| 3. Что такое «воспоминание» (νμνησις)? Господь на Тайной Вечери, причащая учеников, изъяснил это причащение как входящее в состав жертвоприношения. Именно слова Христа: «за вы ломимое», «за вы и многия изливаемая», сказанные Им о Своем Теле и Крови, установляют именно такой жертвенный характер. Тайную Вечерю, как причащение, они поставляют в связь с тем жертвоприношением, которое единожды совершено Самим Господом на Кресте. При этом Им заповедано сие творить в Его воспоминание, многократно и непрестанно, «дондеже приидет» ( 1Кор. 11: 26 ), то есть до скончания века, или до Второго пришествия Христова во славе. Соотношение между причащением на Тайной Вечери и повторением его до конца века определяется как «воспоминание». Что же здесь означает этот анамнезис? Есть ли это простое лишь воспоминание, поминки о прошлом, однажды бывшем, но ныне уже не существующем, субъективный его отсвет в душе, не больше? Но, конечно, такое истолкование слов Христовых является совершенно недопустимым. Уже вся та серьезная строгость, с которой говорит здесь апостол Павел, назидая о достойном причащении («да испытывает же себя человек и тако от хлеба сего ест и чашу достойно пьет. Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем» – ср.: 1Кор. 11: 28–29 ), этому противоречит. Противоречит также и то, что самое причащение изъясняется не как воспоминание о Тайной Вечери самой, как установительной в отношении к Евхаристии, но как возвещение (καταγγλλετε) смерти Господней: «Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господа возвещаете, доколе Он приидет» ( 1Кор. 11: 26 ). Таким образом, по силе и значению своему «воспоминание» определяется гораздо шире. Оно не есть только личная память о данном событии – тем более что непосредственными его участниками и свидетелями были лишь двенадцать учеников, на Вечери присутствовавших (в числе их не был и сам апостол Павел, хотя он и «от Господа приял, что передал» (23), а не все те бесчисленные христианские поколения, которые призываются к сему воспоминанию, «дондеже приидет». |
| Воскрешение Лазаря. Роспись катакомб святых Петра и Марцеллина, Рим. 2-я пол. III - 1-я пол. IV в. Воскрешение Лазаря. Роспись катакомб святых Петра и Марцеллина, Рим. 2-я пол. III - 1-я пол. IV в. Событие входа И. Х. в Иерусалим вызвало недовольство иудейских учителей, весь город пришел в движение (Мф 21. 10). Евангелист Иоанн подчеркивает, что народ приветствовал Христа, потому что был потрясен совершившимся накануне чудом воскрешения Лазаря (Ин 12. 17-18); Матфей и Лука непосредственно связывают событие с последовавшим за ним изгнанием торгующих из храма. Иудейские первосвященники, книжники и старейшины из синедриона решают предать И. Х. суду, чтобы затем выдать на казнь рим. властям (Мф 26. 1-5; Мк 14. 1-2). В это время, по Евангелию от Луки, «вошел… сатана в Иуду», к-рый договорился с первосвященниками о предательстве (Лк 22. 1-3; ср.: Мф 26. 14-16). Согласно Мк 14. 3-14; Мф 26. 6-13, в Вифании, когда И. Х. находился в доме Симона прокаженного , женщина совершает помазание, пророчески символизирующее предстоящие страдание и смерть Учителя. Накануне праздника Пасхи И. X. в кругу 12 апостолов на Тайной вечери устанавливает таинство Евхаристии (Мф 26. 26-29; Мк 14. 22-25; ср.: Лк 22. 15-20; о времени совершения Тайной вечери и о согласовании повествований синоптиков и евангелиста Иоанна см. в ст. Евхаристия ). Во время трапезы Господь предсказывает, что один из учеников предаст Его, и, преломив хлеб и благословив его, подает ученикам со словами: «Приимите, ядите; сие есть Тело Мое». Затем Он взял чашу с вином, возблагодарил над ней и подал ее ученикам, сказав: «Сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая» (Мк 14. 22-23; Мф 26. 26-28: «...изливаемая во оставление грехов»). Установительные слова в Евангелии от Луки: «Сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание» (Лк 22. 19b); «Сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается» (Лк 22. 20) (об особенностях повествования в Евангелии от Луки см. в ст. Евхаристия ). Евангелист Иоанн относит к этому событие умовения И. Х. ног учеников как поданный Им пример взаимного служения (Ин 13. 1-17; см. Умовение ног ). |
| Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» ( Ин.6:51, 53–56 ). А вот описания самого момента установления Таинства Евхаристии мы в Евангелии от Иоанна не находим. Правда, и здесь также содержится рассказ о Тайной Вечере, но сами обстоятельства установления Таинства и те слова, которые Господь произносит, завещая Своим ученикам совершать Евхаристию, в Евангелии от Иоанна не отражены. Об этом нам свидетельствуют другие евангелисты – Матфей ( Мф.26:26–29 ), Марк ( Мк.14:22–25 ) и Лука ( Лк.22:15–20 ). Кроме того, мы находим текст установительных слов Таинства Евхаристии в 11-й главе Первого послания к Коринфянам: «… Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: «приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание». Также и чашу после вечери, и сказал: «сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание» ( 1Кор.11:23–25 ). С евангельским рассказом о Тайной Вечере связан один значимый парадокс, на который обращают внимание многие толкователи Нового Завета: Господь подает ученикам Свои Тело и Кровь еще прежде Собственного Распятия, еще раньше, чем была принесена на Голгофе Жертва за грех мира. При этом следует помнить и о том, что по святоотеческому учению мы причащаемся именно прославленной, воскресшей, преодолевшей смерть, вознесшейся на Небеса и воссевшей одесную Отца Плоти Сына Божьего. Так, священномученик Игнатий Богоносец свидетельствует о том, что «Евхаристия есть Плоть Спасителя нашего, которая пострадала, но которую Отец воскресил» 241 ; а святитель Иоанн Златоуст развивает эту мысль так: «Христос и нам оставил Плоть Свою и с нею же вознесся». 242 Тем самым мы видим: в день Тайной Вечери Сын Божий еще не умер на Кресте, не воскрес и не вознесся на Небеса, а уже подает апостолам именно Свои прославленные Тело и Кровь. Как же разрешить этот видимый временной парадокс? Действительно, в плане земного, обыденного течения времени последовательность событий Евангельской истории здесь явно нарушена. |
| Но и обратно – если мы видим таинственность, мистическую утаенность молитвенной жизни первохристиан и видим сокровенность последних бесед Христа – мы вправе предположить, что эти беседы касались области молитвенной жизни учеников. Сквозь то молчание, которым окружили евангелисты послепасхальные беседы Христа, мы можем разглядеть ответ на самое важное требование верующего сердца: «Господи, научи нас молиться». Ответ этот: «Я дам вам Дух молитвы. Вы будете во Мне – и Я буду молиться в вас». Не нужно забывать, что первые священные книги христиан появились свыше 10-ти лет спустя после Вознесения Господня, тогда как Вечеря Господня совершалась с первых же дней после сошествия Святого Духа на апостолов. Не все апостолы оставили после себя писания. Остались ли их проповедь и труд бесследны и бесплодны? Если нет – то как и что было передано бесписьменными апостолами их ученикам? И можно ли при изучении истории христианства не принять во внимание факта существования апостольских литургий – Литургии ап. Иакова, Литургии ап. Марка и Литургии ап. Петра? Тексты этих Литургий, очевидно, подвергались позднейшим обработкам, но с древнейших времен они связывались именно с этими именами. Не придать значения апостольскому литургическому преданию – значит не расслышать прямых слов Христа: «Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Ин. 6,51). Древние Литургии – несомненный голос Предания. Отрицание их оценивается св. Василием как повреждение Евангелия «в главном», как «сокращение» христианской жизни до христианских словес 1671 . Но вот что удивительно: тексты древних Литургий мало в чем согласны между собой. В одних нет эпиклезы, в других нет установительных слов… Св. Ипполит, приведя образ молитвы римской Церкви, тут же говорит: «Нет никакой необходимости, чтобы он повторял те же самые слова, которые мы говорили раньше и заучивал их наизусть, вознося благодарение Богу» 1672 . Значит, Предание и не в словах Евхаристического канона, но в самой Евхаристии. Общее всех древних Литургий – это их плод. Разнятся молитвы. Но едина реальность Таинства – и потому едино восприятие евхаристического Хлеба как Хлеба Жизни, как соединения со Христом. |
| В Евангелии от Луки повествование о Тайной вечере (Лк 22. 15-20) открывается словами Христа о будущем: «Желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания, ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием». При этом в отличие от Евангелий от Матфея и от Марка в Евангелии от Луки упоминается не одна, а 2 чаши (Лк 22. 17 и 20). Взяв первую, Господь сказал, что после нее не будет пить вина до наступления Царства (как и в Мф и Мк), но испив в самом конце трапезы (после вечери - Лк 22. 20) вторую, Он, возможно, этим указал, что Царство Божие начинается уже здесь, в Е. (впрочем, в «западной» редакции текста Лк слов о 2-й чаше, Лк 22. 19b-20, нет, поэтому иногда предполагают, что они были добавлены в текст Лк для согласования его с параллельными повествованиями Мф и Мк). Установительные слова в Евангелии от Луки отличаются от приведенных в Евангелии от Матфея и в Евангелии от Марка: «Сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание» (Лк 22. 19b); «Сия чаша есть новый Завет в Моей Крови, которая за вас проливается» (Лк 22. 20) - о хлебе и о чаше в них сказано по-разному («Сие есть Тело» - «Сия чаша есть новый Завет»). Жертвенный смысл Е. (относящийся здесь к ученикам, а не ко «многим») подчеркивается и в словах о хлебе, и в словах о чаше. В Евангелии от Луки приводится также отсутствующая в Мф и Мк заповедь Спасителя совершать Е. в воспоминание о Нем. Наконец, между преподанием Тела и Крови, согласно Евангелию от Луки, и происходила сама трапеза (2-я чаша преподается «после вечери»), а об особом молитвословии упоминается только в связи с хлебом - «возблагодарив» (εχαριστσας; в Евангелиях от Матфея и Марка этот глагол применен к чаше). Общее для Евангелий от Матфея, от Марка и от Луки учение об установленном Иисусом Христом таинстве Е. состоит в следующем: Е. возвещает крестную смерть Господа (на самой Тайной вечере - как предстоящую; после воскресения Христова Е. становится ее воспоминанием-осуществлением), указывает на заключение нового Завета и наступление Царствия Божия. |
| Установительные слова, обладающие творческой силой и действующие всегда, есть основание для освящения даров, однако само освящение совершает Св. Дух по молитве священника: «Само слово Господне совершает (νεργοντα) Таинство, но именно через священника, через его ходатайство и молитву (οτω δι ερως, δι ντεξεως ατο κα εχς)» . Поэтому, чтобы слово Господне было «действенно», «требуется многое, в противном случае оно будет бездейственно (ο ποισει)» . Опровергая мнение западных христиан, Кавасила вводит также и сотериологический аргумент. Христос совершил дело искупления и даровал через это возможность всем желающим получить отпущение грехов. И хотя спасение всего рода человеческого уже совершилось, однако без покаяния, веры, молитвы и прочих добродетелей человек не сможет реализовать в себе дары искупления. Также и в деле освящения предлагаемых даров важна не только освящающая сила Св. Духа, но и молитва Церкви об этом освящении . Кавасила подчеркивает, что в совершении таинства Евхаристии христиане полагаются не на молитву священника, но на «силу Божию» (Θεο δυνμει); верят в освящение даров не по причине того, что священник молится Богу и умоляет Его, но потому, что «внимает Бог», который «обещал даровать по молитве» . От отмечает, что все «полагающиеся на молитву полагаются не на себя, а на Бога, обетовавшего даровать по молитве» . Поэтому гарантом совершения таинства Евхаристии становятся для Кавасилы не установительные слова и даже не молитва эпиклезы, но Сам Бог, который обещал услышать молитву и подать просимое. По той причине, что учение Кавасилы о значении установительных слов хорошо изучено , нет необходимости останавливаться на нем подробно. Отметим лишь, что установительные слова для Кавасилы есть главное условие и основание для совершения Таинства, т. е. для преложения даров: «Произнеся сами установительные слова, священник тогда припадает и молится, и просит Отца применить (φαρμσαι) те божественные изречения единородного Его Сына и к предлежащим дарам и, явив Всесвятого и всемогущего Его Духа, преложить (μεταβληθναι) хлеб в само честное и святое Его [Христа] Тело, а вино — в саму пречистую и святую Его Кровь» . И как отмечает свящ. Михаил Желтов, в богословской мысли Кавасилы эпиклеза и установительные слова дополняют друг друга и друг в друге обретают свою актуализацию . |
| Supplices те rogamus, omnipotens Deus, iube haec perferri per manus sancti Angeli tui in sublime altare tuum in conspectu divinae maiestatis tuae, ut quotquot ex hac altaris participatione sacrosanctum Filii tui Corpus et Sanguinem sumpserimus, omni benedictione coelesti et gratia repleamur. Всматриваясь в эту тираду, нетрудно понять, зачем вставлены установительные слова в римскую анафору и почему они поставлены именно на этом ее месте. Как видим, слова эти там как бы вставлены в рамку приношения: сопровождающие их рубрики – Unde et memores, Supra quae и Supplices те rogamus – вероятно, взяты из того же источника, откуда заимствованы и сами установительные слова, предшествующая же им рубрика Quam oblationem должна связывать их с предшествующей им частью римской анафоры. Таким образом, установительные слова взяты не сами по себе только, а в связи со следующим за ними приношением, очевидно, для того, чтобы оттенить, что это приношение – Евхаристическое, что Дары, над которыми оно читается, должны стать Телом и Кровью Христа: «это приношение, Ты, Боже, молим (Тебя), сподоби сделать всецело благословенным, приемлемым, угодным, разумным и благоприятным, да будет оно нам Телом и Кровию возлюбленного Сына Твоего и т.д., усердно просим Тебя, повели, да будет принесено оно руками Ангела Твоего на горний жертвенник Твой перед лицом божественного величества Твоего, дабы всякий раз, когда мы будем принимать от этого жертвенного причастия святейшее Тело и Кровь Сына Твоего, мы исполнялись всякого небесного благословения и благодати» 269 . В древнем римском приношениии Те igitur эта идея Евхаристии как Таинства не проведена почти совсем: там она называется просто древним своим эпитетом – «жертва хваления». Таким образом, установительные слова со вторым приношением должны дополнять и разъяснять первое приношение. Отсюда понятно, почему это второе приношение поставлено после половины ходатайств, а именно – потому, что в древней римской анафоре эти ходатайства тесно связаны с приношением: Те igitur прямо переходит в ходатайство, Memento 1 заключается словами: pro qui tibi offerimus vel qui tibi offerunt hoc sacrificium laudis и т.д., a Communicantes простое придаточное предложение к этому Memento. |
| 4.12. Наблюдения над ветхозаветными молитвами заставляют нас признать также и промежуточный случай между простой и эмболической схемами: квазиэмболизм , или квазиответвление . В самом деле, нередко случается, что цитата остается скрытой – либо будучи неточной, либо оставаясь лишь аллюзией (а не полноценной цитатой. – Ред.), – но это не отменяет собственно функцию цитаты. Такой промежуточный тип оказывается как нельзя более кстати в вопросе признания богословской достаточности анафоры Аддаи и Мари, в которой, из-за ее древности, нет установительных слов. 5. От структуры анафоры к ее богословию Принцип и постулат, предложенные Баумштарком, а также обращение к истории форм, казавшиеся столь многообещающими, не обманули ожиданий. Литургист , воспользовавшийся компаративистским методом, теперь должен стать богословом , так как методологический постулат – вопреки тому, что писал Баумштарк, – был использован не из-за недостатка времени, но, скорее, из-за специфики первой стадии исследования. 5.1. Эмболическая схема , то есть осмысление установительных слов как литературного ответвления внутри развития двухчастной формы, проливает новый свет на вопрос происхождения анафоры . Если поставить этот вопрос в виде дилеммы, то можно спросить себя: «Что было первым: установительные слова анафоры или же форма анафоры?» Многие ученые, находившиеся под влиянием хорошо известных богословских взглядов 621 , отвечали на этот вопрос в том смысле, что исходно существовали только установительные слова, вокруг которых постепенно расположились, будто последовательные осадочные образования, различные евхологические элементы. То дезинтегрированное понимание римского канона, которое постоянно встречается у богословов и литургистов второго тысячелетия по Р.Х., с очевидностью доказывает широкую распространенность этой статической концепции происхождения анафоры. 5.2. Нас же, напротив, проанализированная внимательно история форм и особенно живой характер литургической молитвы вынуждают высказаться в пользу динамического видения происхождения анафоры, то есть признать предсуществование анафоральной формулы. Эта формула, используя предоставленную ей литературной формой возможность вставки библейского текста с конкретной целью придать прошению более твердое основание, довольно быстро включила в свой состав (в качестве эмболизма или литературного ответвления) установительные слова, которые наделяют максимумом возможной богословской достоверности наше прошение о преложении в церковное, эсхатологическое, мистическое Тело. |
| Как видим, до слов Μεμνημνοι и проч. молитва читается гладко. Но со слова Μεμνημνοι и кончая παρουσας, следует повторение тех же событий из жизни Спасителя (со Страстей и кончая Вторым Пришествием), о которых было уже раз, и довольно подробно, сказано до установительных слов. За этим повторением следуют два приношения. Первое, связанное с воспоминанием, – τ σ κ τν σν и второе – Δι τοτο, Δσποτα πανγιε... Последнее стоит не совсем уместно после первого и не имеет с ним никакой связи: священник приступает к жертвеннику вовсе не потому, что поет, благословит, благодарит и молит Господа. Если бы Δι τοτο читалось тотчас же вслед за μολογετε, оно было бы совершенно естественно. В Александрийской редакции анафоры свт. Василия Великого (и в греческой, и в коптской) 188 здесь сделали поправку – выпустили часть текста, от слов Δι τοτο до σο δεμεθα (ср. с. 104–105). Интересное явление в отношении установительных слов представляет анонимная несторианская анафора, изданная Г. Биккелем. Подобно двум последним молитвам, в ней после благодарений тоже делается ссылка на заповедь Христа, но вместо полного текста установительных слов дается только рассказ о Тайной вечере: Col. V. 8 se ipsum, asumpsit nos et (factus est) 9 ex virgine homo ... 10 ... Deus de Deo venit 11 …..et curavit nos omnibus modis 12 …………..dilectio ejus 13 …………se obtulit passioni 14 ………….ut sua passione nos liberaret 15 ………….sua curatione vitam 16 ………….nobis daret per resurrectionem 17 …………cum ipso a morte 18 ………per ascensionem suam gloriosam 19 …in altitudem nos eveheret 20 …... gloriosam. et quia paratus 21 erat ut ascenderet de regione nostra 22 et elevaretur in regionem spiritualium 23 unde descenderat reliquit 24 in minibus nostris pignus corporis sui 25 sancti ut de propinquo esset 26 nobiscum per corpus suum et omni tempore 27 se nobis immisceret per virtutem suam. ante 28 enim tempus crucifixionis ipsius et horam 29 in qua glorificandus erat 30 accepit panem et vinum quae 31 fecerat voluntas ipsius, sanctificavit ea per verbum |
| Что Дары освящались всегда, мы знаем из древнейших свидетельств, нам только недоступно установить и уточнить саму формулу. Нельзя только делать поспешного вывода, что, если в данном тексте, в данном памятнике нет той или иной молитвенной формулы, то в то время и не существовало в Литургии таких существенно важных моментов, как установительные слова Спасителя, или призывание. Нельзя, повторяем, в таком случае объяснить самого факта возникновения столь важных выражений и молитв, если их не было прежде. Кроме того, не следует забывать и того, что всё, до сих пор нами рассмотренное, представляет больше описания или неполные записи, чем уже строго установившийся формуляр евхаристической молитвы. После капитальных исследований Шермана и о. Коннолли многое в предположениях и выводах историков, сделанных на основании только критики текста, оказалось шатким и малоубедительным. Нельзя также упускать из виду ту традиционность и верность апостольскому преданию, с которой сохранялось многое в христианском обиходе. Если сберегались почти буквально формулы еврейских застольных благословений (как мы это видим в памятниках Дидахи, эфиопских Церковных постановлений, «О девстве» и др.), то трудно предположить, чтобы такая святыня для христиан, как слова Спасителя, могли так произвольно быть опущены, а потом ни с того ни с сего опять вставлены в канон Евхаристии. Во всяком случае, неполнота и пестрота изучаемых записей не свидетельствует о безначалии в Церкви. В связи с разбираемым произведением св. Ипполита и некоторыми его особенностями, надо сказать, что некоторые подобные оригинальности могли иметь место и в других, им современных, произведениях. Так, например: 1. Молитва sanctus’a отсутствует и в Тестаменте. 2. Тот же Тестамент в сирской своей редакции не имеет призывания в строгом смысле этого слова, но в арабском тексте оно налицо. 3. В том же Тестаменте установительные слова неполны, а в так называемой несторианской анафоре свв. апостолов, их вообще нет. 4. Молитва «Отче наш» тоже отсутствует в Тестаменте, в эфиопских постановлениях и в литургии CA VIII. |
|
|
