| Таким образом, со взятием Киева в 1171 году кончилась история самостоятельности этого города, Киев более уже не воскресал, а в след за ним мало по малу покорились Князьям и прочие города Приднепровья; долее всех держались Чернигов и Смоленск; их самостоятельность совершенно уничтожили уже Монголы и Литовские Князья. Чтобы яснее понимать историю самостоятельности Киева, я несколько продолжу историю этого города после его падения. Мстислав Андреевич, предводитель войск Боголюбского, посадил там Князем Глеба Юрьевича, не справляясь с волею граждан. Во время отсутствия Глеба в Суздаль Киевлян опять было пригласили Мстислава Изяславича, который, вошедши в Киев, по прежнему заключил договор с гражданами: «взем ряды с братиею и с Кианы;» но Мстислав не мог уж удержаться в Киеве. А возвратившийся Глеб не думал спрашивать о желании граждан, и всего ждал только от своей дружины и от распоряжений Суздальского Князя, Андрея. В таких же отношениях к Киеву был приемник Глебов, Владимир, и потом Роман Ростиславич, сделавшийся Киевским Князем по воле Андрея Боголюбского. Андрей прислал к Ростилавичам сказать: «Нарекли мя есте собе отцем, а хочу вы добра, а даю Романови, брату вашему, Киев» (Ипат., стр. 107). О согласии граждан тут не было и помину. Точно также в 1174 году Князья, воевавшие под Вышгородом из за владения Киевом, вовсе не заботились спрашивать Киевлян, кого они хотят. Ростиславичи в самом воинском стане уступили Киев Ярославу Изяславичу, тогда как Киевское войско с Михаилом Юрьевичем находилось в стану противников. При вступлении Ярослава в Киев летописец уже не упоминает ни о радости, ни о нерасположении Киевлян: «Вниде Ярослав в Кыев и седе на столе деда своего и отца своего» (Ипат., стр. 110). Святослав Всеволодич напал на него ночью и выгнал из Киева, но, захватив его жену, сына, дружину и имение, возвратился в Чернигов. О сём узнавши Ярослав, немедленно вошел в Киев и, обвиняя Киевлян в измене, «попрода всь Кыев, игумены, и попы, и черньце, и чернице, Латину, и гости, все Кыяны, река им: подвели есте вы на мя Святослава, промышляйте, чим выкупити Княгиню и детя» (Там же). И что же? Порабощенный Киев сносил все несправедливые обвинения и тягостные поборы; Киевляне даже не знали, что отвечать Князю на его обвинения: «Онем же не умеющим, отвещати ему», говорить летопись, тогда как лете за семь ещё ни один Князь не осмелился бы намекнуть Киевлянам об измене, когда они откровенно говорили Князю: «Иди от нас» или: «Приходи после, когда будет твое время, а теперь мы за тебя не бьемся», или: «Ты неугоден нам». Но, кажется, уже довольно противоположностей в сравнении с прежним, независимым, состоянием Киева, а еще не прошло и трех лет после вступлении в Киеве войск Боголюбского в 1171 году. |
| Михаил, уважая ходатайство Нифонта, сам с посланными прибыл в Новгород, чтобы вразумить буйный народ личным присутствием. В следующем, 1135 г., св. Нифонт оказал услугу гораздо более важную; он сам ходил мнротворцем в южную Россию. Ольговичи, князья Черниговские, питая непримиримую вражду к дому Мономахову, объявили войну Ярополку и его братьям. Вступив с войсками в Киевскую область, они беспощадно жгли города и села, грабили и пленяли православных. Благодаря мудрой попечительности Нифонта, Новгородцы в этот раз поступили как истинные, добрые сыны отечества. Когда перед несчастной битвой В. к. Ярополк звал Новгородцев к себе на помощь, а Святослав Черниговский, победивший Киевлян, к себе; то они не только не хотели взять участия в этом междуусобии, даже, по совету Владыки, послали от себя посадника Мирослава мирить Киевлян с Черниговцами 85 . Посадник возвратился, не сделав ничего, потому что сильно «взмялась вся Русская земля» 86 . Между тем, южной России угрожало зло гораздо большее. Черниговцы, недовольные первым поражением Киевлян, начали снова копить рать; к тому же поднялись и дикие Половцы, пользуясь междуусобием князей. Услышав о таком смятении, святитель Нифонт весьма опечалился и, взяв лучших мужей Новгородских, сам с ними отправился на Русь и, говорят, ходил из города в город, уговаривая князей помириться между собою. Наконец, достигнул самого воинского стана. Он застал Киевлян и Черниговцев уже стоявшими друг против друга на ратном поле и совершенно готовыми к бою. Внезапное появление перед рядами войск мужа высокой добродетели привело в смятение и обезоружило обе враждующие стороны. Тут святитель Нифонт сильно обличил озлобленных князей, сильными убеждениями тронул их сердца и пастырским словом склонил их к заключению мира 87 . Но всего чаще св. Нифонту приходилось мирить князей со своею паствою. Новгород – древняя столица Рюрика и всегдашнее достояние великих князей, пользуясь смутными обстоятельствами времени, теперь уже окончательно не признавал над собою власти великого князя. |
| Соболевского), что крещение киевлян в летописи не точно значится под 988 г., то неизбежно должны согласиться с тем, во-первых, что по вопросу о времени крещения св. Владимира и Руси летопись не сообщает точных хронологических данных, а во-вторых, с тем, что начало крещения земли русской нельзя необходимо относить к 989 г.; оно могло совершиться и в 990 г. Большая или меньшая точность этой даты зависит от определения того, в котором году была взята Владимиром Корсунь. По Иакову, событие это случилось на третье лето по крещении Владимира, принявшего христианство за 28 лет до своей смерти. Исходя из этих данных, принимая во внимание совокупность событий, сопровождавших корсунский поход св. князя, довольно продолжительное пребывание его в завоеванном городе, ознакомление народа с христианскими истинами, возможность массового крещения только в теплое время, г. Завитневич и находит вполне возможным отнести крещение киевлян к 990 году. Г. Матченко полагает, что эта дата в существе дела основана только на предположениях 287 ; но проф. Соболевский находит, что она не совсем безосновательна, что, впрочем, в некоторое противоречие себе, допускает и г. Матченко 288 , только оба защитника летописи признают основание для указанной сейчас даты крещения киевлян не твердым и не верно понятым. „Мнение г. Завитневича, рассуждает проф. Соболевский, основано главным образом на одной подробности „Похвалы» Иакова. В ней, после рассказа о взятии Корсуни Владимиром и о женитьбе его на греческой царевне с целью окончательного принятия христианства (значит, раньше было какое-то неокончательное принятия христианства?), мы читаем: Владимир „в третье лето (по крещении) Корсунь город взя». Г. Завитневич полагает, что Владимир сначала крестился, потом отправил войско на помощь Византии против бунтовщика Варды Фоки, потом взял Корсунь, потом женился, и, наконец, крестил киевлян, и что поход на Корсунь случился через несколько лет после крещения Владимира, но приведенная подробность „Похвалы» не получает себе через это объяснения». |
| Но допустим, что защитникам летописи удалось с абсолютною несомненностью доказать (хотя это крайне трудно, если только не невозможно), что и по Иакову, как и по летописи, Владимир крестился в 988 г. Велик ли бы был для них результат такого положения? Ведь, по Иакову, св. князь принял крещение не в Корсуни, которую взял на третье лето после принятия христианства, каковое событие, конечно, совершилось где-то на Руси и до корсунского похода. Какая же может быть здесь параллель между „Похвалою» и летописью и какая польза для защитников последней, если бы мы и согласились с ними, что крещение Владимира совершилось в 988 г.? Устранив одно затруднение, защитники летописи наталкиваются на другое, но твердо идя к намеченной цели – оправданию летописной хронологии – напрягают все силы преодолеть все препятствия, находящиеся в „Похвале» Иакова... VII Принятие Владимиром христианства было подготовительной ступенью, первым шагом к крещению земли русской. По летописи, крестившись в Корсуни в 988 г. после взятия этого города, новопросвещенный киевский князь спешит в свою столицу и немедленно приступает к крещению киевлян. По последним исследованиям, основанным главным образом на „Похвале Володимеру “ мниха Иакова, это событие случилось значительно позднее указанного летописью 988 г. Лично принявший христианство в 987 г. „Владимир только на третье лето после этого взял Корсунь и, возвратившись из похода, едва ли мог приступить к крещению земли русской, начиная, конечно, Киевом, раньше 990 г. К такому выводу пришел и г. Завитневич. Проф. Соболевский, конечно, отнесся критически к его мнению, к его доводам. „О времени крещения киевлян, говорит ученый профессор, ни один из трех памятников г. Завитневича не упоминает. Не подлежит сомнению, что крещение киевлян имело место после крещения Владимира, т. е. не раньше 988 г. (да кто же сомневается в этом?); можно думать, согласно с летописью, что Владимир успел воротиться в Киев и крестить жителей своей столицы в тот же год; можно думать, что это случилось в следующем 989 г., но трудно, с достаточным вероятием, считать киевлян крестившимися в 990 г., как делает г. Завитневич» 262 . |
| Закрыть «Залог успеха - это добровольцы»: командир бригады Добровольческого корпуса рассказал о глубинных смыслах спецоперации на Украине Военкор KP.RU Александр Коц поговорил с командиром бригады им. Александра Невского о причинах начала СВО и ситуации на линии соприкосновения 29.08.2023 361 Время на чтение 4 минуты Источник: КП «Киев - русский город. Не верю я ни в какие братские народы. Это один народ», - говорит киевлянин, доброволец Алексей Верещагин. КОМБРИГ-КИЕВЛЯНИН Неисповедимы пути фронтовые. Кто бы мог предположить, что, ныряя в очередной подвал на Соледарском рубеже, укрываясь от артиллерийского обстрела, я встречу человека, с которым познакомился в самом начале СВО под Киевом. Там он был в небольшом отряде добровольцев, который сопроводил нас на аэродром Гостомель к десантникам. А здесь он уже - командир бригады имени князя Александра Невского, которая входит в Добровольческий корпус. Алексей Верещагин - киевлянин. До 2014 года он жил на Украине, 17 лет работал в финансовой отрасли. Начинал внештатным страховым агентом, дошел до председателя правления крупнейших страховых компаний на Украине. Потом ушел в производство - выкупил предприятие в Харькове. Но, когда в Киеве только начались волнения, сознательно встал на сторону антимайдана. Затем - ополчение Донбасса, плен, обмен… - Почему я с этой стороны фронта? - переспрашивает он после дежурных рукопожатий. - Знаешь, у меня лично к себе такого вопроса не возникает. Я спрашиваю себя, почему те люди с той стороны? Мои родные, близкие, семья. Мы же ели, пили, смотрели, читали одно и то же. В какой момент для них, к примеру, Бандера вдруг стал вообще кем-то? Для меня это личность, которая недостойна упоминания, не то что возводить ее в ранг героя… - И все-таки почему ты здесь? - Да потому что Киев - русский город. Не верю я ни в какие братские народы. Это один народ. Даже на глубоко Западной Украине нет так называемых украинцев, которые бы не говорили и не понимали русский язык. Ну, может быть, пишут с ошибками. |
| Он думал таким образом привязать к своему роду Киевлян клятвою; народ точно изъявил на первый раз своё согласие, сказав: «Ради ся имеем» (Ипат., стр. 22), и на собранном вече торжественно присягнул Игорю, говоря: «Ты наш Князь». Но на другой же день по смерти Всеволода Киевлян изменили клятве, данной не по желанно народному Князю; начали предлагать Игорю новые условия и тайно сноситься со своим родовым Князем, Изяславом Мстиславовичем, княжившим в Переяславле. Игорь, желая удержать за собою Киев во чтобы ни стало, делал всякие уступки народным требованиям; но ничто не помогло; при первом появлении Изяслава Киевляне, оставя знамена Игоревы, передались к своему родовому Князю. В летописи это дело пересказано с замечательнейшими подробностями, которые резко характеризуют отношения Князей к городам. Похоронив Всеволода, Игорь созвал Киевлян на Ярославль двор и привел ко вторичной присяге; но народ, возвращаясь с Ярославова двора, тут же собрал вече у Туровой божницы и послал звать к себе Игоря. Игорь отправил на вече своего брата, Святослава, которому граждан стали жаловаться на Киевского и Вышгородского тиунов; требовали их смены и клятвы от Князей самим разбирать обиды: «А ныне, Княж Славятославе, целуй нам хрест и с братом своим: аще кому нас будеть обида, то ты прави». Ясное свидетельство, что главною обязанностью и правом Князя было держать суд и правду. Святослав обещал дать тиуна по воле народа: «И съсед с коня, и на том целова хрест к ним у вечи», потом с выборными от народа отправился к Игорю привести его к присяге: «Игорь же съсед с коня, и целова к ним крест на всей их воли и на братьни». Прямое доказательство, что граждане были свободны и принимали Князей по взаимному согласно; и ежели когда на время держался у них Князь, неугодный народу, то его поддерживала только его собственная дружина, как было и в настоящее время. Игорь, в продолжении вече, стоял среди своей дружины, готовой к бою на конях; Киевляне же отделывались разными предложениями и требованиями и не изгоняли неугодного Князя, выжидая и выигрывая время, пока подойдет Изяслав, которому уже послали сказать: «Пойди, Княже, к нам, хощем тебе». |
| В это время не одни Киевляне, но и жители других старых городов выказывали свою самостоятельность и свободу относительно к Князьям. Так Муромцы в 1095 году добровольно приняли Изяслава Владимировича и выдали ему Олегова посадника (Лавр. стр. 98); в 1096 году Смольняне не приняли Олега. (Там же). А в след за старыми городами, пользуясь обстоятельствами, и младшие стали сбирать веча и свободно говорить Князьям, чтобы они сообразовались с волею народа. Так в 1097 году, когда Растиславичи осадили Давыда, Игоревича во Владимир Волынском, и обратились не к Князю а к гражданам с требованием выдачи Туряка и Лазаря, советников Давыдовых, то граждане, услышав это, созвали вече и сказали Давыду прямо: «Выдай мужи сия, не бьёмся за сих, а за тя битися можем; аще ли, то отворим врата граду, а сам промышляй о собе». И когда Давыд стал было отговариваться от выдачи; то по словам летописи: «Кликнуша людье на Давыда и рекоша: выдай, кого ти хотять, аще ли,то предалмыся». (Лавр., 114). Здесь опять сами Князья явно признают самостоятельность горожан, и обращаются с своими требованиями не к Князю, а к народу. Тут нельзя подозревать измены, ибо дело шло гласно: народ не думал передаваться Ростиславичам, да и сии последние не искали этого; вот слова, говоренные их послами: «В не приидохове на град ваш, ни на вас, но на врагы своя, Туряка и на Лазаря, и на Василя, ти бо суть намолвили Давыда, и тех есть послушал Давыд и створил се зло; да аще хощете за сих битися, да се мы готови, а любо дайте врагы наша» (Лавр., стр. 113). По смерти Святополка Киевляне подали свой свой голос в пользу Всеволодова сына, Владимира Мономаха , славного по всей Русской земли и по окрестным странам своими победами и трудами за Русскую землю. Они на другой же день по смерти Святополка созвали вече, на котором решили отправить к Владимиру посольство с предложением занять Киевский престол, принадлежавший его отцу и деду. И когда Владимир, зная, что не он старший в род, медлил согласием на предложение, то Киевляне, начавши грабеж в городе, вторично отправили посольство, которое говорило Владимиру: «Пойди Княже Кыеву; ащели не пойдеши, то веси, яко много зло уздвигнется, и будеши иметь ответ». |
| Действительно, с прибытием в Москву ученых киевлян необходимо должно было произойти сравнение, сличение старой московской учености с новой киевской, причем представители и приверженцы киевской учености естественно старались уронить в общественном мнении старую московскую ученость и ее представителей учительных протопопов Стефана и Неронова. Но это обстоятельство, кажется, очень мало затрагивало Стефана, который сам содействовал вызову в Москву ученых киевлян и не имел вообще особых притязаний на ученость и учительность, так что в интересах оживления в Москве публичной проповеди пожелал иметь при себе другое лицо, более его ученое и красноречивое. Биограф Неронова прямо говорит, что «Стефан протопоп, аще и зело велию ревность имеяще о благочестии, обаче в Божественном Писании не до конца худог бяше: того ради желаше избрати себе в помощь мужа, в словесех речиста и в святых книгах искуснейша». Ввиду этого умный и непритязательный Стефан легко мирился с киевской ученостью и с киевскими учеными, как он впоследствии легко мирился с преобразовательной деятельностью Никона и даже усиливался помирить с нею своих пылких и неразумно ревностных друзей 121 . Что же касается Ртищева, то он, как известно, был главным деятелем в вызове в Москву ученых киевлян и самым горячим поборником развития у нас образования. Точно так же и Никон, перебравшись в Москву, скоро подчинился здесь новым веяниям, сблизился с его представителями и, наконец, вполне проникся мыслью о необходимости церковных исправлений в духе Иосифа. Таким образом, все три главные известные нам ревнителя вовсе не были принципиальными противниками Иосифа и им намеченных исправлений, а между тем, несмотря на это, между патриархом Иосифом и Стефаном Вонифатьевым с течением времени произошел окончательный разрыв, так что Стефан Вонифатьевич даже публично дозволял себе называть Иосифа патриарха «не пастырем, а волком», поносил он и всех других властей «бранными словами» и их, как и патриарха, называл также «волками и губителями». |
| Так как Половцы стали соседями и врагами Руси с 1054г. и так как они были узнаны в своих обычаях, конечно, не тотчас, то сейчас приведённое написано около 1060г. Но что с 1060г. и до конца пишет один человек, это для нас не подлежит сомнению. Первоначальный летописец окончил свою летопись под 1110 годом рассказом о видении огненного столпа над трапезицей и над церковью в Печерском монастыре. Первый продолжатель Ипатского сборника говорит об этом видении под 1111г. „якоже рекохом”, т. е. усвояет его описание себе. Из этого мы с уверенностью хотим заключать, что первый продолжатель Ипатского сборника был сам первоначальный летописец, т. е. хотим думать, что сначала он написал летопись до 1110г., а потом продолжил её ещё несколько. При этом предположении объяснится для нас, каким образом случилось, что рассказ о помянутом видении в Ипатской летописи значительно пространнее, чем в Лаврентьевской. И отчего в первой нет приписки Сильвестра. Кончив сначала 1110 годом, но потом, решив ещё продолжить несколько, он распространил помянутый рассказ (припиской свидетельств). Кончив под 1110г., но потом, решив ещё сам продолжить несколько, он, естественно, уничтожил сделанную приписку. Что первый продолжатель с самого 1111г. есть непосредственный современник, это у него ясно видно. (А рассказ под 1114г. принадлежащий кому-то, ходившему в Ладогу, и дающий видеть в рассказчике не игумена Киевского и не епископа Переяславского, которыми незачем было ходить в Ладогу, а человека, готового верить всякому бабьему вранью, должен быть считаем вставкой, принадлежащей или посланному в Ладогу чиновнику или ездившему в неё торговать купцу. У первоначального летописца подобный этому рассказ, слышанный от Новгородца Гюряти Роговича – не он ли повествует и здесь? под 1096г.). Дальнейшие немногие сведения, которые дают о себе продолжатели Ипатского сборника, суть: под 1144г. (начало) говорит житель этой или московской стороны Днепра, а под 1151г. (2 издание стр. 294 нач.) наоборот, заднепровец; под 1156г. Киевлянин и современник, передающий непосредственно слышанное (рассказ Нифонта его собственными словами) и по всей вероятности монах или священник (ибо передаёт рассказ ему епископа); под 1162г. и 1174г. не сторонник Андрея Боголюбского; под 1171г. современник, Киевлянин и священник или монах (сопровождает тело покойника), под 1187г. современник, не Галичанин, а Киевлянин. Читаемое под последними 1199г. и 1200г. принадлежит какому-то современному и весьма не худому оратору Киевскому и едва ли не представляет собой весьма замечательного образца речи, говорённой князю. [См. «Дополнения и поправки " ] . |
| Необходимо, по нашему мнению, предполагать то, о чём мы говорили немного выше, именно – что при обращении в христианство всего народа у Владимира нераздельно шли с заботами религиозными заботы государственные. Что, решившись крестить свой народ, он не только хотел дать ему веру истинную, но и ввести его в семью народов цивилизованных, что он хотел сделать его не только народом христианским, но и Европейским во всём смысле этого слова. При этом последнем предположении для нас будет совершенно понятно желание Владимира – во что бы то ни стало вступить в брак с греческой царевной. Греки имели стать цивилизаторами Руси, и для Владимира чрезвычайно важно было, чтоб они имели добросовестную охоту быть цивилизаторами возможно усердными, чтобы они без задних мыслей имели расположение желать Руси всего лучшего. Но как было этого достигнуть? Ясно, что брак с греческой царевной представлялся наилучшим к этому средством: вступив с императорами греческими в родство, он тем приобретал бы их неподдельное и возможно усердное доброжелательство 288 . Общее крещение народа, к которому приступил Владимир после возвращения из Корсуни, само собой разумеется, было начато с Киевлян. Этот первый приступ к нему, как заставляют верить свидетельства, был сделан без митрополита и епископов, с одними только священниками; т. е. на основании свидетельств выходит так, что Владимир не привёл сам митрополита и епископов, а что они были присланы к нему спустя только некоторое время после его возвращения, и что он крестил Киевлян с бывшими у него и привезёнными им священниками, не дожидаясь их (митрополита и епископов) прибытия. Житие Володимера неизвестного автора и за ним повесть о крещении, читаемая в летописи, говорят, что Владимир взял с собой из Корсуни попов, но не говорят, чтобы взял митрополита и епископов. Потом, о крещении Киевлян они говорят, что Владимир совершил его с попами (царицыными и корсунскими), и не говорят, чтобы с митрополитом и епископами. Если бы автор жития, которое повторяет повесть, руководствовался только своими соображениями, то ему естественно было бы предположить, что Владимир сам вместе с собой привёл митрополита и епископов. |
|
|
