| Слова ап. Петра: «Ты Христос, Сын Бога Живаго » ( Мф.16:16 ) – выражают содержание, суть всего Нового Завета, всего христианства. До исповедания Петрова они были благовествуемы архангелом Гавриилом Деве Марии: «Раждаемое Свято наречется Сын Божий » ( Лк.1:35 ). Они возвещены при Крещении Господа Иисуса Христа; тогда Отец свидетельствовал о Сыне Своем: «Сей есть Сын Мой возлюбленный , в котором Мое благоволение» ( Мф.3:17 ). Потом теми же словами свидетельствовал Отец о Сыне в день Преображения Господня. И они стали в центре всего круга христианских понятий; эта вера явилась началом новой жизни, зерном, вырастающим в Церковь Христову, сущностью христианства. «Начало евангелия Иисуса Христа, Сына Божия »: так начинает святое повествование св. евангелист Марк ( Мк.1:1 ). «Сие же все написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и веруя имели жизнь во имя Его», заканчивает Евангелие (предпоследнюю главу) св. Иоанн Богослов ( Ин.20:31 ). Эта истина составляет предмет, или тему, всего первого соборного послания Иоанна Богослова, убеждающего многократно, что «кто исповедует, что Иисус есть Сын Божий , в том пребывает Бог , и он в Боге» ( 1Ин.4:15 ); «имеющий Сына имеет жизнь, не имеющий Сына Божия не имеет жизни» ( 1Ин.5:12 ). Эта истина составляет главный предмет записанных в Евангелии от Иоанна речей Самого Спасителя, обращенных к иудеям. «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия » ( Ин.3:18 ) 5 . « И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия – Единороднаго , иже от Отца рожденного прежде всех век»: эти слова второго члена Никейского Символа веры были тем, ради чего собственно и собирался Первый Вселенский собор; арианство, отвергая истинное Богосыновство Христово, разрушало этим само основание Церкви . Св. Иувеналий, патриарх Иерусалимский, в послании к палестинскому духовенству после Халкидонского собора пишет: «Когда верховный и первый из апостолов Петр сказал: «Ты еси Христос, Сын Бога Живаго », то Господь отвечал: «блажен еси, Симоне вар Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, иже на небесех. И Аз же тебе глаголю, яко ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» ( Мф.16:16–17 ). На этом исповедании укреплена Церковь Божия, и эту веру, преданную нам св. апостолами, Церковь сохранила и будет сохранять до конца мира. Эту веру изложил также и святый великий Никейский собор 319-ти Святых отцев; и ей же последовал святый великий Вселенский собор, недавно созванный в Халкидоне » 6 . |
| Здесь прежде всего следует отметить две примечательные встречи, сопровождаемые беседой со Христом, которые имеются лишь у Иоанна и совершенно отсутствуют у синоптиков. Это именно беседа с Никодимом и с самарянкой, главы 3, 4, обе первостепенной важности именно по догматическому своему содержанию. В беседе с Никодимом Господь, говоря с ним о «небесном» (3. 12), раскрывает божественную тайну Своего схождения с неба и восхождения в него: «никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах» (13). Он в той же главе именуется и Предтечею «приходящим с небес», который есть «выше всех» (31). Эта же мысль выражена и в ином контексте в беседе евхаристической: «что ж, если вы увидите Сына Человеческого, восходящего – туда – где Он был прежде?» (6:62). И, наконец, эта же мысль обобщается Евангелистом в собственном свидетельстве его об Иисусе: «Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его и что от Бога исшел и к Богу отходит» (13. 3). Разумеется, к Богу здесь означает: к Отцу. Это самосвидетельство повторяется Христом и от первого лица, когда Сам Господь говорит в прощальной беседе: «Я к Отцу Моему иду» (14:12). Догматическая истина, возвещаемая в Никейском символе веры : «сшедшего с небес», таким образом получает в этом самосвидетельстве Христове аутентическое основание. Она же, как мы уже знаем, содержится в Прологе, как высказанная от третьего лица самим Евангелистом. Но здесь она является самосвидетельством Христовым. При этом характерно еще и это свидетельство о сшествии с небес именно «Сына Человеческого». «Сын Человеческий» есть наиболее употребительное обозначение Мессии как у синоптиков, так и у Иоанна, причем оно получает разные оттенки смысла: эсхатологический, мессианский и сотериологический и др.. 21 Вообще оно является многообъемлющим по своему значению в евангельском применении ко Христу в общем контексте учения о боговоплощении, во всей его силе и последствиях. Однако в данном случае это соединение обеих мыслей о сошествии с небес именно Сына Человеческого получает особое антропологическое значение. |
| Св. апостол Павел, заключая свое богодухновенное послание к Коринфянам, желает им благодати Господа нашего Иисуса Христа и любви Бога и Отца, и общения Св. Духа. Тоже желание ежедневно мы слышим от матери нашей – Св. Церкви, которая испрашивает нам духовные блага и от Сына Божия, Господа Иисуса Христа, и от Духа Святого точно также, как и от Бога Отца, и притом от каждого из них особые: от Сына Божия – благодать, от Бога Отца любовь, от Духа Святого – общение с Ним. Из сего должно заключить, что Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой суть совершенно равного Божеского достоинства, Троица единосущная и нераздельная. Письмо 50. О том, что догмат о Пресвятой Троице и в первые века по Р.Х. был основным догматом христианского вероучения Некоторые говорят, что Церковь начала преподавать учение о трех Ипостасях во едином Боге только с четвертого века, или с первого Вселенского собора. Что отвечать на сие? С твердостью отвечай, что Церковь учила о Пресвятой Троице и до Никейского собора точно так же, как учит теперь. Для сего достаточно указать: 1) на символ, известный под именем Апостольского, постоянно употреблявшийся на западе, и на образцы веры, бывшие в употреблении в Церквах: Иерусалимской и Кесарийской; 2) на священнодействие крещения, которое, по заповеди Спасителя, во все века совершалось во имя Отца, и Сына, и Святого Духа и не иначе, как чрез троекратное погружение крещаемого в воду, чтобы тем еще яснее засвидетельствовать веру в три равно честные Ипостаси единого Бога; наконец 3) на следующие свидетельства св. Иринея, Тертуллиана и бл. Августина: «хотя Церковь рассеяна по всей вселенной, говорит, св. Ириней, – до конца земли; но от Апостолов и учеников их приняла веру во единого Бога Отца Вседержителя, и во единого Иисуса Христа Сына Божия, воплотившегося ради нашего спасения, и в Духа Святого, чрез пророков провозвестившего домостроительство спасения. Прияв такую проповедь и веру, Церковь , рассеянная по всему миру, тщательно сохраняет сие, как бы обитая в одном доме; одинаково верует сему, как бы имея одну душу и одно сердце, и согласно проповедует о сем, учит и передает, как бы имея единые уста... Как солнце, это творение Божие, в целом мире одно и то же: так одна и та же проповедь истины сияет везде и просвещает всех людей». |
| епископ Григорий (Граббе) Скачать epub pdf Правила Карфагенского Собора Часть 1 Правила Карфагенского собора были приняты на Соборе 217 епископов в Карфагене в 419 году под председательством епископа Карфагенского Аврелия. На Соборе были и легаты Римского Папы. Поводом к созыву собора послужило возникновение вопроса о праве Римского Папы принимать апелляции на определения Собора Африканской Церкви. Отвергнув это право, отцы собора приняли несколько новых правил и пересмотрели правила, принятые на предыдущих Соборах. Таким образом были собраны во едино правила четырнадцати Соборов с 348 по 418 г. включительно. Нумерация этих правил в разных канонических сборниках неодинакова. В некоторых сборниках отдельные правила разделены на два, три и пять правил. В Кормчей числится 134 правила и дополнительных пять, а в Книге Правил – 147 правил и Послание к Папе Келестину. В греческом сборнике Пидалион 141 правило кроме этого послания, в Афинской Синтагме их 133 и послание. В издании еп. Никодима Далматинского нумерация Синтагмы. 1 . Определения Никейского Собора всемерно да соблюдаются. Аврилий епископ сказал: сии определения имеются у нас в списках, которые тогда Отцы наши принесли с собою от Никейского Собора, и последующие, и нами принятые определения, с оным Собором в точности сообразные, по удостоверении о сем да соблюдаются. Пред сим правилом читаны были на Соборе Символ и правила Никейского Собора. Сверх же того, Фавстин, епископ Пикенский, местоблюститель Римского епископа Вонифатия, представил данное ему письменное наставление, в котором предлагались Собору правила о перенесении судных дел от епархиального епископа к Римскому и к соседним епископам, которые в сей записи названы были правилами Никейского Вселенского Собора, но которые в самом деле были 5 и 14 правилами Поместного Сардикийского Собора. На сие Отцы Карфагенского Собора ответствовали, что они в своих списках Никейского Собора не находят сих правил и, для разрешения сомнения, положили истребовать верные списки правил Никейского Собора от епископов Антиохийского, Александрийского и Константинопольского. А дабы не оставить никакого сомнения в своем повиновении правилам Никейского Собора, по предложению Аврилия, епископа Карфагенского, изложили настоящее правило. |
| —154— зывает не на первую попавшуюся под руки книгу, а пользуется такими сочинениями, которые действительно обладают авторитетом в своей области, не теряя при этом из виду и критической точки зрения. По содержанию сочинение Николина распадается на три главы с кратким введением и заключением. В введении (1–15) он делает оценку современного положения в науке вопроса о символах Никейском и Константинопольском. определяет задачи и пределы своей работы и подробно указывает свои источники и пособия. В первой главе (16–243) исследуется происхождение символа Никейского на первом вселенском соборе, определяется его состав и подробно анализируется его терминология в связи с задачами и деятельностью собора: затем, в сильной, воодушевлённой речи обрисовывается историческое значение этого первого вселенского символа. Вторая глава (272–434) следит за судьбами символа Никейского в ближайшее после Никейского собора время и отношением к нему различных догматических партий, – показывает постепенное торжество его и влияние на символьное творчество и практику. Третья глава (434–655) занимается символом Константинопольским; здесь рассматриваются разные теории касательно его происхождения, излагается история собора и даётся догматический анализ символа в связи с догматикой отцов после-Никейского периода; заканчивается эта глава изложением истории Никейского и Константинопольского символов до Халкидонского собора. Заключение сочинения (656–675) предлагает краткую историю символа Константинопольского после Халкидонского собора до времени признания его на Востоке и Западе в качестве общеобязательного вселенского вероизложения. При разнообразии содержания и большом объёме сочинения (около 730 стр.), естественно, что г. Николину не удалось избежать некоторых недостатков. Оставляя в стороне те из них, которые объясняются спешностью работы или имеют маловажное значение, мы укажем только на более общие и существенные. Таких, более существенных, недосмотров замечено нами не много. Так, в главе второй, занимающей центральное положение во всём |
| Особенного внимания требуют опущения в символе Константинопольском. С точки зрения гипотезы, что Константинопольский символ есть вновь проредактированный символ Никейский, распространенный и разширенный с целью сделать из него крещальный символ, легко понять, почему опущены анафематства Никейские, так как они неуместны в крещальном исповедании; но иное дело – другие опущение, как напр. опущения двух следующих выражений: то есть из сущности Отца и: Бога от Бога. Как объясним мы такое явление, что более ста епископов, преданных учению Никейскому, на соборе собранном в такое время, когда арианизм был еще силен, – епископов, долгое время ведших борьбу за символ Никейский, охраняя его слововыражение, – епископов, объявивших себя на этом соборе, весьма выразительно, в пользу Никейского символа, – вычеркивают самые важные Никейские формулы из своего исповедания? Может ли кто искать себе выход в предположении, что отцы удержали слово: μοοσιος и вычеркнули прочие выражение, как в сущности тождественные с этим словом? Ибо, во-первых, слово μοοσιος вовсе не тождественно с вычеркнутыми выражениями, далее: если бы они и были тождественными, то, однако, в эпоху между 325 и 381 годами никто не осмелился бы в таком роде сокращать символ. Нет! такой факт легко объясняется только тогда, когда допустим, что Константинопольский символ не есть новая редакция Никейского, а есть самостоятельный, конечно, православный, символ, в который внесены необходимейшие Никейские слововыражения, есть, более древний символ поместной церкви, – ибо в IV и V веках вообще не составляли совершенно новых крещальных символов, – который чрез привнесение главнейших изречений из Никейской regula переделан в православно-Никейский по своему характеру. К этой гипотезе приводит рассмотрение двух прибавок, какие имеет Константинопольский символ в сравнении с Никейским, – во первых – прибавки: прежде всех веков к словам: от Отца рожденного, эатем другой прибавки: по писаниям. Что касается первой прибавки, то известно, как Никейские отцы сильно боялись привносить представление о каком-либо времесчислении в учение о рождении Сына от Отца, так как это могло вести к недоразумением; поэтому-то они решительно выбросили эти самые слова (прежде всех веков) из вероизложения Кесарийского. |
| μοοσιος Υος; не только равносущен Отцу, но единосущен. Никейский символ не останавливается на тождестве в смысле одинаковости, а ведет к тождеству в смысле именно единства. Но вместе с тем здесь есть и указание на действительное различие Лиц. " Ομοοσιος — не просто но предполагает, что несколько субъектов вместе обладают одним и тем же существом; можно быть единосущным только кому-либо другому; никто не единосущен сам себе. Слово «μοοσιος» отстраняет, таким образом, мысль о савеллианском отождествлении Отца и Сына: Сын не может быть тождественным с Отцом уже по тому, что в таком случае Он не был бы Ему единосущен. Эту особенность данного термина ариане даже утрировали в том смысле, что обвиняли православных, будто они Отца и Сына представляют как двух братьев, причастных одному и тому же, прежде их данному, существу, — представление, которое как нелепость отвергают и Афанасий В. и Василий В. Никейский символ был столь точен, что его нельзя было перетолковать, а лишь можно было или принять, или отвергнуть. Ариане не согласились подписать это учение, хотя и не все. Сам Арий не подписал его, и из его последователей только четверо остались на его стороне: Евсевий никомидийский, Феогний никейский, Феона мармарикский и Секунд птолемаидский. Все они отправлены были в ссылку: Арий в Иллирию, a другие в Галатию (или Галлию?). Евсевий никомидийский и Феогний никейский решились подписать символ, но отказались подписать анафематствование Арию, мотивируя свой отказ тем, что они не верят, чтобы Арий действительно утверждал то, что ему приписывается там. Филосторгий, арианский историк, находит для себя при этом лишь то утешение, будто Евсевий и Феогний подписали собственно не Никейский символ, так как в подписанном ими символе в слово μοοσιον они вставили лишнее «ι», получилось «μοιοσιον». Секунд птолемаидский сказал, говорят, при этом Евсевию: «ты подписал, Евсевий, чтобы не быть сосланным. Но я верую Богу, что и года не пройдет, как тебя отправят в ссылку». И действительно, в ноябре 325 г. |
| Правда, эти символы не были чисто православными, но это не мешало им от составления символов несовершенных, в догматическом отношении, прийти к составлению символов правильных, и истинных по своему содержанию. Вот почему мы склонились к тому выводу, что руководителями собора были антиохийцы, потому что они могли быть такими руководителями, не затрудняясь вопросом: можно ли составлять новые символы после никейского, не будет ли это посягательством на важность и авторитет никейского символа, не поведет ли это к принижению никейского собора? Тот взгляд, что в некоторых кругах богословов, около времени II вселенского собора было сильно распространено мнение о неизменяемости, и абсолютном господстве, никейского символа, в настоящее время, все более и более утверждается в науке. Он даже приводит иногда к крайностям, но серьезный историк непременно должен считаться с этим положением, а не запутывать и не затенять его, как это делает о. Иванцов. Говорим: взгляд этот ведет к крайностям. Так, в недавнее время (после уже появления в свет моего сочинения), известным немецким ученым А. Гарнаком (с этим ученым мы будем иметь дело впоследствии), на указанном основании выражено мнение, что II вселенский собор не только не мог составить нового символа, но и не мог принять и провозгласить, как символ, вводимый в церковную практику, какой-либо готовый символ, вследствие чего, этот ученый приходит к выводу, что константинопольский II вселенский собор не издавал никакого символа, и, что символ, который, обыкновенно, приписывается по своему происхождению этому собору, имеет частью случайное происхождение, частью есть апокриф или подлог. Очень возможно, что в своих суждениях, о происхождении константинопольского символа из-под влияния антиохийцев, мы ошибаемся, но для нас, в высшей степени, приятно, что воззрение, служащее фундаментом для этого мнения, воззрение, что в известных кругах богословов IV века усиленно и решительно утверждалась мысль о неизменяемости никейского символа, об его достаточности для целей наставления в вере, вслед за тем, как оно высказано нами, стало предметом значительного внимания на западе; хотя оно там разрабатывается с другими целями и интересами, но важно уже то, что оно не представляется таким эфемерным, как желает выставить его о. |
| 857 Hcr. Н. Е. 1, 8; Socr. Н. Е. 1, 67; Theod. Н. Е. 1, 17; Rufin. 1, Е. о. 4. 5. Ath., histor. arian. 12. 862 Так именно дело и представляется в рассказе Феодорита о деяниях никейского собора, заимствованных из сочинений Евстафия (Н. Е., 1, 6). 863 Сведения о деяниях Никейского собора см. Афанасия сочинения об «Определениях Никейского собора» и «послание к африканским епископам» и Феодорита. Н. Е., 1, 6. 865 Hort (Two dissertations Cambridge und London, pp. 54–64), утверждает, что отцы никейского собора при составлении своего символа пользовались, еще кроме вероизложения Евсевия, символом иерусалимским или антиохийским. Но исторические сведения говорят только о символе Евсевия, как основе никейского, и ничего не знают об антиохийском или иерусалимском символе. А во-вторых, Hort " y не удалось ни в том, не в другом символе найти хоть двух подряд слов, которые воспроизводились бы в никейском. 868 Gwatkin, Studies of arianism, sec. edit. Cambridge, 1900, s. 47: yet the use of γγραφα... was a positive revolution in the church. 873 Нижецитируемые сообщения Сократ помещает после своего рассказа об александрийском соборе 362 года и сделанных там постановлениях по поводу этих слов (H. Е., 3, 7. Migne, gr. s., t. 67, с. 396. В русском переводе ясное место искажено). Они основаны на собственных познаниях Сократа и предваряются замечанием: «а что мы знаем о словах ουσα и πστασις, о том считаем не лишним сказать кратко. Цитируемый им Ириней Грамматик, александриец, ученик Гелиодора Метрика, по-латыни называемый Пакатом, известен своими многочисленными сочинениями об особенностях греческого аттического языка. Valesii adnot. 890 Диоцез Востока (Orientis) обнимал собой, так называемую, Малую Азию, Сирию, Палестину и Аравию и, кроме того, Египет, Ливию Пентапол. Термин «восточный», «Восток» в нашем исследовании означает лишь первые четыре (или даже три) области. 900 Soz. II, 33. Афанасию он очень надоедал (см. выдержки сочин. Астерия (с. arian., 1, 32; II, 37; III, 2. 60; de syn, 18. 19). |
| Ибо 1) он собран был в самой императорской столице, 2) созван был он от лица Феодосия I, этого второго Константина, 3) по третьему его правилу епископу Константинопольскому предоставлено «право чести по римском епископе», т. е. здесь на бумаге дано ему то, чем он фактически стал обладать спустя 70 лет (!). Что касается монофизитских Церквей Востока, то они и после Халкидонского собора 20 лет не признавали вселенского значения Константинопольского собора, как доказывают это многие свидетельства; только в начале VI века погасло здесь противодействие в отношении к Константинопольскому собору и определения его, наконец, были приняты. – По мере того, как утверждался на Востоке авторитет Константинопольского собора 381 года, утверждался и авторитет приписываемого ему Символа. Можно находить, что около 500 года на Востоке, или, по крайней мере, в Константинополе и в некоторых странах Востока, исправленный символ Иерусалимский считался уже за символ Константинопольский, за Никейский символ, пополненный в Константинополе. Это можно видеть уже из того, что сирийские монофизиты около 560 года употребляли на практике рядом с символом Никейским и символ Константинопольский, считая последний вселенским. Из сборника Дионисия Малого можно вывести заключение, что Символ этот уже к концу V века был подставлен в греческие акты Собора 381 года. Интерполяция, конечно, выдаёт себя тем, что Символ у Дионисия, который верно перевёл свой подлинник, стоит после канонов, – положение слишком исключительное, ибо догматические формулирования в подлинных актах стоят всегда прежде канонов. В предыдущем отделении мы уже установили факт, что между 373 и 451 годами не может быть констатировано никакого следа употребления, даже существования Константинопольского символа, т. е. пересмотренного символа Иерусалимского; наоборот, за время от 500 года легко может быть указано теологическое употребление этого символа в качестве Константинопольского и даже в качестве крещального исповедания. Следовательно, можно утверждать, что подлог последовал между 450 и 500 годами; но затем появляются следующие вопросы: нельзя ли точнее указать время подлога? Далее: при каких обстоятельствах, с какой целью и на основании каких соображений последовало это дело? Наконец: почему решились на Востоке со времени 530–550 годов заменить при крещении символ Никейский новым Символом, когда уже более столетия при крещении употреблялся Никейский символ и когда этот последний более и более вытеснял из практики пересмотренные и не пересмотренные крещальные Символы поместных Церквей? – Что касается точнейшего определения времени подлога, то пересмотренный Иерусалимский символ в качестве Символа Собора 381 года впервые встречаем в актах IV Вселенского собора, и притом дважды (II и V деяния), и оба раза рядом с Никейским символом, как второй основной церковный Символ. |
|
|
