| Святые Отцы многократно подчеркивают, что пафос всей этой речи – и пронесенного до сих пор, и того, что Софару еще только предстоит сказать, – направлен лично против Иова. Именно его подразумевает здесь Софар под именами «лицемер», «беззаконник» (см.: Иов. 20:5 ). Как отмечает преподобный Исихий Иерусалимский , здесь «Софар говорит с бесстыдством и серьезно оскорбляет Иова. Насмехаясь над ним, как это уже сделали двое других друзей, Софар порочит Иова», относя его «к числу беззаконных... и лицемеров. Забывая о громадном множестве [таких] людей, он слова свои адресует всего одному человеку» 775 . С преподобным Исихием согласен и святитель Григорий Великий , который подчеркивает, что все произнесенное Софаром сказано им нарочно именно таким образом, что «выступая против лицемерия, он смог бы нанести удар в отношении жизни блаженного Иова, думая, что он – тот, кто поражаем Господом, ибо делал все добрые дела не от чистого сердца» 776 . В то же время Святые Отцы согласны со многим из того, что сказано в этой речи Софаром, и потому с готовностью интерпретируют его речения в нравственноаллегорическом ключе. Так, комментируя слова о временном величии лицемеров – Хотя бы возросло до небес величие его, и голова его касалась облаков, – как помет его, на веки пропадает он; видевшие его скажут: где он? ( Иов. 20:6–7 ), святитель Григорий Великий пишет: «Гордость лицемера, как сказано, поднимается до неба, когда его величие создает видимость того, что он ведет жизнь небесную... [Однако] большей частью бывает, что жизнь лицемеров в конце открывается и всем людям как заслуживающая осуждения, чтобы уже и явными знаками видно было, какова она была» 777 . В связи с этим, комментируя слова Софара Как сон, улетит, и не найдут его; и, как ночное видение, исчезнет ( Иов. 20:8 ), Двоеслов прибавляет к уже сказанному: «Что иное есть жизнь лицемера, как не видение фантома, открывающее образ, которого нет в действительности?» 778 Тем самым, по Святым Отцам, Софар во многом верно говорит здесь о судьбах беззаконников, но, с одной стороны, излишне обобщает свою мысль, как бы «загоняя» судьбы Божественного Промысла в рамки навязываемых Софаром Богу жестких закономерностей Его поведения, а с другой – несправедливо относит все сказанное в данной речи к личности праведного Иова. |
| Шел 1846 г., последний год земного жития архиепископа Антония. Исполненный непритворного смирения, он со скорбью говорил о себе: «Много лет я прожил, а нет добрых дел». Скончался он 20 декабря, в пятницу. Его погребли в Благовещенском соборе, возле усыпальницы святителя Митрофана. В бытность архиепископа Антония настоятелем Киевской лавры в ней принял постриг инок святой жизни иеросхимонах Парфений. Он родился в 1790 г. в Тульской епархии в семье причетника Иоанна Краснопевцева. При крещении был наречен Петром. Когда отрок учился в Тульском духовном училище, в его душе зародилась жажда иной, лучшей жизни, чуждой земной суеты. Он полюбил молитвенное уединение. Однажды, уже студентом семинарии, он ушел в лес для молитвы, и там ему было видение: явился благообразный старец и сказал слова, глубоко запавшие в душу юноши: «Странен монах и земен мертвец». Это видение утвердило его в намерении отречься от мира, и в 1815 г., уволившись из семинарии, он пешком отправился в Киевскую лавру. Там святой Антоний ласково принял его и назначил на послушание в просфорню. Вскоре он был поставлен начальником просфорни. Не предаваясь чрезмерным постническим подвигам, во всем умеренный, тихий, мирный, незлобивый, Петр без искушений проходил свой послушнический искус. Плотских страстей и нечистых помыслов он вовсе не знал. В 1824 г. послушник принял постриг с именем Пафнутий. В ночное время, кроме молитв, отец Пафнутий занимался переписыванием святоотеческих книг. Его по-прежнему посещали видения, особенно часто являлась ему Пресвятая Богородица. После иерейского рукоположения он был назначен духовником лавры. Познание грехов человеческих погружало его в сокрушение и скорбь. «Бедные люди – говорил он, – если б они знали, какие блага они меняют на смрад греховный». В 1838 г. митрополит Киевский Филарет облек его в схиму с наречением имени Парфений. С еще большей силой предался он молитве, которая срослась с его умом и сердцем и действовала даже во сне. Схимника смущала мысль, что он не испытал в своей жизни гонений. На это митрополит Филарет, успокаивая его, говорил: «На что тебе гонение? Ты сам себя гонишь. Кто пожелает жить твоей жизнью?» Самой большой его радостью было служение литургии в домовой церкви митрополита, с которым он был особенно близок духовно. Весну и лето он проводил с ним в Голосевской пустыни. Его пустынная келия стояла в чаще леса. В эту келию к старцу стекались посетители, и он вразумлял и утешал их. |
| Шел 1846 год, последний год земного жития архиепископа Антония. Исполненный непритворного смирения, он со скорбью говорил о себе: «Много лет я прожил, а нет добрых дел». Скончался он 20 декабря, в пятницу. Его погребли в Благовещенском соборе, возле усыпальницы святителя Митрофана. В бытность архиепископа Антония настоятелем Киевской Лавры в ней принял постриг инок святой жизни иеросхимонах Парфений. Он родился в 1790 году в Тульской епархии в семье причетника Иоанна Краснопевцева. Когда отрок учился в Тульском Духовном училище, в его душе зародилась жажда иной, лучшей жизни, чуждой земной суеты. Он полюбил молитвенное уединение. Однажды, уже студентом семинарии, он ушел в лес для молитвы, и там ему было видение: явился благообразный старец и сказал слова, глубоко запавшие в душу юноши: «Странен монах и земен мертвец». Это видение утвердило его в намерении отречься от мира, и в 1815 году, уволившись из семинарии, он пешком отправился в Киевскую Лавру. Там отец Антоний ласково принял его и назначил на послушание в просфорню. Вскоре он был поставлен начальником просфорни. Не предаваясь чрезмерным постническим подвигам, во всем умеренный, тихий, мирный, незлобивый Петр без искушений проходил свой послушнический искус. Плотских страстей и нечистых помыслов он вовсе не знал. В 1824 году послушник принял постриг с именем Пафнутий. В ночное время, кроме молитв, инок Пафнутий занимался переписыванием святоотеческих книг. Его по-прежнему посещали видения, особенно часто являлась ему Пресвятая Богородица. После иерейского рукопожатия он был назначен духовником Лавры. Познание грехов человеческих погружало его в сокрушение и скорбь. «Бедные люди, – говорил он, – если б они знали, какие блага они меняют на смрад греховный». В 1838 году митрополит Киевский Филарет облек его в схиму с наречением имени Парфений. С еще большей силой предался он молитве, которая срослась с его умом и сердцем, и действовал даже во сне. Схимника смущала мысль, что он не испытал в своей жизни гонений. На это митрополит Филарет, успокаивая его, говорил: «На что тебе гонение? – ты сам себя гонишь. Кто пожелает жить твоей жизнью?» Самой большой его радостью было служение Литургии в домовой церкви митрополита, с которым он был особенно близок духовно. Весну и лето он проводил с ним в Голосевской пустыни. Его пустынная келлия стояла в чаще леса. В эту келлию к старцу стекались посетители, и он вразумлял и утешал их. |
| 114. Но так как я вижу, что мое слово хочет вспомнить и о других чудесах, то я предложу возможно более сжатое и краткое повествование о них, чтобы слово не задерживалось на них долее. И первым пусть придет на память тот бесноватый и скоро получивший исцеление, которому доставили избавление от этого недуга приход ко гробу и ночное видение отца, ибо он впоследствии оказался здравомыслящим и владеющим собой. После этого пусть будет речь о вкусившем отравленную пищу, который, мучась от боли во всех внутренностях и уже готовясь умереть от мучений, трижды влил себе в рот елей от гробницы, затем изблевал тот гибельный яд и стал совершенно здоровым и невредимым. Другой, страдавший подобными болями в желудке, нашел себе не медленное и недостаточное врачевство от какой-либо тяжкой болезни, нет, а более скорое, чем прочие, и превышавшее всякую надежду; именно, только взглянув на икону отца и призвав его имя, он тотчас избавился от мук и выглядел опять здоровым. Но в сравнении с ними, как мне кажется, нисколько не ниже по быстроте исцеления [тот случай, когда некто] после пития того же святого елея и призвания Божественного имени избавился от каменной болезни. Между прочими пусть придет мне на память еще одержимый болезнью страха и боявшийся всего вследствие неразумного страха, который, помазав себе елеем все тело и недолго посидевши при гробе, избавился от этой тяжкой болезни и проявлял смелость во всем. И зачем мне перечислять все? На основании сказанного можно судить и о всем том, что опущено, и уразуметь благодать подающего, так что, оставляя это сведущим, ибо многие уже знают об этом, я обращу свое слово к иному, о чем следует по порядку повествовать. 115. Итак, после того как преподобный, как сказано, долгое время обращался в Птелейской местности, он, выйдя оттуда, приходит в Пруссу. Узнав о его прибытии, монахи, жившие на Олимпе, собрались все вместе, желая видеть его лицо и послушать его голос, изрекавший прекрасное, [Col. 220] ибо он был для них мужем, издавна желанным во всех отношениях и приятнейшим. Побеседовав, о чем надлежало, со всеми ними и отдав как мог долг любви, он, оставив Пруссу, отправляется по дороге к Халкидону, чтобы видеться с известным Феоктистом, который прежде был почтен званием магистра, а теперь принял монашеское житие под его учительством и пастырством. Он немало был порадован, видя такую добродетель его и такую правую жизнь. Жизнь после возвращения из изгнания |
| 13:22), чем показывает, что для человека невместимо Божие даже явление, не только естество, а Петр не пускал в корабль явившегося Христа и отсылал от себя (Лк. 5:3–8), хотя был горячее других в познании Христа, за что наименован блаженным и удостоен важнейших поручений (Мф. 16:16–19). Что скажем об Исаие, об Иезекииле, зрителе самых великих тайн, и о прочих Пророках? Один из них видел Господа Саваофа, сидящего на престоле славы, окруженного, славимого и закрываемого шестикрылыми серафимами, видел, как его самого очищали углем и подготавливали к пророчеству (Ис. 6:1–7). Другой описывает колесницу Божию — херувимов, и над ними престол, и над престолом твердь, и на тверди Явившегося, а также какие–то гласы, движения и действия (Иез. 1:22–27), и не умею сказать, было ли это дневное явление, удобосозерцаемое одними святыми, или ночное нелживое видение, или представление владычественного в нас, которым и будущее объемлется, как настоящее, или другой неизъяснимый вид пророчества — сие известно только Богу Пророков и причастников подобных вдохновений. По крайней мере, ни те, о которых у нас слово, ни кто другой после них, не были, по Писанию, в совете и сущности Господа (Иер. 23:18); никто не видел и не поведал естества Божия. Если бы Павел мог выразить, что заключало в себе третье небо и шествие к нему (или постепенное восхождение, или мгновенное восхищение), то, может быть, узнали бы мы о Боге несколько больше (если только этого касалась тайна Павлова восхищения). Но поскольку это было неизреченно, то и мы почтим молчанием, выслушав же самого Павла, который говорит: отчасти познаем и отчасти пророчествуем (1 Кор. 13:9). Так и подобно этому сознается тот, кто не невежда в познании (2 Кор. 11:6), кто угрожает представить доказательство, что говорит в нем Христос (2 Кор. 13:3), так сознается великий поборник и учитель истины. А потому все дольнее знание, как простирающееся не далее малых подобий истины, ставит он не выше зеркал и гаданий (1 Кор. 13:12). А если бы не опасался я подать иным о себе мысль, что до излишества и без нужды занимаюсь такими исследованиями, то сказал бы, что об этом же самом, а не о чем ином может быть сказано: не можете вместить ныне (Ин. |
| 5. Когда он узнал, что царь недалеко от города, он пошел ему навстречу к местности, носящей название Сафа, вместе со своими священниками и толпою горожан, чтобы сделать встречу царя как можно торжественнее и отличною от встреч, оказанных царю другими народами; имя Сафа в переводе значит «вышка», ибо оттуда возможно обозреть весь Иерусалим и тамошний храм. Между тем финикийцы и следовавшие [за Александром] хуфейцы полагали, что наверное гнев царя падет на иудеев и он решит предать город разграблению, а первосвященника со всею семьею гибели. Однако на деле вышло совсем не то: Александр еще издали заметил толпу в белых одеждах и во главе ее священников в одеяниях из виссона, первосвященника же в гиацинтового цвета и золотом затканной ризе с чалмою на голове и золотой на ней дощечкой, где было выгравировано имя Господне, и потому один выступил вперед, преклонился пред именем Божиим и первый приветствовал первосвященника. Когда же иудеи единогласно громко приветствовали Александра и обступили его, цари сирийские и все прочие были поражены поведением его и подумали, не лишился ли царь рассудка. Тогда Парменион 733 подошел к царю и на вопрос, почему он теперь преклоняется перед первосвященником иудейским, когда обыкновенно все преклоняются пред Александром, получил следующий ответ: «Я поклонился не человеку этому, но тому Богу, в качестве первосвященника которого он занимает столь почетную должность. Этого [старца] мне уже раз привелось видеть в таком убранстве во сне в македонском городе Дии, и, когда я обдумывал про себя, как овладеть мне Азией, именно он посоветовал мне не медлить, но смело переправляться [через Геллеспонт]. При этом он обещал мне лично быть руководителем моего похода и предоставить мне власть над персами. С тех пор мне никогда не приходилось видеть никого в таком облачении. Ныне же, увидав этого человека, я вспомнил свое ночное видение и связанное с ним предвещание и потому уверен, что я по Божьему велению предпринял свой поход, что сумею победить Дария и сокрушить могущество персов и что все мои предприятия увенчаются успехом». |
| Бог не обманул меня. Помню, собирался на Пасхальное ночное богослужение в церковь и вдруг услышал за своей спиной голос супруги: «Возьми меня с собой». Я ушам своим не поверил. Однако сделал вид, что ничего не произошло. Перед самым выходом случилось непредвиденное: жена прекратила сборы, села в кресло и с испуганным выражением лица неподвижно уставилась в одну точку. «Что случилось?» — спросил я. «Я ничего не вижу, у меня чтото со зрением произошло», — был ответ. «Ничего страшного, сейчас пройдет», — успокоил я супругу, хотя сам далек был от спокойствия. Умом я понимал, что это последняя атака диавольской силы, попущенная Богом для окончательного низложения атеистического упрямства моей супруги. «Чем яростней ты нападаешь, тем, следовательно, глубже должно проникнуть семя веры», — подумалось мне. Но душа всетаки была не на месте, и я испытывал волнение. Однако через несколько минут, слава Богу, мы благополучно вышли на улицу. И вот теперь, вспоминая все это, я спрашиваю себя: «Откуда бы у меня, не только не имевшего никакого опыта религиозной жизни, но и крестившегосято на втором курсе института, появилось вдруг такое видение бесовских хитростей?» Я ведь в детстве ни одного положительного слова о Боге не слышал и ни разу в храм даже не заглянул. Решительно никаких представлений о вере не было, кроме тех, что оставила в уме вездесущая советская пропаганда. Откуда же вдруг взялось такое понимание действий темной силы? Наше поколение ведь считало беса не более чем мифологическим персонажем. Какие там уловки дьявольской силы... Нет, это не мое было, я тогда в христианском отношении сущим младенцем был. Уверен, что это батюшкина молитва просвещала, вразумляла и вела. Иначе все это не объяснить. сказать, что эта первая поездка была самой продолжительной. В последующие разы я почти не ночевал на острове, да и встречи носили более кратковременный характер. Батюшка вообще не любил, когда к нему часто и без особенной нужды ездили. При встрече никогда не говорил лишнего. Он по натуре своей был большим любителем безмолвия и частенько повторял, что слово серебро, а молчание — золото. Сам он умел и без всяких слов назидать. Причем эти молчаливые назидания действовали иной раз сильнее всяких слов и обличений. |
| А он опять слышит таинственный голос с высоты небес: «Так умножится стадо учеников твоих, и после тебя не оскудеют они; так чудно они будут украшены разными добродетелями, если только захотят последовать стопам твоим!» Небесная радость наполнила сердце смиренного Сергия; пророческое видение касалось не его одного, но всего возлюбленного его братства, всех дорогих чад его по духу, и он пожелал разделить свою духовную радость с кем-нибудь из присных учеников своих. В соседней с ним келии жил смоленский архимандрит Симон; его и пригласил Преподобный быть участником чудного видения. Удивленный нечаянным зовом игумена в ночное время, Симон поспешил на его голос, но не сподобился полного видения и только успел увидеть некую часть чудесного света. Тогда Преподобный поведал ему все, что сам видел и слышал, и оба они, по слову псалмопевца, возрадовались о Господе с трепетом… Читая этот рассказ, невольно оглянешься на окрестности Лавры: вот – Вифания, вот – Гефсимания, Пещеры, Киновия, а там, в чаще лесной – уединенная пустынь Святого Духа-Утешителя; все эти обители, как дети, на виду у своей матери – славной Лавры Сергиевой; но не забудем, что это – дети младшие; сто лет назад их еще не было. А сколько обителей было основано в течение пятисот лет сынами обители Сергиевой! Ниже мы увидим, что еще при жизни угодника Божия его учениками было основано до двадцати пяти монастырей, а потом число их возросло до семидесяти. Но для высшего духовного преуспеяния самих учеников Сергиевых их святому наставнику нужно было сделать нечто очень важное в устройстве монастырской жизни. До сего времени каждый брат сам заботился обо всем необходимом для жизни, а потому каждый имел свою собственность, и, может быть, некоторые, подобно архимандриту Симону и схимникам, воинам Пересвету и Ослябе, приносили из мира средства для жизни. Такой порядок открывал путь к зависти, любостяжанию и превозношению одних перед другими; чтобы устранить все поводы к усилению в среде братии таких пороков, нужно было ввести в обители общежитие. |
| А он опять слышит таинственный голос с высоты небес: «Так умножится стадо учеников твоих, и после тебя не оскудеют они. Так чудно они будут украшены разными добродетелями, если только захотят последовать стопам твоим!» Небесная радость наполнила сердце смиренного Сергия. Пророческое видение касалось не его одного, но и всего возлюбленного его братства, всех дорогих чад его по духу, и он пожелал разделить свою духовную радость с кем-нибудь из присных учеников своих. В соседней с ним келлии жил смоленский архимандрит Симон: его и пригласил преподобный быть участником чудного видения. Удивленный нечаянным зовом игумена в ночное время, Симон поспешил на его голос, но не сподобился полного видения и только успел видеть некую часть чудного света. Тогда преподобный поведал ему все, что сам видел и слышал, и оба они, по слову Псалмопевца, возрадовались о Господе с трепетом. Читая этот рассказ, невольно оглянешься на теперешние окрестности лавры: вот Вифания, вот Гефсимания, пещеры, киновия, а там, в чаще лесной – уединенная пустынь Святого Духа Утешителя. Все эти обители, как дети, на виду у своей матери – славной лавры Сергиевой. Но не забудем, что это – дети младшие, сто лет назад их еще не было. А сколько обителей было основано в течение 500 лет сынами обители Сергиевой! Ниже мы увидим, что еще при жизни угодника Божия его учениками было основано до 25 монастырей, а потом число их возросло до 70. Но для высшего духовного преуспеяния самих учеников Сергиевых их святому наставнику нужно было сделать нечто очень важное в устройстве монастырской жизни. До сего времени каждый брат сам заботился о всем необходимом для жизни, а потому каждый имел свою собственность, и, может быть, некоторые, подобно архимандриту Симону и схимникам-воинам Пересвету и Ослябе, приносили из мира средства для жизни. Такой порядок открывал путь зависти, любостяжанию и превозношению одних перед другими. Чтобы устранить все поводы к усилению в среде братии таких пороков, нужно было ввести в обители общежитие. |
| А я сильно желал сего; потому что Христос Бог, врачевство человеков, повелевает это законами Своих страданий, по которым связал Он крестом вместе и добрых, и злых, 40. и того, кто близок к Нему; почему для тех и для других составляет Он краеугольный камень (см.: Пс. 117:22 ; Деян. 4:11 ), соединяя людей воедино союзом любви. Я желал сего; но те, которые враждовали на меня прежде, вменили меня ни во что, не оказали никакого внимания к моим советам. 45. И о если бы только не вооружились они против Троицы, в Которую мечут тучи стрел! Ты Сама, Троица, прекрати брань! Никого да не уязвит сия зловредная брань, а напротив того, положи добрый конец моим трудам, дав возрастать правому о Тебе учению! Прости, знаменитый храм Анастасии! Ты посредством моих слов 50. опять воззвал к жизни умершую веру. И умирая, не забуду о тебе, но буду поставлять тебя наряду с превосходнейшими храмами, умоляя Троицу о чадах моих. 16. Сон О храме Анастасии, который св. Григорием устроен был в Константинополе. Сладким покоился я сном, и ночное видение представило мне Анастасию, к которой в продолжение дня стремились мои мысли. Она первая высокое слово, остававшееся дотоле у подножия горы, возвела на самую ее вершину. 5. Потому и наименование Анастасии получил сей храм, произведение моей неленостно потрудившейся руки. Мне представлялось, что сижу на высоком престоле, однако же не с поднятыми высоко бровями – нет, и во сне не служил я никогда гордости. По обе стороны ниже меня сидели старцы 83 , 10. вожди стада, отличающиеся возрастом. В пресветлых одеждах предстояли служители 84 , как образы ангельской светозарности. Из народа же одни, как пчелы, жались к решетке, и каждый усиливался подойти ближе; 15. другие теснились в священных преддвериях, равно поспешая и слухом, и ногами; а иных препровождали еще к слышанию слов моих пестрые торжища и звучащие под ногами улицы. 20. Чистые девы вместе с благонравными женами с высоких крыш преклоняли благочинный слух. И то еще присоединилось к обаяниям ночи. Народ, желающий слышать слово мое, стоял, разделившись на части. |
|
|
