| 221 36 . De paradiso («О рае», CPL 30e), написан в то же время, упоминается в De anima, 55; Adv. Marc., V.12. В нем Тертуллиан развивал хилиастические представления, что все души, кроме душ мучеников, будут пребывать в аду до Второго Пришествия Христова. 37 . De spe fidelium («О надежде верных»), написан ок. 205–206 гг., упоминается в Adv. Marc., III.24 и у блаж. Иеронима (Devir. ill., 53). В этом трактате Тертуллиан доказывал, что ветхозаветные пророчества о восстановлении Израиля должны пониматься в прообразовательном смысле как указывающие на Пришествие Христа и учреждение Церкви Христовой (Adv.Marc., III.24). По свидетельству блаж. Иеронима, в трактате автор также отстаивал хилиастические представления 222 . 38 . Περ κστσεως, De exstasi («Об исступлении», CPL 30b). Этот большой трактат, написанный по-гречески и состоявшийиз 6-ти книг, был составлен после перехода Тертуллиана в монтанизм (213 г.). По свидетельству блаж. Иеронима (De vir. ill., 40;53), этот трактат был направлен против Церкви (adversus Ecclesiam); в нем Тертуллиан доказывал истинность монтанистических пророчеств, произносимых в состоянии исступления и беспамятства. К первым шести книгам своего трактата Тертуллиан впоследствии добавил седьмую, в которой он защищал монтанизм от критики Аполлония , написавшего большое сочинение против Монтана, Приски и Максимиллы. Сочинениям Тертуллиана присущ свой неповторимый стиль, отличающийся экспрессивностью, короткими предложениями, обилием вопросов, за которыми следуют краткие ответы, антитезами, игрой слов. Тертуллиан предпочитает необычные формы выражения и неологизмы. Последние можно разделить на три группы: 1) лексические, 2) семантические и 3) грецизмы 224 . Тертуллиан является создателем христианской латыни – языка, которым пользовались все последующие латинские богословы и церковные писатели. Ему они обязаны такими богословскими понятиями, как Trinitas, persona, unitas substantiae, creator, salutificator (salvificator), sacramentum, baptisma, baptizare, Ecclesia, clerus, sacerdos, eleemosyna, euangelium, humilitas, misericordia, satisfactio, disposition и др. |
| 9) Иероним часто упоминает (De vir. ill., 83; Ep. 48:13; Ep. 70:3; Comm. In Dan. praef. et ad 12:13) сочинение «Против Порфирия» (adversum Porphyrium) – обширное опровержение пятнадцати книг этого неоплатоника. Филосторгий (Hist. eccl., 8:13) ставил его ниже соответствующего сочинения Аполлинария Лаодикийского. Сохранились только отрывки, имеющие значение для определения учения Мефодия о Спасении. 10) Фрагменты объяснения Мефодия на книгу Иова (4:25, 27–29, 38, 40) дают ценное указание на его учение о благодати. 11) Феодорит Кирский и «Sacra Parallela» сохранили незначительные отрывки из сочинения «О мучениках» ( Περì τω ν μαρτρων λγος). Только по названиям известны сочинения: 12) «О теле», о котором Мефодий говорит другу своему Евстахию в сочинении «О пиявке» (10:4), 13) «О чревовещательнице» против Оригена и толкования на книгу Бытия и Песнь Песней упоминаются у Иеронима (De vir. ill., 83). Неподлинны приписываемые святому Мефодию две беседы на Греческом языке: а) «О Симеоне и Анне в день Сретения и о Святой Богородице», б) «В неделю ваий» и сохранившаяся только в Армянском переводе (в отрывках) беседа на Вознесение Господа Иисуса Христа. Откровения святого Мефодия о последних временах признаются произведением, возникшим лишь в конце VII века. II. 1. Богословие святого Мефодия Довольно многочисленные произведения святого Мефодия или фрагменты их позволяют в достаточной степени выяснить направление и содержание его богословских воззрений Святой Мефодий не был особенно глубоким мыслителем и богословом, но он был образованным писателем, любителем философии и естественных наук, добросовестным исследователем и искренним полемистом. Он представляет интересный пример богослова, который находится под сильным влиянием Оригена и в то же время стоит в резкой противоположности к характерным особенностям Богословской системы Александрийского учителя, часто направляя против последнего то, что получил от него. Он называет Оригена кентавром и осуждает его аллегорический метод толкований Священного Писания, и однако, сам применяет его. Но святой Мефодий не ограничивается отрицанием Оригена , а воспроизводит идеи и теории Малоазийской школы (Ириней, Мелитон), стараясь, однако, внутренне сблизить Богословие Иринея с Богословием Оригена . |
| 67 He одна евангельская апофтегма о динарии Кесаря решает вопрос о прерогативах власти ссылкой на монету, имеющую «изображение и надпись» носителя власти. Недаром Византия особыми договорами с империей Сасанидов и королевством Хлодвига обеспечила себе исключительное право чеканить для мирового хождения золотую монету с изображением и надписью своих императоров (ср. Gelzer Н. Hyzantinische Kulturgeschichte. Tubingen, 1909. S. 79). Изображение и надпись – это лик и имя; две ключевые категории византийской теории символа. Позднейшая византийская икона – тоже изображение, сочетающееся с непременной надписью. 68 Ср. Verosta St. Johannes Chrysostomus. Staatsphilosoph und Geschichtstheologe. Graz-Wien-Koln. 1960. S. 186 sqq. 70 Описывая празднество в 325 г. по случаю двадцатилетия Константинова правления, на которое император пригласил церковных иерархов (что было еще совсем внове), Евсевий замечает: «Легко было принять это за образ [eiiccov – «икону " ] Царствия Божия» (Eusebii Historia Ecclesiastica. Ill, 15). 76 Корипп говорит о посетителях императорского двора: «И они мнят, что обретают в ромейском чертоге иное небо» (Corippi In lau-dem Iustini carmen. Ill, 244). Фраза предельно льстива – и все же речь в ней идет о «мнимости», которая не тождественна реальности, и об «ином» небе, которое не то, что «настоящее» небо. 77 «Политические» евнухи, обслуживавшие не гарем, а канцелярию, не были изобретением Византии, они были известны в Китае со времен Цинь Ши Хуанди, в Персии со времен Ахеменидов, даже в императорском Риме при Клавдии, при Нероне, особенно при Гелиогабале и Гор-диане. Это само по себе довольно понятно: евнух, лишенный личных семейных привязанностей, а также возможностей лично для себя претендовать на высшую власть, представлялся логическим пределом желательного состояния человека при деспотическом режиме. Но только в Византии произошла странная и невыносимая для нашего восприятия вещь: народное воображение ассоциировало евнуха с ангелом. В византийских легендах люди так часто принимают явившегося им ангела за евнуха, что делается очевидным, насколько они склонны были принимать придворных евнухов хотя бы за «подобие» ангелов. |
| Por desgracia, fuera de unos pocos fragmentos, se ha perdido el texto original griego de sus tratados, debido a que dos concilios ecuménicos, el V (553) y el VI, le condenaron como origenista. Sin embargo, algunas de sus obras se conservan en traducciones latinas preparadas por Rufino (Jerónimo, Ep. 133,3) y por Genadio (De vir. ill. 11); otras, en versiones siríaca, armenia, árabe y etíope. Algunas se han encontrado también entre las publicaciones de otros autores, como San Basilio Magno y Nilo de Ancira. Es de esperar que el progreso de la investigación patrística, el estudio de los manuscritos orientales y de las catenae sacarán a la luz pública un número aún mayor de tratados. Sólo entonces será posible determinar exactamente hasta qué punto comparte Evagrio los errores de Orígenes. Decididamente, su espiritualidad se basa en el misticismo del gran Alejandrino. Es el primer escritor eclesiástico que expone su doctrina en forma de aforismos, imitando de esta manera la literatura gnómica de los filósofos. El es el creador de las llamadas «centurias» espirituales, una forma literaria que se hizo famosa en la época bizantina. 1. Antirrhetikos Sócrates (Hist. eccl. 4,23) dice que Evagrio compuso un libro que «contenía textos selectos de la Sagrada Escritura contra los espíritus tentadores, distribuidos en ocho partes según el número de temas, intitulado Antirrhetikos (ντιρρητικς)» Evidentemente, Genadio se refiere al mismo libro cuando informa que Evagrio escribió una obra, «Sugerencias contra los ocho vicios capitales,» añadiendo que él «fue el primero en llamar la atención o al menos entre los primeros que conocieron estas sugerencias; compuso ocho libros tomando de los testimonios de las Sagradas Escrituras, siguiendo el ejemplo, nuestro Señor, quien siempre resistió a su tentador con citas de la Escritura, de manera que cada una de las sugerencias, sean del diablo o de la naturaleza depravada, tuviere un testimonio en contra. Por indicación de otros, yo he traducido al latín esta obra, traduciéndola con la misma simplicidad que encontré en el griego» (De vir. ill. 11). La traducción de Genadio tuvo la misma suerte que el original: se perdieron ambos. El extracto griego que se publica en Migne (PG 40,1272–6), De octo vitiosis cogitationibus ad Anatolium, no pertenece al Antirrhetikos, sino a las cien sentencias del Praktikos (cf. más abajo). Por fortuna, el Antirrhetikos se ha salvado íntegramente en versiones siríaca y armenia. |
| XLV. Qui autem miserit per neglectum in sacrificium, quadraginta diebus paeniteat. XLVI. Sacerdos qui offert et cecidorit de manibus ejus Eucharistia in terra, et non invenerit eam, scopa munda scopet et comburat igne, et abscondat cineres ejus sub altare in terra, et dimidium annum paeniteat. Si autem invenerit locum, similiter faciat, et paeniteat quadraginta diebus. Si autem usque ad altare ceciderit, uno die paeniteat. Si vero declinaverit in terra, lingua sua lingat. Si fuerit tabula, radat. Si non fuerit, mittat tabulam, ut non conculcetur sanguis Christi, quadraginta diebus. Si autem super altare ceciderit stilla, sorbeat illam, et tres dies paeniteat. Si exegerit per linteum ad aliuin, sex diebus paeniteat in pane; et si ad tertium, septem diebus paeniteat; ita ut ponat calicem sub linteamina, effundat aquam tribus vicibus et libat. Si quando infert calicem, et effuderit in terram, decem diebus paeniteat in pane et aqua. XLVII. Si tutoaverit sacerdos super oratione dominica, die uno in pane et aqua. Qui autem communicaverit inconsius, septem diebus poeniteat. Qui per ignorantiam communicaverit, sex diebus paeniteat 591 3). Oratio super poenitentem. Deum omnipotentem ac misericordem, qui non vult mortem peccatorum, sed ut convertaniur et vivant, fratres carissimi, deprecemur: ut ad veniam rectam famulus tuus ill, misericordiae veniam propiciatus indulgeat, si qua sunt culparum suarum omnium vulnera, quae post sacri lavacri undam contraxit, ita in hac publica confessione delicta sanentur, ut nulla cicatricum signa remaneant. Per Dominum nostrum. Item alia. Salvator Redemptorque noster, qui non solum poenitentibus, sed etiam omnes qui nec ante venire cupiunt, veniam propitius et miserator indulges, supplices quae- sumus: ut hunc famulum tuum ill, ad corporis et sanguinis tui communionis, indulta venia, caelestem benedictionem perducat. Per (Dominum). 1 Poenit. Merseburg a. по изд. Вассершлебена. 2 Стр. 110, 112 и 124 назв. моего исследов. 3 Прилож. I к н. с. стр. XVIII и XXVUU. |
| Leo, Р. Die Wirkung Basilius des Grossen auf das Mönchtum seiner Zeit. [Diss.] Marburg, 1928. V, 142 S. Murphy, M. G. St. Basil and monasticism. Washington, Cathol. Univ. Press, 1930. XIX, 112 p. Oppenheim, Ph. Symbolik und religiöse Wertung des Mönchskleides im christlichen Altertum, vornehmlich nach Zeugnissen christl. Schriftsteller d. Ostkirche. Munster, Aschendorff, 1932. XXVI, 186 S. (Theol. d. christl. Ostens. H. 2). Strothmann, W. Die arabische Makariustradition. Ein Beitrag zur Geschichte d. Mönchlums. [Diss.] Göttingen, 1934. 38 S. Schiwietz, S. Das morgenländische Mönchtum. Ill: Das Mönchtum in Syrien und Mesopotamien und das Aszetentum in Persien. Mödling bei Wien, Miss.-Druck St. Gabriel, 1938. VIII, 440 S. Holloway, H. Study of the Byzantine liturgy. London, Mitre Press, 1933. 276 p. Frere, W. H. The Anaphora or Great Eucharistic Prayer. An eirenical study in liturgical history. London, S. P. С. K., 1938. 212 p. Casper, J. Weltverklarung im Liturgischen Geiste der Ostkirche. Freiburg i. B., Herder, 1939. XIII, 233 S. (Ecclesia orans, 22). Buckel, A. Die Gottesbezeichnungen in den Liturgien der Ostkirche. Würzburg, Triltsch; Paderborn, Post, 1938. XIV, 138 S. De Meester, P. Liturgia bizantina. Studi di rito bizantino alia luce della liturgia, del diritto ecclesiastico, dell " arte e dell’archeologia. Libro II, parte VI: Rituale benedizionale bizantino. Roma, Tip. Leonina, 1930. XXXII, 571 p., ill. Tarchnišvili, M. Die byzantinische Liturgie als Verwirklichung der Einheit und Gemeinschaft im Dogma. Würzburg, Rita, 1939. 76 S. (Das östliche Christentum, 10). Salaville, S. Studia orientalia liturgico-theologica. Romae, Ephemeridesliturg., 1940. XVI, 254 p. Borgia, N. Frammenti eucaristici antichissimi. Saggio di poesia sacra bizantina. Grottaferrata, Tip. della Badia, 1932. 68 p. Falsone, F. I canti ecclesiastici greco-siculi. Padova, Cedam, 1936. VI, 342 p. Die Totenfeiern der byzantinischen Kirche. Uebertr. v. Paulus Matzerath. Paderborn, Schöningh, 1939. 159 S. (HI. Feiern der Ostkirche, 2). |
| En su exégesis, Eusebio seguía a la escuela de Alejandría. Al igual que Orígenes, escribió voluminosos comentarios sobre los libros del Antiguo Testamento. No hay indicios de que hiciera otro tanto con los del Nuevo Testamento. 4. Comentario sobre los Salmos Su obra exegética más importante parece haber sido su extenso Comentario sobre los Salmos, que gozó de gran reputación entre los escritores de la era patrística por su erudición y acumen crítico. Fue traducido al latín dos veces, una por Hilario de Poitiers y la otra por Eusebio de Vercelli; el primero suprimió los pasajes heréticos (jerónimo, De vir. ill. 81; Ep. 61.2:112,20). De estas dos versiones no queda nada; en cambio, del original se han conservado extractos tan extensos que quizás se pueda hacer algún día una reconstrucción completa del texto. Montfaucon, por eiemplo, publicó un comentario seguido a los salmos 51–95 y los fragmentos tomados de las catenae a los salmos 1–50 y 96–118 (PG 23,65s). El cardenal Mai editó los fragmentos de las catenae a los salmos 119–150 (PG 24,9s). Lo que Pitra publicó como citas de Eusebio es de autenticidad muy dudosa. En cambio, G. Mercati descubrió en catena de la Biblioteca Ambrosiana de Milán unos fragmentos importantes de los salmos 96–100. Este comentario fue, al parecer, uno de los últimos escritos de Eusebio, aunque, en el estado actual de nuestra información, no se puede determinar la fecha exacta. Los fragmentos dan a entender que la obra completa debió de ser de proporciones gigantescas. 5 Comentario a Isaías Jerónimo menciona (De vir. ill. 81) un Comentario sobre Isaías en diez libros, pero en el prólogo a su propio Comment. in Isaiam habla de esta obra de Eusebio como si constara de quince libros. Cuando se refiere nuevamente a él (Comment. in Is. 1,5 praef.: 1,5 ad Is. 18,2 ), añade que Eusebio prometió en el título una exposición histórica, pero muchas veces olvida su promesa y desemboca en el alegorisrno de Orígenes. Durante largo tiempo se creyó que la obra estaba perdida completamente, fuera de un gran número de fragmentos considerables de las catenae, que fueron recogidos por Montfaucon (PG 24 89–526). |
| 1 . Sus Escritos. San Jerónimo nos informa que Novaciano «escribió Sobre la Pascua, Sobre el sábado. Sobre la circuncisión, Sobre el sacerdocio, Sobre la oración. Sobre los alimentos de los judíos, Sobre el celo, Sobre Atalo y sobre otros muchos temas, especialmente un gran volumen Sobre la Trinidad» (De vir. ill. 70), Dos de estos títulos se han conservado entre las obras de Tertuliano; otros dos, no mencionados por Jerónimo, se han desubierto en la herencia literaria de Cipriano. 1. Sobre la Trinidad (De Trinitate) Este libro fue probablemente escrito bastante antes del 250 y es la primera gran aportación latina a la teología que apareció en Roma. San Jerónimo comete un grave error y rebaja considerablemente los méritos de esta obra cuando afirma que «es una especie de epítome de la obra de Tertuliano» (De vir. ill. 70), aludiendo evidentemente al Adversus Praxean, que es una defensa de la doctrina de la Trinidad. Compuesta en prosa poética y notable por su forma y su contenido, el De Trinitate es la mejor y la más extensa obra de Novaciano, la que le ha valido su fama de teólogo. Por lo completo de su teología, por la riqueza de la argumentación bíblica y por la influencia que ha ejercido en los teólogos posteriores, admite comparación con los Primeros principios de Orígenes, aunque la sobria teología occidental esté lejos de poseer la envergadura de la especulación alejandrina. Resume de una manera clásica la doctrina de la Trinidad desarrollada por Teófilo de Antioquía, Ireneo, Hipólito y Tertuliano, pero no por eso carece de originalidad e independencia. De hecho, su manera de tratar el problema es mucho más exacto y sistemático, mucho más completo y extenso que la de ningún ensayo anterior. Aunque la palabra «trinidad» (trinitas) no aparece ni una sola vez en toda la obra, toda ella trata de este dogma. Tomando como base el antiguo símbolo romano, el tratado se presenta en forma de exposición de los tres principales artículos del Credo. La introducción al primer capítulo, que versa sobre Dios creador, en su entusiasta descripción del universo, revela ya la influencia de la filosofía estoica. |
| It transpires that in modern-day democratic society the declared notion of the dignity of the human person and the value of human life extends only to certain categories of people. It is not extended to unborn children whom it is considered permissible to put to death without any pangs of conscience. It is not extended to seriously ill people who are offered the possibility of ‘exiting with dignity’ by means of euthanasia – the legalized murder in a number of countries of the elderly, terminally ill adults and even children. When speaking of dignity we must also recognize the fact that the human person may mislay or even lose his dignity. From the Christian perspective the dignity of the person is directly dependent on the person’s moral choice, his capacity for virtue or sin. ‘The use of freedom for the purpose of evil inevitably entails the diminution of the person’s own dignity’, states The Social Doctrine of the Russian Orthodox Church On Dignity, Freedom and Human Rights. Secular ideology rejects the connection between dignity and morality, yet beyond this connection the theoretical notion of the dignity of the human person does not become practically realized, remaining merely a declared abstract value. What is freedom? This concept has key meaning for the Christian tradition. ‘Brethren, ye have been called unto liberty’ , says St. Paul (Gal. 5: 13). However, he does not mean freedom as moral anarchy but the liberation of the human person from the power of sin, of passions, of instincts; it is the inner freedom which is founded on the observance of God’s commandments. From the perspective of Christianity, the freedom of the human person is inseparable from moral responsibility. Human freedom possess a great power for it likens the human person to God, yet it contains an explosive potential if it goes against God. Freedom may be compared to a nuclear reaction which is of benefit only where it is active in a nuclear power station and not when it is turned into a destructive weapon. Moral responsibility is the system of spiritual security which preserves the human person from disintegration under the influence of the power of one’s own freedom. |
| Есть образ естественный (φοοικ εκν), имеющий с первообразом сходство по существу (φοσικς), и есть образ искусством произведённый (τεχνητ εκν), имеющий с первообразом связь лишь по уподоблению (Antir. III, 417 А. 428 С). Так как всё в мире, кроме Бога, представляемо, то всякое существо, поэтому, должно быть рассматриваемо, как первообраз (τ πρωττοκον) в отношении к своему, действительно существующему или только возможному, образу (τ παργωγον) (Antir. II, 367); поэтому также и всякий человек τς αυτο εκνος πρωττοπον οτι κα οκ ν εη νϑρωπος μη χων παργωγον τ αυτο επεικνισμα (ib. 366 В). Как естественный образ, так и искуственный, т. е. произведённый искусством живописи, имеют в себе причастие первообраза, именно первый всегда причастен существа первообраза, а второй только его внешнего вида (χαρακτρ, εδος, πστασις). Это причастие, или усвоение отобразом внешнего вида первообраза, совершается посредством мысли и живописи художника (Ant. II, 357 Д). Но так как внешний вид есть проявление самой природы первообраза (Antir III, 405 В), внутренней идеи его (τς προσοσας ατ δας), то усвоение это (ρεϑξις) не есть только нечто умопредставляемое, существующее, например, в душе человека, воспринимающего одновременно образ и первообраз, а есть явление объективно данное, в самой вещи осуществляемое. Antir. III, 424 Д: σχσις κατ τ εναι ν τ πρωτοτπ τ παργωγον ερηται, κα ο δι τοτο μεμριοται ϑατρου ϑτερον, μνον παρ τ τς οαας διφορον. Это особенно нужно сказать об иконе Христа и разных символах божественных, потому что Бог, необходимо присутствующий Своей силой во всём, соответственно способности каждой твари к восприятию этой силы, тем более присутствует в иконе Христа, так что, если кто скажет, что в этой иконе есть божество, то не уклонится от истины (Antir. I, 344 В). Если это так, то иконе Христа (не веществу, из которего она приготовлена, а именно изображённому на ней лику Христа, по сходству его с действительным ликом Христа) должно быть воздаваемо такое же поклонение (μα προοκνηοις), как и Самому Христу (Antir. |
|
|
