| Одним из удивительных аспектов греко-турецкой войны была идеализированная версия борьбы, приведшая к конфликту. Для культурных европейцев начала 1800-х годов их забитые современники-греки, какими бы жалкими и растоптанными они ни были, все еще оставались дальними родственниками и потомками великолепных греков V века до РХ, когда великие деятели античности, не только Перикл, но и Еврипид, Эсхил, Аристофан, Фукидид, Геродот, Фидий, Софокл, Сократ, Софисты и многие другие украшали историю Аттики, а Парфенон возвышался над Афинами. Об этом писал лорд Байрон, романтически и любовно цепляясь в своих песнях за воспоминания о золотом веке Греции, когда поэты, драматурги и философы в белых одеяниях возлежали в тенистых рощах, лениво отщипывая только что сорванный виноград, распевая стихи, сравнивали мастерство олимпийских спортсменов и обсуждали гармонию пиндарических од. Любителей Греции, их называли филэллинами 140 , почти тысяча из которых со всей Западной Европы, включая Байрона, отправились сражаться за Грецию в 1821–1827 годах, представляли греческую войну как отблеск древних эллинских войн и видели в турках современных персидских варваров, с которыми спартанец Леонид сражался при Фермопилах в 480 году до РХ. Но их представления ничего не значили для подавляющего большинства современных неграмотных греков, в большинстве бывших крестьянами и рыбаками, простыми христианами, жившими под угнетающим чужеземным правлением. Попадалось, конечно, и немного богатых и образованных греков, часто бывающих за границей, главным образом во Франции и России, хорошо знавших классическую Грецию. Разрушенные памятники Греции были наследием этих крестьян. Но большинство, не зная прошлого Греции, рассматривали эти великие древние памятники, руины которых все еще стояли на греческой земле, как творчество язычников, которые когда-то жили здесь. Зато это некультурное большинство хорошо знало, кто такие турки. Они были чужими, мусульманами и их хозяевами; и греки хотели, чтобы те умерли или покинули страну, и лучше мертвыми, потому что в этом случае не было бы никакого риска их возвращения. Вот в чем заключалась Греческая война за независимость, несмотря на Байрона. Греки сражались не за цивилизацию, и не за античное искусство своих талантливых предков. Они сражались исключительно за себя. |
| Евгений Баратынский Баратынский Евгений Абрамович (1800–1844) – поэт. Пушкинская плеяда поэтов неотделима от имени Евгения Баратынского. Он вполне мог в 1811 году поступить в Царскосельский лицей одновременно с Пушкиным, Дельвигом, Кюхельбекером. Но мать, фрейлина императрицы Марии Феодоровны, предпочла Пажеский корпус. Этот выбор родителей оказался для него роковым. 25 февраля 1816 года по личному повелению императора Александра I он был исключен из Пажеского корпуса «с запрещением принимать в гражданскую и военную службу, кроме как рядовым солдатом». Таковой оказалась цена за игру в шиллеровских «Разбойниках» и «общество мстителей», деятельность которого состояла в школьных проказах против учителей и воспитателей. В результате одной из таких «проказ» исчезли «500 рублей и черепаховая табакерка в золотой оправе». Ничего более чудовищного, чем обвинение в воровстве, для воспитанника Пажеского корпуса не могло быть. Отсюда столь суровый приговор. Без суда и следствия. Эти «судьбой наложенные цепи» он будет влачить всю жизнь. Два с половиной года он провел в Смоленском имении дяди, обретя спасение в стихах. В 1818 году решил воспользоваться единственным оставленным ему шансом и подал прошение о зачислении в солдаты. Так, в России стало больше одним поэтом и одним солдатом. Именно в это время его сверстники поэты-лицеисты, благополучно закончив Лицей, образовали «союз поэтов». И вот здесь случилось то, что могло произойти в 1811 году. Судьба исправила роковую ошибку родителей, свела его с Дельвигом, а затем и Пушкиным, Кюхельбекером. Они приняли его четвертым в свой «союз», признав равным в поэзии, соратником и другом. «Прости, Поэт! Судьбина вновь//Мне посох странника вручила;//Но к музам чистая любовь//уж нас навек соединила!..» – обратится он 18 января 1820 года к Кюхельбекеру, а через год к Дельвигу: «Дай руку мне, товарищ добрый мой,//Путем одним пойдем до двери гроба,//И тщетно нам за грозною бедой//Беду грозней пошлет судьбины злоба». На этот раз судьбины злоба послала ему новые испытания – шесть лет службы (а по сути – ссылки) в Финляндии. Об его освобождении из «финского заточения» хлопотали В.А. Жуковский, Денис Давыдов. Возвращение состоялось в 1826 году почти одновременно с возвращением Пушкина из Михайловской ссылки. В 1820 году они были отправлены в ссылку тоже почти одновременно: Пушкин – в южную, Баратынский – в северную. В 1827 году выйдет его первый поэтический сборник, но к этому времени его имя уже прочно вошло в литературу рядом с именами Пушкина и Дельвига, став своеобразной эмблемой дружеского поэтического братства. «Дельвиг, Пушкин, Баратынский//Русской музы близнецы», – писал Петр Вяземский. Пушкин признает его первенство в элегиях, выделив основные черты: «он у нас оригинален – ибо мыслит», «он шел своей дорогой один и независим». Баратынский стал основоположником «поэзии мысли», которая найдет свое высшее воплощение в творчестве столь же одинокого и независимого Федора Тютчева. |
| Правильнее будет сказать, что за это время третейский суд был только терпим. В Соборном Уложении 1649 года ему была посвящена только одна статья, которая до 1831 года и оставалась единственным общим о нем узаконением. 889 В течение XVIII —575— века было издано нисколько частных законов, которыми третейский суд в качестве привилегии дозволялся лишь инородцам и только некоторым сословиям. Так в 1734 году предоставлено было ведаться третейским судом Башкирцам и другим Уфимским иноверным народам «для их на великой обширности жилья, что им в своих между собою малых делах на Уфу для челобитья ездить убыточно». 890 Такое же право пользоваться третейским судом «по прежнему обыкновению» предоставлено в том же году Малороссам. 891 19 ноябр. 1800 г. предоставлено право ведаться третейским судом азиатцам, проживающим в Астрахани. 892 В 1827 году это право предоставлено Ногайцам и другим магометанам в Кавказской области 893 , а также обитателям земли войска Черноморского 894 , в 1833 году обитателям области Армянской. 895 Был предоставляем третейский суд и некоторым сословиям, как исключительное право, напр., купцам. Так, в таможенном уставе 1727 г. читаем: «Его Императорское Величество (Петр II-й) милосердуя к подданным своим купеческим людям, дабы оные, кроме необходимой нужды не вступали в письменные суды и ответы, тем в купечестве своем время не тратили и в напрасные убытки от того не входили, повелевает, в ратушах и таможнях суд и расправу между купеческими людьми отправлять по преимуществу словесно, в некоторых же случаях определяет кроме того, чтобы челобитчики разбирались —576— чрез посредников, а буде за каким несогласием сами их не выберут, чтобы они назначаемы были от суда и то дело вершили». 896 В 1744 г. дано право разбирать третейским судом все споры крестьянам дворцового ведомства: «для прекращения крестьянских волокит и происходящего от того разорения». 897 В 1831 году 15 Апр. Высочайше утверждено было положение о третейском суде, как общий закон, с отменой всех прежних о нем узаконений и вошло в Свод законов. |
| письмо – к А. А. Писареву). Мысль эта осуществилась уже в 1827 году, когда «иждивением» С.-Петербургского книгопродавца Ив. Глазунова был отпечатан и выпущен в свете «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви» (т. I и II; изд. 2-е, исправленное и умноженное). Хотя дошедшие до нас словарные материалы, отпечатанные в сборнике статей Академии Наук (т. V, I, стр. 247– 288), и говорят за то, что Евгений и в Киеве хлопотал о новых данных для своего Словаря, но он не имел уже физической возможности с прежнею тщательностию и энергиею обработывать вновь приобретаемое и переделывать старое; а потому и издал Словарь почти в том самом виде, какой дан был ему в Пскове и в каком он вышел из Петербургского цензурного комитета 511 . Мы, таким образом, подробно проводили внешнюю историю Словаря духовных писателей, обращая преимущественное внимание на те обстоятельства, которыми сопровождались начало составлены Словаря, его периодическое печатание в «Друге Просвещения», приготовления к отдельному изданию и самые издания 1-е и 2-е. Теперь предстоит нам указать тех лиц, который обязательно помогали пр. Евгению в таком нелегком деле и о помощи которых мы кое-где (по необходимости) упоминали уже, а также те источники и пособия, которыми располагал преосв. автор для своего классического труда. «Напрасно, ваше сиятельство, изволите думать, писал Евгений гр. Хвостову 17 сентября 1806 г., что у меня готовы все записки (для Словаря): они состоят у меня только из имян сочинителей, книг и изданий, a биографическую часть доставать случается, начиная от Петербурга до Астрахани и даже до Тобольска. Но этакая переписка тягостна (стр. 135). К сожалению, нет никакой возможности указать всех посредников этого «доставания»: а потому volens-nolens приходится ограничиться указанием лишь некоторых из них, и первее всего, самого гр. Д. И. Хвостова, ранее других принявшего участие в труде нашего историка и, вероятно, передавшего ему все те словарные материалы, которые собирал для своего собственного словаря в 1800–1801 г. |
| (см. у Брокгауза-Ефрона Энциклоп. Словарь -полут. 18; Спб., 1893 г., стр. 964, 965; см. и у друг.). Эти «сочинения» (напр., Гюйон) «были рассылаемы (в 1801–1827 гг.) по церквам и монастырям для обязательной покупки, вследствие циркулярного предписания синодального обер-прокурора А. Н. Голицына; но потом, по распоряжению графа Пратасова, в сороковых годах были, вместе с другими мистическими сочинениями (Эккартсгаузена, Штиллинга), повсеместно тщательно отыскиваемы и отбираемы для отсылки в Синод» (см. цитов. изд. Брокгауза-Ефрона: цит. полут., стр. 965) (см. тоже изд., полут. 6; Спб. 1891 г., стр. 703 и след, о «масонской мистике»). Упомянутый «князь А. Н. Голицын был мистиком, масоном». Отсюда понятны его симпатии указанным произведениям. «Враги России надеялись ввести и усилить в России развращенность нравов народа чрез умножение и распространение в ней разных вредных книг..., умыслили внести вредные мысли» даже в учебники..., выпустили ...множество» такого рода сочинений, «преимущественно» касавшихся вопросов «о духовной жизни, о христианской нравственности»... (таковы, напр., названные выше: в начале примечания). Благодаря стараниям врагов масонства, т. е., православно – настроенных христианских ревнителей, были потом «запрещаемы» не только подобный указанным книги [сюда-же можно отнести «Кратшя разсуждешя о важнейших предметах жизни христианской» (Спб. 1821 г., перев. с нем. яз.) и др.], но «по излишней ревности и по недоразумениям отбираемы были и многие другие книги, не принадлежавшие к мистической литературе»: так, «в тобольскую консисторию были представлены: «Сокращение ифики христианские»..., 1800 г.» (см. об этой книге у нас выше: 26-е примечание, 40), а также книга о. «Кочетова», о которой у нас будет скоро речь ниже (см. обо всем этом у И. А. Чистовича в «Истории перевода Библии на русский язык»; изд. 2-е, Спб., 1899 г., стр. 54, 55, 56, 88, 89, 90, 91, 92, 97 и др.). – Ср. у Luthardt " a (op. cit.: «Gesch. d. chr. Eth. Zweite Hälfte»)... об Юнге Штиллинге S. |
| 320 II в «Ист. рос. иерархии» (1827 г., стр. 35) Евгений замечает, что «в 1686 г. киевская митрополия с своими епископствами подчинена московскому патриаршему престолу». 322 Заметим, что исследование г. Терновского первоначально печаталось, как бы в качестве сведения, в V т. 1-ой ч. «Архива юго-западной России» (стр. 1–172, Киев, 1872 г.), где опубликованы «Акты, относящиеся к делу о подчинении киевской митрополии московскому патриархату», которые совсем были неизвестны Евгению, и потому помогшие их издателю дополнить работу последнего в своем солидном «Исследовании». 323 В своем «Исследовании (1800 г.) о папской власти в церкви» Евгений говорит почти тоже самое. «Униат Кульчинский, читаем там, в книге «Specimen Ecclesiae Ruthenicae» (1733 г.) старается оклеветать якобы преклонностию к папе многих из древних наших князей и всероссийских митрополитов». (Рук. для сельск. пастырей, 1867 г., т. II, стр. 579). О поляках известно, писал преосвященный Анастасевичу 23 мая 1815 г., «что они больше всех папистов мастера подделывать даже акты. Кульчинский при описании наших великих князей и митрополитов с самого почти Владимира описывает редких непреклонными папе. Это обыкновенная ухватка польщизны». 325 Интересно, что пр. Евгений, говоря о королях Болеславе, Казимире IV и Ягелло, как-будто нарочно всегда замечает, что они при вступлении своем на престол обещали дать православным подданным свободу вероисповедовании и тем не менее поднимали на них гонения в той или другой Форме. Не хочет ли автор намеренно подчеркнуть вероломство королей и, таким образом, возбудит в читателе большую антипатию к их поступкам и, с другой стороны, симпатию к участи православных? (стр. 93 и 98; ср. также стр. 119, 134 и др). 326 Считаем нужным предупредить, что и в дальнейших частях своего труда м. Евгений очень часто говорит о различных притеснениях и гонениях православных в Литовско-Польском княжестве и при этом как-будто с особенною настойчивостию старается отметить их плаченное и бедственное положение. Позабывает, впрочем, упоминать и об уступках и привилегиях, какие порою делались правосл. Населению Литовско-Польск. князьями. См. стр. 116–119, 122, 158–160, 211–212, 214–217, 224–225, 233, 236–237, 270–272, 283–284, 290. |
| 11 См. М. Я. Морошкин. «Возсоединение Унии» (Вест. Евр. 1872 ); Г. Я. Киприанович. «Жизнь Иосифа Семашки, митрополита литовского и виденского», Вильна, 1897 г. Прот. Г. Шавельский . «Последнее воссоединение с православной церковью униатов белорусской епархии», Сипб. 1910. В последних двух работах указана подробная библиография многочисленных брошюр и журнальных статей, посвященных унии. Из воспоминаний современников наибольшее значение имеют «Записки Иосифа, митрополита Литовского», изданные в 1883 г. Академией Наук. Здесь помещена главнейшая официальная переписка. 19 Например, дело о совращении 20000 чел. в вилен. епархии длилось целых 20 лет и не нашло еще своего разрешения в 1827 г. 22 Воспоминания Вас. Лужинского печатались в «Прав. Соб.» 1884–8 5 гг.; Ант. Зубки в «Рус. Вест.» 1864г. 24 В 1828 г. для удобства, вместо четырех епархий, были учреждены две: Белорусская и Литовская. В белорусскую входили губернии: Витебская, Могилевская, Минская, часть Волынской, Киевская; в Литовскую – Гродненская, Виленская, Белостокская обл., Волынская, Подольская. 26 Семашко в молодости, когда был еще дьяконом и был далек от провелитизма, прекрасно учитывал силу этой народной психологии. Он писал своему брату 24 февраля 1821 г.: «Священник должен служить примером и образцом для других не только убеждением, но даже своей внешностью. Трудно привлечь своим поучением тому, кто самой внешностью отталкивает из от себя и заставляет чуждаться». («Киев. Ст. 1897 1). 28 Что деятельность Смагарда носила именно такой характер, но берутся отрицать и церковные историки. См. у Шавельского, стр. 178. 34 Житомирский губернатор Маслов попросту, напр., предписал всем владельцам имений в 1837 г. устроить алтари в течение 7 мес. по православному образцу. Никакого согласия здесь и не спрашивалось. 37 См. Пелеш. «Geschichte der Union der ruthenishe Kirche mit Rom» (1880 г.; Ликовский. «Historya unii kosciola Ruskiogo z kosciolem Rzymskim» (1875); «Dzieje kosciola unickiedo na Litwie i Rusi w XVIII и XIX wieku» (1800 г.) |
| А мы, сл., при совершении сего последнего долга, прольем теплые молитвы к Господу, да вселит душу усопшей рабы Своей болярыни Елисаветы в месте светле, в месте про хладне, в месте покойне, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, где царствует Свет присносущный. Аминь. 84 Статья под этим заглавием, напечатанная в мартовской кн. Душепол. Чтения 1866 г., ныне мной пересмотрена и значительно восполнена. 86 См. Москвитянин 1845 г. ч. 2. 3, статью: „Еще несколько воспоминаний о коломенском пути и о самом городе“, Н. Иванчина-Писарева. Родные мои подробнее передают слова Императрицы. Она сказала: „роди еще одного, да хорошего“. Н. Иванчин-Писарев, конечно, от самого о. Гермогена (они были знакомы) слышал рассказ о Императрице: но смиренный старец, чтобы не назвать себя хорошим, намеренно сократил слова Ее. 87 Преосвященный Афанасий жил в Коломне, которая не ранее, как в 1799 году была причислена к моск. епархии. 88 Прокопий Карпович в старости ослеп, и в 1827 году 1 февраля сдал место свое окончившему курс в Вифанской семинарии Павлу Лебедеву ; у него и жил до смерти своей, последовавшей 8 июня 1830 года, на 86 году от роду. Елена Никоновна умерла в 1801 году 1 августа. Всей жизни ее 55 лет. 90 Оп обучался в академии высшему красноречию, философии и богословию, истории, географии, медицине и языкам: латинскому, греческому, немецкому и французскому. 92 Он окончил курс вторым студентом. Первый студент Алексей Нарциссов, в монашестве Аарон, епископ Архангельский, † на покое 15 янв. 1842 г. 93 Класс французского языка, открытый еще в 1781 году, разделен на высший и низший уже впоследствии – в 1800 г. Классы эти не были обязательными: их посещали по произволу студенты богословия и философии, ученики риторики, поэзии и даже синтаксимы. Между прочих, чтобы приучить учеников к разговорному языку, их заставляли писать под диктант, задавали выучивать французские разговоры, переводить с русского на французский и писать легкие сочинения на сем последнем языке. Учитель французск. яз. получал жалованья 170, а с 1807 года – 240 р (История моск. славяно-греко-латин. ак. проф. С. Смирнова . М. 1855, стр. 266, 310–311), имел (напр. в 1804 г.) пять уроков в неделю. Дела архив, моск. семин. правл. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла КОПИТАР Титульный лист кн.: Jernej Kopitar. Glagolita Clozianus. Cacolum Gerold, 1836 Титульный лист кн.: Jernej Kopitar. Glagolita Clozianus. Cacolum Gerold, 1836 [Kopitar] Варфоломей (Ерней) Бартол (21(23?).08.1780, Репне, совр. Словения - 11.08.1844, Вена), словенский филолог-славист, один из основоположников славистики. Род. в крестьянской семье, начальное образование получил в деревенской школе. В 1790-1800 гг. учился в гимназии в Любляне. В 1799 г. поступил в дом барона З. Цойса как домашний учитель, позже был личным секретарем, библиотекарем и хранителем минералогического кабинета. За 8 лет работы в доме Цойса, к-рый являлся центром интеллектуальной жизни Любляны, К. изучал естественные науки, философию, античную культуру, языки (итальянский, французский, английский, древне- и новогреческий), историю слав. народов, научился читать кириллические и глаголические рукописи. В 1808 г. при поддержке Цойса переехал в Вену для изучения юриспруденции, но через 2 года посвятил себя филологической деятельности. Был редактором научно-лит. изданий «Летопись австрийской литературы и искусства» (Annalen der österreichischen Literatur und Kunst), «Отечественный журнал» (Vaterländische Blätter), «Венская литературная газета» (Wiener allgemeine Literaturzeitung), «Ежегодник по литературе» (Jahrbuch der Literatur) и др., в которых публиковал статьи по проблемам славистики, палеославистики, германистики и классической филологии. В 1810 г. был назначен цензором слав. и греч. книг, оставался им до смерти. В том же году стал скриптором Венской придворной б-ки, в 1821 г.- 4-м хранителем б-ки, в 1827 г.- 2-м, а в 1844 г.- 1-м и получил чин придворного советника. Первой работой К. в области славистики стала «Грамматика славянского языка Крайны, Каринтии и Штирии» (Grammatik der slavischen Sprachen in Krain, Kärnten und Steyermark. Laibach, 1808) с описанием норм словен. лит. языка и критическим обзором словен. лит-ры. В 1808 г. К. направил письмо слависту Й. Добровскому, к-рое стало началом плодотворной переписки, продолжавшейся более 20 лет (опубл. И. В. Ягичем). В 1820-1821 гг. К. участвовал в создании Добровским грамматики старослав. языка «Грамматика языка славянского по древнему наречию» (Institutiones linguae slavicae dialecti veteris. W., 1822 (рус. пер.: СПб., 1833-1834. 3 ч.)). |
| Погодин Михаил Петрович (1800–1875) – прозаик, драматург, публицист, историк. Его отец был крепостным, ставший управляющим московскими домами П.И. Салтыкова и в 1806 году отпущенный на волю. В 1818 году, окончив первым учеником Московскую губернскую гимназию, поступил на словесное отделение Московского университета, а с июня 1819 года – домашний учитель в семье князя И.Д. Трубецкого. Первая запись в его дневнике, озаглавленном «Моя жизнь», датирована 1820-м годом, последняя – 1875-м. Восемь изданных книг его дневника – одна из самых полных летописей 55 лет литературной жизни России, журнальных и критических баталий – от «архивных юношей» 20-х годов до «шестидесятников». Среди первых записей – проект создания тайного общества для противостояния иностранцам. Этому неосуществленному проекту он оставался верен всю жизнь. Первый критический отзыв, наряду с переводами, – рецензия на пушкинского «Кавказского пленника» в «Вестнике Европы» (1823, 1); к этому времени окончив университет с золотой медалью, он в девятнадцать лет начал преподавать географию в Благородном пансионе и вошел в 1822 году в литературное Общество Раича, сблизившись еще студентом с его первыми воспитанниками Федором Тютчевым, Андреем Муравьевым, пансионерами и студентами Степаном Шевыревым, Михаилом Максимовичем, Владимиром Одоевским, Алексеем Хомяковым, вольнослушателем Дмитрием Веневитиновым. В 1823 году вместе почти со всеми друзьями Раича вошел в университетское литературно-философское Общество любомудрия, организованное Владимиром Одоевским и Дмитрием Веневитиновым, просуществовавшее до 1826 года. В 1825 году издает свой первый альманах «Урания», который замышлялся как «московский ответ» на петербургскую «Полярную Звезду» К.Ф. Рылеева и А.А. Бестужева, дебютирует в нем повестью «Нищий». В сентябре 1826 года Веневитинов знакомит его с возвращенным из ссылки Пушкиным. Вместе со Степаном Шевыревым с 1827 года начинает издавать журнал любомудров «Московский Вестник», приглашая Пушкина за немалый по тем временам гонорар – 10 000 рублей с 1200 подписчиков. Заявляет о себе как прозаик повестями «народного» направления «Невеста на ярмарке», «Черная немочь», язык которых, как отмечали рецензенты, подчас выходил «за рамки приличия», а в 1830 году в 17–20 номерах «Московского Вестника» появляются отрывки из его стихотворной драмы «Марфа, Посадница Новгородская», вышедшей в 1831 году отдельным изданием. «Историю всю можно представить в трагедиях», – отметил он в дневнике. Пушкин в рецензии на драму писал: «Какая верность историческая! Как угадана дипломатика русского вольного города!..» |
|
|
