| Далее, значительная доля веры в естественные, неиспорченные ложным образованием, силы человека, разумный эклектизм, выборка из древней философии лучшего, согласного с верой, широкое место, отведенное Тертуллианом естественным наукам и собственным опытам и размышлениям, – все это указывает, что Тертуллиан вовсе не был врагом истинной философии и реального знания, каким думали иногда представлять его, – он был чужд только бесполезных отвлеченностей и ненужных умозрений. Религиозное учение философов и свой критический взгляд на него Тертуллиан изложил в апологетических сочинениях 1173 , поэтому, не вдаваясь в излишние повторения, он в данном случае ограничивает свою полемику с философами – отцами еретиков – только областью психологических воззрений. В полурелигиозном, полуфилософском трактате «de anima» Тертуллиан первее всего определяет те источники психологических знаний, какими человек – христианин может располагать. Как в полемике со всеми вообще ересями и – в частности – с Маркионом, так и в настоящем случае таких источников он указываете два: естественный – внутренний голос, здравый смысл, и сверхъестественный – божественное откровение. Первый источник один недостаточен, – великий философ древности Сократ собственным примером показал, как мало может сделать человек одними естественными силами. Находясь в темнице, в виду уже смерти, когда в последний раз собрались около него жена, дети, друзья, и когда чаша с ядом была уже готова, он рассуждает о бессмертии, и, однако, не приходит ни к какому определенному результату. И это понятно: «Кому истина открыта без Бога? кто познает Бога без Христа? кто постигнет Духа Святого помимо таинства веры» 1174 . Только вера христианская представляет надежную точку опоры в человеческом знании, только христианство расширяет кругозор этого знания. Если Сократ, постоянно водимый своим гением (daemonium), по выражению пифии, мудрейший из всех, мало знал по части метафизических и вообще философических решений вопросов, то «как велика должна быть мудрость христианской религии, которая одним своим дуновением (adflatus) ниспровергла все могущество демонов, отвергла небесных или – вернее – мирских богов, не установила нового культа демонов, рассеивает заблуждение во имя истины»..., которая утверждает истину бессмертия чрез своих мучеников. |
| Появилась масса ересей, толков, учителей. Всё спорило и прекословило. Истина из храмов вынесена была на улицы и площади. «Дьявол из кровопийцы стал учёным», – по характерному определению Боссюэта 1174 . Св. отец всемерно старался отвлечь своих современников с этого опасного пути на путь более надёжный. В «Слове о соблюдении доброго порядка в собеседовании и о том, что не всякий человек и во всякое время может рассуждать о Боге», посвящённом данному вопросу, он указывает на вред природной греческой горячности в словах и делах, от излишества преступающей пределы совершенства и добродетели. Он старается охладить всеобщий пыл к учительству. Быть всем учителями нельзя. Каждый член должен исполнять своё назначение, как это видно в телесном организме. «Глаз не ходит, но указывает путь, нога не смотрит, ухо не говорит... Так и у нас – в общем теле Христовом. Пусть один учит, другой учится, а другой делает собственными руками, чтобы подать требующему и нуждающемуся... Не все будем языком, всегда готовым, не все пророками, не все апостолами, не все толкователями... Путь ведения лучше, нежели надменное мнение, которое кичит... Говори, когда имеешь нечто лучшее молчания, но люби безмолвие, где молчание лучше слова... Не знаете, какой дар Божий молчание! Как хорошо не иметь необходимости во всяком слове, но пользоваться свободою иное избирать, а другого избегать и быть для себя сокровищехранителем и слова, и молчания! Ибо всякое слово, по природе своей, гнило и удобоколеблемо, а слово о Боге – тем паче, чем выше предмет, чем сильнее ревность и тяжелее опасность... Богословствование вещь весьма трудная, ибо Бог есть Свет и Свет Высочайший. Входить в общение с Ним не для всех возможно... А у нас, если как ни попало заучили два или три речения из Писания, и не в связи и без должного вразумления, надо уже и высокоумствовать и делаться ругателями и безбожниками» 1175 . Тоже и в «Слове I-м о Богословии»: «Любомудрствовать о Боге можно не всякому, потому что способны к сему люди, испытавшие себя, которые провели жизнь в созерцании, а прежде всего, очистили тело и душу... Даже запрещаю не богословствование..., но безвременность, и не преподавание учения, но несоблюдение меры. Мёд, несмотря на то, что он мёд, если принять в излишестве и до пресыщения, производит рвоту. Даже прекрасное не прекрасно, если произведено вне порядка... Нельзя, отринув благоговение, любомудрствовать вслух всякому, и врагу, и другу, и благонамеренному, и злонамеренному» 1176 . |
| Позднейшая практика Греческой церкви не дает ясных указаний по настоящему предмету. У нас обязательность исповеди пред елеосвящением в первый раз ясно проводится в Требнике Петра Могилы , в котором, при изложении устава т. елеосвящением, между прочим говорится: «больной, принимающей таинство (елеосвящения), должен быть православный и приготовлен в принятии его исповедью или покаянием; и затем, по совершении уже елеосвящения, должен быть причащен св. тайн, но не иначе, как после исповеди» 1174 . Впоследствии и вероятно не без влияния Могилинского требника, эта «обязательность устанавливается у нас вообще – «Книгою о должностях пресвитеров приходских», в которой на настоящий случай содержится такое замечание: «понеже отпущение грехов, и вера во Христа Иисуса живая и спасительная не бывает без истинного покаяния: потому больной прежде елеосвящения да приуготовит себе истинным покаянием, и исповедав грехи разрешение да примет» 1175 . На основании такого воззрения на отношение между таинствами исповеди и елеосвящения в Требнике Петра Могилы и проводится тот взгляд, что грешникам нераскаянным таинство елеосвящения отнюдь не должно быть преподаваемо 1176 . Однако, трактуемая обязательность исповеди, при принятии таинства елеосвящения, с канонической точки зрения может еще подлежать некоторому сомнению. Один из наших догматистов, стороною касаясь этого вопроса, рассуждает так: «Хотя елеосвящение сходно с таинством покаяния в том, что в оном также отпускаются грехи, как в в покаянии, но существенное действие елеосвящения состоит в облегчении телесных и душевных скорбей» 1177 . Другой догматист рассуждает несколько иначе, – именно: «Во время тяжкой болезни... человек не всегда способен, изнемогая телом и душею, принести истинное, совершенное раскаяние во грехах и вообще выполнить те условия, какие требуются от кающегося для получения разрешения грехов; так как некоторые, особенно тяжкие грехи, по немощи, он может исповедать не вполне, а другие и вовсе не исповедать по забвению..., то Господь, собственно для такого рода больных, даровал еще особое врачество к уврачеванию их немощей душевных в таинстве елеосвящения»... |
| Убийцы, узнав по голосу, где князь, стали ломать и – выломали двери. Андрей вскочил, хотел схватить меч, который был всегда при нем (он принадлежал святому князю Борису); но меча не было, – ключник Анбал украл его днем. Двое убийц вскочив бросились на Андрея, но он был силен и сшиб одного с ног, как вбежали прочие; впотьмах они убили товарища вместо князя, потом, узнав, напали на князя. Долго отбивался князь, несмотря на то, что со всех сторон рубили его саблями и кололи копьями. «Нечестивцы! – кричал он им, – зачем хотите вы сделать то же, что Горясер (убийца святого Глеба)? Какое зло сделал я вам? Господь отмстит вам за кровь мою и за неблагодарность к милостям моим». Наконец блаженный Андрей упал под ударами. Убийцы подумали, что дело кончено, – князь убит; гонимые страхом, схватили товарища и поспешили уйти из спальни. Князь поднялся на ноги и, в беспамятстве стоная громко, вышел в сени. Убийцы услыхали стоны и воротились. Не найдя его в спальне, они испугались: «Погибли мы, если не найдем его», – сказали они. Зажгли свечи и следом крови дошли до князя; Андрей сидел под крыльцом. Зять Кучкова отрубил ему руку; другие вонзили в грудь мечи. Андрей успел сказать: «Господи! В руки Твои предаю дух мой», – и скончался. Это было ночью с 29 на 30 июня 1174 года 1035 . Утром следующего дня убив Прокопия, убийцы ограбили во дворце княжем серебро, золото, дорогие камни, жемчуг, ткани и отправили ограбленное по домам. Затем и сами, и чрез своих взволновали народ против верных чиновников князя; начались грабежи и убийства такие, что страшно было смотреть, – говорит очевидец. Святое тело благоверного князя, брошенное в огороде, валялось без призора; добрый слуга Козма, отыскав его, стоял и горько плакал над ним. Увидев Анбала, идущего во дворец, Козма вскричал ему: «Дай ковер или что-нибудь покрыть князя». – «Оставь его, – сказал со злобою Анбал. – Мы кинули его на съедение псам». – «Изверг! – воскликнул добродушный слуга. – Помнишь ли, в каком рубище пришел ты к князю? Теперь ты в бархате, а князь, благодетель твой, лежит нагой». |
| Глава 14. Что Акиндин, приводя высказывание божественного Григория Нисского как [изречение] Паламы, в помешательстве противоречит ему После дословного цитирования божественного Григория Нисского как будто Паламы для обмана слушателей и достаточного, как он сам себя убеждает, доказательства, что написавший это полагает две природы Бога, он начинает отчетливее доказывать тварность света, виденного апостолами на Фаворе, – как сам он думает, с геометрической, так сказать, силой доказательств, но, как кажется нам и истине, с диавольской ложью. Мне же следует настолько считать самого себя блаженным из-за вот этих клевещущих на меня писаний, насколько жалеть произведшего их Акиндина. Ибо что может быть блаженнее для меня, нежели оказаться сопричисленным к блаженным отцам, притом со стороны враждебно относящихся ко мне – тех, чье свидетельство достойно веры, и особенно оказаться как бы родственным и единодушным с этими [отцами], раз мой и их голос не только похож, но и един? А то, что это [происходит] под дерзким натиском, несказанно увеличивает блаженство, ибо с кем мы страдаем, с теми наверняка будем прославлены 1173 . Благодарность Богу, использующему тех, кто против нас, в защиту нас, человеколюбию Которого даже лукавые [люди] волей-неволей содействуют недобрым произволением 1174 ! Но кто мог бы достойно оплакать того, кто клевещет на богоносных [отцов] вместе с нами и из-за тщетной ненависти к нам предпринял непримиримое сражение с истиной и открыто развязал войну со святыми? Однако каково выражение Нисского богоносца, представляемое Акиндином словно наше, и, как и каким образом оно опровергается, и искажается, и перетолковывается в противоположном значении? Сей [Акиндин], продолжая далее безумное сочинение против меня, добавляет, подразумевая меня 1175 : «Еще он [Палама] говорит: “Божественная природа будет для нас в будущем веке вместо всего” 1176 , – сам являя это нечестие через доведение до нелепости, – “но сущность Божия”, по его [Паламы] словам, “неприкосновенна”, – и когда мы говорим это, он [Акиндин] затем присовокупляет в заключение: – так что [получаются] две природы, сущность Бога и этот свет, который он [Палама] называет Богом и божеством, – снова говоря обо мне, и наконец пишет: – но [это] нелепо». Свет же затронул мимоходоми здесь враг света, поскольку и оклеветанный вместе с нами святой [ Григорий Нисский ], и мы согласно с ним и со всем хором богоносных [отцов] говорим, что в будущем веке сыны света 1177 станут причастными божественному, а не чувственному свету. Однако следует показать, в каком месте богоглаголивый [отец] воспользовался этим выражением. |
| Сердце, зараженное злобою и не способное к заповедуемой Евангелием любви к врагам, должно врачевать теми средствами, на которые указал Господь: должно молиться за врагов, отнюдь не осуждать их, не подвергать злоречию, говорить о них доброе, по силе благодетельствовать им. Эти действия погашают ненависть, когда она возгорится в сердце, содержат ее постоянно обузданною, значительно ослабляют ее. Но полное искоренение злобы совершается действием Божественной благодати. Подающим милостыню Господь заповедал подавать ее втайне; упражняющимся в молитве повелел молиться в уединении замкнутой клети; постящимся повелел скрывать пощение [ 1171 ]. Добродетели эти должны быть совершаемы единственно с целию угождения Богу, с целию пользы ближнего и души своей. Не только от взоров человеческих должно быть утаено наше духовное сокровище, но и от собственной нашей шуйцы [ 1172 ]. Похвала человеческая окрадывает наши добродетели, когда совершаем их явно, когда не стараемся скрывать их, — и мы неприметным образом увлекаемся к человекоугодию, лукавству, лицемерству. Причиною этого — повреждение наше грехом, болезненное состояние душ наших. Как недугующее тело нуждается в осторожности от ветров, холода, различных яств и напитков, так и недугующая душа нуждается в многообразном хранении. Охраняя наши добродетели от повреждения похвалами человеческими, мы должны охранять их и от живущего в нас зла, этой шуйцы нашей, не увлекаться помыслами и мечтаниями тщеславными, тщеславною радостию и тщеславным услаждением, которые являются в нас по совершении добродетели, отнимают у нас плод ее. Господь заповедал нам прощать ближним нашим согрешения их против нас: Аще бо отпущаете, сказал Он, человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный. Аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш Небесный отпустит вам согрешений ваших [ 1174 ]. Из этих слов Господа вытекает само собою заключение, что верный признак отпущения нам грехов состоит в том, когда мы ощутим в сердце нашем, что мы точно простили ближним все согрешения их против нас. Такое состояние производится, и может быть произведено, единственно Божественною благодатию. Оно — дар Божий. Доколе мы не сподобимся этого дара, будем, по завещанию Господа, пред каждою молитвою нашею рассматривать нашу совесть и, находя в ней памятозлобие, искоренять его вышеуказанными средствами, то есть молитвою за врагов и благословением их [ 1175 ]. Когда ни вспомним о враге нашем — не допустим себе никакой иной мысли о нем, кроме молитвы и благословения. |
| Ретивые единственно к своим личным пользам, вотчинники-князья окружались, по мере достаточности каждого, более или менее численными дружинами, которые уже по тому одному не могли иметь чисто-военного характера, что носили в себе элементы начал и разлагавшегося семейно-родового и еще не сложившегося общинно-городового. Да и чем, кроме видов на корма, побуждались и одушевлялись они, эти дружинники удельного периода, пользовавшиеся полной свободой переходить от одного князя к другому: «а ести, что можета или что имать черве (чрево) возьмет, посмотря по людям и конем» 20 . О том же, как набирались удельные дружины, кто обязан был содержать их, какие права и обязанности соединялись со службой, в какое отношение приходили, с одной стороны, общины, избиравшие служивых людей к государю, а с другой сами избранные к вождю своему, наконец, какое вознаграждение ожидало их за ревностную и полезную службу, на все это нет никакого ответа в русских летописях, – быть может потому, замечает г. Лакиер, что русские летописцы не считали нужным упоминать о вещах, тогда общеизвестных 21 . Известно, однако, что в период уделов, княжеские дружины комплектовались уже не иностранцами, как прежде, но природными Русскими, которые, служа князю, именовались боярами, отроками, гриднями и вообще сыновцами, а со времени Андрея Боголюбского (1110–1174) стали называться дворянами, потому что из них же составлялись дворы княжеские. Многие бояре и все города имели каждый своих дружинников, слывших, в отличие от княжеских сыновцов, пасынками, a также детьми боярскими. Граждане и селяне вооружались только в чрезвычайных случаях, причем благороднейшие и богатейшие обязывались являться на место сбора конными, людными и окружными, т. е. верхом и в сопровождении вооруженной свиты. Для предводительствования войсками, князья и города избирали каждый своих тысяческих, которые, считаясь главными воеводами, распоряжались через голов, a эти, – через сотников и десятников. Войска состояли из конных полков и пеших дружин, подразделявшихся на копейщиков и стрелков. |
| Владельцы икта при Айюбидах не обладали налоговым иммунитетом. Раздача земель за военную службу началась в Е. задолго до Салах-ад-Дина, однако именно при нем икта приобрели характер, близкий к ленному владению, распространенному в Европе. В ходе войн 1174-1187 гг. Салах-ад-Дин создал обширное гос-во с центром в Е., присоединив почти всю Сирию, сев. междуречье Тигра и Евфрата, Сев. Африку до совр. Туниса, Йемен. После кончины Салах-ад-Дина в 1193 г., согласно оставленному им завещанию, гос-во было разделено между его родственниками (Е. достался сыну Салах-ад-Дина Азизу). В нач. XIII в. Айюбидам пришлось отражать новые нападения крестоносцев. В ходе крестовых походов 1218-1221 и 1248 гг. европейцы дважды овладевали портом Думьят (Дамиетта) на средиземноморском побережье, однако закрепить успех им не удалось. В 1244 г. Айюбиды вновь разгромили основные силы Иерусалимского королевства, в 1248 г.- войско франц. кор. Людовика IX и этим по сути окончательно пресекли европ. военную экспансию на Ближ. Восток. Укрепляя армию для борьбы с крестоносцами, Айюбиды набирали мамлюков, которые в 40-х гг. XIII в. составляли уже значительную часть армии. Мамлюкские военачальники стали диктовать свою волю гос-ву, а в 1250 г. свергли султана. Установление в Е. власти мамлюкских династий - тюркских (1250-1382) и черкесских (1382-1517) - совпало с возникновением угрозы монг. завоевания Ближ. Востока (в 1258 монголы захватили Багдад). Борьба мамлюков против монголов продолжалась неск. десятилетий. Мамлюки одержали над ними значительные победы при Айн-Джалуте в 1260 г. и при Хомсе в 1280 г. и отстояли Сирию и Е. В 1400-1405 гг. они отразили нашествие войск Тимура, взявшего Халеб и Дамаск. Отвоевав эти сир. города, мамлюки создали империю, включавшую помимо Е. Палестину, Сирию, Киликию, Киренаику, районы Судана на побережье Красного м. В вассальной зависимости от нее находились Хиджаз, Йемен и 2 туркмен. гос-ва в М. Азии. Мамлюки поддерживали в Е. централизованное гос-во, где правящая верхушка (своего рода высшее военное «сословие»; его часто сравнивают также с кастой) состояла из бывш. |
| И бысть в Киеве на всих человецех стенание и плач и скорбь неутешная и смерть непрестаньная. Се же все содеяшася грех ради наших (Ип. Сп., 100). С тех пор судьба Киева еще более, чем прежде, зависела от сильнейшего. Андрей думал было назначить туда подручного себе князя и сохранять верховное управление над Русскою Землею, пребывая сам во Владимире, но тут стали против него сыновья Ростислава, смоленского князя, брата Изяслава Мстиславича. Один из них, Мстислав Ростиславич, с Киевлянами, энергически сопротивлялся и храбро отбил ополчение Андрея от Вышгорода. Владимирскому князю не удалось приковать Киева и Южно-Русской Земли к новому центру русской федерации. Но и князья в Южной Руси уже яснее сознавали, что ни за кем из них нет родового права на древнюю столицу: каждый старался только, чтоб захват Киева мог служить благоприятным обстоятельством для его выгод. Таким образом, когда Ярослав, луцкий князь, захватил Киев в 1174 году, то Святослав черниговский говорил ему, что он не разбирает – право или неправо он сел; но что все они, князья, одного деда внуки, и потому ему надобно дать что-нибудь из (Киевской) Русской Земли. После Ярослава захватил Киев Роман Ростиславич. Он опирался на «соизволение» Андрея Боголюбского, который начал тогда брать верх над князьями; но когда Андрей умер, то черниговский князь Святослав принудил его удалиться и сам сделался князем в Киеве. Участие народа не изображается при этих переменах. Очевидно, оно было и выражалось тем, что, при каждой смене князей, удалые воинственные шайки держали сторону того или другого князя, переходили от одного к другому, боролись между собою, грабили и убивали друг друга, возводили своих князей, ссорили их между собою и разоряли край, не успевавший поправиться после каждого переворота. В случае несогласия князя с толпою, которая возводила его на княжение, он решительно проигрывал. «Князь, ты задумал это сам собою. Не езди, мы ничего не знаем», – сказали Владимиру Мстиславичу его бояре; и Черные Клобуки также стали отступать, когда увидели, что дружина не пошла за намерением князя, и он оставил свое покушение. |
| В 1392 году соседственная Перми Вятка, основанная в 1174 г. новгородскими выходцами, славная богатством и народонаселением и цветущая промышленностью и торговлею жителей, подверглась нападению и раззорению от татар. Соседство ее было выгодно для Перми и относительно народной безопасности, потому что она защищала Пермь от, нападений закамских обитателей, и относительно развития зырянской торговли и промышленности, так как вятчане, слишком 200 лет господствуя по Вятке, Каме, Чусовой и отчасти по Лузе и Сысоле, давно приобрели известность своею промышленною и торговою деятельностно, охотно брали у зырян лесную добычу, доставляя им за то все для них необходимое. Св. Стефан дорожил близостью и благосостоянием этой предприимчивой страны тем более, что настоящее несчастье вятичей должно было отразиться и на зырянах, повлечь за собою упадок местной промышленности в пограничных зырянских селениях, породить бедность в стране и открыть ее нападениям хищников. Кроме того торгуя по Лузе и Сысоле, вятчане, как христиане, много способствовали устройству и украшению тамошних храмов. Но постигшее их бедствие ожесточило вятчан. Лишившись всего своего состояния и доведенные до отчаяния, вятчане многочисленными толпами нахлынули на соседние пермские деревни, прося себе крова и пищи и силою отнимая требуемое у невоинственных зырян. Начались грабежи и убийства. Как татары выгнали их, так они начали гнать зырян, намереваясь поселиться в их селениях. Лишь только св. Стефан узнал о том, что вятичи из добрых соседей и благодетелей сделались ожесточенными врагами и разбойниками, он тотчас же поспешил на Сысолу и Лузу, чтобы защитить своих пасомых. Явившись к вятчанам, он сожалел о постигшем их несчастии, советовал не унывать и не подвергать тому же других, а стараться прогнать татар и возвратить назад отнятое ими, обнадеживая успехом, в противном же случае грозил судом Божиим и гневом великокняжеским. Труды его не были напрасны. Вятчане ушли в свои раззоренные города и, соединившись с новгородцами и устюжанами, отомстили татарам, сожгли много татарских городов по Волге и возвратились домой с богатою добычею, благодаря святителя за его добрый совет. Последнею услугою св. Стефана пермскому краю было то, что он положил конец злодействам разбойника Корть-Айки, (от имени которого получило свое название селение Корт-керос) долгое время наводившего ужас на жителей. |
|
|
