| Ук. св. Синод. 1868 г. ноябр. 7 дня, 8625; Церковн. Летоп. Духовн. Беседы, 1870 г. апр. 11). Таким же образом в шестой и седьмой степени обоих видов этого родства, священники обязаны наблюдать, чтобы не венчать своею властью такие браки, в которых, вследствие имеющих возникнуть новых родственных отношений между брачующимися, могло бы произойти смешение родственных наименований (напр. в 6-й степени, если бы дед и внук, конечно двоюродные, пожелали жениться на двух двоюродных сестрах, и т.п.). Ибо и эти браки в нашей Церкви не одобряются, и разрешаются только в крайних случаях, с благословения архиерейского (Указ 1810 г. янв. 19. 1859 г. марта 28). Подобно этому наконец ни один священник не имеет права венчать своею властью браки заключаемые в родстве трехродном в 2-й, 3-й до 4-й степени включительно (Указ. св. Синод. 1859 г. март. 28). Затем вообще в прочих линиях боковых родства кровного и в свойстве двуродном, начиная с 7-й степени, а в родстве трехродном от 5-й степени, браки безусловно дозволяются и священники в означенных и дальнейших степенях могут венчать всякого без малейшего препятствия и опасения, как и всякие другие браки, где никакого родства не полагается (Сравн. ниже подробнее перечни браков запрещенных, и подлежащих разрешению архиерейскому, а также и совершенно свободных для повенчания, отделение V, §§32–34). §20. По нашим законам церковным степени родства духовного определяется также, как и степени родства кровного двуродного, т.е. восприемник в этом родстве считается двуродным отцом по отношению к восприемлемому от него, и потому находится с сим последним в первой степени; за сим родной отец восприемлемого находится к восприемнику своего дитяти во второй степени, и т.д. (VI Вселенск. собор. пр. 53). Вследствие этого, в прежние времена брак запрещался и происходящим от восприемников с происходящими от воспринятых, и притом до тех же степеней, как и в родстве кровном, т.е. до 7-й степени включительно (Кормч. гл. XLVIII гр. 7, ст. 28; гл. XLIX зач. 2, отд. |
| б) наличными деньгами, по книжке Сберегательной кассы Государственного банка 401 руб. 37 коп. 702 Объяснение обычая полагать Евангелие на главу рукополагаемого дает между прочим Фотий в своих известных „Амфилохиях“ под номером 165-м. Он говорит, что евангелие возлагается на главу ставленника потому, что когда кто рукополагается главою других, то необходимо, чтобы он имел власть и над своею главою и знак, что, становясь главою других, он и сам находится под общим главой всех Владыкой. 704 Седьмой вселенский собор был в 787 г.; следовательно это сочинение Никифором написано приблизительно в 817-м году. 709 О различии истории прагматической, соединяющей факты „по способу кавзальному“ и культурной, пользующейся „способом эволюционным“ см. у проф. Карцева: „Основные вопросы философии истории“, Ч. III, „Сущность исторического процесса и роль личности в истории“. Спб., стр. 414 и след. 710 Об аналогии между отдельным человеком и человечеством, как основании дедукции для истории человечества антропологических законов, см. Georg Grupp: System und Geschichte der Kultur, I – Ideen und Gesetze der Geschichte, 2-tes Kapitel и особенно S. 164 und folg. („Vergle ichungspuncte zwischen der Geschichte und dem Einzelleben“). См. так же, для исторической ориентировки, как по этому, так и по другим, обсуждаемым в настоящем этюде, вопросам (о национальности, расе, влиянии климатических и географических условий на человека, о „великих людях“ в истории и т.д.) богатую справочным материалом книгу Пауля Барта: Философия истории, как социология, Спб. 1900. 711 Именно такая схема положена покойным В.Д. Кудрявцевым в основу его философии истории религий (см. его сочинения, т. II, вып. 2-й стр. 104 и след.). Краткое резюме взглядов В.Д. сделано нами в нашей брошюре: „О характере, составе и значении философии В.Д. Кудрявцева“, стр. 49 и след. 712 Das religiöse Bewusstsein der Menschheit im Stufengang seiner Entwickelung, von Eduard von Hartmann. Berlin. 1888. S. 627. Обстоятельное изложение этого сочинения на русском языке, за исключением глав, посвященных христианству и религии будущего», сделано кн. Д. Церетелевым, в газете И.С. Аксакова Русь, за 1884 г. 35. |
| [ 1 ] Дэвид Р. Уилер " Путешествие на ту сторону " , Ace Books, New York, 1977. [ 2 ] " Вечные тайны за гробом " , Джорданвилль, Нью-Йорк, 1968. [ 3 ] " Вечные тайны за гробом " , Джорданвилль, Нью-Йорк, 1968. [ 4 ] Д-р Реймонд Моуди мл. " Жизнь после жизни " , Mockingbird Books, Atlanta, 1975. [ 5 ] Д-р Элизабет Кублер-Росс " Смерти нет " , The Co-Evolution Quarterly, Summer, 1977, стр. 103-104. [ 6 ] " Видения на смертном одре " . Methuen, Лондон, 1926. [ 7 ] Карлис Осис и Эрлендур Харалдсон. " В час смерти " . Avon Books, Нью-Йорк, 1977. [ 8 ] " Попечение об умерших " , гл. 16. [ 9 ] См., напр.: Simon A. Blackmore, S.J., Spiritism: Facts and Frauds, Benziger Bros., New York, 1924. [ 10 ] " Жизнь после жизни, " стр. 45. [ 11 ] Там же, стр. 48. II. Православное учение об ангелах II Православное учение об ангелах Мы знаем со слов Самого Христа, что в момент смерти душу встречают Ангелы: Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово (Лк. 16, 22). Также из Евангелия мы знаем, в каком виде являются Ангелы: Ангел Господень... вид его был, как молния, и одежда его бела, как снег (Мф. 28, 2-3); юноша, облеченный в белую одежду (Мк. 16, 5); два мужа в одеждах блистающих (Лк. 24, 4); два Ангела в белом одеянии (Ин. 20, 12). На всем протяжении христианской истории явления Ангелов всегда имели вид блистающих юношей, облеченных в белое. Иконографическая традиция явления Ангелов всегда на протяжении веков согласовывалась с этим: изображались только лишь такие блистающие юноши (часто с двумя крылами, которые, конечно, являются символическими и при явлении Ангелов обычно не видны). Седьмой Вселенский Собор в 787 году постановил, что Ангелы должны всегда изображаться только в одном виде, как мужи. Западные купидоны Ренессанса и последующих периодов вдохновлены язычеством и не имеют ничего общего с настоящими Ангелами. И на самом деле, современный римско-католический (и протестантский) Запад далеко отошел от учения Священного Писания и раннехристианского предания не только в художественном изображении Ангелов, но и в самом учении о духовных существах. Понимание этой ошибки для нас существенно, если мы хотим действительно понять подлинное христианское учение о посмертной судьбе души. |
| Седьмой Вселенский Собор (787 г.), принявший догмат иконопочитания, засвидетельствовал о той высоте догматической важности, на которую может быть возведено человеческое творчество и культура. Смысл его сводится к двум положениям: Непреложность богословских положений христианства о безусловной ценности человеческого творчества и культуры с новой силой ставит вопрос о смирении и послушании человека-творца, вопрос, который тем не менее сделался камнем преткновения как для мыслителей новой религиозной мысли, так и для обывателей, пытающихся судить о творческом процессе извне. Начнем с того, что сама свободная воля не есть плод нашего свободного выбора: мы не давали согласия или несогласия на приятие этого тяжкого и блаженного дара. Мы получили его как данность и приняли как послушание. То же относится и к дару творчества. Мы вольны закопать свой талант, но нам не дана власть освободиться от него. На такого же рода послушание мы обречены в причастии к падшей Адамовой природе, в наследовании генетических особенностей наших предков, в приятии того временного, географического и социального положения, в котором мы оказываемся по своему рождению. Мы не вольны в выборе замысла Творца о нашей душе, в путях Промысла о нашей жизни. Таким образом человек, коль скоро он не есть некое обособленное самодостаточное существо, так или иначе существует в системе этих «послушаний». Это, однако, вовсе не противоречит его свободной воле. Ибо Адам и Ева были свободны не слушать лукавого райского змея, но внимать лишь словам своего Господа. Тем не менее Ева поначалу прислушалась к речам соблазнителя, а потом приняла их на веру и послушалась их. Можно сказать, что змей прельстил нашу праматерь идеей автономной красоты и добра. И она искренне сочла ее за истину, усомнившись в своем Творце. Но и Адам, поставленный над ней Создателем, принял без тени сомнения (послушно) ее свидетельство, несмотря на то, что оно противоречило Божьему запрету. Итак, грехопадение произошло именно «по послушанию», только не Творцу, а его врагу и ненавистнику. Падший Адам выступает как первый детерминист: вместо личного покаяния он пытается переложить вину на сам порядок творения, якобы обусловивший его грехопадение: Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел ( Быт.3:12 ). |
| Кроме сочинений, написанных профес. Фаворовым в связи с учеными занятиями по предметам, им преподаваемым в Академии, в Воскр. Чтении встречается много статей исторического и особенно назидательного характера. Сюда принадлежат: девять статей о древних египетских пустынножителях (Воскр. Чт. XII. 14, 21, 24, 27, 28, 29, 30, 32, 35), седьмой вселенский собор (XI. 50), состояние и судьба древнего мира в эпоху появления христианства (XI. 41), – св. Нонна (XVII. 18), – о происхождении и значении антидора (XV. 10), – об антифонах (XV. 30). Сюда же принадлежат краткие статьи, написанные в роде размышлений, нравственных рассуждений, заметок по поводу разных выдающихся явлений нравственного мира. Напр. – о различии духа истины от духа лжи (X. 35), о преданности в волю Божию (XI. 33); грех есть беззаконие (XI. 34); Ей, гряду скоро. Аминь (XI. 48); о молитве св. Ефрема Сирина (ХП. 46); чадо, животом просливым не живи (XV. 8); уныние (XV. 48); фарисейское благочестие (XV. 49); о неверии, происходящем от развращения сердца (XV. 5); где есть обетование пришествия Εгο? (XV. 44); жалобы на людей (XVI. 4); христианское понятие о чести (XVI. 10); не весте ли, яко храм Божий есть? (XVI. 17); не судите, да не судимы будете (XVI. 22); есть ради стыда общаяйся другови и пр. (XVI. 29); Господи, избави мя от клеветы человеческой (XVI. 21); мирствующии с тобою да будут мнози, советницы же твои един от тысяч (XVII. 2); возвеселил мя еси, Господи, в творении твоем (XIII. 8); восстав снииди, и иди с ними, ничтоже рассуждая: зане Аз послах их (XIII. 10); об удовольствиях эстетических по отношению к духовной жизни (XIII. 15); да не речеши, что бысть, яко дни первые быша блази паче сих (XVIII. 20); что сотворив, живот вечный наследую (XVIII. 33); мысли о бессмертии человека (XX. 12); о зависти (XX. 33); созидай дом именем чужим, якоже собирай камени на гроб себе (XX. 6); восстань спяй и воскресни от мертвых (XX. 40); нога буяго скора в доме (XX. 44); аще возможно все от вас, со всеми человеки мир имейте (XX. 14); аще добро твориши, разумей, кому твориши (XXI. 10); Каиновы жертвы (XXI. 13); дух времени (XXI. 16); слышах сицевая многая утешители зол вси (XXII. 6); о неразрывном союзе между верой и любовью христианской (XXIII. 26) и др. Кроме наблюдательности и глубокого знания сердца человеческого, способности анализировать внутренние душевные движения, равно как и выступающие наружу проявления человеческой мысли и воли, – статьи эти говорят прежде всего об истинном глубоко религиозном духе нашего профессора; всегда растворенные солью евангельской, – потому что в основе своих суждений и приговоров автор всегда полагает евангельское или вообще библейское выражение истины ,– читаются с приятностью, увлечением, а иные с сердечным умилением. В журнале они всегда составляли лучшее украшение его. |
| Прямое отношение к нам этих отрывков кажется мне очевидным. Прежде всего, если мы собрались здесь, значит, мы услышали это слово, прочитали его и оно достигло нас в какую-то меру; но вот – в какую меру? Сделало ли оно нас такими людьми, которых можно назвать христовыми? Можем ли мы сказать, что мы – ученики, то есть люди, которые всей энергией, всем умом и сердцем, всей волей стараются подражать своему Наставнику? Он сказал нам: Образ, пример Я даю вам, чтобы вы ему следовали ( Ин.13:15 ). Пример Он дал – следуем ли мы за Ним? Или же, идя, останавливаемся, когда находим следование Христу слишком требовательным, когда оно становится проблемой, когда жизнь Христа, личность Христа, учение Христа ставят под вопрос, осуждают наш образ жизни? Только если мы сами превратились в благую весть, мы можем сказать, что слово дошло до нас. Оно дошло до нас, если мы стали такими учениками Христа, что, глядя на нас, люди бывают озадачены, встрепенутся и начнут ставить под вопрос самих себя, обнаружив: тут какие-то люди, мужчины и женщины, которые ни на кого другого не похожи – не потому, что они мыслят по-иному, а потому, что они стали иными. Нам надо задуматься: где мы стоим по отношению к этим двум изречениям? Может, слово, возвещенное нашему слуху, не достигло нас даже умственно, и мы отмахнулись от него как от бессмыслицы, или же нашли, что оно слишком жестоко или перечит нашим желаниям? Но даже если мы можем сказать: да, я хочу быть учеником, – как далеко мы пошли в стремлении сообразовать свою жизнь с жизнью Христа, отбросить то, что с Ним несовместимо, стать людьми, в которых наш ближний может узнать икону Христову? Сегодня мы вспоминаем Седьмой Вселенский собор, который провозгласил почитание икон. Но недостаточно почитать рукописный образ. Недостаточно даже перенести почитание и поклонение на Того, на Ту, на тех, кто изображен на иконе. Мы сами должны стать живыми образами Воплощенного Бога, со всей непостижимой глубиной и широтой того, что это означает. Будем же молиться изо дня в день, чтобы Бог нам дал мужество стать тем, чем мы призваны быть: христианами, народом Христовым! И да будет благословение Господне на вас, Того благодатию и человеколюбием, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь! Благая весть |
| При таком случае происходит у них замена одного дела другим. Такие религиозные эстеты обычно уходят из храма во время богослужения, если просто действует священнослужитель, если не поет любимый ими хор, если хор не исполняет нравящихся им мотивов. Здесь мы таким образом встречаемся с вопросом: неужели эстетика и искусство не соединимы с молитвой? Ригористы протестанты так и признают, что они не соединимы. Но что искусство и красота допустимы в христианском богослужении и молитве, это с древних времен утвердительно показала нам церковная практика, и так же утвердительно решил седьмой вселенский собор. Сам Спаситель есть красен добротою паче сынов человеческих ( Пс. 44:3 ). Псалмопевец говорит о себе, что он одного просит у Господа: именно, чтобы ему постоянно пребывать во святом храме и созерцать красоту Господню ( Пс. 26:4 ). Прекрасное много содействует рождению высоких мыслей и добрых чувств. Однако, что искусство в богослужении должно иметь свои границы, это также определенно выражено церковною практикой и собором. Красота и искусство допустимы в молитве постольку, поскольку они не мешают, а помогают существу молитвенного дела. Если у священнослужителя выразительная красота его возглашений выходит просто, естественно, означая собою наличные его душевные состояния, если участник молитвы, умиленный красотою богослужения, с благоговейным смирением чувствует при этом присутствие Божие, то оба они находятся у цели. Искренность и простота составляют собою более существенную принадлежность молитвы, чем красота в каком бы то ни было виде, и потому известнейшие своим молитвенным духом архипастыри и пастыри наши более являют собою бесхитростной простоты, чем художественной красоты. В деле своего религиозно-нравственного совершенствования человек входит, с одной стороны, в соприкосновение с миром, и с другой стороны – в общение с Богом. При таких соотношениях у человека, пекущегося о своем спасении, обнаружиться должны, с одной стороны, добродетельная чистота совести, а с другой стороны – дерзновенная молитва . |
| Противоречит ли смирение творчеству? Седьмой Вселенский Собор (787 г.), принявший догмат иконопочитания, засвидетельствовал о той высоте догматической важности, на которую могут быть возведены человеческое творчество и культура. Смысл его сводится к двум положениям: Обожение человека подразумевает и безусловную ценность его деятельности, и деятельности художественной по преимуществу (недаром святые отцы называли искусство молитвенного " умного делания " художеством, а исихастов – " художниками умного делания " ). Безусловная ценность культуры и искусства предопределена идеей " воплощения, воплощаемости и воплощенности Абсолютного Смысла Бытия " [CCCXIII]. Непреложность богословских положений христианства о безусловной ценности человеческого творчества и культуры с новой силой ставит вопрос о смирении и послушании человека-творца,– вопрос, который тем не менее сделался камнем преткновения как для мыслителей Серебряного века, так и для обывателей, пытающихся судить о творческом процессе извне. Начнем с того, что сама свободная воля не есть плод нашего свободного выбора: мы не давали согласия или несогласия на приятие этого тяжкого и блаженного дара. Мы получили его как данность и приняли как послушание. То же относится и к дару творчества. Мы вольны закопать свой талант, но нам не дана власть освободиться от него. На такого же рода послушание мы обречены в причастии к падшей Адамовой природе, в наследовании генетических особенностей наших предков, в приятии того временного, географического и социального положения, в котором мы оказываемся по своему рождению. Мы не вольны в выборе замысла Творца о нашей душе, в путях Промысла о нашей жизни. Таким образом, человек, коль скоро он не есть некое обособленное самодостаточное существо, так или иначе существует в системе этих " послушаний " . Это, однако, вовсе не противоречит его свободной воле. Ибо Адам и Ева были свободны не слушать лукавого райского змия, но внимать лишь словам своего Господа. Тем не менее Ева поначалу прислушалась к речам соблазнителя, а потом приняла их на веру и послушалась их. Можно сказать, что змий прельстил нашу праматерь идеей автономной красоты и добра. И она искренне сочла ее за истину, усомнившись в своем Творце. Но и Адам, поставленный над ней Создателем, принял без тени сомнения (послушно) ее свидетельство, несмотря на то что оно противоречило Божиему запрету. |
| Седьмой Вселенский Собор (787 г.), принявший догмат иконопочитания, засвидетельствовал о той высоте догматической важности, на которую могут быть возведены человеческое творчество и культура. Смысл его сводится к двум положениям: Непреложность богословских положений христианства о безусловной ценности человеческого творчества и культуры с новой силой ставит вопрос о смирении и послушании человека-творца, — вопрос, который тем не менее сделался камнем преткновения как для мыслителей Серебряного века, так и для обывателей, пытающихся судить о творческом процессе извне. Начнём с того, что сама свободная воля не есть плод нашего свободного выбора: мы не давали согласия или несогласия на приятие этого тяжкого и блаженного дара. Мы получили его как данность и приняли как послушание. То же относится и к дару творчества. Мы вольны закопать свой талант, но нам не дана власть освободиться от него. На такого же рода послушание мы обречены в причастии к падшей Адамовой природе, в наследовании генетических особенностей наших предков, в приятии того временного, географического и социального положения, в котором мы оказываемся по своему рождению. Мы не вольны в выборе замысла Творца о нашей душе, в путях Промысла о нашей жизни. Таким образом, человек, коль скоро он не есть некое обособленное самодостаточное существо, так или иначе существует в системе этих «послушаний». Это, однако, вовсе не противоречит его свободной воле. Ибо Адам и Ева были свободны не слушать лукавого райского змия, но внимать лишь словам своего Господа. Тем не менее Ева поначалу прислушалась к речам соблазнителя, а потом приняла их на веру и послушалась их. Можно сказать, что змий прельстил нашу праматерь идеей автономнойкрасоты и добра. И она искренне сочла её за истину, усомнившись в своём Творце. Но и Адам, поставленный над ней Создателем, принял без тени сомнения (послушно) её свидетельство, несмотря на то что оно противоречило Божиему запрету. Итак, грехопадение произошло именно «по послушанию», только не Творцу, а Его врагу и ненавистнику. Падший Адам выступает как первый детерминист: вместо личного покаяния он пытается переложить вину на сам порядок творения, якобы обусловивший его грехопадение: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел ( Быт. 3, 12 ). |
| В.В. Бычков пишет, что иконоборцы обвиняли иконопочитателей «в двух противоположных ересях: в несторианстве – за то, что, изображая только человека Христа, они будто бы разделяли в нем две природы, и в монофизитстве – за то, что, “описывая неописуемое”, живописец “сливает неслитное соединение”» (Mansi XIII. 241 Е; 244D; 252А). Иконоборцы уличали противников «в отрицании как тезиса, так и антитезиса исходной догматической антиномии. В результате возникает как бы обратная антиномия, подтверждающая как раз то, что с ее помощью пытаются опровергнуть: иконопочитатели, одновременно сливая и разделяя в изображении две природы, стоят на позиции “неслитного соединения”». Таким образом, иконоборцы, «косвенно доказывали ортодоксальность позиции своих противников, и даже более убедительно, чем сами иконопочитатели». Вследствие своего высокого интеллектуализма иконоборцы не понимали простую, но алогичную, покоящуюся на чуде и парадоксе сущность христианства, и даже суть своих аргументов против иконопочитателей . 3. Опровержение богословских обвинений иконоборческого лжесобора относящихся к иконе Христа Богословское учение православного Собора об иконе Христа находим в опровержениях обвинений иконописания еретическим лжесобором . 1) Так, лжесобор утверждал: «Живопись напоминает собою Нестория, разделяющего одного Сына и Бога Слово, воплотившегося ради нас, на двоицу сынов». На это отцы Собора ответили, что Несторий действительно разделял Христа на двух сынов – Бога Отца и Девы Марии, но «истинные христиане одного и того же исповедуют и Сыном и Христом и Господом и, изображая живописно то, как Слово сделалось плотию поступают весьма правильно. Ибо описуется Бог Слово, как живший между нами плотию». Божество же Христа никто не изображает, ибо «Бога никтоже нигдеже виде» (1 Ин. 4:12). Таким образом Бог неописуем, невидим и непостижим, но «описуем по человечеству». Христиане познали Христа, состоящего нераздельно из двух естеств – из божеского и человеческого. «Итак в одном и том же Христе созерцается и неописуемое, и описанное. При том же икона подобна первообразу не по существу, а только по напоминанию [букв. τ νομα, т.е. по имени. – В.Н. ] и по положению изображенных членов». Точно также и на портрете любого человека душа не изображается, хотя она и тварна в отличие от Божества. «И не только души не имеет портрет, но и самой сущности тела, то есть, плоти, мускулов, нервов, костей и других элементов…» |
|
|
