| Из ресторана они вышли последними, город жил по законам белых ночей, молодежь гуляла, пела под гитару, влюбленные парочки расслабленно фланировали в сторону Медного всадника. Любовь витала в городском воздухе, наполняла сердца надеждой, примиряла врагов, размягчала нервы… Как отец ни сопротивлялся, говоря, что поймает такси, Мира настояла на том, что подвезет его до дома. Так Шура поселился в другой семье. Через несколько дней Мира позвонила Наде и встретилась с ней. Как проходил разговор, Шура не знал и не хотел знать. Мира сказала, что предложила Наде развестись с Шурой и что она через знакомства берется все быстро оформить. Кажется, она добилась согласия и намекнула, что Надя получит «свою долю пирога». Как напоминание о прежней жизни Мира кое-что привезла Шуре из его пожитков, в частности тюк с грязным бельем. Внутри у Шуры было достаточно пусто, совесть молчала, на душе кошки не скребли, может быть, впервые он ощутил себя на пороге Счастья. Теперь не нужно останавливаться на достигнутом, надо слушаться Миру (это она так говорит), и все будет хорошо. С первого дня новой жизни он окунулся не только в море сладкой любви, но на него свалились подарки, о которых он даже не помышлял. Ему купили водительские права, пыжиковую шапку и новые джинсы. На него надели махровый халат, уложили в крахмальные простыни, а по утрам поили импортным растворимым кофе. Лето принесло приятные хлопоты, отношения с отцом, тетей Милой и Катюхой наладились, Мира с удовольствием бывала с Шуриком в Репино. Ей льстило погружение в литературно-актерскую среду, на даче она играла роль гостеприимной невестки, помогала тете Миле по хозяйству, подружилась с Катей, у них завелись женские секреты, они бродили по лесу, загорали на пляже, уединялись в укромной беседке в дальнем конце участка. Вечерами у них собирались друзья, «золотая молодежь» с соседних дач, Шура пел под гитару и был душой компании. У родителей Мирочки от радости текли слюнки. Несмотря на то что Шура совсем не думал о предстоящем разводе, ему по ночам снился плач ребенка. Он просыпался, вспоминал малютку, иногда грустил. К Наде за два года он привязался, привык, она была красавица, мужики вокруг нее всегда крутились, Шура ревновал. Бывало, что их мрачная жизнь освещалась веселыми пьянками, бездумно прожитыми днями, Надя от него ничего не требовала, сама была неприхотлива. Но Мира его убедила, что с ней Шура погибнет, а отец сказал, что он от такой жизни сопьется. Между ними произошел мужской разговор, Шура не все понял, особенно, что означала отцовская фраза: «Мы с тетей Милой, ради твоего счастья, готовы закрыть глаза на некоторые особенности Мирочкиных родителей». |
| в ’Etudes religieuses (статья: Les Lacs Amers et le passago de la mer Rouge par lès Hébreux у Vigouroux – La Bible II, 325) называет себя «учеником Сикара» и подобно последнему отождествляет Рамзес с Бессатин в окрестностях Каира. 505 Сикар обстоятельно опровергает это мнение о Танисе, как столице Египта в эпоху Исхода в том же письме über den Weg der Israeliten durch das rothe Meer (Paulus’s Sammlung, Th. V, S. 237 и д.). 506 «Я утверждаю, говорит Сикар, что фараон, царствовавший в Египте во время выхода из Египта евреев, имел своей резиденцией не Танис, а Мемфис» (Paulus’s Sammlung V, 211). 507 См. карту, приложенную к 858 стр. соч. Vigouroux «La Bible et découvert. modern., 3 edit, vol. II. 513 Ibid. 221 Raumer измеряет то же пространство часами пути, полагая на час по миле, т. е. определяет расстояние от Бессатин до Чермного моря по долине Эттих в 26 часов (Der Zug d. Isr. 12). 514 «В настоящее время источник Гандельги сух; он состоит из нескольких родниковых ям от 8 до 10 футов глубины, и находится в небольшой долине, очень лесистой (très-boisé), растительность которой своей свежестью свидетельствует о том, что дождевая вода не высыхает в верхнем почвенном слое этой долины большую часть года. Предполагают, что источник Гандельги не иссяк бы, если бы составляющие его родники были более глубоки, менее подвержены действию палящего солнца и если бы были окружены каменной оградой» (Le Pere в Description de l’Egypt, t. XI p. 90). 517 Ibid. 225. Передаваемые в Исх.14:3 слова фараона о народе израильском: они заблудились в земле сей, заперла их пустыня – слова, сказанные фараоном очевидно после полученного им известия об «обращении» израильтян после Ефама, по мнению Сикара, основаны на предположении фараона, что евреи пошли именно по узкому проходу, образованному стоящей на восточном конце долины Рамлиэх горой. Иначе объясняет смысл приведенных слов фараона Raumer (Der Zug d. Isr. 13). По западной половине долины Эттих идет караванный путь от Каира к Суэцу; этот путь, пройдя половину долины Эттих, выходит из последней, направляется дальше по долине, прорезывающей по северо-восточной линии к северу от долины Эттих лежащую горную цепь Мокаттам-Аттака, и идя все в северо-восточном направлении, мимо западной стороны горы Аттака, приводит к Суэцу. |
| Естественный подход к Скиту находится не со стороны Нитрии, которая лежит за пустыней в сорока милях к северу (хотя монахи, конечно же, часто пользовались именно этим путем), но со стороны ближайшего поселения на берегу канопского рукава Нила, называемого Теренуфом и находившегося примерно в двадцати милях от Скита. 63 О местонахождении Теренуфа можно судить по развалинам КомАбуБилло примерно в миле от сохранившей свое название Тарраны (Tarraneh). До появления железной дороги караваны, отправлявшиеся за содой в ВадиэльНатрун, выходили именно из Тарраны. 64 Железная дорога, принадлежащая Salt & Soda Company, начинается на пять миль южнее. В римскую эпоху данная (соледобывающая) индустрия являлась государственной монополней, контора которой находилась в Александрии, а управление в Теренуфе. 65 Апофтегма пятого века повеетвует о том, как брат Мартирий принес в свою келью кусок натра, который свалился с верблюда на пути в Теренуф. Авва Агафон настоял на том, чтобы Мартирий вернул свою находку на место, расстояние до которого составляло двенадцать миль. 66 В этой отдаленной пустыне контрабандисты, должно быть, всегда являлись серьезной проблемой для властей. В письме на папирусе, датированном 346 годом и подписанном чиновником из Теренуфа, последний призывает арестовывать их и их верблюдов, будь они задержаны в Файюме или в любом ином месте. 67 Разумеется, названные контрабандисты прекрасно знали вади (арабекое слово, означающее русло (обычно пересохшее) или долину прим. пер.) и тайные верблюжьи тропы и проходы. В частности, они знали здесь каждый колодец и свойства его воды, а также места, которые аскеты могли бы избрать своим прибежищем. Мог настать и такой день, когда они сами вняли бы зову пустыни. Около 330 года тридцатилетний Макарий поселился в Ските, где и преставился через шестьдесят лет. 68 Он рассказывал о том, как в египетском селении вступил на стезю аскезы, как ушел в другое селение, дабы избегнуть священства, как был обвинен в том, что, обесчестив девушку, стал причиною ее беременности, как принял это обвинение и стал ее кормильцем, пока во время затянувшихся родов та не созналась в своем обмане, как поношения сменились похвалами, и, наконец, как сбежал из селения и перебрался в Скит. 69 Однако существует и другая история, иначе объясняющая причины того, почему он избрал Скит своим приютом. «Об авве Макарий говорят следующее. Ежели какойнибудь брат приходил к нему со страхом как к святому и великому старцу, он хранил молчание. Если же один из братьев, словно вменяя его ни во что, обращался к нему с такими словами: «Авва, когда ты был погонщиком верблюдов, воровал натр и торговал им, не случалось ли тебе быть битым сторожами?» – ежели брат обращался к нему так, авва охотно отвечал на все его вопросы». 70 |
| «Почему она послала меня за водой? Почему не закрыла дверь? Она напрашивалась на неприятности. Если бы она хоть немного думала о моей безопасности, она была бы более осторожной». В конце концов, если он сейчас вернется, что он сможет сделать? Он безоружен. И все же надо что-то делать, даже сопротивляющаяся плоть соглашалась с этим. Самое мудрое для обоих, без сомнения, пойти за помощью. Она говорила, что всего в миле отсюда есть сосед. Он осторожно пошел от стены к дороге, напряженно, испуганно всматриваясь, до рези в глазах, и прислушиваясь к малейшему звуку со стороны коттеджа, который остался за спиной. Его по-прежнему окутывало полное, странное и пугающее молчание. «Она даже не позвала меня», подумал он и был, против всякой логики, задет, даже невзирая на страх. Хлопая крыльями, на него спикировала летучая мышь, и, чтобы защититься, он поднес к лицу дрожащие и прыгающие от нервного напряжения руки. Ветер свистел в ушах, а ему казалось, что это проносится мимо время. Летели минуты, которые раньше тянулись. Секунды пролетали так быстро, что их невозможно было различить, они сливались в один вращающийся пояс времени, приводимый в движение мотором, чьи удары были ударом его собственного сердца, а разнообразные шумы — шумами мозга. Он не осмеливался бежать, ведь это значило бы забыть об осторожности. Эндрю вдруг увидел самого себя, маленькую черную фигурку, тупо и медленно переставляющую ноги, как путник, застрявший в обмелевшем болоте, в то время как секунды, минуты и, конечно, часы с ревом, все быстрее и быстрее проносились мимо. Однажды он замер, увидев, как ему показалось, фигуру человека, который стоял под деревом и молча глядел на него. Сердце забилось в панике, достигшей своего предела, пока Эндрю всматривался, боясь чуть сдвинуться с места, чтобы его не заметили, пытаясь в темноте разобрать знакомые черты на невидимом лице. Затем облака на миг расступились перед гордой оранжевой луной, и, прежде чем они сомкнулись вновь, человек оказался просто-напросто свисающим с дерева плющом. |
| — Лишние уйдите! — поминутно кричала кастелянша. Это была строгая дама, своей длинной сухой фигурой и рыжеватыми буклями напоминавшая чопорную англичанку. — Mademoiselle Иванова, пожалуйте в бельевую, — торжественно возглашал швейцар, причем вызванная девочка вскрикивала и в карьере бежала переодеваться. — Mademoiselle Запольская, Смирнова, Муравьева, — снова возглашал желанный вестник, и вновь позванные мчались в бельевую. Мало-помалу класс пустел. Девочки разъезжались. Осталась всего небольшая группа. — Душка, вспомни меня на пороге, — кричала Бельская торопившейся прощаться Додо. — Как выйдешь из швейцарской, скажи «Бельская». Это очень помогает, — добавила она совершенно серьезно. — А я уж в трубу кричала, да не помогает, папа опоздал, верно, на поезд, — печально покачала головкой Миля Корбина, отец которой зиму и лето жил в Ораниенбауме. — А ты еще покричи, — посоветовала Бельская. Кричать в трубу — значило призывать тех, кого хотелось видеть. В приемные дни это явление чаще других наблюдалось в классе. Влезет та или другая девочка на табуретку и кричит в открытую вьюшку свое обращение к родным. Но на этот раз Миле не пришлось кричать. — Mademoiselle Корбина, папаша приехали, — провозгласил внезапно появившийся швейцар, особенно благоволивший к Корбиной за те рубли и полтинники, которыми щедро сыпал ее отец. К вечеру классы совсем опустели. Осталось нас на Рождество в институте всего пять воспитанниц. Кира Дергунова, Варя Чекунина, Валя Лер и мы с Ниной. Кира Дергунова, ужасная лентяйка и в поведении не уступающая Бельской, была самой отъявленной «мовешкой». На лице ее напечатаны были все ее проказы, но, в сущности, это была предобрая девочка, готовая поделиться последним. Да и шалости ее не носили того злого характера, как шалости Бельской. На Рождество она осталась в наказание, но нисколько не унывала, так как дома ее держали гораздо строже, чем в институте, в чем она сама откровенно сознавалась. Варя Чекунина, серьезная, не по летам развитая брюнетка, с умными, всегда грустными глазами, была лишена способностей и потому, несмотря на чрезмерные старания, она не выходила из двух последних десятков по успехам. Класс ее любил за молчаливую кротость и милый, чрезвычайно симпатичный голосок. Варя мило пела, за что в классе ее прозвали Соловушкой. Не взяли ее родные потому, что жили где-то в далеком финляндском городишке, да и средства их были очень скромные. Варя это знала и тихо грустила. |
| Здесь, среди равнин, охотиться было невозможно, и охотники не вносили обычного вклада пищи. Съестные припасы истощались, пополнить их было нечем. Вода иссякла, и путники не могли утолить жажду, еще в большей степени усугублявшуюся усталостью. Гленарван и его близкие испытывали страшные муки. Впервые они готовы были пасть духом. Наконец, еле продвигаясь вперед, измученные путники, повинуясь лишь инстинкту самосохранения, добрались до мыса Лоттин на побережье Тихого океана. Здесь виднелось несколько заброшенных хижин разгромленного войной селения, заброшенные поля, повсюду следы грабежа, пожара. И тут судьба готовила несчастным путникам еще новое ужасное испытание. Они брели вдоль берега, как вдруг в одной миле от них появился отряд туземцев. Дикари устремились к ним, размахивая оружием. Податься было некуда, ибо за их спиной было море. Гленарван, собрав последние остатки сил, хотел отдать приказ защищаться, как вдруг Джон Манглс воскликнул: — Пирога! Пирога! Действительно, на плоском песчаном берегу, в двадцати шагах от беглецов, виднелась севшая на мель пирога с шестью веслами. Гленарван и его спутники мгновенно сдвинули пирогу с мели, прыгнули в нее и поплыли прочь от опасного берега. Джон Манглс, Мак-Наббс, Вильсон, Мюльреди сели на весла. Гленарван взялся за руль, обе женщины, Олбинет, Паганель и Роберт разместились на корме. В десять минут пирога находилась уже в четверти мили от берега. Море было спокойно. Беглецы молчали. Джон, не желая слишком далеко удаляться от берега, намеревался отдать приказ плыть вдоль побережья, как вдруг весло замерло у него в руках: из-за мыса Лоттин показались три пироги — то была погоня. — В море! В море! — крикнул молодой капитан. — Лучше утонуть в волнах! Четыре гребца налегли на весла, и пирога снова понеслась в открытое море. В течение получаса ей удалось сохранять прежнее расстояние между собой и преследователями, но несчастные, измученные люди вскоре ослабели, и вражеские пироги стали приближаться. Они находились теперь меньше чем в двух милях расстояния. Итак, не было никакой возможности избежать нападения туземцев, а те приготовились уже стрелять. |
| Гленарван прежде всего занялся фургоном. Он полагал, что это самое важное. Принялись осматривать тяжелую повозку. Она глубоко осела среди большой котловины в вязкой глине. Передок почти целиком провалился в трясину, а задний — по оси. Вытащить эту махину удастся, пожалуй, лишь соединенными усилиями людей, быков и лошадей. — Во всяком случае, надо торопиться, ибо когда глина подсохнет, то вытащить фургон будет еще труднее, — заметил Джон Манглс. — Поспешим, — отозвался Айртон. Гленарван, оба матроса, Джон Манглс и Айртон отправились за быками и лошадьми в лес, где животные провели ночь. Это был мрачный лес высоких камедных деревьев. На большом расстоянии друг от друга высились засохшие деревья, давным-давно сбросившие с себя кору, или, точнее, деревья, с которых содрали лыко, как с пробковых дубов во время сбора пробки. В двухстах футах над землей торчали их чахлые кроны с переплетающимися между собою обнаженными ветвями. Ни одна птица не гнездилась на деревьях-скелетах, ни один лист не дрожал на сухих ветвях, стучащих, словно кости. Понять, что именно вызывает эту довольно частую в Австралии гибель целых лесов, будто пораженных какой-то эпидемической болезнью, очень трудно. Ни старики туземцы, ни их предки, уже давно почившие, никогда не видели эти леса зеленеющими. Гленарван, идя лесом, смотрел на серое небо, на котором четко вырисовывались, словно вырезанные, мельчайшие веточки. Айртона очень удивляло, что он не находит лошадей и быков на том месте, куда он их отвел накануне, но стреноженные животные не могли забрести далеко! Их стали искать в лесу, но безуспешно. Удивленный Айртон вернулся на берег Сноуи, поросший великолепными мимозами, и принялся громко звать быков привычным окликом, но те не появлялись. Боцман, казалось, был очень обеспокоен, спутники его тревожно переглядывались. Так, в тщетных поисках, прошел уже целый час, и Гленарван собирался вернуться к фургону, находившемуся в доброй миле от него, как вдруг откуда-то издалека послышалось лошадиное ржание, почти немедленно за ним раздалось мычание. |
| — Благодарю вас, — сказал Мак-Наббс, — у меня нет ни малейшего желания разыгрывать роль Робинзона, я слишком плохо сыграл бы ее. — Дорогой Паганель, — вмешалась леди Элен, — снова ваше пылкое воображение уносит вас в мир фантазий. Но мне кажется, что действительность очень отличается от мечтаний. Вы воображаете себе каких-то вымышленных Робинзонов, которых судьба предусмотрительно забрасывает на превосходно выбранные острова, где природа лелеет их, словно избалованных детей. Вы видите только лицевую сторону медали. — Как! Вы не верите, что можно быть счастливым на необитаемом острове? — Нет, не верю. Человек создан для общества, а не для уединения. Одиночество породит в нем лишь отчаяние. Это только вопрос времени. Пусть вначале он поглощен повседневными нуждами и заботами, отвлекающими все мысли несчастного, едва спасшегося от морских волн, пусть мысль о настоящем удаляет от него угрозу будущего. Но впоследствии, когда он осознает свое одиночество, вдали от себе подобных, без всякой надежды увидеть родину, увидеть тех, кого любит, что должен он переживать, какие страдания? Его островок — это для него весь мир. Все человечество — это он сам, и когда настанет смерть, страшная одинокая смерть, то он почувствует себя как последний человек в последний день существования мира. Поверьте мне, господин Паганель, лучше не быть этим человеком. Паганель, не без сожаления, согласился с доводами Элен, и разговор о положительных и отрицательных сторонах одиночества продолжался до тех пор, пока «Дункан» не бросил якорь в миле расстояния от острова Амстердам. Этот уединенный в Индийском океане архипелаг состоит из двух островов, находящихся приблизительно в тридцати трех милях расстояния друг от друга, как раз на меридиане Индийского полуострова. На севере расположен остров Амстердам, или Сен-Пьер, на юге — остров Сен-Поль. Но следует отметить, что географы и мореплаватели часто путают их названия. Эти острова были открыты в декабре 1796 года голландцем Фламингом, затем их посетил д’Антркасто — командир кораблей «Эсперанс» и «Решерш», направленных на поиски без вести пропавшего Лаперуза. С этого времени начинается путаница в обозначении островов. Мореплаватель Берроу, Боуте-Бопре в атласе д’Антркасто, затем Горсбург, Пинкертон и другие географы, описывая остров Сен-Пьер, называют его островом Сен-Поль, и наоборот. |
| Еще странне мн видть это качество именно въ себ, у котораго оно не замняется даже творчествомъ воображенія, потому что воображенія собственно у меня нтъ, а его мсто заступаетъ просто память. Вообразите, что мн иногда случается долго смотрть на одну картину, думая объ другой, которая виситъ черезъ стну, подойдя къ этой, опять вспомянуть про ту. Это не врожденное, и я очень хорошо знаю — откуда”. „Дятельность моя Берлинская нашла здсь на мель. Вмсто того, чтобы заниматься близкимъ, я пускаю мысли въ далекое, и отъ того 1/3 дня провожу на постели. Однако это не помшало мн прочесть много интереснаго. Пишу я мало, за то слушаю лекціи аккуратно и нкоторыя записываю. Шеллинговы лекціи легли довольно стройно, и потому я ихъ пришлю не къ Погодину, а къ папеньк, а то первый, боюсь, напечатаетъ. Вы за то прочтете ему то изъ нихъ, что вамъ понравится, потому что эти лекціи писаны такъ, что, кажется, и вы прочтете ихъ не безъ удовольствія. Система Шеллинга такъ созрла въ его голов съ тхъ поръ, какъ онъ пересталъ печатать, что она, какъ готовый плодъ, совсмъ отдлилась отъ той втви, на которой начинала образоваться, и свалилась кругленькимъ яблочкомъ между Исторіей и Религіей. Вроятно, однако, что яблочко будетъ началомъ новой Троянской войны между философами и нефилософами Германіи. Курносый Шеллингъ будетъ играть роль Париса, а въ пламенные Ахиллы, я не знаю, кто бы годился изъ Нмцевъ, если нашъ Л. не возьметъ на себя этой роли. Въ боги также можно навербовать изъ сотрудниковъ Телеграфа, Максимовича въ Марсы и пр. Только кто будетъ Венерою?.... Уврьте въ этомъ перваго слпаго и велите ему быть Гомеромъ, съ условіемъ однако, чтобы онъ смотрлъ на Венеру сквозь пальцы. Рожалинъ, которому я это прочелъ, говоритъ, что она Елена, изреченіе достойное ученика Тирша. Соболевскаго здсь еще нтъ, не смотря на то, что онъ общалъ быть къ намъ въ половин Мая. Тютчевы ухали 28 въ Россію. Если вы увидите ихъ отца, то поблагодарите его хорошенько за сына: нельзя быть миле того, какъ онъ былъ съ Петрухою, который не смотря на предупрежденіе, съ которымъ, помните? похалъ изъ Москвы, здсь былъ разомъ совершенно обезоруженъ Тютчевскимъ обхожденіемъ. Онъ могъ бы быть полезенъ даже только присутствіемъ своимъ, потому что у насъ такихъ людей Европейскихъ можно счесть по пальцамъ. Кром Тютчева, я здсь незнакомъ ни съ кмъ. У Шеллинга и у Окена былъ раза по 2 и только. Братъ съ ними знакомъ и больше уметъ мастерски обходиться. На дняхъ пришла намъ охота учиться по Итальянски; мы уже условились съ учителемъ и достали нсколько Итальянскихъ книгъ. Что вы скажете объ этомъ?” |
| 103-я «Лапачкая» пехотная бригада использовалась штабом корпуса для усиления других частей и лишь участвовала в обеспечении эвакуации гражданского населения из Сырба и Лапца, причем, согласно донесению командира бригады полковника Славко Студена, первыми эвакуировались семьи местной «элиты». К 5 августа она распалась, так что ее командир лишь угрозой применения оружия смог собрать один взвод для организации прикрытия эвакуации. Аналогичную роль сыграла и 70-я бригада, чьи позиции в Плашчанской долине были прорваны уже в течение 4 августа. После получения приказа об эвакуации гражданского населения в полночь 5 августа, как и информации о том, что силы 13-й и 50-й бригады отступили со своих позиций, вся бригада вскоре начала отступление сначала на позиции на линии Приштиницы - Извор Мрежницы - Чичин мост, а затем утром 5 августа и полностью из Плашкой долины, потеряв десять погибших и пятнадцать пропавшими без вести. Отступление и бегство частей 15-го корпуса привело к тому, что находившийся на его правом фланге 21-й корпус СВК попал в окружение. Он входил в созданную в составе СВК Оперативную группу «Кордун» наряду с 39-м корпусом, находившимся на его правом фланге, прикрывавшим район Бании, в чьей зоне ответственности находился и мост через реку Уну в районе города Двора-на-Уну, который обеспечивал соединение с территорией Республики Сербской. Помимо этого в оперативную группу входил Корпус специального назначения представленный в данном случае лишь танковой бригадой, тогда как моторизованная бригада находилась в Книне, а бригада «специальной» милиции оставалась под командованием МВД. Командовал группой генерал Миле Новакович, а начальником штаба был полковник Чедо Булат. Так же как и другие части СВК, части 21-го корпуса утром 4 августа оказались под ударами артиллерии и авиации Хорватии, действовавших по всей глубине территории. Тем не менее, согласно донесению командира корпуса полковника Велько Босанца, противник смог прорвать оборону лишь в районе Кестеняка в зоне ответственности 13-й пехотной бригады. Последняя удерживала свои позиции до вечера 5 августа, когда по приказу командования корпуса, отступив, заняла новые позиции на линии по правому берегу реки Корана, после чего из 13-й бригады также началось массовое бегство, в первую очередь срочнослужащих |
|
|
