| 1 . Итак, молим Тебя, Господи, принять благосклонно это приношение служения нашего и всей Твоей семьи ...2. Молим Тебя, Боже, благоволи сделать это приношение во всем благословенным и приемлемым 102 , а станет оно для нас телом и кровью возлюбленною Сына Твоего, Господа нашего Иисуса Христа. 3 . Который, накануне Своих страданий... (Рассказ об Установлении) 4 . Поэтому, вспоминая... благословенное страдание Того же Христа, Сына Твоего, Господа нашего, и Его воскресение из мертвых 103 и славное на небеса вознесение, приносим преславному величию Твоему от Твоих собственных дарованных даров 104 жертву чистую, жертву святую, жертву непорочную, святой хлеб жизни вечной и чашу вечного спасения. 5 . Благоволи воззреть на них милостиво и благосклонно и прими их, как Ты соблаговолил принять дары отрока Твоего праведного Авеля ... 6 . Смиренно молим Тебя, всемогущий Боже, да будут эти приношения принесены 105 руками святого ангела Твоего на горний жертвенник Твой пред лицо божественного Твоего величия, чтобы те из нас, кто, причащаясь от этого жертвенника, получит священное тело и кровь Сына Твоего, исполнились всякого небесного благословения и благодати. Менее ровный и единообразный в своей редакционной структуре, чем анафоры антиохийского типа, Римский канон поступает не так, чтобы сначала воспроизвести рассказ об Установлении, а лишь потом сформулировать его смысл. Скорее он вставляет Verba Domini [Слова Господни] в серию отдельных друг от друга молитв об освящении и принятии приношения (что, с богословской точки зрения, одно и то же). Некоторые из этих молитв, расположенные прежде Установительных слов, говорят о частицах, используя термины, которые могут относиться лишь к телу и крови Христа; и, наоборот, после Установительных слов эти молитвы сформулированы так, как будто они предполагают, что дары еще не освящены. Лишь тупоголовый буквоед, совершенно неосведомленный о предваряющем (proleptic) и возвратном (reflexive) характере литургического дискурса, может найти в этом что-то удивительное. Подобные мнимые противоречия, как и другие сходные противоречия, которые можно обнаружить у отцов церкви, толковавших евхаристическую молитву, – следствие того факта, что до наступления средних веков никто не пытался определить «момент освящения» отдельно от анафоральной молитвы над дарами во всей ее полноте 106 . |
| Этот чисто христианский элемент в каждом таинстве составляют те слова, та формула, которая произносится совершителем таинства при совершении главного момента его обрядовой стороны 1045 . В таинстве крещения эта формула – «крещается NN во имя Отца, и Сына и Святого Духа». Откуда же ведут свое начало эти знаменательные слова, в связи с погружением, дающие крещению силу таинства? Мы. уже не раз замечали, что если какая эпоха то именно эпоха апостолов особенно бедна сведениями о христианском богослужении своего времепи. Это самое, если где, то особенно приходится сказать в настоящем случае. Время апостолов ничего, не. говорит нам относительно этого предмета. Совершалось ли тогда крещение безмолвно, или с произнесением известных слов, – нам не известно. Однако, если мы не имеем положительных ясных и прямых данных утверждать, что при крещении апостолами, произносились известные слова, то еще менее оснований отрицать их употребление. Мы не можем допустить последнего потому, что в формуле заключается объективная сила крещения, как таинства. Это тем более понятно, если мы снова обратимся к евангелию и остановим в данном случае все свое внимание на давно известных нам словах Спасителя, последних во время пребывания Его с учениками, словах: «идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа». Эти слова, как можно припомнить, выше мы признали словами установительными для таинства крещения. Таким образом, они являются заповедью о крещении. Но в них, очевидно, повелевается, не только совершать крещение вообще, но именно крестить с произнесением известных слов или опреленной формулы, а такою, понятно, должны быть самые слова заповеди о крещении – «во имя Отца и Сына, и Святого Духа». Правда, некоторые из ученых запада не видят здесь никакого ясного повеления относительно произнесения при крещении известных слов и говорят, что крещальная формула не существовала в древней церкви. «Я утверждаю, говорит, например, Эйзенлор, что повелением о крещении не предписано положительно никакой формулы при акте крещения, ни для совершителя крещения, ни для крещаемого, и что употребительная формула… «во имя Отца и Сына и Святого Духа» – была не известна древней церкви» 1046 . |
| 416b. 14). Используя аналогию с аристотелевским учением об изменении (к-рое бывает различным; одна из его разновидностей - это обмен веществ, «метаболизм», от μεταβολ - преложение), свт. Григорий и объясняет чудо Е.: «Как Бог Слово вступило в единение с естеством человеческим и, будучи в нашем теле, не иной какой новый состав устроило естеству человеческому, но обыкновенными и приличными средствами продолжало существование Тела Своего, снедью и питьем поддерживая его самостоятельное существование - снедью же был хлеб; то поэтому - как и в отношении нас [самих можно сказать, что]... кто видит хлеб, тот некоторым образом видит человеческое тело, потому что хлеб, будучи в теле, делается телом,- так и там богоприемное Тело, принимавшее в пищу хлеб, в некотором отношении было с ним одно и то же: по причине, как сказано, пищи, преложенной в естество Тела (πρς τν το σματος φσιν μεθισταμνης). Ибо что свойственно всякой плоти, то признано и об оной Плоти, а именно, что и оное Тело поддерживалось хлебом. Но как то Тело вселением Бога Слова было претворено в Божественное достоинство, не без основания веруем, что так и теперь хлеб, освящаемый Божиим Словом, претворяется в Тело Бога Слова (ρτον ες σμα το Θεο Λγου μεταποιεσθαι πιστεομεν)» ( Greg. Nyss. Or. catech. 37. 79-96). Иными словами, как в обычной жизни вкушаемый хлеб становится телом человека, но тело от этого не меняется, так и в Е. хлеб, становясь Телом Христовым через преложение, т. е. изменение своей первоначальной вещественной стихии (μεταστοιχεισας), перестает быть хлебом, но Тело Христово от этого не претерпевает никакого изменения (ср.: Idem. De vita Moys.//PG. 44. Col. 368). Евхаристические хлеб и вино становятся Телом и Кровью по «силе благословения» ( Idem. Or. catech. 37. 125), «прямо претворяясь в Тело посредством слова [молитвы], как сказано Словом: «Сие есть Тело Мое»» (Ibid. 105-107). Эту фразу можно было бы истолковать в том смысле, что свт. Григорий считает установительные слова тайносовершительными, однако в др. |
| Поэтому мы можем сказать: понимание таинств означает попытку человека постичь с помощью доступных ему средств, что Бог хочет сообщить посредством таинства. Моя осторожная формулировка указывает на элемент неуверенности в том, можем ли мы действительно вполне понять, что есть таинство. Другими словами, тайна Бога не может быть объяснена и понята из контекста этого мира. Природа тайны состоит в том, что, даже если она раскрыта, она всё равно остается тайной. И в случае с тайной Бога она превышает то, что может быть объяснено в контексте этого мира. Это также значит, что она выше необходимого в контексте этого мира и человеческого существования. А потому мы можем сказать словами протестантского ученого Эберхарда Юнгеля: «Таинство – более, чем необходимое» 69 . В этом смысле природа таинств состоит в том, что они являют и сообщают божественность Бога таким образом, что верующий принимает участие в человечестве Бога и переживает опыт человечности Бога в Его божественности 70 . Два элемента таинства Как мы видели, понимание таинств имело разное развитие на Востоке и на Западе. Но существует и некоторое согласие, состоящее в признании того, что таинство состоит из двух элементов: видимого знака и слова Иисуса Христа. Однако существует ли также и общая почва для понимания того, что происходит, когда таинство совершается? Иными словами, мы можем сказать: в таинствах Бог сообщает Самого Себя и Свое обетование верующему посредством видимого знака или жеста, посредством хлеба и вина, посредством воды, посредством возложения рук, посредством мира и проч. В некоторых случаях знаки являются элементами, в других – жестами. Ясно также, что эти знаки – элементы или жесты – имеют смысл, но этот смысл они имеют не сами по себе. Они получают свой смысл при помощи слов, посредством объяснения или значащего слова. С герменевтической точки зрения это означает, что существует элемент человеческого языка, который принадлежит литургическому действию, соответствующему каждому таинству. В случае Евхаристии это установительные слова, в случае Крещения – слова Мф.28:19 , в которых Иисус повелевает совершать Крещение 71 . |
| " В 66 гл: " ... Мы принимаем это не так, как обыкновенный хлеб или обыкновенное питие, но как если бы Христос Спаситель наш Словом Божиим воплотился и имел Плоть и Кровь для нашего спасения, — таким же образом Пища эта, над которой совершено благодарение через молитву слова Его и от которой через уподобление получает питание наша кровь и плоть, есть, как мы научены, Плоть и Кровь Того воплощенного Иисуса " . Из этих неопределенных указаний никаких бесспорных выводов сделать нельзя. Под этим неясным выражением " молитва слова Его " разные ученые понимали разное. Как мы уже выше упоминали, Т. Харнак, Маркович, Шерман, Мерк, Шикк, Алтанер, Шване видят в этом установительные слова Спасителя; Катанский, Барденхэвер, Зееберг, Герхард Раушен — весь евхаристический канон; Уордсворт и Бунзен — Молитву Господню и, наконец, Тфоулкес и Ваттерих — эпиклезу Святого Духа. Мы считаем, что наиболее удовлетворительную исходную позицию для исследования заняли те, кто видит в этом весь евхаристический канон. Но если попытаться поподробнее вникнуть в рассказ святого Иустина и, главное, сопоставить его с другими древними литургиями, в частности с литургией СА VIII, как это сделал гессенский профессор Пауль Древс, то надо прийти к выводу последнего, что обе литургии развились из той же группы евхаристических молитв, т.е. что литургия святого Иустина принадлежит к типу клементинской анафоры. В самом деле, оставляя в стороне преанафоральную часть, где у Иустина и в СА VIII найдем чтение апостольских и евангельских отрывков, проповедь, уход оглашенных, общие молитвы и лобзание мира, мы и в главной части обеих литургий находим поразительную параллель, а именно: Приношение Даров. Молитва, называемая у Иустина " воссылание хвалы и славы Отцу Именем Сына и Святого Духа и подробное благодарение " , т.е. евхаристический канон в общих его выражениях. Иустин упоминает рассказ апостолов о Тайной Вечере, т.е. именно слова анамнезиса. Приношение Даров знает и литургия СА VIII. Упоминаемая Иустином Философом молитва благодарения характеризуется прежде всего " воссыланием хвалы и славы " . |
| «Поэтому осуждаем и проклинаем во имя Господне всех тех, которые не только опускают один из двух видов, но даже тирански изгоняют его из употребления, осуждают, хулят как ересь употребление двух видов и таким образом превозносят сами себя 212 . Уже установительные слова Иисуса Христа, говорит «Большой катихизис» Лютера, решают поставленный вопрос: сие есть тело Мое, за вас ломимое.., сия есть кровь Моя, за вас изливаема во оставление грехов. Слова сии не означают того, что в евхаристии преломляется тело Иисуса Христа, проливается кровь Его для оставления грехов; они означают, что нам подается в таинстве евхаристии некоторый дар прощения. «Мы приступаем к таинству евхаристии для того, чтобы получить здесь такого рода сокровище, посредством которого и в котором мы достигли бы прощения грехов» 214 . В чем же состоит это сокровище? Что подает нам в таинстве евхаристии это благодатное прощение грехов? Не иное что, как произносимые при совершении евхаристии слова Христа Спасителя, содержанием которых служит именно обетование прощения грехов. Почему, спрашивает «Катихизис» Лютера, получаем мы в евхаристии прощение грехов? «Потому, – отвечает, – что здесь имеются слова Иисуса Христа, и они-то подают нам прощение» 215 . Самый факт искупления наших грехов совершен на кресте Иисусом Христом; но из этой общей всемирной жертвы берутся заслуги Иисуса Христа для усвоения их мне, и для заглаждения именно моих грехов словом таинства. ,,Ибо хотя самое дело, – говорит далее «Катихизис», – окончательно совершено на кресте, и там снискано прощение грехов наших, однако оно не может достигнуть нас и перейти к нам иным способом, кроме слова» 216 . Но если благодать евхаристии подается нам чрез слово, то для чего в таком случае преподается нам тело и кровь Христовы? Какое имеют они для нас значение? Вкушаемое тело Христово не дает нам само по себе прощения; оно и не усвояет нам прощения, заслуженного Христом Спасителем на кресте; оно дается нам только как залог, как знак, подтверждающий то, что говорят слова, именно – что нам прощаются грехи преломлением на кресте тела Иисуса Христа и пролитием Его крови. Евхаристические слова говорят нам о совершенном искуплении на крестном жертвеннике; а для убеждения нас в действительности последнего, в залог истинности содержания сих слов, в знак того, что совершенное искупление принадлежит и мне – вкушающему, преподается нам то, чем заслужено прощение и искупление наше, т. е. самое тело Иисуса Христа и кровь Его. «Я получил от Христа повеление есть и пить (евхаристические дары), дабы искупление сделалось моим, – продолжает «Катихизис», – и дабы оно приносило мне пользу как верный залог и задаток и даже, лучше сказать, как самый предмет 217 , который Он противопоставил моим грехам и дал в залог за них смертью и всеми страданиями своими» 218 . |
| 39 См., например: «По поводу одного окружного послания». Хомяков А. С. Богословские сочинения. СПб: Наука, 1995, с. 120 42 Богословие «смерти Бога» – течение в протестантской теологии 1960-х – начала 1970-х гг., возникшее в результате упадка традиционной религии как стремление отказаться от «устаревших» форм христианства и определить место христианства в современном мире. Протестантские теологи, создавшие это течение, вдохновлялись поздними работами Д. Бонхёффера, в первую очередь «Тегельскими письмами», и во многом использовали его терминологию. Они утверждали, что современный человек больше не обращается к Богу как избавителю и помощнику, он решает свои проблемы во взаимодействии с миром. Само слово «Бог» потеряло в современном культурном языке свой смысл, поэтому быть христианином означает перейти от проблем веры к реальности любви. Таким образом, признание христианином смерти Бога есть принятие на себя части искупительной жертвы Иисуса Христа, отречение от теоретических спекуляций ради служения людям в гуще жизни. Богословие «смерти Бога» связано прежде всего с именами У. Гамильтона, П. ван Бурена, Т. Альтицера. В настоящее время это течение, оказавшееся внутренне достаточно противоречивым, имеет мало сторонников. 43 Бернанос Ж. Под солнцем Сатаны. Дневник сельского священника. Новая история Мушетты. М.: Художественная литература, 1978, с. 482–483. 50 Так и написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий. Первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с неба ( 1Кор.15:45, 47 ). Мысль митрополита Антония состоит в том, что и Ветхий и Новый Завет являются реализациями, вариациями (связанными с событием первородного греха), исполнениями того изначального завета, той изначальной связи человека с Богом, к которой Бог человека призвал, сотворив его по Своему образу и подобию. 52 Установительными словами в таинстве, или тайносовершительной формулой, в школьном богословии называются слова, при которых совершается таинство. Эти слова, таким образом, являются перформативными – осуществляют то, о чем говорят. Например: Крещается раб Божий (имярек) во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святого Духа, аминь – тайносовершительная формула Крещения. Слова Преложив Духом Твоим Святым – тайносовершительная формула Евхаристии в православном понимании. А в Римско-Католическом понимании таковыми словами являются Сие есть Тело Мое… Сия есть Кровь Моя… На Руси следование такому пониманию получило название хлебопоклонной ереси. Воспоминание в Евхаристии – это воспроизведение реальной Тайной Вечери, а не интеллектуальное воспоминание об единократном событии, имевшем место в конце земной жизни Господа. В этом смысле оно находится в вечности, и споры о тайносовершительных формулх основаны на непонимании этой погруженности в вечность. |
| Совершенно новый взгляд на вопрос о времени освящения Даров предложил (не заостряя богословской составляющей проблемы) проф. СПбДА И. А. Карабинов († 1937), выдвинувший в своей работе «Евхаристическая молитва (анафора): Опыт историко-литургического анализа» (СПб., 1908) предположение о том, что в первоначальной христ. практике евхаристическая молитва не содержала ни установительных слов, ни эпиклезы, к-рые были добавлены лишь впосл. (эта т. зр., независимо от работы Карабинова разрабатывавшаяся рядом зап. ученых XX в., в наст. время широко распространена в зап. лит-ре; вместе с тем она отнюдь не бесспорна - см., напр.: Giraudo. 1981). Др. работа Карабинова, не утратившая актуальности вплоть до наст. времени, посвящена вопросу о преложении вина в Кровь Христову во время литургии Преждеосвященных Даров. Карабинов доказывает, что мнение о том, что во время этой литургии вино не прелагается в Кровь Христову, не соответствует практике древней Церкви и визант. богословию ( Карабинов. 1915). В целом труды рус. дореволюционных литургистов составляют бесценную часть правосл. богословского наследия; они дали важный материал для дальнейшего развития богословия и церковной науки, в т. ч. для исследования вопроса о богословии и практике Е. в древней Церкви. Попытку дать ответ на вопрос о правосл. содержании учения о евхаристическом изменении, неявно поставленный еще Хомяковым, а более определенно - в ходе спора вокруг «старокатолического вопроса» и развившейся в его рамках славянофильской критики «пресуществления» как термина, имеющего зап. происхождение, предпринял прот. Сергий Булгаков († 1944). Этой проблеме посвящена его ст. «Евхаристический догмат» (Путь. 1930. 20 (февраль). С. 3-46; 21 (апрель). С. 3-33), в которой он категорически отказывается от термина «пресуществление» и дает свою трактовку термину «преложение» (μεταβολ). Статья открывается рядом общих замечаний, в т. ч. о том, что евхаристическое преложение есть чудо «не физическое, но метафизическое» (Путь. 1930. 20. С. 3; эти слова обращены против термина «пресуществление», хотя о нем можно было бы сказать то же самое) и о том, что таинство Е. антиномично. Прот. С. Булгаков приводит пример неправильного, по его мнению, понимания термина «преложение» - так, превращение дров в пепел при сгорании он «преложением» не считает (Там же. С. 4-5). Т. о., он наделяет не вполне понятный совр. ему рус. читателю славянизм «преложение» неким новым смыслом, не соответствующим ни его значению у Аристотеля, ни первоначальному значению греч. слова μεταβολ - «превращение», «изменение» (ср. слова прот. С. Булгакова: «Никакого превращения не требуется для преложения» (Путь. 1930. 21. С. 7)). |
| Так, профессор Казанской Духовной Академии А.Ф. Гусев пишет «Давно и, между прочим, философом Лейбницем правильно объяснено, как нужно понимать слова Геласия, Феодорита и других о том, что в Евхаристии естество (φσις, natura) хлеба и вина не утрачивается, хотя хлеб и вино и становятся Телом и Кровью Спасителя. Поскольку остающиеся в Евхаристии виды хлеба и вина, – говорит Лейбниц в своей Системе богословия, – не отличаются нашими внешними чувствами от хлеба и вина, сохраняющих свою субстанцию, то древние иногда усвояли и им наименование прямо хлеба и вина. Так, когда папа Геласий I высказал, что в Евхаристии естество (natura) хлеба и вина остается, то под естеством разумел он здесь собственно внешние, доступные нашим чувствам, особенности хлеба и вина. В том же смысле выразился и Феодорит, говоря, что в том изменении хлеба и вина, какое изменение сам же он назвал преложением (μεταβολ), таинственные знамения (σμβολα), то есть хлеб и вино, не теряют естества (φσις) своего (cap. 226). Слова: φσις, natura действительно означают не только субстанцию, но и наружное качество, вид, положение, а потому и могли иногда употребляться в последних значениях Геласием и другими» 823 . Таким образом, модернисты напрасно ссылаются на авторитет Златоуста и Феодорита в своей борьбе с пресуществлением. Их позиция и в данном вопросе не выдерживает критики. Непрерывность традиции Верность православному евхаристическому благовестию сохранили и учёные богословы Православной Церкви. Архиепископ Филарет (Гумилевский) (1805–1866) учит, что в Евхаристии присутствует истинное Тело и истинная Кровь Господа нашего Иисуса Христа 824 . Установительные слова Таинства Причащения он, в согласии с Церковью, понимает буквально. Видеть в повествовании об установлении Таинства Евхаристии ( Лк. 22:20 ) указание на сохранение хлеба после освящения он считает невозможным, поскольку это не оправдано «грамматически», ни «предметно» 825 . «Сомневаться в собственном значении слов Спасителя, сказанных о Чаше и хлебе Вечери Его» Филарет считает недопустимым 826 . |
| Тем временем Патриарх читает молитву, в которой от лица всех верующих прославляет величие Божие и Его благодеяние роду человеческому, благодарит Бога за сотворение мира, за то, что он принимает эту службу хвалы и благодарения от людей, хотя ему и служат Архангелы и Ангелы, Херувимы и Серафимы, «победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголяще». Последние слова молитвы произносятся вслух, в виде возгласа, а хор воспевает эту победную ангельскую песнь, прославляющую Святую Троицу: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея! Осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне, осанна в вышних!» Эту песнь поют очень торжественно. Во время пения Патриарх читает следующую часть анафоры: «С сими и мы блаженными Силами, Владыко Человеколюбче, вопием и глаголем: Свят еси и Пресвят, Ты, и Единородный Твой Сын, и Дух Твой Святый. Свят еси и Пресвят и великолепна слава Твоя; Иже мир Твой тако возлюбил еси, якоже Сына Твоего Единороднаго дати, да всяк веруяй в Него не погибнет, но имать Живот Вечный». Патриарх продолжает чтение анафоры, исповедуя святость Божию и одновременно прославляя Его бесконечную любовь к человечеству, которая в высшей степени проявилась в послании в мир для нашего спасения Единородного Сына Божия. Перед тем, как прозвучат установительные слова таинства Евхаристии, читается такие слова молитвы анафоры: «Иже, пришед и все еже о нас смотрение исполнив, в нощь, в нюже предаяшеся, паче же Сам Себе предаяше за мирский живот, приемь хлеб во святыя Твоя и пречистыя и непорочныя руки, благодарив и благословив, освятив, преломив, даде святым Своим учеником и апостолом, рек: Патриарх снимает митру и возлагает на себя омофор – одежду подражания Христу, с тем, чтобы указать на важность совершающегося священнодействия. — Приимите, ядите: сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов. Хор поет «Аминь», а Патриарх читает: «Подобне и Чашу по вечери, глаголя: — Пийте от нея вси: сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов. |
|
|
