрьме высечь политического осужденного Боголюбова. Очень неожиданно для власти террористка была оправдана судом присяжных, что вызвало бурное одобрение подавляющей части тогдашнего русского образованного общества. Власть тогда была непопулярна, и в Засулич видели… героиню. В том числе и многие люди из самой власти. Интересно, что присяжные, оправдавшие революционерку, были в основном чиновниками. Защита, как оказалось, предусмотрительно отвела из состава присяжных всех лиц купеческого звания. В зале суда даже высокопоставленные сановники тоже скорее сочувствовали Засулич. После озвученного вердикта: «Невиновна» – аудитория взорвалась криками восторга. Вот как этот момент описывает в своих воспоминаниях А.Ф. Кони, председательствовавший на суде и тоже сочувствовавший Засулич: «Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы: “Браво! Ура! Молодцы! Вера! Верочка! Верочка!” – все слилось в один треск, и стон, и вопль. Многие крестились; в верхнем, более демократическом, отделении для публики обнимались; даже в местах за судьями усерднейшим образом хлопали… |
| Gupiditas justæ existimationis bonæque famæ; est semen, summumque præsidium virtutis. Nihil tam potenter incitat ad bonum retrahitque a malo; quam præ oculis semper habitus honor famaque eorum qui se virtutibus omnis generis ornarunt; despectusque ac detestatio malorum hominum. Ideo omni actione peracta, juxta communem sensum eam judicamus, se ipsos interrogantes; quid de hoc diceht homines? – E contra, qui negligit omne studium honoris famæque suæ; primam portam aperit quibuslibet vitiis; deinde facillime pervenit ad omnia crimina horrendaque facinora; unde vere dicitur: Væ homini, qui omnem amisit iam sensum (punctum honoris). Ad hæc: non alia est doctrina, Religionis Christianæ in sacris litteris contenta. Jubemur enim ibi: cogitare quæcunque bonæ famæ sunt ( Флп. 4:8 ); providere bona non tantum coram Deo, sed etiam coram omnibus hominibus ( Рим. 12:17 ; 2Кор. 8:21 ); habere testimonium bonum ab iis qui foris sunt ( 1Тим. 3:7 ); præbere exemplum bonorum operum, ut ii qui ex adverse sunt, nihil habeant malum dicere de nobis ( Тит. 2:7 ); denique lucere coram hominibus, ut videant opera nostra bona ( Мф. 5 :l6).Quæ omnia quid aliud volunt; nisi, ut per bona opera, existimationem aliorum sibi comparemus, bonoque exemplo omnibus præluceamus? – Christus ipse nunquam passus est, ut bona illius fama laederetur; qualibet data occasione, opiniones absurdas non minus, ac honori Ejus inimicas omni vi argumentorum refellere studuit; atque calumnias Pharisæorum Saducæorumque sine ulla cunctatione refutavit. Мф. 12:25 ; seque Лк. 11:17 ; seque Ин. 8:14 ; seque 49. secque. – Sicut in aliis, ita etiam in hoc, Apostoli, exempli Magistri sui fideles imitatores erant. Non tantum enim honorem suum suique Magistri strenue defenderunt; sed etiam, si inde aliquid emolumenti sperarunt, propria sua bona opera manifestarunt, seque ipsos laudarunt. Pro exemplo stat S. Paulus, cujus notissimum ad banc rem dictum in Ep. 1Кор. 9:15 . bonum est enim mihi magis mori; quam ut gloriam meam quis evacuet. |
| Какие же средства предлагает этот разум для восстановления утраченного мира в теле? Постараемся сначала выяснить отрицательные взгляды Августина на современное ему физическое воспитание, чтобы затем перейти к раскрытию его положительных требований, прилагаемых к развитию физических сил человека. Из „Исповеди“ Августина можно видеть, что, насколько нежно и заботливо оберегала его в младенчестве рука мягкой и до самопожертвования любившей сына матери Моники, настолько же неудовлетворительны для правильного роста организма были условия школьного образования. Ко времени Августина у Римлян, под влиянием нахлынувшей на Рим греческой образованности, довольно точно уже определилась система общественного воспитания. Для первоначального обучения в чтении, письме и счете в V веке были организованы маленькие народные начальные школки, где преподавал так называемый „primus magister“ – начальный учитель 203 . Иногда этого учителя звали „ludimagister“ – учитель игр, чтобы завлечь детей в школу, хотя они совсем не считали проводимое в такой школе время игрой или отдыхом 204 . Не подчиненные никакому надзору со стороны общества, эти школы были предприятием частных лиц, принимавших на себя ответственность за все учреждение. Учителем в школе по большей части ставился человек из низшего сословия, отпущенник, иногда лишенный права гражданства, не имеющий часто никакого диплома, кроме „длинной бороды“. Преподавание не было ограничено никакой программой или уставом 205 . Трудно было ожидать при таких условиях, хотя сколько-нибудь удовлетворительной методы обучения. И действительно, ее совсем не было в Римской школе того времени. Стоит посмотреть на то, к каким побудительным средствам обладал „ primus magister“, чтобы оценить эту методу. Буасье в своем исследовании о переходе античного миросозерцания в христианское описывает любопытный барельеф в Помпее, характеризующий дух римской школы 1-го века 206 .. Перед глазами у нас школа – так описывает Буасье данный барельеф, – помещающаяся под портиком, который поддерживают изящные, соединенные гирляндами цветов, колонны. |
| Он требует еще и другого, большего, он ищет еще иных доказательств. Может быть, он иногда идет и далее должного, но все же он во многом прав. Между нашими наставниками есть многие, которые сознают, что старые приемы отжили свой век, что им нельзя держаться за их излюбленное «magister dixit», которые видят, что их аргументы не выдерживают современной многосторонней критики, и они ищут опоры там, где права этой критики не признаются, где она считается революцией, где именно «magister dixit» – все, т.е. в темном царстве католицизма. Там хорошо, спокойно, туда «революционеров» не пускают! Это, несомненно, одна из причин, почему многие у нас так сочувственно относятся к хитрым зазыванием папы и готовы вместе с ним признать, что «между нашими вероучениями нет существенной разницы» (ipsissima verbal). Другая причина симпатий к римско-католицизму среди некоторых из наших богословов состоит в том, что они, недостаточно останавливаясь на сущности христианского учения, на его мировом этическом значении, хватаются за его внешнюю сторону, за его случайную оболочку, которой и придают неподобающее ей значение. Большею частью это одни и те же люди. Римско-католицизм притягивает их и своей «мнимой», «внешней» консервативностью, и своей торжественной обрядностью. Правда, число учителей нового направления постоянно увеличивается и, конечно, будущность принадлежит им, но и отживающая школа еще многочисленна. Возвращаюсь к энциклике. Папа говорит, что существенных разностей между нашими вероучениями не существует и что величественные, почтенные обряды нашей Церкви останутся неприкосновенными. Все наши привычки, все предания – все останется по-старому, только бы вот мы ему подчинились, признали его главенство! Нет, тысячу раз нет! Мы не должны поддаваться грубым обольщениям папы, мы не должны бросаться в пасть римскому католичеству из страха перед современной свободной критикой; ведь пострадать от такой критики может лишь то, что случайно и сравнительно недавно пристало к нашему вероучению и что к его сущности не относится; наоборот: настоящая наша вера от этой критики может лишь воссиять еще более ярким светом. |
| Но бл. Августин по занимающему нас вопросу успел высказаться в сочинении De magistro уже в 389 году, вскоре после крещения, когда его начитанность даже в латинской церковной литературе была еще довольно ничтожна. Поэтому представляется совершенно невероятным, чтобы ему могло быть известно в это время столь недавнее произведение православного востока. Совпадение взглядов по вопросу о значении языка между двумя церковными писателями, между которыми нельзя установить никаких связей, может быть объяснено только одинаковым влиянием школы. По всей вероятности, грамматики и риторы того времени, у которых получали свое образование христиане, рекомендовали своим ученикам именно эту теорию. В противоположность Оригену , Василию Великому и Григорию Нисскому , которые касаются философии языка исключительно в полемических видах, бл. Августин рассматривает этот вопрос независимо от каких бы то ни было практических соображений. Далее его особенностью служит психологический характер исследования данной проблемы. Непосредственное соприкосновение душ в настоящей жизни невозможно. Каждый с полной достоверностью познает движения собственной души и не может проникнуть во внутренний мир другого. Свои мысли и чувства мы обнаруживаем посредством различного рода знаков. Поэтому вопрос о способе познания чужой души естественно обращает нас к исследованию знаков и их значения в нашем познании и обмене мыслей с себе подобными. Этим предметом бл. Августин занимается в одном из самых ранних своих произведений – в De magistro (389 г.). То, что было высказано по этому поводу здесь, получило более систематическое и вместе с тем более сжатое выражение позднее в сочинении De doctrina christiana (397 года) 682 . —39— А. Знак. Знаком называется всякая вещь, если мы пользуемся ею для указания на что-нибудь другое 683 . Воздействуя на чувство, она отпечатлевает в нем свою форму, но сверх того, самой своей формой, вызывает мысль о чем-нибудь другом 684 . Так, напр., знаком служит след, когда он наводит мысль на то, что здесь прошел тот или другой зверь, дым, заставляющий думать об огне, звук трубы на войне, внушающий мысль о наступлении или отступлении. |
| Из всего Талмуда явствует, что для священнаго текста существовало всеми принятое однообразное чтение, опиравшееся на предание, и если в Талмуде иногда указывалось другое чтение рядом с первым, то не потому, что освященное преданием чтение считалось сомнительным, а для того чтобы связать с словом, в котором Талмудист переменяет гласныя, некоторое поучение. Точно также иногда Талмуд приводит варианты, называя одно чтение , а другое . Первое чтение есть чтение узаконенное, принятое во всех школах, и котораго Талмуд и не старается поколебать авторитета; второе не есть исторический или критический вариант, но чтение произвольное, измышленное и переданное раввинами, которые связнвают с этим чтением известное предание или размышление: ибо-говорят они-закон имеет семьдесят различных сторон ( ), т. е. он допускает безчисленное множество объяснений, и они указывают именно на эту возможность обширнейшаго толкования закона, как на доказательство его Божественнаго происхождения, и в ней видят они залог Божественной мудрости, его начертавшей. Итак, мы полагаем, что знаки, которые сопровождают согласные священнаго текста, выдуманы и введены в текст позже этого периода, но мы признаем, что в этом периоде было уже установившееся предание чтения текста, которое было лишь увековечено впоследствии известными массоретическими знаками. С одной стороны мы имеем в древнем письме без точек и в священном тексте, так начертанном и ныне хранящемся в свертках синагог, образчик такого состояния текста; с другой стороны мы еще ныне видим, как еврейские певчие по тексту, не означенному знаками, поют и читают, не ошибаясь ни в одном ударении и доходя до этого одним лишь школьным навыком, и поэтому мы можем составить себе понятие о том, как мог читаться/пониматься и передаваться священный текст в т. наз. период талмудический. Б. Период Массоретов. После того как был окончен Талмуд, или по крайней мере была окончена Иерусалимская Гемара, и в то время, когда процветали в особенности раввинические школы Вавилонии,– школы Палестины, и в особенности Тивериады вдруг поднялись и обратили на себя особенное внимание (с конца шестаго века). Но ученые раввины, управлявшие этими школами, не занимались учеными изследованиями в том смысле, как мы ныне понимаем эти слова, и не делали новых изысканий по толкованию св. Писания. Они были только ученые и добросовестные компиляторы, которые вместо того, чтобы изобретать что-либо новое, посвятили себя на то, чтобы привести в порядок все, что было доселе сделано, и передать это потомству. Им же мы обязаны Массорой ( или или предание, от слова Мсар по халд, передавать. Массореты или раввины, которые занимались этим преданием, называются magistri masorae или magistri masoretici). |
| А теперь – несколько наблюдений над тем, как «православный вкус» проявляет себя в искусстве слова. Если мы хотим проследить специфику этого вкуса и его отличие от западного, для нас особенно интересны латинские переложения наиболее характерных образцов византийской сакральной поэзии, а также, vice versa, православные переложения типично католических текстов. Уже упоминавшийся выше Акафист Пресвятой Богородице принадлежит к важнейшим символам византийской православной культуры; именно поэтому история его рецепции на средневековом Западе представляется особенно знаменательной. Не позже чем в конце VIII века или в начале IX века возникает латинский перевод этого гимна 1195 . Так называемый второй кукулий 1196 ( υπερμχω Στρατηγω τ νικητρια, церк.-слав. Взбранной Воеводе победительная…) переведен следующим образом: Propugnatori magistratui victoriae, sicut redempta a duris, gratiarum actiones rescribo tibi Civitas tua, Dei Genitrix; sed sicutopugnatori magistratui victoriae, sicut redempta a duris, gratiarum actiones rescribo tibi Civitas tua, Dei Genitrix; sed sicut babens Imperium inexpugnabile, de omnibus periculis me libera ut clamo tibi: ave, Sponsa Insponsata. To обстоятельство, что рукописная традиция этой латинской версии связана с Санкт-Галленским аббатством, то есть с тем ареалом, который вскоре после этого дал таких знаменитых гимнографов, как Ноткер Заика и Туотилон, едва ли может быть случайным. Из Санкт-Галлена исходил импульс, предопределивший на века развитие гимнографического жанра секвенции. Некоторые пассажи позднейших секвендий в честь Матери Божьей, отмеченные игрой созвучий и смыслов, заставляют вспомнить технику, характерную для Акафиста, в соединении с не менее характерным нанизыванием именований; сюда принадлежат, скажем, строки такого мастера секвенции, как Адам Сен-Викторский: «Imperative Supemorum,/Superatrix infemorum» 1197 . Определенная грань косвенного воздействия латинского перевода Акафиста связана с текстом, имеющим особое значение для классической традиции, – с Лоретанской литанией, которая была определена к общему употреблению только Папой Сикстом V в 1587 году, однако восходит к латинским молитвам, на несколько столетий более ранним. |
| В связи с этим все, что имело тесное соприкосновение с особой императора, при Константине стало именоваться священным, или, что то же, сакральным. Так, одним из высших должностных лиц государства стал препозит священной спальни (praepositus sacri cubiculi). Эту должность обыкновенно занимали евнухи. Одинаковым с ним рангом vir illustris (сиятельный муж) обладал начальник служб (magister officiorum), что соответствовало отчасти гофмаршалам позднейших европейских дворов, отчасти же – премьер-министрам. Высшие сановники империи имели титул comes (комитов) – спутников, или друзей императора. Впоследствии, в средневековье, из «комита» в результате сложной эволюции сложился графский титул – по-французски comte, но по своему действительному положению комиты Константина напоминали генерал-адъютантов свиты Российских императоров. При этом они разделялись на два ранга – comités primi ordinis и comités secundi ordinis. Высший ранг vir illustris имели комит императорских имений, или сальтусов (comes rerum privatorum), министр финансов (comes sacrarum largitionum), в ведении которого находилась государственная казна – aerarium sacrum, а также все фабрики и мастерские, квестор, являвшийся секретарем императора и его главным советником по законодательству (quaestor sacri palatii), и два начальника дворцовой стражи (comités domesticorum): один из них командовал конной, а другой – пешей лейб-гвардией. Комиты второго ранга назывались viri spectabiles (высокородные мужи). К их числу принадлежали примицерий священной спальни (primicerius sacri cubiculi), примицерий нотариев (primicerius notariorum), castrensis sacri palatii, который ведал дворцовым хозяйством, и четыре начальника канцелярий (magister scriniorum) – своего рода министры. Нижестоящие сановники именовались notarii. Весь штат придворных чинов и имперских канцелярий именовался «дворцовым войском» (militia palatina). Священным назывался и высший государственный совет – sacrum consistorium, еще при Диоклетиане заменивший совет принцепса – consilium principis. Каждый высокопоставленный сановник имел свою канцелярию – officium. Чиновники, включенные в штаты этих канцелярий, именовались agentes in rebus, среди них числились также агенты тайной полиции – так называемые curiosii, в буквальном переводе – «любопытные». |
| Правда, что в Historia patriarch. (Bon. 1349, стр. 79) сказано, что на вопрос Магомета II о патриархе clerici responderunt: «поп habemus patriarcham», но они же прибавили: equi enim patriarchs fuit, sua sponte, adhuc vivens,stedem suam reliquit, разумея, конечно, тут Афанасия. З. Мафа Андриа (в своем Κατλογος στορικς πατριαρχν, составл. по рукописным каталогам, и напечат. в Неаплии, 1837 г., на стр. 153 – 135), сказавши, что Афанасий был в Цареграде во время осады, выразил предположение, что он был убит Турками; но это предположение, вероятно, основано на желании соединить в одно – известие об Афанасии и скаэания Historia Patriarch, (которая, как известно, составлена в конце XVI века и беэ всякой критики): до какой степени верно передано в этой Historia Patriarch. предание о распросах Магомета касательно патриарха, это еще вопрос; а верно только то, что Афанасий был во время осады и потом, неизвестно когда, умер; по его смерти (vetus enim mortuus erat, Франца, 304) избран Геннадий. 21 В Повести несколько раз упомянуто о царице; но кто же она? Екатерина, вторая супруга Константина, умерла еще в 1442 г., не быв в Кнстантинополе ( Франца, 195; ср. Ducange, Hist. Bys. Стр. 2146). Нельзя, впрочем, при этом считать совершенно несправедливыми современных слухов: так Ф. Зюгонала утверждает, что императрица была в Цареграде во время осады, и потом принуждена была с другими испытать ужасную судьбу: за день до взятия Цареграда она была лишена жизни из боязни, чтобы не досталась в руки Турок (Turcograecia, стр. 96); сказания Энея Сильвия этому не противоречат (письмо 162). Если же эти слухи справедливы хоть до некоторой степени, то не должно ли под «царицей» понимать какую-нибудь γισσα, или δσποινα, одну из родственннц Константина, сестру или подобную особу: ведь кроме Константина были во время осады Цареграда многие из Палеологов, как подтверждают современники. Они говорят, правда, о мужчинах; но из этого не следуете, что жешцин не было. 22 Стратиг – στρατηγς, strategus, praetor, rector prorinciae vel urbis, magister militiae, magister militum, вообще начальник, особенно военный. |
| «Зинон» не было первоначальным именем императора; по-исаврийски он назывался так мудрено, что греческие историки точно не сохранили его имени [Ταρασικοδιασα, Αρικμεσος, Τρασαλικαιος]; Зиноном же назывался он в честь Зинона Стратилата, который при Феодосии II был magister equitum и играл в свое время очень видную роль. В лице Зинона, следовательно, главой государства явился человек азиатского племени. Поэтому-то все бунты против Зинона, за исключением восстания исаврийца Илла, имели свое основание не только в известных государственных условиях, но и в борьбе европейских сил против азиата. Естественно, новый государь мог выдвигать и новых людей независимо от их заслуг, и вопрос шел о том, кому доминировать в империи. Со смертию Зинона (9 апреля 491 г.) кончилась исаврийская династия. При жизни покойный государь прочил престол своему брату Лонгину, но последний, как не возбуждавший ни в ком симпатий, не занял его, так что преемником Зинона явился фрако-иллириец Анастасий (из г. Диррахия в Иллирии). Иллириец был и его преемник Юстин I; династия его продолжалась с 9 июля 518 г. до 578 г. и закончилась Юстином II, от которого власть перешла к Тиверию. Последний был фракиец, и история судила ему быть последним фракийским представителем на византийском престоле. Еще молодым солдатом он ушел по обязанностям военной службы в Азию; в Арзанине он собирался жениться на одной богатой девушке, но случилось так, что и она и её отец умерли, и Тиверий женился на оставшейся вдове, чтобы унаследовать все её состояние. По-видимому, он сильно был привязан к своей жене, потому что впоследствии не уступил предложениям развестись с ней. Так является в Византии императрица азиатка. Если она могла пользоваться влиянием на мужа, то это влияние могло быть только женское, потому что она не получила придворного образования, и могло сказаться, например, в покровительстве землякам. Как бы то ни было, но в правление Тиверия совершился поворот в пользу азиатов. Преемником его был Маврикий из Арависса, magister equitum, заявивши небывалую крепость семейных связей; большинство родственников его попадает в столицу. |
|
|
