| Отвергается, однако, как именно, и всего лишь, крайность. Ибо суть ее — сведение воспоминания к установлению — остается единственными, повторяю, как бы самоочевидным контекстом при объяснении этой части молитвы благодарения. На православном Востоке, например, несмотря на согласное утверждение богословов, что не «установительными словами», а эпиклезой, то есть призыванием Святого Духа, совершается преложение даров, уже давно возникла и повсеместно утвердилась практика особого выделения именно установительных слов. Так, при общепринятом тайном, то есть «про себя», чтении предстоятелем молитвы благодарения, только эти слова, а не слова эпиклезы, произносятся вслух. Так, при произнесении их, предстоятель (или дьякон) рукою указует сначала хлеб и затем чашу, как бы подчеркивая особенность, исключительность именно этого момента. И, наконец, на произнесение каждой из двух установительных формул — над хлебом и над чашей — собрание отвечает торжественным Аминь. Что же касается протестантского богословия, то, хотя оно отбрасывает вообще как недолжную и чуть ли не «магическую» всякую объективизацию преложения евхаристических даров и ставит реальность совершающегося в Евхаристии изменения их в зависимость не от литургических формул и обрядов, а от личной веры причащающегося, само «отбрасывание» это имеет место внутри все той же редукции, ибо касается оно вопроса не о связи как таковой между Тайной Вечерью и Евхаристией, а об «актуализации», о «действенности» этой связи в Церкви. В чем же недостаточность, ущербленность этого подхода, в чем причина определения его нами как редукции? В том, конечно, что бесконечно важный — для нашей веры, для нашей жизни — вопрос об евхаристическом воспоминании Тайной Вечери (и это значит — о связи Евхаристии с Тайной Вечерью) в подходе этом сведен к вопросу как, а не что: о том, как «действует» в Евхаристии установление ее на Тайной Вечери, а не о том, что совершил Христос этим — последним до предательства, креста и смерти — актом Своего земного служения. |
| Р " ... и двумя крылами они (т.е. очевидно, Серафимы) покрывают лицо, двумя ноги и двумя летают... Но и вместе со всеми Тебя освящающими, приими освящение и нас, говорящих Тебе: S " Свят, свят, свят Господь Саваоф, полны небо и земля славы Твоей... " Е " Исполни и нас Твоей славы и удостой ниспослать Духа Святого Твоего на Дары сии, и сотвори хлеб телом Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, а чашу — кровью Нового Завета. А " Ибо Сам Господь наш Иисус Христос в ту ночь, в которую Он предан был, взял хлеб, преломил и дал (ученикам) сказав: (Приимите, ядите) от него, это есть тело, за вас даваемое во оставление грехов... " и т.д. Как видим, формула этого канона P-S-E-A — такая же как в Римской Литургии и восходящий эпиклесис также предшествует установительным словам. Папирус из Дэйр-Бализе подтверждает ту простую истину, что литургическое предание апостолов было лишь начальным импульсом, который должен был найти у различных народов различное выражение. И надо признать, что литургические особенности римского канона как нельзя лучше выражают характер латинского менталитета — его конкретность и стремление к четкости юридически отточенных формулировок. О том, как реализовывалось это стремление, рассуждает католический профессор Роберт Хотц, автор книги " Таинства во взаимоотношении между Востоком и Западом " (Кёльн, 1979/М. 1988, пер. с нем. свящ. Вяч. Полосина). Исходным моментом западной трактовки таинства он считает реформу папы Дамаса и перевод греч. слова " мистерион " через " сакраментум " , совершённый блаж. Иеронимом. Латинское значение слова " сакраментум " ( " знак " , " формула " ) стало с этого момента смещать в сознании западных христиан смысловой акцент с тайны на внешний знак, словесную формулу. Этот процесс привёл к вытеснению из понятия " сакраментум " таинственного аспекта, к замене его " священным словом " . И так родилось рационалистическое учение о непреложном действии таинств при условии произнесения " установительных слов " (которое мы встречаем уже у Августина Блаженного). |
| Таким образом, существуют не сводимые к общему знаменателю частные различия в литургическом выражении того, что я склонен считать в полной мере совместимым и согласованным учением о евхаристии обеих церквей; а состоит оно в том, что святые дары из хлеба и вина освящаются через молитву (анафору), которая прилагает к предлежащим дарам из хлеба и вина слова Иисуса, переданные в Рассказе об установлении. Тот способ, каким отдельные анафоры осуществляют это «приложение», сильно видоизменяется в зависимости от местной традиции, исторических особенностей и доктринальных задач, связанных с конкретным местом и временем. Не следует (с точки зрения исторической обоснованности и невозможно) усматривать догматическое противоречие между ними и подобными же, но несколько отличными способами выразить те же самые основные реалии в другой церковно-исторической обстановке. Православное богословие, пытающееся ограничить освящение одним лишь эпиклезисом; католическое богословие, стремящееся изолировать Установительные слова от их контекста как «форму освящения», не зависящую от окружающею текста анафоры, в который они включены и который раскрывает их значение и использует их при совершении ритуала; православное или католическое богословие, стремящееся выделить внутри анафоры особый «момент освящения» не просто как объяснение наиболее значимых частей своей собственной молитвенной традиции, но в полемическом противостоянии с другим подобным «моментом» в другой традиции, а затем интерпретирующее, исходя из этого «момента», все, что предшествует ему и следует за ним в тексте анафоры, – ни одна из этих тенденций не отвечает должным образом общей традиции неразделенной церкви первого тысячелетия, и все они, по моему мнению, должны быть решительно отвергнуты. Представление о том, что молитва освящения – это и есть вся анафора во всей ее полноте, а не какой-то ее сегмент, выделяемый в качестве изолированной «формулы», на мой взгляд, в большей степени отвечает более древней общей традиции неразделенной церкви. |
| Отвергается, однако, как именно, и всего лишь, крайность. Ибо суть ее — сведение воспоминания к установлению — остается единственными, повторяю, как бы самоочевидным контекстом при объяснении этой части молитвы благодарения. На православном Востоке, например, несмотря на согласное утверждение богословов, что не «установительными словами», а эпиклезой, то есть призыванием Святого Духа, совершается преложение даров, уже давно возникла и повсеместно утвердилась практика особого выделения именно установительных слов. Так, при общепринятом тайном, то есть «про себя», чтении предстоятелем молитвы благодарения, только эти слова, а не слова эпиклезы, произносятся вслух. Так, при произнесении их, предстоятель (или дьякон) рукою указует сначала хлеб и затем чашу, как бы подчеркивая особенность, исключительность именно этого момента. И, наконец, на произнесение каждой из двух установительных формул — над хлебом и над чашей — собрание отвечает торжественным Аминь. Что же касается протестантского богословия, то, хотя оно отбрасывает вообще как недолжную и чуть ли не «магическую» всякую объективизацию преложения евхаристических даров и ставит реальность совершающегося в Евхаристии изменения их в зависимость не от литургических формул и обрядов, а от личной веры причащающегося, само «отбрасывание» это имеет место внутри все той же редукции, ибо касается оно вопроса не о связи как таковой между Тайной Вечерью и Евхаристией, а об «актуализации», о «действенности» этой связи в Церкви. В чем же недостаточность, ущербленность этого подхода, в чем причина определения его нами как редукции? В том, конечно, что бесконечно важный — для нашей веры, для нашей жизни — вопрос об евхаристическом воспоминании Тайной Вечери (и это значит — о связи Евхаристии с Тайной Вечерью) в подходе этом сведен к вопросу как, а не что: о том, как «действует» в Евхаристии установление ее на Тайной Вечери, а не о том, что совершил Христос этим — последним до предательства, креста и смерти — актом Своего земного служения. |
| Причащающиеся с коленопреклонением вкушают хлеб все одновременно, причём чаша переходит из рук в руки. Установительные слова произносятся только однажды. Для частного назидания служат стихи из Библии на каждый день, которые каждый год издаются в Гнадау на немецком языке, французском и английском языках, и библейские изречения с краткими стихами из книги церковных песнопений. Они часто читаются и вне братской общины. Гернгутизм распространён в континентальной Европе, в Британских землях и С.-Америке. В Германии мы имеем следующие общины: Ниски (Niesky), Гнаденберг, Гнаденфрей, Гнаденфельд, Нейзальц, Гнадау, Нейвинд, Берлин, Гольдберг, Риксдорф, Гернгут, Клейнвельке, Нейдитендорф, Эберсдорф, Кенигсфельд, Норден; в Голландии: Цейст и Гаарлем; в Дании – Христиансфельд; в России – Сарепта (Сарат. губ.). Британская провинция обнимает 36, С.-Американская – 33 общины. Общее число членов простирается до 21.000. С 1727 г. гернгутское влияние приобретает силу в особенности в Эстляндии и Лифляндии. Известна также оживлённая миссионерская деятельность братской общины между язычниками. Для ознакомления с системой вероучения гернгутеров служат сочинения Цинцендорфа, которых около 100, далее: Статья депутации, предоставленная генеральному синоду в 1748 г., а также: «Idea fidei fratrum», или краткая система христианского учения в евангелических братских общинах А.Г. Шпангенберга, изданное в Барби в 1778 г. и в Гнадау в 1833 г., наконец, Синодальные протоколы и катихизис Сам. Либеркюна (Lieberkühn) и многие другие. Из главных пунктов учения достойны замечания следующие: на место писанного слова Божия ставится христианское чувство: «мне так кажется» (est ist mir so); с этим произвольным масштабом гернгут измеряет Св. Писание. Апостол Павел, рассуждает Цинцендорф, часто по человеческой слабости говорил более, чем нужно было; неудивительно поэтому, что он был поражаем сатаной. «Я верю, – говорит Цинцендорф, – что наш Спаситель мог выражаться простым языком и, быть может, употреблял некоторые простонародные выражения, и за всем тем, мы ищем нечто иное, ибо не знаем идиотизмов назаретского ремесленника». |
| De Spirit. Sanct. III 16. 112), все же он связывает освящение Св. Даров не с эпиклезой, а с установительными словами. Напр., он пишет о Св. Дарах: «Прежде освящения, хлеб есть; когда же [к нему] приложатся слова Христовы, Тело есть Христово. А именно, послушай Говорящего: «Примите и ядите от сего все; ибо сие есть Тело Мое». И чаша прежде слов Христа наполнена вином и водой, но когда будут совершены слова Христа, тогда становится Кровью Христа, которая искупила народ» ( Idem. De sacr. IV 5. 23; ср.: Idem. De Myst. IX 54). В целом же освящение Даров происходит через «священническое благословение» ( Idem. De Myst. IX 50), или «таинство священной молитвы» ( Idem. De fide. IV 10. 124). Приношение евхаристической Жертвы совершается Христом через священников: «Видим Главу священников (Principem sacerdotum, т. е. Христа.- Авт.), грядущего к нам; видим и слышим приносящего за нас Свою Кровь; последуем, насколько можем, священники, чтобы приносить Жертву за народ (pro populo Sacrificium) - хотя по справедливости мы и недостойны, нам вверена честь приносить Жертву,- так что, хотя теперь и не видно, что Христос приносится, Он Сам приносится на земле, когда приносится Тело Христово; конечно же, Он Сам является в нас, чтобы приносить Жертву,- [Тот], Чье речение освящает Жертву, которая приносится» ( Idem. Expl. Ps. 38. 7. 25; ср.: Idem. De offic. I 48). Е. является личной встречей верующего со Христом не в символе (figura), но в истине света, лицом к лицу ( Idem. De apol. David. 1. 12. 58). Свт. Амвросий подчеркивает, что «где Тело Господне, там Христос» ( Idem. In Ps. 118 exp. 8. 48). При причащении епископ говорит: «Тело Христово», а причащающийся в ответ - «Аминь» ( Idem. De sacr. IV 5. 25; Idem. De Myst. IX 54). В описании причащения новокрещеных на Пасху ( Idem. In Ps. 118 exp. Prol. 2) святитель упоминает, что им не дозволялось приносить хлеб и вино для Е. до «октавы» Пасхи, т. е. до следующего воскресного дня - вероятно, по той причине, что они еще не понимали, что происходит за литургией. О том, какой именно хлеб использовался для Е.- квасной или пресный - святитель не сообщает, но упоминает о смешении вина с водой ( Idem. De sacr. IV 1. 2). Вероятно, именно свт. Амвросий, по примеру вост. Церквей, ввел в Медиолане (ныне Милан) обычай ежедневного совершения мессы (см.: Idem. De virginib. I 11. 65; Idem. Ep. 20. 15; Idem. De patriarch. 9. 38; Idem. Exam. VI 25. 90), к-рый затем распространился по всей Италии (в Галлию эта практика пришла только в эпоху Каролингов). В его проповедях часто звучит обращенный к верным призыв причащаться чаще. Однако священники пригородных храмов Медиолана не служили ежедневно ( Idem. De offic. I 50. 249). Свт. Амвросий упоминает также практику самопричащения по вечерам в период поста ( Idem. In Ps. 118. exp. 8. 47-48) и обычай брать Св. Дары с собой в дорогу ( Idem. De exces. fratr. 1. 43). |
| νμνησις – не мысленная оглядка назад и не просто воспоминание, но действие, актуализация прошедшего в слове и в деле. Уже в Псалмах «воспоминание» употреблялось как синоним «возвещения» и «исповедания». Кроме того, «памятование» означало культовые действия. Например, Пс.11:4 : «Памятными Он соделал чудеса Свои». Буквально: «Он установил память о чудесах Своих», то есть установил культовые действия, которыми актуализируются Его спасительные действия в истории, например праздник Пасхи, считавшийся «памятным днем» ( Исх.12:14 ). Разногласия, в свою очередь, таковы: 1. Дискуссии подвергся вопрос об истоках самого предания о словах Господа на Тайной вечере – каковы они? В последние десятилетия были представлены две основные точки зрения: А) Религиозно-историческая школа (Religionsgeschichte) Рудольфа Бультмана видит источник предания установительных слов в мистериальных религиях эллинистического мир 119 . Утверждается, что это предание – этиологическая культовая легенда эллинистической Церкви. Основной аргумент Бультмана – принцип аналогии: установительные слова подразумевают буквальную мистическую, сакраментальную communio с Богом-искупителем, что, мол, абсолютно чуждо иудейскому сознанию. Б) Школа истории предания (Traditionsgeschichte), напротив, возводит предание установительных слов непосредственно к Иисусу Христу. Главный представитель этой школы – Иоахим Иеремиас 120 . Основной аргумент: всё предание о Тайной вечере исторически и филологически связано с пространством палестинского иудейства, оно насквозь пронизано семитизмами. Все действия, лексика и фразеология соответствуют традициям палестинской трапезы. 2. Различия в библейской и эллинистической антропологиях породили разные толкования самого слова «тело». 3. Споры вызывает образ общения с Иисусом Христом в таинстве Евхаристии. В настоящее время существуют три основные точки зрения. А) И. Иеремиас предлагает символическое объяснение хлеба и вина как тела и крови. Основание: буквальное понимание входит в глубокое противоречие с традиционными иудейскими религиозными представлениями. |
| Воспоминание в Писании – не мысленная оглядка назад и не просто ментальное припоминание, но действие, актуализация прошедшего в слове и в деле. Уже в Псалмах «воспоминание» употреблялось как синоним «возвещения» и «исповедания». Кроме того, «памятование» означало культовые действия. Например, ( Пс 11:4 ): «Памятными Он соделал чудеса Свои». Буквально: «Он установил память о чудесах Своих», то есть установил культовые действия, которыми актуализируются Его спасительные действия в истории, например, праздник Пасхи, который считался «памятным днем» ( Исх. 12:14 ). Разногласия : 1 . Дискуссии подвергся вопрос об истоках самого предания о словах Господа на Тайной Вечери? Здесь в последние десятилетия были представлены две основные точки зрения: А) Религиозно-историческая школа (Religionsgeschichte) Рудольфа Бультмана (Rudolf Bultmann) видит источник предания Установительных слов в мистериальных религиях эллинистического мира 1 . Утверждается, что это предание – этиологическая культовая легенда эллинистической церкви. Основной аргумент Бультмана – принцип аналогии: Установительные слова подразумевают буквальную мистическую, сакраментальную communio с Богом-искупителем, что, мол, абсолютно чуждо иудейскому сознанию. Б) Школа истории предания (Traditionsgeschichte), напротив, возводит предание Установительных слов непосредственно к Иисусу Христу. Главный представитель этой школы Иоахим Иеремиас (Joachim Jeremias) 2 . Основной аргумент – все предание о Тайной Вечери исторически и филологически связано с пространством палестинского иудейства, оно насквозь пронизано семитизмами. Все действия, лексика и фразеология соответствуют традициям палестинской трапезы. 2 . Разность между библейской и эллинистической антропологией породили разные толкования самого слова «тело». 3 . Споры вызывает образ общения с Иисусом Христом в таинстве Евхаристии. В настоящее время существует три основных точки зрения. А) Иоахим Иеремиас предлагает символическое объяснение хлеба и вина как тела и крови. |
| Под знаком этих слов Петра (Могилы) они [справщики] отступили от указаний «Изъяснения» патриарха Афанасия снимать митру и надевать омофор во время пения «Тебе поем» перед призыванием Святого Духа и перенесли это на момент, предшествующий произнесению слов «Приимите, ядите». В предисловии была сделана оговорка, что в Афа-насиевом «Изъяснении» «обретошася некая неудоборазум-ная… яже неслична быша со иными отец писаньми» и что эти «неудоборазумная» «приисправишася». В чиновник было внесено указание на благословение хлеба и чаши и, кроме того, совершение на литургии Златоуста поклонов при произнесении установительных слов «Приимите, ядите» и «Пийте от нея вси», изъятое из Служебника при патриархе Никоне . Таким образом, редактированный чиновник дал больший крен в сторону католического учения о Евхаристии сравнительно с никоновскими служебниками. Коллизия двух богословий особенно обострилась вокруг самого произнесения патриархом слов «Приимите, ядите» и «Пийте от нея вси». Петр (Могила) , исходя из представления об этих словах как совершительных в таинстве Евхаристии, считал, что при соборных служениях их должен произносить или один предстоятель, или все священники одновременно. Он опасался, что если один из священников скажет эти слова раньше предстоятеля, то освящение совершится не старшим, а младшим, и те же совершительные слова, сказанные предстоятелем с опозданием, окажутся произнесенными напрасно. В связи с этим он писал: «Вестно буди всем иереом, яко егда сбором литургисаете, ни единому от вас не достоит предварити началствующаго в изречении Господних словес, яже сут: „Приимите, ядите» и прочая; „Пийте от нея вси, сия ест Кров Моя» и прочая; но или с ним купно единою изре-щи, или ничтоже глаголати от сих, ибо началствуяй един довлеет к освящению. Аще же который предварит началствующаго, той освятит. Началствуяй же туне по сем изречет, уже освященным сущим Тайнам. Темже убо да не толикое бесчиние в сице страшной и превеликой Тайне сделовано будет, или не глаголати освящения словеса, или купно (якоже пред-речеся) с началником сия изрещи всяко подобает» 40 . |
| Эта первая часть евхаристической молитвы, заканчивающаяся ангельским славословием, говорит преимущественно о творческой деятельности Бога Отца и носит название « Префацио », вторая часть евхаристической молитвы, называемая « Санктус», прославляет искупительный подвиг воплотившегося Сына Божия, а третья часть, содержащая в себе призывание Св. Духа, носит название « Эпиклезис », или Эпиклезы . К ангельскому славословию: « Свят, свят…», присоединяется торжественное приветствие встречавших Господа с пальмовыми ветвями, когда Он шел в Иерусалим на вольную страсть: « Осанна в вышних…» (взято из 117 псалма). Эти слова присоединяются в этот момент к Ангельскому славословию весьма благовременно, ибо Господь как бы вновь на каждой литургии грядет для того, чтобы принести Себя в жертву и «датися в снедь верным». Он грядет с небес в храм, как бы в таинственный Иерусалим, принести Себя в жертву на св. трапезе, как бы на новой Голгофе, и мы прославляем Его пришествие к нам теми же словами. Это песнопение в этот момент св. Евхаристии употребляется с самых апостольских времен. Диакон при этом веет рипидой. Священник же читает в это время вторую часть тайной евхаристической молитвы — Sanctus " a, начинающуюся словами: « С сими и мы блаженными силами….» В этой части молитвы вспоминается искупительный подвиг Христов, и она заканчивается возглашением вслух самых установительных евангельских слов таинства: Приимите, ядите, сие есть тело мое, иже за вы ломимое, во оставление грехов. И — Пийте от нея вси: сия есть кровь моя новаго завета, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов (Матф. 26, 26—28; Марк. 14, 22—24 и Лук. 22, 19—20). На каждое из этих возглашений лик отвечает: Аминь. При произнесении этих слов, диакон указывает священнику сначала на дискос, а потом на потир правой рукой, держа орарь тремя перстами. Одновременно и священник «споказует» рукою. Если служат несколько иереев собором, то они эти слова произносят одновременно с предстоятелем «купногласно тихим гласом». Певцы поют: « Аминь», выражая тем общую глубокую веру всех молящихся в Божественность таинства Евхаристии и духовное единение всех в этой непоколебимой вере. |
|
|
