| – Однако и мы свободны, хотя и не служим вашему Христу. Нет, вы – также рабы, рабы греха и поклонники бесчувственных идолов. Если ты станешь хулить наших богов, то я велю предать тебя мучениям. Но скажи, почему ты отвергаешь богов? Потому что они не боги, – отвечала Агафия и стала доказывать всю ложность и нелепость язычества. Квинтиан приказал подвергнуть ее мучениям; на ночь была она отведена в темницу; на другой день, видя ее непреклонность, снова начали истязать ее. Радуюсь этим мукам, – говорила Агафия; как пшеница не может попасть в житницу иначе, как очищенною от плевел, так нельзя душе моей войти в рай, прежде чем не очищусь страданием. Когда после того железными клещами начали терзать грудь мученицы и отрезали у нее сосцы, то она воскликнула: – Бесчеловечный мучитель! ты не стыдишься отрезать сосцы, которыми ты сам питался у матери твоей... Но разве мог быть предел жестокости в сердце ослепленного, закоренелого язычника... После мучений в продолжение дня снова отвели Агафию на ночь в темницу. Здесь посетил ее Господь чудным утешением: св. апостол Петр явился ей и исцелил ее. Свет непостижимый наполнил темницу, стража в ужасе разбежалась. Агафия могла скрыться из темницы в это время, но не захотела уклониться от мученического подвига, пожелала «потерпеть до конца», и не захотела также навлечь ответственности» на стражу. На пятый день после того возобновились ее истязания. Для нее придумали новый способ мучительства: насыпали на землю горячих угольев и раскаленных черепиц, и израненную уже положили на них святую... В это время произошло землетрясение... Граждане города Катании, где происходили мучения Агафии, видя в этом кару небесную, в ужасе приступили к правителю, требуя, чтобы он отпустил мученицу... Опасаясь народного волнения, Квинтиан приказал снова отвести Агафию в темницу. Там душа ее вознеслась к Богу пламенною молитвою: – Благодарю Тебя, Господи, что Ты удостоил меня пострадать за имя Твое и даровал мне силу и терпение! Услыши меня в этот час и призови меня к Себе! – И с этими словами скончалась претерпевшая «сосцев отрезание, и огня опаление, и строгание телесе»... (Стих.). Граждане Катанские предали погребению тело ее. Слава о мученичестве Агафии разнеслась по всей стране; вскоре была выстроена церковь на ее гробнице, и бедная одежда ее, которую она обыкновенно носила, была положена на ее гробе в память об ее смирении. Господь разнообразно прославил верную Свою рабу. |
| Для научной судьбы А. А. Васильева большое значение имели три года, проведенные им за границей в качестве стипендиата историко-филологического факультета. Благодаря поддержке В. Г. Васильевского, П. В. Никитина и И. В. Помяловского А. А. Васильев провел 1897-1900 гг. в Париже со стипендией сначала 600 рублей в год, затем - 1500 руб. Во Франции он продолжил изучение восточных языков (арабский, турецкий и эфиопский). За эти же годы им были подготовлены магистерская и докторская диссертации о взаимоотношениях Византии и арабов. Вскоре эти труды обрели вид двухтомной монографии, переведенной, правда, гораздо позже на французский язык (список трудов А. В. Васильева см. ниже). Весной 1902 г., вместе с Н. Я. Марром, А. А. Васильев предпринял путешествие на Синай, в монастырь Св. Екатерины. Его интересовали хранящиеся там рукописи Агафия. В том же году а. а. Васильев провел несколько месяцев во Флоренции, также работая над рукописями Агафия. Подготовленное им издание текста достаточно быстро вышло в свет в известном французском издании Patrologia Orientalist Издание текста второго арабского христианского историка - Йахйи ибн Сайда - было подготовлено А. А. Васильевым и И. Ю. Крачковским позже - в двадцатые-тридцатые годы. Научная карьера А. А. Васильева была успешной. В 1904-1912 гг. он был профессором Дерптского (Юрьевского) университета. Принимал А. А. Васильев участие и в работе Существовавшего до первой мировой войны Русского археологического института в Константинополе. В 1912-1922 гг. он был профессором и деканом историко-филологического факультета Петербургского (затем - Петроградского) педагогического института. С того же 1912 года по 1925 год А. А. Васильев был профессором Петроградского (затем Ленинградского) университета. Кроме того А. А. Васильев работал в РАИМК-ГАИМК, где с 1919 г. занимал должность зав. разрядом археологии и искусства Древнехристианского и византийского. В 1920-1925 гг. он был уже председателем РАИМК. Нужно также отметить, что с 1919 г. А. А. Васильев был членом-корреспондентом Российской Академии наук. Без ссылок на источники авторы публикации писем М. И. Ростовцева к А. А. Васильеву сообщают, что постановлением Общего собрания АН СССР от 2 июня 1925 г. А. А. Васильев был исключен из АН СССР и восстановлен только посмертно, 22 марта 1990 г. |
| Сравнивая исторические произведения Агафия и Прокопия, мы должны отдать предпочтение осведомленности и широте знаний Прокопия, но признать вместе с тем большую объективность и серьезность Агафия в подходе к теме. Нельзя согласиться с мнением, будто Агафий — певец любовных песен — был неспособен давать верные оценки историческим фактам, поскольку поэтическое восприятие мира якобы притупляло в нем свободу и остроту исторического взгляда, а фантазия и рефлексия затемняли достоверность рассказа. Напротив, мало у кого из византийских историков раннего периода можно найти столь продуманные, трезвые и прямо выраженные оценки современных событий, как у Агафия. Историк должен, по его словам, «...полезные деяния восхвалять, а бесполезные порицать, так как, если исторические труды... будут состоять из простого пересказа событий, то они будут не многим лучше тех басен, которые рассказываются в гинекеях во время прядения шерсти» . В произведении Агафия встречается много и личных оценок событий, и нравственных и философско-этических рассуждений, и экскурсов естественнонаучного характера, где автор также выражает собственное мнение. Все это говорит о значительной самостоятельности мышления Агафия. Историческое сочинение Агафия было написано уже после смерти Юстиниана, и историк мог смело и нелицеприятно выражать свое суждение о правлении покойного императора, тем более что при дворе Юстина II критика его предшественника всемерно поощрялась. Тем не менее Агафий старается по мере возможности быть объективным в оценке царствования Юстиниана. Историк воздает должное Юстиниану за его активную внешнюю политику. Агафию весьма импонирует идея восстановления былого величия Римской империи, частично осуществленная Юстинианом. В этой оценке его завоевательной политики у Агафия звучат, с одной стороны, патриотические нотки, свойственные византийской интеллигенции, приверженной к античным традициям; с другой,— в ней можно почувствовать и косвенное порицание Юстину II за его тяжелые внешнеполитические неудачи. |
| Как поэтическое творчество Агафия, так и его исторический труд проникнуты светлым, жизнеутверждающим античным миросозерцанием. Более оптимистическое, чем у Прокопия, восприятие жизни, преклонение перед ее земными радостями, воспевание земной красоты, природы, поэзии, любви к женщинам, вину и веселью — вот жизненное кредо Агафия-поэта, которое в известной степени отразилось и в его историческом произведении. Античная философия и античное миросозерцание помогают ему преодолеть свойственный человеку страх смерти, но не через христианское учение о бессмертии души, а через наслаждение земной жизнью. Отсюда его холодное отношение к аскетическим идеалам христианской религии и презрение ко всякого рода суевериям. Исторический труд Агафия, так же как и сочинения Прокопия и других византийских авторов VI в., полон античных реминисценций. Агафий, пожалуй, даже более, чем Прокопий, начитан в классической литературе. Приверженность к античной культуре наложила свой отпечаток и на религиозные взгляды Агафия. Формально Агафий, конечно, был христианином, но в душе, вероятно, сохранял влечение к языческой религии. Ни в стихотворениях Агафия, ни в его историческом труде мы не видим проявлений искренней веры, а только внешнее, официальное признание христианства. Подобно Прокопию, Агафий не скрывает своего индифферентизма в вопросах веры, своего скептического отношения к бесплодным религиозным спорам. В этом отношении он близок не только к Прокопию, но и к Иоанну Лиду, Менандру, Павлу Силенциарию и другим историкам VI в. Если в своих интимных, поэтических произведениях Агафий почти открыто проявляет симпатии к язычеству, то в историческом труде, носящем официальный характер, он более осторожен и скрывает свои истинные мысли под покровом показного благочестия. Поэтому в вопросах религии у Агафия чувствуется известная раздвоенность. С одной стороны, он подчеркивает, что «самое нечестивое дело отказаться от истинной религии и священных тайн». Он признает христианство сильным оружием в руках правительства для расширения влияния Византийской империи на соседние варварские народы. Вместе с тем Агафий — горячий сторонник политики полной веротерпимости. Христианство должно распространяться отнюдь не силой, а только лишь убеждением. Агафий решительно выступает также против всяческих гонений на еретиков и язычников. |
| Эпиграмма была любимым жанром Агафия, но его главный труд – это хроника под названием «О царствовании Юстиниана», которую он начал писать при императоре Юстине Младшем и работал над нею до конца своей жизни. Последнее упоминаемое им вскользь событие – это кончина персидского шаха Хосрова, который умер в 579 г. При этом Агафий не дожил до провозглашения императором Маврикия, которого он упоминает как генерала в 582 г. Именно этим годом биографы Агафия датируют его смерть, настигшую его на 47-м году жизни. О причинах, побудивших его отложить сочинение эпиграмм и взяться за исторический труд, сам он писал так: «В мое время повсеместно и неожиданно вспыхнули великие войны, совершились переселения многих варварских народов, [наблюдались] неожиданные исходы тайных и невероятных событий, беспорядочные капризы судьбы, гибель народов, порабощение городов, переселение жителей, и как будто весь род человеческий пришел в движение. Когда происходили такие события, я начал бояться, позволительно ли обойти молчанием и оставить без описания такие великие, достойные удивления и могущие принести пользу события. Поэтому показалось мне небесполезным попытаться описать их каким-либо образом, чтобы не вся моя жизнь прошла в занятиях баснями и бесполезными забавами, но принесла кое-что и необходимо нужное» 728 . Агафий в своей хронике выступает как продолжатель Прокопия Кесарийского – историка грандиозного дарования (А. Тойнби считал его одним из четырех великих греческих историков наряду с Геродотом, Фукидидом и Полибием, выше Ксенофонта), но исключительно тенденциозного и двусмысленного в самом буквальном смысле слова – и пишет о событиях, происходивших с 552 по 558 г.: в последние годы правления Юстиниана и при его преемнике Юстине. Хроника Агафия послужила образцом для его продолжателя Менандра, из нее черпал сведения об отраженной в ней эпохе составитель хронографического свода Феофан Исповедник , живший на рубеже 8 и 9 столетий, Агафию подражал историк 10 столетия Лев Диакон, который, по замечанию А. П. Каждана, «описывает войны, современником или даже участником которых он был, словами и образами, заимствованными у Агафия» 729 . Но историки нового времени его недооценивали. Гиббон противопоставлял государственному деятелю, хорошо понимавшему то, о чем он пишет, Прокопию поэта и ритора Агафия, у которого превалируют общие места и риторические красоты. Двусмысленную похвалу вынес ему Нибур, писавший, что «Агафий настолько же стоял выше всех последующих византийских историков, насколько он сам уступал Прокопию в таланте и осведомленности в военных и гражданских делах» 730 . В том же русле лежит и характеристика, которую дал Агафию историк византийской литературы Карл Крумбахер: «Склонность к поэзии у него вытесняет свободу и остроту исторического видения, а фантазии и рефлексия затемняет достоверность повествования» 731 . |
| Весьма могло быть, что сии достойные люди на другой же бы день помирились, если бы особенное происшествие в доме Ивана Никифоровича не уничтожило всякую надежду и не подлило масла в готовый погаснуть огонь вражды. К Ивану Никифоровичу ввечеру того же дня приехала Агафия Федосеевна. Агафия Федосеевна не была ни родственницей, ни свояченицей, ни даже кумой Ивану Никифоровичу. Казалось бы совершенно ей не зачем было к нему ездить, и он сам был не слишком ей рад; однако ж она ездила и проживала у него по целым неделям, а иногда и более. Тогда она отбирала ключи и весь дом брала на свои руки. Это было очень неприятно Ивану Никифоровичу, однако ж он, к удивлению, слушал ее, как ребенок, и хотя иногда и пытался спорить, но всегда Агафия Федосеевна брала верх. Я признаюсь, не понимаю, для чего это так устроено, что женщины хватают нас за нос так же ловко, как будто за ручку чайника? Или руки их так созданы, или носы наши ни на что более не годятся. И несмотря, что нос Ивана Никифоровича был несколько похож на сливу, однако ж она схватила его за этот нос и водила за собою, как собачку. Он даже изменял при ней, невольно, обыкновенный свой образ жизни: не так долго лежал на солнце, если же и лежал, то не в натуре, а всегда надевал рубашку и шаровары, хотя Агафия Федосеевна совершенно этого не требовала. Она была неохотница до церемоний, и, когда у Ивана Никифоровича была лихорадка, она сама своими руками вытирала его с ног до головы скипидаром и уксусом. Агафия Федосеевна носила на голове чепец, три бородавки на носу и кофейный капот с желтенькими цветами. Весь стан ее похож был на кадушку, и оттого отыскать ее талию было так же трудно, как увидеть без зеркала свой нос. Ножки ее были коротенькие, сформированные на образец двух подушек. Она сплетничала, и ела вареные бураки по утрам, и отлично хорошо ругалась — и при всех этих разнообразных занятиях лицо ее ни на минуту не изменяло своего выражения, что обыкновенно могут показывать одни только женщины. Так провел он день. Настала ночь… О если б я был живописец, я бы чудно изобразил всю прелесть ночи! Я бы изобразил, как спит весь Миргород; как неподвижно глядят на него бесчисленные звезды; как видимая тишина оглашается близким и далеким лаем собак; как мимо их несется влюбленный понамарь и перелазит чрез плетень с рыцарскою бесстрашностию; как белые стены домов, охваченные лунным светом, становятся белее, осеняющие их деревья темнее, тень от дерев ложится чернее, цветы и умолкнувшая трава душистее, и сверчки, неугомонные рыцари ночи, дружно со всех углов заводят свои трескучие песни. |
| Ближний наш при встрече с тяжелыми обстоятельствами не знает, как поступить, на что решиться, – подадим ему добрый совет и тем предупредим неблагоразумный и, быть может, бесповоротный шаг, в котором он стал бы потом раскаиваться. Мы не можем быть наставниками и руководителями других, – найдем и другие способы быть милосердыми. Нас оскорбил кто-нибудь: мы, конечно, имеем право искать законного удовлетворения за обиду, но лучше стерпим и простим оскорбившего, – и мы прекрасно исполним заповедь милосердия. III. Будем же, братия, подражать всемилостивому Спасителю нашему, да и нам Господь Иисус Христос окажет милосердие на Страшном суде. (Извлечено в сокращении из проповедей, приложенных к «Руководству для сел. пастырей» за 1891 г., декабрь). Пятый день Св. мученица Агафия (О верности Христу) I. Cb. мученица Агафия, ныне прославляемая, родом из Сицилии, дочь благородных и богатых родителей, была необыкновенной красоты. Во времена гонения от Декия, правитель острова, услышав о ее красоте и богатстве, хотел склонить ее к отречению от Христа и беззаконному супружеству; но ни ласки, ни мучения не помогли ему в этом. «Легче смягчить камень и растопить железо, чем убедить эту девицу», – сказала об Агафии Афродисия, которой отдана была она для того, чтобы убедить ее исполнить желание правителя. «Да будет вам известно, – отвечала св. Агафия своим соблазнителям, – что все мои помышления основаны на камне и никто не может отлучить меня от любви Христовой; ваши же лестные слова подобны ветру; ваши мирские увеселения – как дождь, а ваши угрозы – как реки. Устремляется все это на храмину души моей, но поколебать не может, ибо она стоит на камне, иже есть Христос Сын Божий». После жестоких мучений, когда повели ее в темницу, мирно скончалась в 251 году. II. Св. Агафия служит чудным образцом непоколебимой верности Христу. а) Верным называем того, кто долг подданства и повиновения , признанную обязанность, данную клятву и даже простое данное слово или обещание исполняет без измены , без уклонения, без ослабления, без лицемерия, деятельно, точно, чистосердечно. Верным до смерти можно почитать того, кто, встречая обстоятельства, в которых верность нельзя сохранить иначе, как с пожертвованием удовольствий, выгод, почестей и самой жизни, решительно готов пожертвовать, и действительно жертвует, удовольствиями, выгодами, почестями, самой жизнью, чтобы сохранить верность. Этих понятий о верности, надеюсь, никто не будет оспаривать. |
| 1. Ед. хр. 68). Не удовлетворившись подбором выдержек из византийских авторов, повествующих о хазарах, она подготовила «Приложения», в которые включила переведенные ею места из других византийских авторов, прямо к хазарам не относящиеся: из «Истории» Приска Панийского, из «О войнах» Прокопия Кесарийского, из «Истории» Агафия Миринейского, из «Истории» Менандра Протектора и из «Истории» Феофилакта Симокатты (Оп. 1. Ед. хр. 676). К этому большому корпусу – к его основной части и к приложению – имеются также обширные подготовительные материалы, озаглавленные «Черновики: 1) Агафий 2) Менандр 3) Феофилакт Симокатта» (Оп. 1. Ед. хр. 125). 1) «Агафий. Перевод и комментарий» (л. 1–112). Перевод выбранных мест из «Истории» греческого (византийского) писателя второй половины VI в. Агафия, относящихся к истории области Лазика (Колхида) в юго-восточном Причерноморье и в связи с византийско-персидскими отношениями в 552–558 гг. Некоторые отрывки из 2-й, 3-й и 4-й книг «Истории» Агафия ранее уже были переведены на русский язык М. В. Левченко. 1983 Е. Ч. Скржинская отобрала для перевода следующие места, так поименованные ею: о Лазике (кн. 2, гл. 18), о нападении персов на Лазику из Иверии (кн. 3, гл. 2, 6, 12), описание лазов (кн. 3, гл. 5), об оногурах (кн. 3, гл. 5), об эрулах (кн. 3, гл. 6), о выплате стипендии варварам Мисимианы или «форма связи и денежных отношений между Империей и варварами Предкавказья и волго-донских степей» (кн. 3, гл. 15–17), «о форме службы гуннов на стороне ромеев» (кн. 3, гл. 17) и у персов (кн. 4, гл. 13), о схватке савиров с дилимнитами (кн. 3, гл. 18), о «турках» – «внешний вид «Турков» отчасти отражен у Агафия» (кн. 1, гл. 3), «о гуннах у Мэотиды» (кн. 5, гл. 11–13), «военная политика Юстиниана в старости», о Велизарии и «описание отражения кутригуров от стен Константинополя в 558 г.» (кн. 5, гл. 14–20), о Херсонесе Фракийском и о защите его от гуннов Забергана византийским полководцем Германом в 558 г. (кн. 5, гл. 21–25). Выполнен перевод по боннскому изданию 1828 г. 1984 и затем сверен, судя по позднейшим припискам, сделанным карандашом, с изданием Людвига Диндорфа. 1985 |
| 2) Мукурисий (Μουκουρσιν), очевидно, идентичен Мохирисии (Μοχηρσις) Прокопия Кесарийского и Мухирисии (Μουχειρσις) Агафия Миринейского: если у Прокопия это название целой области с центром в Котаисе (совр. Кутаиси), то у Агафия 54 это укрепление в долине р. Риони. ПАФ 5 не уточняет характер Мукурисия. 3) Факирия («близ Иверии»), куда сослали Анастасия Апокрисиария, традиционно отождествляется с Таквери/Лечхуми, а Свания – это, очевидно, Сванетия 55 . Впрочем, грузинская глосса XI в. в рукописи ТЦАМ 97 (см выше, I. 3) отождествляет эту крепость с крепостью Мури близ Цагери – в таком случае оба Анастасия должны были бы отправиться из Мукурисия вместе, вверх по Риони в Мури и Таквери соответственно, однако факт их расставания в Мукурисии говорит скорее в пользу разных путей: вверх по Ингури и Риони соответственно. 4) В данном в ВФС 5 определении крепости Фусумий, селения Мохой и усадьбы Зихахорий (см. выше, I. 1) вызывает вопросы только соседство с аланами, которых от Апсилии отделяла Мисимиания. Но учитывая высокий статус Зихахория как резиденции правителя Лазики следует искать его все же именно в Апсилии, а не в далекой Мисимиании. Принимая же во внимание его явно искусственное лазское (т. е. чужеродное для Апсилии) имя (из Джиха-хора «дом-крепость» 56 ), следует видеть в нем переименованную правителем-лазом крупную крепость Апсилии. Из Агафия 57 мы знаем, что верхней границей Апсилии была крепость Тибелей (Τιβλεος), идентичная Цибиле (Τζιβιλ) Прокопия 58 и надежно отождествляемая с Цебельдинской крепостью 59 . Следовательно, Зихахорий не мог находиться выше по течению Кодори и должен идентифицироваться с одной из крупнейших крепостей Апсилии: Цебельдинской, Герзеульской или Шапкинской. Такое отождествление подтверждается положением Зихахория примерно в 7,5 км от крепости Фусумий, расположенной над селением Мохой, т. е., судя по отсутствию упоминания селений в горной части Кодорского ущелья, над приморской равниной. Если отождествлять Мохой с древним селением Мокви 60 , то единственным кандидатом на крепость над ним окажется Ачапарская крепость VI в., однако в 7,5 км от нее нет никакой крепости – претендента на тождество с Зихахорием. |
| Пятый день. Св. муч. Агафия. (О верности Христу). I. Св. мученица Агафия, ныне прославляемая, родом из Сицилии, дочь благородных и богатых родителей, была необыкновенной красоты. Во времена гонения от Декия, правитель острова, услышав о ее красоте и богатстве, хотел склонить ее к отречению от Христа и беззаконному супружеству; но ни ласки, ни мучения не помогли ему в этом. «Легче смягчить камень и растопить железо, чем убедить эту девицу», сказала об Агафии Афродисия, которой отдана была она для того, чтобы убедить ее исполнить желание правителя. «Да будет вам известно, отвечала св. Агафия своим соблазнителям, что все мои помышления основаны на камне и никто не может отлучить меня от любви Христовой; ваши же лестные слова подобны ветру; ваши мирские увеселения – как дождь, а ваши угрозы, как реки. Устремляется все это на храмину души моей, но поколебать не может, ибо она стоит на камне, иже есть Христос – Сын Божий». После жестоких мучений, когда повели ее в темницу, мирно скончалась в 251 году. II. Св. Агафия служит чудным образцом непоколебимой верности Христу. а) Верным называем того, кто долг подданства и повиновения, признанную обязанность, данную клятву и даже простое данное слово или обещание исполняет без измены, без уклонения, без ослабления, без лицемерия, деятельно, точно, чистосердечно. Верным до смерти можно почитать того, кто пребывает верным во всю свою жизнь до конца ея; преимущественно же того должно почитать верным до смерти, кто, встречая обстоятельства, в которых верность нельзя сохранить иначе, как с пожертвованием удовольствий, выгод, почестей и самой жизни, решительно готов пожертвовать, и действительно жертвует, удовольствиями, выгодами, почестями, самою жизнию, чтобы сохранить верность. Этих понятий о верности, надеюсь, никто не будет оспаривать. б) Теперь, чтобы определить нашу верность ко Христу, должную и действительную, надлежит принять в рассуждение, какие мы имеем к Нему обязанности, и как их исполняем. Мы природные рабы Богу и Христу, по владычественному праву Творца над Своими созданиями, Вседержителя над всем, что пользуется Его промышлением и управлением. Но, так как мы нарушили сей естественный союз с Богом нашею неверностию и непослушанием; и так как Христос желает возвысить рабов на степень свободных, и даже в достоинство сынов: то Он призвал нас добровольно вступить в новый с Ним завет; и мы вступили в него крещением, и приняли соединенные с ним обязанности. Какие? – Мы отреклись сатаны и всех дел его, и сочетались Христу, исповедав веру в Него и признав в Нем нашего Царя и Бога. |
|
|
