| Ответ на возражение 3 . Никто из блаженных не лишен какого-либо из желаемых благ, поскольку они обладают самим бесконечным Благом или, как сказал Августин, «благом всех благ» 116 . Но при этом их счастье может разниться вследствие различий в их причастности к одному и тому же благу. Прибавление же каких-то других [новых] благ не может ничего добавить к их счастью, поскольку, как пишет Августин, «того, кто, познавши многое, познал и Тебя, сделают блаженными не его науки, а знание Тебя» 117 . Раздел 3. Может ли кто-либо быть счастлив в нынешней жизни? С третьим [положением дело] обстоит следующим образом. Возражение 1 . Кажется, что быть счастливым можно и в нынешней жизни. В самом деле, в Писании сказано: «Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем» ( Пс. 118, 1 ). Но это сказано применительно к этой жизни. Следовательно, можно быть счастливым и в нынешней жизни. Возражение 2 . Далее, несовершенная причастность к Высшему Благу не разрушает природу счастья, в противном случае было бы невозможно, чтобы один был счастливей другого. Но люди могут быть причастными к Высшему Благу и в этой жизни, зная и любя Бога, хотя и несовершенно. Следовательно, человек может быть счастлив и в нынешней жизни. Возражение 3 . Далее, то, что утверждают многие, не может быть полностью ложным, поскольку то, что находится во многих, пребывает в них, пожалуй, от природы, природа же не бывает ложной. Но многие говорят, что счастье возможно уже в нынешней жизни, что явствует из следующих слов псалма: «Блажен народ, у которого это есть» ( Пс. 143, 15 ), имея в виду [под «этим " ] блага нынешней жизни. Следовательно, можно быть счастливым и в нынешней жизни. Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями» ( Иов. 14, 1 ). Но счастье несовместимо с печалями. Следовательно, никто не может быть счастлив в нынешней жизни. Отвечаю: в этой жизни возможна лишь некоторая причастность к счастью, но совершенное и истинное счастье в нынешней жизни невозможно. Этот вывод следует из двух обстоятельств. |
| Подобны тому и все прочие социальные и политические идеи. Они чисто человеческие и направлены на чисто человеческие, чисто земные цели, осуществление их в истории никогда не обходилось без крови или тирании или чего-либо подобного. К тому же они постоянно меняются: сегодня шли на демонстрации и баррикады за одно, завтра за другое. Предмет же святыни должен быть по самой идее своей вечным и неподвластным никакому злу. Что же тогда посчитаем святынею на земле? Познание внешнего мира, науку? Но она тоже дает весьма приблизительное, несовершенное, грубое знание о мире, в ней одни теории постоянно сменяются другими, а главное, она не удовлетворяет неких самых внутренних потребностей человеческого духа, не решает вопросы совести, добра и зла. Можно ли признать святынею искусство? Но что есть предмет его? Опять-таки грешный несовершенный человек или же окружающий его мир, все изменчивое, гибнущее, тленное. Но ведь есть же, — возразят, — произведения искусства, созданные на все времена, как же их не почитать святыми? — Если такие и есть, то и святы они лишь постольку, поскольку отражают некие идеи, некие совершенно определенные духовные ценности. Свято, положим, не здание храма, которое не вечно, которое можно разрушить, а свят сам храм, и свят лишь постольку, поскольку пребывает в нем Сам носитель всякой святыни, который и есть Бог. Он один только свят по-настоящему, свят по естеству Своему, и в нас, в создания свои, вложил то же чувство святыни, которое должно отражать Его Самого. Вот так и мы, поискав свою святыню на земле, на самом-то деле нигде не можем найти ее, пока не обратимся к Богу, к Его святости. Если мы устали от того, что вокруг нас все течет, все изменяется, все сегодня есть, а завтра нет, все сегодня доброе, а завтра другое, сегодня прогрессивное, а завтра реакционное, — если, короче, вся эта жизненная диалектика нам надоела, и хочется встать на какое-то вечное, крепкое, неизменное основание, то вот мы можем прийти к истинной вере в истинного Единого Святого Бога. |
| С тех пор крепкая дружба связала двоюродных братьев, и спустя 20 лет, Али женился на Фатиме, младшей дочери Мохаммеда. Другая тесная дружба завязалась в это время между Мохаммедом и Зайдом, рабом Хадиджи, захваченным в плен у одного христианского племени. Мохаммед дал Зайду свободу и усыновил его, почему с той поры Зайд был прозван: „Зайд-бен-Мохаммад”. Много сирийцев и племён, проживавших тогда на окраинах Аравии, исповедовали христианство : даже в самом сердце Аравии были христианские поселения. След., Евангелие было известно в Мекке, хотя в несовершенном и искаженном виде (апокрифы). Предание сохранило имена четырёх „искателей” истинной религии, появление которой ожидалось в то время. Один из них был в преклонных уже летах. Это Варака, двоюродный брат Хадиджи, о котором говорится, что он списал некоторые части Евангелия. Другой был Зайд сын Амра, признавший в Мохаммеде будущего пророка. Третий – Осман, сын Хавайриса, и четвёртый Убайдулла, оба родственники Мохаммеда. Из многих преданий такого рода мы можем заключить, что кое-где в среде арабов богоискательство возникло, под влиянием ли тайных воздействий, или самостоятельно... Во всяком случае установлено, что в душе Мохаммеда, к сороковому году его жизни, загорелась новая жизнь. Он провёл 15 лет спокойно и незаметно в лоне семьи, не отличаясь ничем от других людей, разве только особенной серьёзностью и благочестием. Теперь он стал искать уединение и, чтобы предаться размышлению и созерцанию, удалился на несколько дней в пещеру в горе Хира, на расстоянии одной или двух миль от Мекки. Недоумевая о странной судьбе человека и многократно повторённых откровениях Божиих людям чрез пророков, чтобы осветить глубокую тьму, покрывающую его страну, он впал в экстатическое состояние и, наконец, поверил в свою миссию – быть проповедником благочестия и реформатором жизни своего народа. Однажды в таком состоянии ему показалось, что он видит ангела, от которого получил приказание проповедовать, выраженное в суре 96: „Читай во имя Господа твоего, который создаёт... создаёт человека из сгустившейся крови; читай... Всеблагий Господь твой, который дал познания о письменной трости, даёт человеку знание о том, о чём у него не было знания”. |
| С третьим [положением дело] обстоит следующим образом. Возражение 1. Кажется, что блаженства перечислены неполно. В самом деле, как было показано выше (1), блаженства связаны с дарами. Но некоторые из даров, а именно мудрость и мышление, относятся к созерцательной жизни, и при этом в перечне нет блаженства, которое было бы связано с актом созерцания, поскольку все оставшиеся [в перечне блаженства] так или иначе относятся к жизни деятельной. Следовательно, блаженства перечислены неполно. Возражение 2. Далее, к деятельной жизни относятся не только исполнительные дары, но также и некоторые из управляющих даров, например знание и совет. Тем не менее, похоже, что ни одно из блаженств не связано с актами знания или совета. Следовательно, блаженства перечислены неполно. Возражение 3. Далее, когда рассматривают исполнительные дары, связанные с деятельной жизнью, то страх связывают с нищетой, а благочестие обычно приписывают блаженству милости. Но в таком случае, похоже, нет ничего, что было бы непосредственно связано с правосудностью. Следовательно, блаженства перечислены неполно. Возражение 4. Далее, в Святом Писании упомянуто много других блаженств. Так, сказано: «Блажен человек, которого вразумляет Бог» ( Иов. 5, 17 ); и еще: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых» ( Пс. 1, 1 ); и еще: «Блажен человек, который снискал мудрость» ( Прит. 3, 13 ). Следовательно, блаженства перечислены неполно. Возражение 5. С другой стороны, похоже на то, что количество приведенных блаженств избыточно. В самом деле, даров Святого Духа семь, тогда как блаженств – восемь. Возражение 6. Кроме того, в шестой главе [евангелия от] Луки указано только четыре блаженства. Следовательно, список из семи или [даже] восьми блаженств, приведенный в пятой главе [евангелия от] Матфея, представляется избыточным. Отвечаю: эти блаженства перечислены абсолютно правильно. Дабы это стало очевидным, надлежит вспомнить, что счастье может быть связано либо с чувственной жизнью, либо с жизнью деятельной, либо – с созерцательной. Но эти три вида счастья по-разному соотносятся с будущим блаженством, надежда на которое, как принято полагать, делает нас счастливыми. В самом деле, чувственное счастье, которое ложно и противно разуму, служит препятствием будущему блаженству, тогда как счастье деятельной жизни является расположением к будущему блаженству, а счастье созерцания, если оно совершенно, является самою сущностью будущего блаженства, а если оно несовершенно, является его зачатком. |
| Сверх того, понимая православное учение о непостижимости сущности Божества в абсолютном смысле, в смысле невозможности для человека познания о Боге вообще, Евномий упрекал православных в том, что они покланяются Божеству, которого совсем не знают, и что, поэтому, они не заслуживают даже названия «христиан». Защитникам православия, очевидно, не трудно было опровергнуть это возражение Евномия, вытекавшее из неправильного его понимания православного учения о непостижимости существа Божия и, в то же время – разоблачить нелепость его горделивого убеждения в возможности полного познания и определения божественной природы. Св. Григорий Богослов с полной основательностью доказывает неприменимость к православному учению поставленного Евномием возражения и, в противоположность евномианскому заблуждению, раскрывает, в чем именно состоит истинное учение о существе Божием. По его учению, Божество не есть нечто абсолютно-непостижимое для человека; но Оно в то же время не может быть и вполне постигнуто и обнято человеческой мыслью. Для нас, прежде всего, постижимо, что Бог существует; мы познаем отчасти и то, что такое Бог . Но это знание несовершенно, далеко не исчерпывает всего божеского существа и ограничивается только тем, что Сам Бог открывает и сообщает нам о Себе 440 . В существе Божием более или менее открыта для нашего наблюдения и разумения именно та сторона, которой Божество проявляет Себя в мире, отображая в конечной форме свои свойства, по которым мы отчасти и гадательно можем судить о Его внутренних совершенствах; словом, «для нас видна Его сила творческая, движущая и сохраняющая твари» 441 . Но это, по выражению св. Григория, только «тонкая струя и как-бы малый отблеск великого света; так что если кто и познал Бога или засвидетельствовано, что он познал, то это познание приписывается ему в том отношении, что сравнительно с другим, не столько просвещенным, он оказался причастником большего света» 442 . Само существо Божие для нас непостижимо и, следовательно, невыразимо; «ибо», по словам св. |
| Точнее надо сказать так: наука изучает мир и явления, в нем происходящие, без отношения их к чему-либо иному; религия же, познавая Бога, познает вместе с тем мир и жизнь в их отношении к Богу. Поэтому, хотя и религия и наука затрагивают отчасти одно и то же — мир и жизнь, но они берут эту реальность в двух разных отношениях и потому говорят все-таки не об одном и том же, а о совершенно разных вещах. Чтобы уяснить это, приведем пример соотношения некоторых наук. Может ли геометрия противоречить физике? Казалось бы, странный вопрос, на который можно ответить только отрицательно. Однако же геометрия говорит о точках, линиях, плоскостях и развивает о них целый ряд сложных учений, между тем как физик не может даже допустить существования чего-либо подобного. В самом деле, возможно ли существование точек, как чего-то, не имеющего никакого измерения, — линий, имеющих только длину, но не имеющих ширины и толщины; плоскостей, не имеющих никакой толщины (или глубины)? Реально для физика существуют только тела, имеющие сразу все три пространственных измерения. Самое простое наблюдение и размышление показывает, что ни одна вообще геометрическая фигура в том смысле, в каком ее берет геометрия, в физическом мире не существует и существовать не может, а существуют реальности гораздо более сложные и несовершенные, чем те идеальные формы, о которых говорит геометрия. Не есть ли геометрия наука о фикциях, т. е., просто говоря, ложное знание? Бывали мыслители, которые серьезно так и думали (например, английский философ Юм). Но, конечно, это неверно. Дело объясняется просто: геометрия есть учение о пространственных формах как таковых в их отвлечении от физических предметов, которым они присущи, и в их практически недостижимой чистоте; физика же изучает тела и их конкретные формы, как они возможны и встречаются в материальных вещах. Обе науки изучают (отчасти) одно и то же — формы тел, но берут их в двух разных отношениях; поэтому их выводы не совпадают, но и нисколько не противоречат друг другу. |
| Увы, это не так. Эксперт – это человек, который годами получал образование в соответствующей области, потом еще годами (или десятилетиями) работал по профильной специальности. Он приложил огромные, многолетние усилия к тому, чтобы овладеть предметом. Но, скорее всего, люди в Сети будут слушать не его по целому ряду причин. Эксперт очень редко является красивой девушкой или артистичным юношей – он вообще обычно не молод. Он говорит долго, утомительно и, как правило, неопределенно – «с одной стороны, с другой стороны», «если мы учтем фактор Х, то нам следует, с некоторой вероятностью, ожидать эффекта У». Чтобы его понять, надо самому хоть немного разбираться в его области. Его знания обычно никак не касаются сердечных струн аудитории – он не умеет ни как следует проклясть её врагов, ни восхвалить её героев, ни польстить ей, ни сыграть на её страхах. В Сети нетрудно найти профессиональные лекции по различным важным предметам, но число их просмотров невелико. Эксперт не может состязаться с артистом разговорного жанра, который умеет овладеть вниманием, по-простому объяснить и сыграть на струнах. Тот, кто говорит длинно, сложно и сухо, всегда проиграет тому, кто говорит увлекательно, эмоционально и ярко. Интернет, таким образом, создает огромные возможности для ложных претензий на компетентность – и предоставляет трибуну людям, которые дадут ясную, увлекательную, волнующую, понятную, и при этом, как минимум, упрощенную, а то и просто ложную картину реальности. Возможность составить свое мнение, посмотрев пятиминутный ролик со смартфона в метро, и потом поделиться этим мнением в Сети, делает совершенно излишними напряженные попытки разобраться в вопросе. И оставляет совершенно невостребованными суждения компетентных экспертов. Могут ли компетентные эксперты заблуждаться? Эксперт – это человек, который годами учебы и работы заслужил право принадлежать к экспертному сообществу, признавшему его своим. Может ли он говорить неправду? Да. Человеческое знание всегда несовершенно. Эксперт – тоже человек, и он находится под давлением тех же психологических и социальных факторов, о которых мы говорили. |
| Этому соответствует и самосознание самих отцов. — Не только соединяют они в себе богословски–философское умозрение с праведною жизнью. Они сознают свою внутреннюю, органическую связь с Церковью, стремятся не к построению «своей» системы, но хотят быть выразителями и глашатаями церковного учения. И величайшие богословские истины даны были не единичным отцам, а их соборному труду, который лишь частью совершался на вселенских соборах, ибо соборы — от соборности, а не наоборот. Цель христианина можно определить как сообразование Иисусу Христу. А для достижения ее прежде всего необходимо приближение к Его целомудрию, т. е. согласование знания с жизнью и жизни со знанием, иными словами — истинная вера. Мы должны не только творить добро, но и постигать его смысл, т. е. осуществляемую в добре истину — иначе, вера наша несовершенна. Мы должны не только постигать истину, но и осуществлять ее в жизни — иначе, вера наша мертва, а знание наше лишь надмевает. Мы должны стремиться к целостности Христовой Истины чрез истинное соединение знания и деятельной жизни. Вот почему столь важно для нас теперь приблизиться к святоотеческой мысли. Богословски–философское умозрение отцов Церкви возникает и развивается, как и само христианство, в эллинистическом мире, до глубины взволнованном религиозно–философскими исканиями, напряженно устремившемся к абсолютной истине. В связи с этим и в связи с некоторыми ложными предпосылками современного европейского миросозерцания историки христианства попадают во власть весьма опасного искушения. — Отождествляя предчувствия и смутные и частичные предвосхищения с причинами, они склонны понимать христианство как естественный синтез некоторых предсуществовавших ему течений. При этом под синтезом бессознательно разумеется простая, можно сказать, арифметическая сумма, новая же идея, которая из предшествующего никак не выводима, но которая одна только и есть «синтез», просто не замечается. Но, во–первых, такая постановка вопроса ничего не объясняет, отвлекая внимание от того, что во всяком движении ново и единственно ценно. |
| – Я не понимаю, что означают ваши слова, – спросил гость: уход от прямого ответа, парадокс в духе Оскара Уайльда или тезис гегелевской диалектики о тождестве противоположностей? Духовник ответил: «Я сначала хотел бы отметить, что тезис о тождестве противоположностей вовсе не изобретение берлинского профессора, а на самом деле является оккультным учением эфесских жрецов, их мистагогией и тайной эзотериков. Его впервые вывел из подземелья храма Артемиды и ввел в портик философской школы Гераклит – потомок эфесских жрецов, променявший инициацию иерофанта на плащ философа. Это учение утверждает, что добро и зло, свет и тьма, полнота и пустота, «да» и «нет», Бог и сатана – едины. Марксисты считают тождество противоположностей «душой диалектики». Поэтому можно сказать, что гегельянство и марксизм имеют оккультную основу и демоническую изнанку. Мистерия диалектики – это кровавое пламя и гекатомбы революций». – Теперь попробую ответить на ваш вопрос, – продолжал духовник. Если мои рассудочные понятия, представляющие собой сумму знаний, которые я приобрел в течение нескольких десятилетий, могли бы вместить, определить и постигнуть Абсолют, то каким жалким и ничтожным должно быть существо, охваченное моим, во всех отношениях ограниченным и несовершенным рассудком! Вдумайтесь в слово «вера»; что оно означает? Вера – это область тайны. Где доказательства – там веры не существует, там замена веры знанием, Откровения – логикой, догматики – силлогизмами, метафизики – физикой, мистики – плоскими понятиями. Доказанное и очевидное уже не вера, а фактология. – Вы говорите, что вера не имеет доказательств, – возразил гость,– тогда во что же верить: в безпросветную и безысходную тьму скептицизма, где только одни отрицания, доходящие до отрицания самого отрицания, как у Секста Эмпирика? – Вера имеет несомненные и неопровержимые доказательства, но другого характера, – ответил духовник. Это интуитивное проникновение в сверхлогический нематериальный мир, общение человека, как ограниченной личности, с Богом – Абсолютной Личностью, реальный мистический опыт, приобретаемый в непосредственном контакте с духовным миром, внутренняя очевидность души, знание, но субъективное и, я бы сказал, интимное. Здесь происходит приобщение человека к божественной благодати, а на вашем языке – к высшим по природе энергиям. |
| Ведь посредством телесных глаз мы видим тела, потому что мы не можем в самих себе преломлять и обращать вспять без помощи зеркала лучи, которые исходят через них и касаются всего, что мы замечаем. [Впрочем], пока не будет четко показано, так ли это или нет, это соображение остается вопросом, который трактуется крайне изощренно и темно. Однако, какого бы рода ни была сила, с помощью которой мы видим через глаза – лучи или же еще что-либо – саму эту силу мы не можем увидеть через глаза; мы исследуем ее с помощью ума, и если это возможно, с помощью ума ее и постигаем. Итак, ум получает знание о телесных вещах посредством телесных чувств, а о нетелесных через самого себя. Значит, самого себя посредством самого же себя ум знает потому, что он бестелесен. И если он не знает себя, он не любит себя. 4. Поскольку, когда ум любит самого себя, имеются эти двое – ум и любовь, постольку, когда он себя знает, имеются также двое – ум и его знание о себе. Следовательно, сам ум, любовь и знание ума о себе суть трое, и эти трое суть одно, и когда они совершенны, они равны. Но если ум любит себя меньше, чем он есть в целом, например, если ум человека любит себя лишь настолько, насколько надлежит любить человеческое тело, он прегрешает, и любовь его несовершенна, поскольку сам ум есть большее тела. Но точно так же и тогда, когда ум любит себя больше, чем он есть как таковой. Например, если ум любит себя настолько, насколько надлежит любить только Бога, он прегрешает ничуть не меньше, и его любовь также не достигает совершенства, поскольку сам ум есть нечто несравнимо меньшее, нежели Бог. Однако с еще большим извращением и чрезмерностью прегрешает ум тогда, когда он любит тело настолько, насколько следует любить только Бога. Точно так же и знание не является совершенным, если оно меньше того, что познается и может быть познано вполне. Если же оно больше, то это значит, что природа, которая познает, выше той, что познается, как больше знание тела, нежели само тело, которое этим знанием познается. |
|
|
