| К несчастью, слова Сеннахерима были верны в его время, но не теперь, потому что все фруктовые деревья, о которых он говорил и которые изобиловали тогда повсеместно, растут ныне только в непосредственной близости к рекам или у подошвы гор. Что касается до самой страны, некогда столь плодородной, то, правда, вслед за весенними дождями, она производит роскошные ковры зелени, усеянные бесчисленными цветами самых ярких красок, но скоро солнце пожигает всю эту блестящую растительность, и остается лишь бесплодная почва, пожелтевшая от высохшей травы. К сожалению, Месопотамия целиком принадлежит турецкому правительству, а его присутствие легко узнается по тем развалинам, которые оно оставляет или производит. Все эти некогда столь обильные воды, теперь совершенно напрасно исчезают в реке Тигре, потому что правительство совершенно забросило канализацию. Не таковы были ассирияне и вавилоняне: они прекрасно понимали значение канализации и старательно ее поддерживали, так что страна ими занимаемая считалась самою плодородною в мире. Таким образом, в северной Месопотамии или Ассирии, которою мы займемся прежде всего, города в старину изобиловали, как это доказывают многочисленные развалины, рассеянные по всей стране, ныне столь пустынной. Они не так часты на западной стороне Тигра, где, вскоре по разрушении царства ассирийского, пустыня вступила во все свои права. Но между Тигром и восточными горами искусственные курганы, остатки древних городов, встречаются так часто (их более сотни, вышиною они от семи до двадцати семи метров), что дают право предполагать очень густое население в этой местности, составлявшей самое сердце Ассирии. Между этими печальными остатками древности, три кургана привлекают к себе внимание своею обширностью, в особенности же с тех пор, как позднейшие раскопки указали на их громадную историческую ценность. Первый из этих курганов заключает в себе развалины знаменитой Ниневии. Он делится на два холма, расположенных напротив нынешнего города Моссула, где пребывает турецкий паша. |
| Чкалов и Депардье Вот сейчас чуть только начальником стал… полвершка от горшка, и уже хоромы себе строит… дворцы. А за какие деньги? Ни людей не стыдятся, ни Бога не боятся. Один интерес – нахапать поскорее, пока не спихнули, напиться крови как клоп и всё… на боковую. 24 июля, 2012 Вот сейчас чуть только начальником стал… полвершка от горшка, и уже хоромы себе строит… дворцы. А за какие деньги? Ни людей не стыдятся, ни Бога не боятся. Один интерес – нахапать поскорее, пока не спихнули, напиться крови как клоп и всё… на боковую. Мы едем в стареньком москвиче в дальнее село с весёлым и бойким названием Казанки. Дорога раздолбанная, заброшенная и не ремонтированная с советских времён. Разрушается она как-то странно — не посередине, как это бывает обычно в городе, выбоинами, а с краю, точно кто-нибудь откусывает, отколупывает от неё потихоньку, но планомерно, километр за километром. Вокруг нас великолепная альминская долина – некогда благословенный фруктовый край, царство садов, а ныне – сотни гектаров, километры заброшенной земли, заросшей бурьяном и разнотравьем. Отдыхает земля… Хотя… отдохнула уже давно… теперь, похоже, впадает в привычную вековую дрёму. Древние здесь места, курганные, и вот опять затягивается всё это курганным сном, вековой дремотой… Возделывание земли, как и возделывание души, требует терпеливого, последовательного труда, власти и воли. Свобода же в нашем понимании почему-то обозначила право пустить всё на самотёк. И вот – в результате попёрли буйно со всех сторон как в духовном, нравственном смысле, так и в житейском — бурьяны, сорняки и плевелы. Торжествует ныне свобода «естественного» разрушения и разложения. И так очевидно становится, что главной нашей ошибкой стало не улучшение (как следовало бы), а безмерное ослабление власти в надежде на «гражданское самосознание». А в результате это наше освобождённое от контроля «самосознание» попросту пустилось во все тяжкие. — Тут ведь заниматься теперь нечем, – не отрывая взгляда от «обгрызанной» дороги, повествует мужичок. — А места богатые во всех смыслах. История… Видите, вон, кладбище на пригорке? |
| Мы продолжали ехать по узкой долине, окаймленной с обеих сторон зеленью, фруктовыми садами, огороженными колючими кактусами, спелые сочные плоды которых наблусские женщины при нашем проезде сбивали палками, осторожно хватая их руками, во избежание уколов, и ссыпая в мешки. Маленькие ручейки пересекали в разных местах наш путь. Мы проехали мимо магометанского кладбища, между оливковыми деревьями которого катился быстрый ручей с холодной ключевой водой. Вблизи какого-то селения, расположенного на скате горы, мы увидели, вероятно, старый водопровод, с полуразрушенными арками. Город остался теперь далеко позади нас. На пути нам встречалось очень много водяных мельниц, издали похожих на столбы. Но вот, ручейки стали попадаться реже, а затем и совершенно исчезли, когда мы поднялись на значительную высоту над долиной. Мы ехали теперь по отлогому склону холма, поднимаясь все выше и выше к северо-западу, встречая по пути, направо от дороги, шелковичные и фиговые деревья. Подъем делается настолько крут, что мы удивляемся своим животным, как они могут так твердо и осторожно ступать по этой крутой дороге, по разбросанным на ней камням, которые, при малейшим прикосновении к ним, быстро ссыпаются вниз. По обеим сторонам дороги, посреди полей и зеленых рощ, возвышаются холмы, на вершинах которых расположились многочисленные арабские деревушки. Мы поднялись на самую вершину холма и должны были спуститься в плодоносную долину, по которой пробегали мелкие ручейки. Затем поднялись на еще более высокий холм, по скатам которого виднелись оливковые и масличные рощи, фруктовые сады и водяная мельница; увенчивался он каким-то селением. Это, оказалось, некогда знаменитая Самария, потом Севастия, ныне бедная арабская деревушка, населенная магометанами и отчасти православными. Этот гордый холм Самарийский возвышается на 500 фут. над долиной, и взбираться на него по почти отвесным склонам очень затруднительно. На вершине холма, окруженного с трех сторон глубокими долинами, расположена теперь жалкая деревушка, в которую мы теперь и шли пешком, оставив своих ослов у деревни. |
| От осени тридцать девятого года нас отделяют памятные всем события, но ими не зачеркиваются для меня те образы, те мысли, что так настойчиво являлись мне тогда. И как я верил тогда, так верю и теперь, что Россия тоже — страна христианской Европы и что для нас русских не будет безразлична святыня шартрского холма, пока мы не обернемся к ней «своею азиатской рожей», тем самым перестав быть русскими. В те годы, после первой войны, когда разливалось по западному миру обманчивое послевоенное благополучие, Россия обреклась на страшную жертву не за свои только, но и за европейские грехи. Очищаться от этих грехов придется не одной России, и если чего не хватало в списке мерзостей русского коммунизма, список дополнила гитлеровская Германия. Нет в мире ни одной страны, вполне неповинной во взрощении этой двойной отравы, и тем, кто одолел одно воплощение ее и хочет бороться с другим, гораздо более могущественным и труднее одолимым, надлежит прежде всего очиститься самим. Если это совершится, если наследники христианской Европы пробьются сквозь ночь к неведомому дню, тогда в его свете восстанет и Россия, возвращенная тому миру, в чей состав она вросла душою, с тех пор, как была рождена и крещена. Когда я смотрел, столько уже лет тому назад, с чем-то близким к отчаянию на черные дыры в СенКантене, вышел священник из ризницы с дарами, зазвучал орган, понеслись к высокому своду детские, легкие голоса. Начиналась служба; и сразу рассыпалось, уползло то страшное, что было здесь и что казалось так неизгладимо. Вернулась и надежда, как она возвращается всегда, когда начинается то, что не может кончиться иначе, чем обетованием нового начала, ныне, присно и во веки веков. Аминь. Бургундские земли …erramusque vago per loca sacra pede. Ovid. Heroid. XXI, 96. Круглые купы деревьев, мягкие очертания холмов, крыши, камни, и где-нибудь на склоне, у реки — оштукатуренный четырехугольник дома. В погоду не жаркую и не пасмурную можно пойти по слегка поросшей травой и неудобной для автомобилей дороге, вдоль живой изгороди с колючей ежевикой, навстречу полям и лугам, плетням, канавкам, фруктовым садам, огородам, виноградникам… Таковы окрестности Аваллона и Семюра и вид с некрутой возвышенности, где лежит городок Везелэ. Южнее — немного больше солнца и раньше поспевает виноград. Он у самой дороги, сладкий и пыльный; его собирают женщины в черных платьях и черных больших шляпах. Кругозор здесь обширней, холмы выше. К предгорьям Альп, на границе лионских краев, пастбища особенно зелены и скот крупнее. Бредут волы, запряженные в тяжкие телеги, жители дальних деревень возвращаются в двуколках с рынка, тополя и телеграфные столбы окаймляют ровные дороги. Всё та же повсюду поделенная и разгороженная земля, такая европейская — плодоносная и немолодая, где леса, как цветники в саду, словно на грядках выросли дубы, и в самом безлюдии полей неизгладимо присутствие тех, кто недавно вспахал их и засеял, как и тех, кто возделывал их в другие, далекие времена. |
| В конце марта 1914 года флигель сгорел: квартиранты подожгли свою застрахованную мебель. Бабушка уже «путешествовала», убегая от множества возрастающих долгов. Мама была в начале беременности. Она осталась одна дома и так растерялась и испугалась, что не обратила внимания, как в дом набралось полно народа, и под видом помощи открыли комод и разграбили, кому что понравилось. Прибывший на пожар полицмейстер всех выгнал, велел закрыться и никого из посторонних не впускать – большому дому пожар не угрожал. Испуг этот, по мнению некоторых наших родственников, был причиной моего т.н. врожденного недостатка зрения. Но это не так. В семье Карповых, а потом Николаевых пост и молитва не в почете были. Шли дни Великого поста, конец 5-й седмицы. Через девять месяцев 21 декабря родился на свет младенец Борис, т.е. я. Грехи родителей взыскиваются до третьего-четвертого рода. Но Господь милостив: ради деревенского благочестия порховских мужичков – предков моего отца и тех, кому я и ныне могу быть полезным, Господь сохранил и по сие время хранит меня для Царствия Божия и правды Его. В августе началась I Мировая война. Папу моего мобилизовали, но забраковали и зачислили на курсы военных фельдшеров при военной школе Псковской дружины 129-го эвакуационного пункта. Окончив учебу, он стал служить фельдшером в 325-й Псковской дружине, а потом служил в лазарете пункта до своей кончины (25 мая 1919 года). К этому времени у нас был уже открыт на Сергиевской (Октябрьской) улице фруктовый магазин, и мама должна была заменить папу в лавке, и торговала в ней до закрытия ее при Советской власти. Бабушка пустила в свой дом жильцов – и снова в Питер. Там она, по всей вероятности, домовничала у богатых хозяев, когда те уезжали на дачи. Она любила иногда похвалиться, как хозяйствовала у какого-то знаменитого князя или графа, который потом уехал за границу. Ко времени моего появления на свет Божий родители жили уже отдельно, ютились в какой-то каморке. Когда пришло время родить, отец мой, по традиции, привел маму к бабушке, но она не приняла: «Веди в больницу, мало ли что, отвечай за вас». Было девять часов вечера. Папа привел маму в клинику доктора Вольфсона. Там не хотели принимать: не было мест, и мама заранее не встала на учет. Отец оставил ее там и ушел. |
| (Ст. 6–9). Ср. Ucx. III, 8 , прим. 11-е. О плодородии Палестины говорят древние писатели, а новейшие путешественники с удивлением встречают пустыню в той земле, которая текла медом и млеком (Полагаем что мы не сделаем лишнего, приведя здесь более других замечательные сочинения о Палестине. Первое место, конечно, занимает Флавий Иосиф, современный Веспасиану и Титу, автор Истории иудеев и войны иудейской. Из позднейших Реланд (1714) Вениамин Тудела 1160–1173; Альбуфеда (в выписках Шультенса 1755, изд. Ашера 1840) и даже Буркгард (1822) составляют библиографические редкости. Из новейших и доступнейших авторов мы укажем на Робинсона (библ. изыскания в Палестине посл. изд. 1856), американские писатели Линча (о Мертвом море Lynch Expédition 1852), Риттера землеведение т. VIII, Ван-дер-Вельде (Syria and Palestine 1854) и карта его 1858 (изд. Iustus Perthes 1866), которая считается до селе лучшею; Стенли (Stanley Sinai and Palestine 1853) Портер (пять лет в Дамаске 1855 и руководитель по Палестине 1858) и др.). Стихи 7–9, исчисляя произведения земли обетованной, указывают на отличительную черту этой земли от Египта, который был так же землею богатою, а именно: стих 7-й указывает на горный характер страны и орошение ее бегущими с гор потоками и источниками, между тем как в Египте земля напоялась посредством каналов со шлюзами и канав содержание которых и пользование которыми сопряжено было с тяжелою работою. (Ср. Bmop. XI, 10, 11 ). Плодовые деревья, (ст. 8) о которых упоминает Моисей те же, которые и теперь находят в стране (о других произведениях смотри также Быm. XLIII, 11 и пр. 2 и 3). В Египетских памятниках Тотмеса III (Еспин) есть упоминание о виноградниках Сирии и Палестины. Фруктовый сад упоминается в документе известном под именем: Anastasi I. (Voyaye d un Egyptien, page 25 i gnes 2–3 du papyrus dans l " ed. de Ghabas p. 315); ныне сады и виноградники встречаются редко, и последние только у некоторых христианских и европейских семейств. Мы не встречаем в священных книгах евреев упоминания о значительных работах по извлечению металлов и обделке их, но, что рудники существовали, на то есть доказательства. У Rougemont – (L’Age du Bronze p. 188), есть указание, что ханаанские народы разрабатывали рудники, а в горах Ливана найдены следы рудокопных работ. В области Аргов (см. пр. 6 на Вт. III, 11) найдена железная руда. Что евреи знали рудокопные работы доказывается несомненно весьма древнею книгою Иова (XXVIII, 1–11), в которой прямо указываются шахты и колодцы рудокопных работ. |
| Самое понятие о Боге и богах у иеговистов – наивно-детское и грубое, для которого, конечно, нет и не могло быть никакого основания в Апокалипсисе и человеческой логике. У иеговистов, собственно говоря, нет Бога; их вероучение – атеистическое; они проповедуют безбожие. На место Бога они ставят бесчисленное множество человекобогов, т. е., проще: они отождествляют Бога с человеком. Даже того старшего Бога, Отца человекобогов, который живет в какой-то недоступной для человеческого ума «столице», – Ильин в своем « Символе веры » (член 12) называет только «яшмосардным человеком». О нем он говорит: «я верую в Бога, что он есть еврей-же, двуногий, одноголовый, даже обрезанный». «Обед у Авраама» научил Ильина и его последователей тому, что Егова «и ныне ходит по земле, и ищет таких же верных Ему Авраамов, у которых Он мог бы приютиться, отдохнуть и поужинать: жарковья, пирога, молока, масла и фруктов». Об остальных богах и полубогах, богинях и полубогинях, которые, по учению Ильина, управляют бесчисленными планетами и кометами, он говорит, что они – «те же люди, только бессмертные и просвещенные таинствами натуры, музыкою и разными языками, короли, бессмертные мудрецы или маги». Под Божеством иеговисты разумеют не личное всесовершеннейшее Существо, а только состояние святости и нравственного совершенства, которого достигают обыкновенные люди, вследствие чего, они уже становятся человекобогами и человекобогинями, еговами, и правителями различных планет. Так думают они даже и об Иисусе Христе. На вопрос: «почему Иисуса Христа вы называете не Богочеловеком, а человекобогом?» иеговисты отвечают так: «Исус Христос родился от девы Марии так же, как и мы родились, а святости Он достиг и стал «Еговой», уже живя среди людей на земле». Несостоятельность такого учения иеговистов о Боге и человекобогах раскрыть не трудно, как не трудно показать и ложь языческого политеизма. 1. Многобожие противно самому понятию о Боге, как Существе всесовершеннейшем и неограниченном; совместного бытия даже двух всесовершеннейших и неограниченных существ здравый человеческий разум допустить не может, не впадая в самопротиворечие. 2. Бог, по общечеловеческому понятию о Нем, обладает такими свойствами, которых человек иметь не может: всемогущество, вечность, неизменяемость, всеведение, вездеприсутствие, абсолютная святость и непогрешимость. Ясно, что человек никогда не может стать богом. Противное может утверждать только человек не здравомыслящий. |
| Климат Италии дo cepeдuhы I тысячелетия от Р.Х. был заметно более прохладным и влажным, чем ныне, поэтому в субтропическую растительную зону тогда входили только Ривьера, Кампания, Лукания, Брутий и Апулия, а в остальных регионах и флора и фауна имели в древности среднеевропейский характер. Лесов было больше, и в них решительно преобладали лиственные породы деревьев, обнажающихся в зимнее время: склоны гор и равнины покрывали дубовые, буковые, грабовые и каштановые рощи. Даже знаменитые римские пинии, искони произраставшие в Лации, в древности были редки, и лишь в позднейшие времена распространились благодаря искусственным посадкам. Что же касается фруктовых пород, то издревле в Италии выращивали яблоки, груши, виноград, на юге также гранаты, а вот апельсины и даже персики и вишня в эту страну завезены. Сама суровость и жесткость римского характера, столь разительно отличающегося от пластичного, эмоционального и мягкого психотипа современных итальянцев, до известной степени может объясняться переменой климата, хотя несравненно более важное значение в этом контрасте имеют другие причины: и уникальность римлян среди италиков, которые, очевидно, и в древности не обладали железной римской несокрушимостью, и сугубая суровость существования в древние времена, принуждавшая к ожесточенной борьбе за выживание как личное, так и племенное, и многочисленные расовые смешения, имевшие место в позднейшей истории, – на сложение итальянского национального характера оказал влияние не только жесткий тип завоевателей-германцев, значительно более интенсивным было более раннее воздействие пластичного эллинского, а также подвижного сирийского типа, причем проводником этого влияния явилась не столько кровь, сколько культура. Еще большее значение в трансформации национального склада души имело смягчающее нравы, преображающее и отдельные человеческие личности и целые народы христианское просвещение. И все же климатический фактор в этнопсихологии не следует игнорировать вовсе. 3. Этническая карта древней Италии |
| Между тем как опустошение продолжает таким образом распространяться над Сароном и другими равнинами, в которых искони все роды плодовых деревьев украшали и обогащали землю, время давно протекло, в которое одно поколение передавало другому поколению о приговорах Иеговы; но как сильна истина Его слов относительно минувшего времени, с такими страшными и еще до ныне действующими причинами, все равно, как бы мы эти слова ни объясняли себе– в переносном ли, или в буквальном смысле, видно из того, что «на землю Мою пришел народ–виноградную лозу Мою он оставил пустой, и смоковницу Мою сделал щепой; обгрыз ее дочиста и бросил; белеются сучья её. Виноградный сок высох, и смоковница вянет, граната и пальма и яблонь, все дерева в поле засохли: ибо веселие устыдилось, отвратившись от сынов человеческих 291 . Увядших таким образом деревьев бесчисленное множество, так что над обширными развалинами нет дерева, с которого можно было бы снять плода, и бедуины должны часто далеко скитаться, прежде чем им удастся раскинуть палатку близ какого-либо оставшегося дерева для того, чтобы жечь его ветви «Сарон подобен пустыне ». «И сронили листья Васан и Кармил». «Притеснение правительства с одной стороны, и грабительства бедуинов с другой довели феллахов Васана почти до состояния кочующих арабов. Немногие лица, как из среды друзов, так и христиан, умирают в той же деревне, в которой они родились. Целые семейства беспрестанно переселяются с одного места на другое; в течение первого года после водворения их на новом месте, шейк поступает с ними с умеренностью, но его притеснения, сделавшись в течение немногих лет невыносимыми, заставляют их бежать в какое-нибудь другое место, и они вскоре убеждаются в том, что та же самая система господствует над всей страной. Это постоянное кочевание есть одна из главнейших причин, почему ни одна деревня в Васане не имеет ни фруктовых садов, или плодовых деревьев, ни огородов для разведения зелени. «Разве нам сеять для чужих», – был ответ одного феллаха, с которым я однажды говорил об этом предмете, и который под словом чужих разумел как будущих обитателей, так и арабов, посещающих Васан весной и летом» 292 . |
| При его кельи была усадьба с виноградником и фруктовыми деревьями, о которых, как и о самой кельи, он совершенно не заботился, и так запустил, что они заросли бурьяном. Но такое небрежение, хотя и было допущено им с целью всецелого углубления в богомыслие и молитву, послужило ему великим искушением: много раз Лавра напоминала ему, чтобы он заботился о своей кельи, но он не обращал на это внимания. Наконец Лавра стала угрожать, что она выгонит его, если он не поправит разваливающиеся стены и не будет возделывать свой сад. Некоторые проэстосы знали и почитали старца, как подвижника, и удерживали других от насилия над ним. Вскоре старец перестал отказываться от подаяний. Старец творил умную молитву, прикрывая это разными странностями, стараясь убедить других, что он человек потерянный – прельщенный. Очень с немногими он вступал в беседу, в которой открывалась глубокая его мудрость и опытность в духовной жизни. Для прочих он заводил такой раз-говор, что не знающий легко мог счесть его за помешанного. Старец говорил: – Ныне монахи только искушениями спасаются, потому что нет добродетели; а претерпевающие искушения будут с прежними отцами, много подвизавшимися. Довольно того, чтобы претерпеть искушения, ибо если без ропота они переносятся, то это то же, что и молитва . – Диавол искушает нас не столько, сколько хочет, а сколько будет попущено Богом. В своих кознях враг старается сделать человека, чтобы он не понимал себя, или внушает ему безнадежность и отчаяние, или же наносит ему помыслы гордости и самомнения о мнимой своей святости. Его лукавства и хитрости многое множество. На желающих спастись он бросается как бешенная собака. Я ему сказал: – диаволе, делай со мной что хочешь; но не может ничего сделать: я имею духовника и причащаюсь Св. Таин, то успеет ли он что в своих кознях? – Разве и в уединении бывают искушения, и разве ты испытал что особое, живя здесь? – О, сколько навел на меня искушения враг, и какое множество его козней! Много я испытал в разных местах, но решился терпеть на одном месте, зная что искушений не избежишь нигде. Если хочешь, чтобы враг не борол тебя, то пей, ешь, спи и делай все ему угодное: тогда он не принесет ни искушений ни скорбей. Это подобно тому, как если собака сидит и никто ее не трогает – то она спокойна; но если кто тронет, то она бросится, чтобы укусить. – Нужно иметь опытного духовника и советника, к которому имеешь благоговение, потому что в этом заключается смирение! |
|
|
