| Отец Вадим радовался любому, входящему в церковную ограду, что бы его туда ни привело. На воскресных летних службах, где больше половины причастников — младенцы, и иные маменьки приносят их уже после того, как священник скрылся с чашей в алтаре и хор поет псалом «Благословлю Господа на всякое время», он по нескольку раз выходит, чтобы причастить запоздавшего раба или рабу Божию, и его лицо так радостно и светло, что, кажется, только ради этого стоило бы сюда бывать. (Сюда бывать — так некогда говорили в моей северной деревне.) После литургии служится молебен с водосвятием. Читая наизусть Евангелие от Иоанна про чающих движения воды и купель с древним названием Вифезда, пастырь прикладывает вечную книгу к склоненным головам, а потом, освятив воду троекратным погружением креста, протягивает крест открывшимся ладоням прихожан, чтобы по нескольку стекающих с позолоты капель досталось каждому. Крест не очень велик, и кажется, вода сейчас кончится, но ее хватает на десятки пар рук, точно она сочится из самого металла. А потом священник щедро окропляет паству с помощью той метелочки, у которой, наверное, есть свое церковное название, но мне оно неведомо, и взрослые люди, как дети, кричат: «Сюда еще, батюшка, сюда, нам не досталось». В каменном храме со множеством горящих и оплывающих мягких свечей очень душно, и непонятно, как лучше — с открытыми окнами или с закрытыми. Этим летом во время молебна отец Вадим читал молитву о ниспошлении дождя. Молитва долгая, трудная, из старинной книги с ветхими страницами, но священник читал так, как если бы текст ему давно знаком. После службы люди еще остаются некоторое время в церковном дворе. Несмотря на то что до Москвы почти сто километров в сторону востока, а до очагов лесных пожаров и того больше, плотная пелена застилает небо, пахнет гарью, першит в горле, и солнце проглядывает сквозь облака так неярко и сыро, что можно спокойно на него смотреть. Но смотреть жутковато. В природе мертвая тишина, и слышно, как по сухой листве громко прыгают птицы — они ведут себя очень необычно этим летом. Но нечто странное есть и в поведении людей. |
| — Привет от Кузьмы. Поделили на троих, съели. Вздохнули. Рядом вырос силуэт отца Олега: — Отцы, окажите честь — потрапезничайте с нами. У нас всего много. И у них действительно оказалось всего много. Объединились со второй группой, собрали все припасы, разогрели на газовых горелках, помолились, сели все вместе. Получилась такая трапеза Любви. Заговорили о том, как вместе послужат всенощную, а потом литургию прямо в Панагии (в храме Преображения на самой вершине шёл какой-то ремонт). Оказалось, что одна группа взяла с собой всё необходимое для службы: просфоры, священные сосуды — всё, кроме антиминса. Без антиминса, конечно, служить нельзя. А вторая группа взяла антиминс, но у них не было священных сосудов. Отец Борис улыбнулся: — Вот для этого две ваши группы и встретились. Непонятно только, мы-то вам зачем? И это тут же выяснилось. Оказалось, что, несмотря на многочисленность паломников в группах, певчих не было ни в той, ни в другой. Нашли одного чтеца, который мог читать часы, но петь не умел. И тогда стало понятно, для чего Господь собрал их всех вместе. Отслужили всенощную, потом литургию. Отец Мефодий и Алексей пели как никогда в жизни. И когда литургия закончилась и все вышли на воздух — ощутили такой подъём, такое чувство нахлынувшей благодати, что непонятно было, на земле они или на небе. Да и облака, проплывавшие рядом с вершиной, свидетельствовали: небо рядом! Вижу цель — иду к ней! В трапезной было шумно и тесно: после воскресной литургии почти все прихожане храма Всех Святых, как обычно, собрались на праздничный обед. В сторожке отварили картошку, открыли рыбные консервы, да ещё выложили на стол домашние гостинцы: кто печенье, кто пряники, а тёща отца Бориса, Анастасия Кирилловна, даже пирогов с капустой напекла. За окнами свистел ноябрьский ледяной ветер, шёл снег пополам с дождём — сыро, холодно, уныло. А в трапезной — светло и уютно, трещали дрова в печи, вкусно пахло пирогами. Все встали, помолились, отец Борис благословил трапезу, и шум стих, слышался только перестук ложек да лепет нескольких малышей, сидящих у матерей на коленях. |
| Постель состоит из сенничка и шерстяного грубого одеяла; подушки же и наволочки должны быть собственные. Комнатное помещение постоянно сыро и холодно. В зимнее время топят через два, а иногда через три и четыре дня. Спальня невыносимо сыра и мокрота струится по углам, стенам и потолку. Смрад в ней невыносим, так что нельзя, войдя из свежего воздуха, пробыть в ней и минуты без отвращения и побуждения скорее оставить ее. Баня бывает для девочек в месяц раз. Пища самая простая и безвкусная. Хлеб постоянно с ячменем. От этих, без сомнения условий, большая часть девочек заражена чесоткою». На отпускавшуюся ежегодно из Св. Синода сумму в количестве 1000 рублей предположено было содержать в училище не менее 25 сирот, но в 186 6/7 г. было таковых только 15. Отчета в этой сумме игумения, до моего поступления на паству, никому не представляла. Избыток от скудного содержания воспитанниц она употребляла, по заключению архим. Григория, на покрытие передержек по монастырю, происходящих от несоразмерного с средствами монастыря количества монахинь. О таком печальном положении училища и незавидном вообще состоянии в материальном отношении Спасской обители я не преминул, хотя в общих чертах, сообщить высокому печальнику этой обители. Вот что писал я между прочим г. Сербиновичу от 15-го апреля 1868 г.: «Относительно вашей сестры-игумении я должен откровенно сказать вашему превосходительству, что как обитель, вверенная ее управлению, так и находящееся при оной женское училище далеко не в цветущем состоянии. Желательно, чтобы та и другое приведены были в лучшее благоустройство». Целое лето прошло в молчании со стороны Сербиновича. —505— 1866 г. Наконец, в последних числах октября я получил от его превосходительства обширное послание следующего содержания: «В последнем письме ко мне ваше преосвященство изволили упомянуть, что Полоцкая обитель преп. Евфросинии и находящееся при ней училище далеко не в цветущем состоянии и что желательно бы привести их в лучшее благоустройство. Вы потом посетили Полоцк, а я был всё лето в отсутствии из Петербурга. Между тем я не переставал думать о вашем замечании, которое вполне справедливо. Живо принимаю к сердцу состояние этой обители не потому только, что она вверена управлению моей сестры, но главное, потому что она есть древнейший памятник православия в северо-западном крае. Здесь-то мы с сестрою с самого детства мечтали, увидим ли когда-нибудь возвращение этой святыни в нашу церковь , и, наконец, дождались этого счастья. Как же мне не сочувствовать вашему истинно пастырскому желанию? Могу уверить, что такое же, если еще не большее, усердие одушевляет сестру мою, которая и сама видит недостатки и очень желает устранить их. Если бы указать на важнейшие, которые по собственному усмотрению вашего преосвященства требуют исправления прежде других, то нет ни малейшего сомнения, что она употребит все силы исполнить волю вашу. Но есть происходящие от местных обстоятельств, с которыми не справится. |
| Один диакон считал, что это формальность – часто ходить на исповедь («что одно и то же повторять»), но, поисповедовавшись у батюшки, он изменил свое мнение и, спускаясь из его келий по лестнице, вслух говорил: «Ух, как полегчало». Многие быстро почувствовали великую пользу откровения помыслов и жизни, в которой каждый шаг освящен благословением старца. Они часто приходили к нему за наставлением, а когда батюшка выходил на улицу, шел в храм или в сад, всегда к нему по очереди подходило много человек: разрешить какие-либо вопросы, получить благословение, поисповедовать грех. Заботясь о высоте нравственно-подвижнической жизни братии, батюшка решил другую, не менее важную задачу, связанную с улучшением чина богослужения, церковного чтения и пения. Постепенно все в монастыре стали делать по благословению старца. Настоятель несколько раз в день приходил в келию старца, долго беседовал с ним и ничего не предпринимал без его совета. Игуменья женского монастыря особо благоговела перед старцем, очень его почитала и по всем вопросам, даже мельчайшим, советовалась. Батюшка очень много помог ей в руководстве сестрами. Фактически он управлял монастырем, его духовной и хозяйственной жизнью. Очень тяжело было батюшке в Жировицах и из-за сырого болотистого климата, что отрицательно сказывалось на состоянии его больного сердца. Служить батюшка часто там не мог, так как в каменном большом соборе было тоже сыро и холодно. После службы он почти всегда простужался и заболевал, у него часто была повышенная температура. Но, несмотря на все это, он ревностно продолжал свое самоотверженное служение Богу и ближним. Какие бы волны искушений житейское море ни воздвигало на него, он никогда не колебался, так как всегда умом и сердцем предстоял Богу. Недолго пришлось ему трудиться на новой ниве пастырского делания. В июне 1990 года он приехал в отпуск в Сергиев Посад, а в августе, перед очередным отъездом в Белоруссию, недуг окончательно приковал его к постели. Страдания то усиливались, доходя до критических состояний, то ослабевали. Постоянные сердечные приступы не оставляли его уже до самого исхода из этой жизни. |
| 30, Четверток. Сегодня отправлены мною в Набулуз две фелони, две епитрахили, два подризника, две поручи, три покровца. Вечером я был у патриарха и застал у него башкятиба и наместника, и архимандрита Никифора. Они толковали, судили и рядили о покупке кожевенных заводов, что подле Святогробского храма. Требуют за них 300000 пиастров, а патриарх дает 200000. При мне башкятиб получил в подарок золотую или позлащенную табакерку. Я советовал патриарху печатать арабские книги церковные с большою осторожностью, дабы не явился такой же раскол, как у нас. Советовал сличить арабские рукописи с греческим текстом. Типография арабо-еллинская еще не прибыла. Она будет помещена временно в Никольском монастыре. Патриарх завел речь о нечаянном помещении ходжакяна в доме, назначенном для нас. Надлежало успокоить сего турецкого сановника в этом доме. Но за то при нем же начнем строить каменные устои на улице, на которых будут покоиться верхние горницы. Наконец набулузцы достигли своей цели. С ними поедет о. Нифон. Мать того араба Георгия, которого назначить в Лидду учителем предлагал я патриарху, просила архимандрита Герасима о том же, но он отсоветовал ей, говоря: «Как ему жить там с феллахами, кто будет смотреть за ним во время болезни?» – Странно! 31, Пятница. Наконец, патриарх решился послать Нифона в Набулуз епитропом с тем, чтобы он наблюдал и за Назаретом. Сам Нифон сказал мне это сегодня пред прощаньем, прибавив, что патриарх велел заплатить 1400 пиастров добавочной подати, если ее требуют. Я велел Нифону прислать попа из Рафидии 20 Ноября за ризами. Ноябрь. В первые три дня сего месяца погода была ясная и довольно теплая, а я был мрачен и весьма холоден. 5, Середа. Утром в семь часов шел дробен дождь, но не долго. Впрочем до полудня было облачно и сыро. 6, Четверток. Утром у меня была графиня Киселева София, урожденная Потоцкая (росту высокого, полная, лицем темноватая, в молодости красивая), и просила меня отправить письмо ее к государю, в котором она умоляет его величество помиловать брата ее Потоцкого, содержащегося в крепости Шлисельбургской за подозрение, будто бы он опоил ядом жену свою. Я согласился, потому что письмо адресовано на имя одного чиновника, служащего в ведомстве графа Орлова. |
| Сегодня мы торжествуем одно из этих двенадцати важнейших событий в жизни Христа. Вот вознесся Христос на небо - ну вроде нам-то какая от этого польза? Наоборот, нам бы вроде лучше, если бы Он с нами пребывал, среди нас ходил. На самом деле в этом есть колоссальный догматический смысл. Христос был одновременно и Бог, и человек; и тем, что Он восшел на небо и воссел одесную (по правую руку) Бога Отца, Он вознес плоть нашу человеческую. И эта вот грешная человеческая наша плоть пребывает превыше ангелов, херувимов и серафимов и восседает на небесном престоле. Христос для этого и пришел на землю, чтобы нас так высоко вознести. Поэтому если мы будем причастны Христу, если мы будем причастны Его жизни, если в нас будет Его свет, если мы со Христом в нашей жизни соединимся навек, то и мы будем частью этого тела Христова. А тело Христово - это Церковь, и насколько мы причастны Церкви, настолько и вознесемся на небо. Вот такой колоссальный по своей глубине смысл открывается нам в сегодняшнем богослужении. Поэтому будем всегда усердны в посещении наших православных праздников, будем стараться в них углубляться, просить у Бога помощи, чтоб Господь очистил ум наш, будем внимательно слушать, что поется и читается. И надо нам стараться каждое слово сознавать; молиться Богу, чтобы Господь книги какие-то послал; у кого есть молитвенник, заранее посмотреть, какой тропарь праздника поется; все подготовить, чтобы служба для нас стала живым ощущением, живым общением с Богом. Тогда богослужение не будет тягостным, наоборот, нам захочется, чтобы оно никогда не кончалось. Прежде, когда богослужение было для народа более понятным, люди русские стояли в храме часами. Один дьякон, араб, из Антиохийской церкви, в XVII веке был в Москве на службе, которую совершал патриарх Никон, и видел, как русские молятся. Он пишет: мы в три часа дня в храм вошли и только в десятом вышли; и холодно, и сыро, и пол чугунный, а весь народ стоит и молится, и царь вместе с ним; а потом еще патриарх на целый час проповедь закатил. |
| А епископ взял остензорий с дарами и медленно благословил народ, сразу павший на землю, поставил остензорий на место, надел митру и с патерами удалился в ризницу. Итак, в храме Божием, назначенном для прославления имени Божия, для молитвы, как беседы с Богом, дано было совсем даровое (впрочем, тут же и на храм собирали, проходя с сумочками на длинных палках с подвешенными колокольчиками) оперное увеселение публики, битком набившей собор. Эффекта, восторга, чувства – много, хоть отбавляй, а религиозного чувства, молитвы – нисколько. Все сильно бьет в глаза и во все, теребит за нервы, а сердца по-Божьему не трогает, ибо все совершенно земное, звуки и манеры совсем низкочувственные. И таково все богослужение и церковная жизнь у католиков: говорит ли патер проповедь, он старается расчувствовать, но не вложить и не воспитать спасительное настроение в верующем; священнодействует ли – поражает то же чувство, чтобы все остальное затмить, задавить, чтобы потом верующий уж, так сказать, бессознательно шел, к чему его зовут. Словом, во всем проглядывает характер папства с его стремлением господствовать всюду и над всем, а не настоящая жизнь, незаметно развивающаяся, подобно жизни семени, возрастающего постепенно в целый колос. Все это палка, господствование над верующими, от которого удалялся и других предостерегал апостол Павел. Даже на исповеди патер отпускает грехи кающемуся тем, что прикасается к нему длинной палкой, которую имеет в своей исповедальне; а без этого и грехи не разрешены раскаявшемуся в них, даже, может быть, со слезами. Первая после спуска широкая церковь зовется папскою, так как там погребено двенадцать римских пап. Проводник ходит в темных катакомбах, как в своей квартире, прекрасно изучил все улицы и переулки. Там не сыро. По всем катакомбам проведено газовое освещение, которое не знаю когда зажигается. Мы ходили со свечками, потом сгоревшими до конца, так что приходилось держаться за проводника и не отставать от него ни на шаг. Обошли три этажа катакомб. Рядом ниже катакомбы святого Севастиана, но туда мы уже не спускались, так как устройство их одинаковое с обойденными нами. |
| Бесстолпный трехчастный храм на подклете, увенчанный пятью луковичными главами. Своеобразен его стройный, сильно вытянутый вверх основной кубический объем, завершенный вместо традиционных кокошников широким карнизом. Под карнизом, на пилястрах, наличниках и фронтонах помещены вставки из поливных зеленоватых изразцов – деталь, весьма характерная для вологодских церквей XVIII века. С востока к кубу примыкает одноапсидный алтарь, а с запада – двухэтажная трапезная, в которой располагался теплый храм с двумя приделами – Никольским и в честь святителей Московских. Главы церкви с тонкими шеями и красивыми ажурными крестами еще более подчеркивают изящность ее архитектуры. Колокольня, вероятно, раньше была шатровой. Затем она была сломана наполовину, а на оставшуюся часть наложили новую высокую колокольню, увенчанную высоким шпилем. Надстройка не испортила храма; стройная и высокая она, напротив, придала легкость его силуэту. Время этой перестройки определить по документам не удалось, но вот некоторые предположения, проистекающие из рассмотрения стиля архитектуры: колокольня имеет готический оттенок. Однако, это не Екатерининская готика конца XVIII столетия, а Николаевский стиль faux gothique (ложная готика) 1830-х годов. Боковые входы у колокольни пристроены в 1870-е годы. Прежде вход в церковь был один – от реки, по крутой лестнице, теперь устроены два боковых входа, а вход от реки уничтожен. Но и эта пристройка вышла удачной. В культовой постройке прослеживается четкая связь с гражданской, светской архитектурой. Церковь, особенно ее трапезная часть, напоминает каменные палаты. Сходство с гражданским «палатным делом» дополняет двухмаршевое крыльцо церкви. Убранство интерьера не сохранилось. Из Сретенской церкви происходят несколько известных икон, находящихся сейчас в коллекциях российских музеев. С искусствоведческой точки зрения особенно интересна икона «Снятие со креста» XVI века – экспонат Государственной Третьяковской галереи. Сретенская церковь почти каждый год во время весеннего движения льда затоплялась водой. В кладовых ее было сыро даже в самые жаркие месяцы. Считается, что именно по этой причине не сохранилось каких-либо документов об истории храма. В наиболее сильные весенние паводки ледяные глыбы несло от Скулябинской богадельни в сторону Сретенской церкви прямо по затопленной Багровской улице (ныне ул. Варенцовой). Местные жители передвигались по улице на лодках. В ХХ веке с ликвидацией лесных массивов в верховьях рек Вологды, Тошни и Масляной сильных весенних наводнений, затопляющих вологодские набережные, не стало. |
| Отец Дионисий Родился он в 1854 году, 1 ноября, в день святых Космы и Дамиана, в селе Белицком, что на речке Чопке, на границе Таврической и Екатеринославской губерний. Отец его был крестьянин – Вукол Иванович Чудновец; мать – Мария; дети – Симеон, Даниил, Демьян (таково было прежнее имя отца Дионисия), Мария, Марина и Никифор. Семья была религиозная; ходили к утрене и пели. Демьян рассказывает про себя, что он любил заглядывать в алтарь, чтобы посмотреть, как во время Таинства Пресуществления сходит на Дары Дух Святой. Пришел срок солдатской службы старшему брату Симеону – попросту Семену, – но он был уже женат, а второй брат скончался, и Демьян пошел в солдаты за старшего брата. После службы его, в 1878 году, умерла мать, а в 1879 году – отец. И Демьян в 1880 году ушел в Бахчисарайский Успенский скит 246 . Он был как бы в раздвинувшейся горе; восточная сторона была очень крутая, а западная – несколько отлогая. На первой, очень высоко, был городок, когда–то в нем жили караимы, секта евреев; при мне он был совершенно пуст. Жил только сторож этого места, у ворот крепостной ограды. Называлось оно Чуфут–Кале. А вот на противоположной подсолнечной стороне этого городка и находился в горе Успенский скит. Вверху был целый ряд пещер, в которых были и храм, и келии для монахов. Может быть, здесь и в древние христианские времена был монастырь, потому что весь Крымский полуостров принадлежал православным грекам. Но в низу лощины были построены деревянные домики. Средства на это дал известный во второй половине века церковный благотворитель С–в. Сюда и прибыл Демьян. Игумен принял его охотно и отвел ему место в пещерах. Спокойно – такой у него был характер всю жизнь – принялся он за монашеские послушания. Но вскоре он почувствовал резкие боли в ногах: в пещере было сыро и темно. Не вытерпел этого Демьян и спустился вниз к игумену, жалуясь на ревматизм в ногах и прося дать ему какой–нибудь уголок в деревянных домиках. – Эх, брат Демьян, брат Демьян! Первое послушание тебе дано: и ты не вынес его! |
| Много вырезок из газет сегодня принесли, оповещающих, что я уезжаю на Коронацию Царя. Как же, без нас там не обойдутся! В одной газете, впрочем, была уже поправка, что это – неправда. 7/19 февраля 1896. Среда 1-й недели Великого Поста. Кроме времени в Церкви, все прочее, с четырех часов утра, занято было приготовлением отчета. После обеда были капитаны с наших судов «Всадника» и «Гайдамака». Вечером Савва Хорие говорил о странной болезни Феодора Янсена; лежал ныне в университетском госпитале под смотрением лучших в Японии врачей, в том числе немца Бельца; болезнь еще не определена; ежедневно припадки до потери способности движения, но не сознания. Отец его – финляндец – много пил; мать – японка – умерла от чахотки; отец ее тоже пил; кому невинный юноша наш Феодор обязан страданиями, Бог Весть. 8/20 февраля 1896. Четверг 1-й недели Великого Поста. Целый день снег и халепа. Неудобно ходить в Церковь : холодно и сыро. Оо. Роман Циба и Феодор Мидзуно исповедали учащихся. Умер Мануил Кимура, циновщик, всегда работавший на Миссию, старый христианин, от горячки. Очень жаль; остались жена и малые дети от второй жены; от первой дочь тоже еще не пристроена. Послал 5 ен на погребение; дальше увидим, что можно сделать. 9/21 февраля 1896. Пяток 1-й недели Великого Поста. Расстриженный Павел Ниицума в длиннейшем письме восхваляет своего деда, отца и самого себя – со стороны полученного им превосходного воспитания в такой добродетельной семье; потом просит указать ему, в каком направлении употребить его силы и способности: на непосредственное служение Церкви или на служение государству по администрации – с целью, однако, направлять административное служение на пользу Церкви. Отвечено, что так как по церковным правилам на непосредственное служение Церкви возвратиться не может, то пусть примет второе направление. За преждеосвященной литургией вместо причастия сказал поучение готовящимся к приобщению завтра Святых Тайн; главная мысль: очистить дом души для принятия Царя Славы. Когда же Он пойдет, то принесет многие блага, между прочим – безопасность нам от нашего исконного врага – диавола. |
|
|
