| Просто начать, прямо сейчас. Посты, тем более наступивший Петров пост , – самое естественное время для такого начала. Пауза в ритме жизни церковного года. Пауза на тему «остановись, подумай, посвяти время по-настоящему нужным вещам». Тем более что этот пост – апостольский. Напоминание: родительское служение – служение апостольское. Петров пост – особенно удобное время для таких дел. Школьные занятия ко времени начала этого поста обычно уже заканчиваются. А если что-то и остается, то это уже несравненно легче и свободнее, чем обычная школьная жизнь современного ребенка. Так что Петров пост может стать возможностью позаниматься с детьми «истинным образованием». Можно запланировать на пост какую-то небольшую тему. Никогда ничего не изучали? Открываем детскую Библию. Читаем с самого начала первый текст. Утром, после завтрака: ведь никто не бежит в школу. Или прямо во время обеда. А на ночь, после общей молитвы, прочитать все то же самое, но прямо по тексту самой Библии. Так за день можно «пройти» запросто тему. Или открыть учебник Закона Божия. Не зря эта книга озаглавлена «для чтения В СЕМЬЕ и в школе». Открываем оглавление. Ничего не знаем ни мы, ни наши дети? Так это самый лучший повод начать. Прямо сейчас, прямо сегодня. Берем одну тему и определяем ее как тему этого поста. Например, устройство храма. Причем будем приходить в храм, будем вместе узнавать эти изученные дома вещи. Выберем в качестве темы литургию – и весь пост, бывая на службе, будем вживую узнавать то, что уже узнали об этом главном богослужении. Или еще вариант: возьмем книгу Деяний апостольских. Пост длинный, успеем прочитать за пост потихоньку ее всю. По полглавы, по сюжету за подход. Логичный выбор: как раз к празднику Петра и Павла все дочитаем, и 12 июля вместе в храме встретим день этих самых апостолов, про которых весь пост читали. Проповедь священника послушаем – и все на эту же тему. Закрепление пройденного получится. Учились дома – закрепили в храме. На все это уходит минут по десять за день. Может, десять минут днем и еще десять минут вечером. А если будем использовать иллюстрации, подбирать в Интернете обучающее видео, будем «закреплять» полученные знания прямо в храме, то, конечно, времени уйдет побольше. Может, если совсем времени нет, не каждый день будем заниматься, а, например, только каждую среду и пятницу. Или даже вообще раз в неделю: в субботу утром, когда папа – если он не священник – целый день дома. Раз в неделю-то у самых страшно занятых родителей найдутся эти 10–20 минут. |
| ПОКРОВСКИЙ. Но ведь это же не ты обманул, а он. Успокойся. БОКОВ. Я сознаю свою ответственность. Впрочем, таким как ты такие вещи вряд ли понятны . ПОКРОВСКИЙ. Где уж нам дуракам чай пить. ЛАШКОВА (Бокову). Ну что вы, успокойтесь. Вы же не виноваты. БОКОВ. Мне оттого не легче. ПОКРОВСКИЙ (как бы про себя). Сыграно убедительно. Прямо по системе Станиславского. (Вдруг с театральным пафосом) Верю! Верю! ЛЮДМИЛА. Ты это чего? ПОКРОВСКИЙ. Да ничего. Так. ЛАШКОВА. Я уже у себя в областном университете отказалась. ЛЮДМИЛА. Нда! Не состоялся наш фиктивный брак. Пауза. ПОКРОВСКИЙ (негромко, флегматично). Состоялся. У всех у нас состоялся. Все мы в фиктивном браке с судьбой. Сволочи! ЛЮДМИЛА. Говори о себе. ПОКРОВСКИЙ. Конечно, конечно. Вы – ангелы. БОКОВ. Вот это очень показательно. Характерный психологический феномен: перенос собственных пороков на окружающих для подавления внутреннего дискомфорта. ПОКРОВСКИЙ. Единственное, что я за последнее время нефиктивного сделал, так это кирпич заготовил… На развод что ли подать? ЛЮДМИЛА. Да хватит ныть! Без тебя тошно. ПОКРОВСКИЙ. Ныть. Мне, может, завыть хочется. ЛЮДМИЛА. Иди повой, только не здесь. ПОКРОВСКИЙ. А какой мне с того навар? Пауза. Вдруг дверь раскрывается и входит Нилов. Он в пальто, явно прямо с улицы. НИЛОВ (Лашковой наигранно бодрым тоном). Ну как? Вас можно поздравить с законным браком? Не боитесь, что кто-нибудь донесёт? Зачем? Бессюжетная драма Действующие лица Павел Расторгуев – научный сотрудник, физик, 35 лет. Софья Власьевна – мачеха Павла, весьма бодрая особа, 80 лет. Марлен – племянник Софьи Власьевны, ответственный работник министерства, 50 лет. Юрий Спицын, Алексей Боков: приятели и сверстники Павла Галина – бывшая жена Павла, старается выглядеть моложе 30 лет. Ирина – знакомая Павла, 30 лет. Тётя Нюра – молочница, 65 лет. Полковник – сосед по даче, 65 лет. Максим – 6 лет. Владимир Петрович Лысов – неопределённого возраста. Валерий Семёнович Задорожный – 45 лет, Михаил Зар – около 40 лет: сослуживцы Павла Николай Смирягин – около 40 лет. |
| Была пятница, только что начался великий пост. Им подали по чашке супа из овощей, форель, картофель, немного вина и хлебный пудинг. С Роджером произошло еще нечто для него необычное. Он разговорился. Он подробно стал отвечать на вопросы хозяина. А тот расспрашивал о его детстве. — Мое настоящее имя — Роджер Эшли. Я родился в Коултауне, у южной границы штата. Он сделал паузу. Архиепископ, затаив дыхание, молча смотрел ему в глаза. — Вы ничего не слыхали о суде над Джоном Эшли и о его побеге, отец мой? — Слыхал в свое время… Но буду вам благодарен, если вы освежите мою память. Рассказ Роджера длился целых десять минут. Архиепископ прервал его лишь однажды — чтоб позвонить в ручной колокольчик. — Миссис Киган, будьте добры принести мистеру Фрезиру еще форель… У вас, у молодежи, хороший аппетит. Я этого не забыл. И доешьте, пожалуйста, свой картофель. — Благодарю, — сказал Роджер. — А теперь я готов слушать вас дальше, мистер Фрезир. Когда Роджер кончил говорить, архиепископ с минуту глядел молча на картину, висевшую на стене за спиной гостя. Невнятного бормотания давно не было слышно. Наконец он сказал вполголоса: — Удивительнейшая история, мистер Фрезир. И вы так и не знаете, кто были эти люди, освободившие вашего батюшку? — Нет, отец мой. — Даже не догадываетесь? — Нет, отец мой. — А что сейчас делает ваша добрая матушка? — Она содержит в Коултауне меблированные комнаты со столом. Пауза. — И вы ничего… никакой весточки не получали от отца за все это… почти за два года? — Нет, отец мой. Пауза. — Ваши родители — протестанты? — Да. Отец возил нас по воскресеньям в методистскую церковь. И еще мы посещали воскресную школу. — А дома… Простите, дома у вас не принято было читать молитвы? — Нет, отец мой. Родители никогда не заговаривали о подобных вещах. — Вы решили стать писателем? Думаете посвятить этому всю свою жизнь? — Нет, отец мой. Я пишу только для того, чтобы зарабатывать деньги. — А какую же вы намерены избрать для себя профессию? — Сам еще пока не знаю. — Роджер медленно поднял взгляд, так, что он встретился со взглядом старика. — Отец мой, — сказал он почти шепотом, — мне кажется, у вас есть что сказать по поводу всего происшедшего в Коултауне. |
| – Из Левкороссии, Белоруссии, – поправился я. Возникла очень маленькая, почти незаметная пауза, во время которой меня осенило, и я, набрав воздуха в легкие, тихо спросил: – Мы хотим помолиться до завтра в вашем монастыре. Благословите. В тот момент я не догадывался, что разговариваю с ответственным за размещение гостей в монастыре. – Вам нужно идти дальше – Симона-Петр, – также негромко ответил монах. – Да, туда мы и собирались, но…– я посмотрел в черные и добрые глаза инока. Пауза теперь была вполне по Станиславскому. Мы молчали и смотрели друг в друга. Где-то шумело море, щебетали птицы, на кухне чем-то стучали… Дуэль между нашими глазами затянулась, по-другому не скажешь. А за углом с напряжением к нашему диалогу прислушивался Игорь, ему тоже было нелегко, он мечтал уже остановиться на ночлег и боялся подумать, что придется идти не просто дальше, но, что еще хуже, и гораздо выше. Я нарушил уже затянувшуюся тишину: – Вы нас не примете? – сказано было очень тихо, но сколько сил я вложил в эти слова! – 21 комната. Ваша комната 21, скажите в архондарике. Я не ошибся! У человека с такими добрыми глазами и добрая душа! – Спасибо!! Как Ваше имя? – еще не совсем веря услышанному спросил я. – Передайте, что это благословение отца Павла. Был бы я еще чуточку побесцеремонней, обнял бы отца Павла, но, пока никто ничего не передумал, припустил к ребятам. Игорь все слышал, и теперь он светился от счастья, приплясывая на одном месте и пытаясь попасть второй рукой в вислое ухо лямки рюкзака. Мы похватали свою поклажу и пошли искать архондарик, я даже забыл спросить у отца Павла, где он располагается. Трехэтажное строение монастырской гостиницы находилось за воротами обители. Но сначала мы прошли через другой монастырский дворик, несколько попросторней первого. На специальных конструкциях над головами, рукой не достанешь, висел уже зрелый черный виноград. Мощеная дорожка плавно спускалась от ворот, мимо киота с мозаичной иконой Святителя Николая Мир Ликийского, а из выбеленной стены торчал водопроводный краник. Видимо, это святой источник. Вдоль дорожки росли стройные, темные кипарисы, деревья, похожие на монахов в схимнических кукулях. Вот и наше пристанище. Здание архондарика стояло прямо на берегу, в тихой, как бы потаенной бухте, будто корабль, бросивший здесь свои якоря. |
| Дорн. Блестящих дарований теперь мало, это правда, но средний актер стал гораздо выше. Шамраев. Не могу с вами согласиться. Впрочем, это дело вкуса. De gustibus aut bene, aut nihil. Треплев выходит из-за эстрады. Аркадина (сыну). Мой милый сын, когда же начало? Треплев. Через минуту. Прошу терпения. Аркадина (читает из Гамлета). «Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, и я увидела ее в таких кровавых, в таких смертельных язвах – нет спасенья!» Треплев (из Гамлета). «И для чего ж ты поддалась пороку, любви искала в бездне преступленья?» За эстрадой играют в рожок. Господа, начало! Прошу внимания! Пауза. Я начинаю. (Стучит палочкой и говорит громко.) О вы, почтенные, старые тени, которые носитесь в ночную пору над этим озером, усыпите нас, и пусть нам приснится то, что будет через двести тысяч лет! Сорин. Через двести тысяч лет ничего не будет. Треплев. Так вот пусть изобразят нам это ничего. Аркадина. Пусть. Мы спим. Поднимается занавес; открывается вид на озеро; луна над горизонтом, отражение ее в воде; на большом камне сидит Нина Заречная, вся в белом. Нина. Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды, и те, которых нельзя было видеть глазом, – словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли… Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно. Пауза. Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Общая мировая душа – это я… я… Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря, и Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню все, все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь. Показываются болотные огни. Аркадина (тихо). Это что-то декадентское. |
| Накануне праздников, а также по субботам нас отпускали домой ранее обычного. При этом Леонид Алексеевич весело говорил: — Быстро марш по домам. Вечером полшестого быть у школы. Идем ко всенощной. Ходить ко всенощной всегда было радостно. Бывало, идешь в сумерках или уже в темноте. На душе легко: уроки выучены или их не задано. Впереди сладость: полная поэзии и отрады монастырская служба. Завтра утром тоже служба, а там — целый свободный день: можешь гулять или читать, сколько тебе хочется. Вот я у школы. Уже почти все собрались. Делимся впечатлениями, проверяем наши знания, а то и просто «жмем масло». Для нас это была одна из любимых игр, особенно удобная при ожидании: ее можно было кончить моментально. Раздается первый удар большого монастырского колокола. Пауза. Мы сразу затихаем, снимаем шапки, крестимся. Второй удар. Опять пауза. С третьим ударом начинается непрерывный благовест большого колокола. Мы сами становимся в пары. Дверь школы отворяется, выходит Леонид Алексеевич, говорим ему «добрый вечер», и начинается наш поход в монастырь. Мы должны быть у всенощной там, где служит или молится настоятель монастыря, архимандрит Иоаким — попечитель нашей школы. Таков установленный им порядок. Если служба в Троицком соборе — становимся впереди настоятельского места, между главным алтарем и правым приделом. Когда о. Архимандрит молится за службой на своем настоятельском месте (а оно на возвышении), — мы все видны ему как на ладони. Великую ектенью произносит иеродиакон Иона — человек богатырских размеров, с богатырским красивым басом, с золотисто-рыжеватыми волосами почти до пояса и с простодушно-детской душой. Ектенья льется у него, как большая река, свободно, без какого-либо нажима. Я любил службу о. Ионы, особенно чтение Евангелия, пение величаний и его «многолетия». Безупречная дикция — каждое слово отчетливо. Он не позволит вам задуматься о чем-либо постороннем. Он ведет вашу мысль за словами, которые он произносит. Однако слово «произносит» сюда не подходит — он не произносит, а просто говорит. Но как говорит! Не оторвешься и слушаешь-слушаешь… что говорит. |
| Как-то в Академию приехали создатели нашумевшего фильма «Остров». Встреча с ними собрала полный актовый зал. Режиссер Павел Лунгин рассказывал о своем замысле, актер Виктор Сухоруков — о том, как вживался в роль старца-игумена… Все живо, красочно, ярко. А в это время в Успенском соборе Лавры шла всенощная под праздник апостола и евангелиста Матфея. Архимандрит Матфей по обыкновению возглавлял службу. Пел мужской хор под управлением его помощника. На полиелей вышли практически все лаврские архимандриты, почтенные старцы, пришедшие помолиться вместе с именинником. Отец Матфей был уже очень болен, на клиросе регентовал только сидя. Но эту службу он всегда служил сам. Теперь он фактически не мог ходить без посторонней помощи, а о том, чтобы пройти с каждением по солее, не было и речи. Но он служил! На полиелей ребята вынесли ему с клироса в центр храма большое резное кресло. Нужно было видеть, как медленно, но неуклонно, поддерживаемый под руки, шел он к этому креслу; как, трогательно сопереживая, наблюдали за этим отцы. И вот Евангелие. Он читал стоя, поддерживаемый семинаристом. Но как он читал! У меня до сих пор ком в горле, когда я вспоминаю этот прерывающийся голос. «Симоне Ионин, любиши ли мя?...» Пауза. «Ей, Господи, Ты веси...» Затем снова вопрошание, и снова пауза — и ответ. И последнее: «Симоне Ионин!..» А далее невыразимо, неузнаваемо хриплым и прерывающимся от волнения голосом в ответ самому Господу: «Ей, Господи, Ты вся веси! Ты веси, яко люблю Тя!». Он стоял и прилюдно, принародно обращался напрямую ко Господу. Кажется, он произносил это сквозь слезы. Плакали и некоторые отцы... Пока я жива, я этого чтения не забуду. В храме меж тем шла съемка, операторы были вооружены новейшим оборудованием и большими лохматыми микрофонами. Как выяснилось, ирландское телевидение готовило фильм о Русской Православной Церкви. Сами того не предполагая, ирландцы запечатлели удивительный момент — последнюю всенощную апостолу и евангелисту Матфею, возглавляемую великим русским регентом в Успенском соборе Троице-Сергиевой Лавры. Осенью 2009 года его не стало. |
| Далее было, как всегда. Собрались у Якира. Весь цвет московского диссидентства. Решили составить петицию на имя открывающегося XXIV съезда. Петиция была составлена в нарочито каучуковых выражениях. Чтобы все могли подписать. Никто бы не испугался. Однако тотчас начались возражения, поправки. От этого петиция стала еще более водянистой. Я понял: ничего из этой петиции не выйдет. Со свойственной мне стремительностью провозгласил: “Надо, чтобы выступил Солженицын”. Все ахнули. “Что вы: он же ничего не подписывает”. Я: “Не подписывать, а выступать. Выступит”. Здесь находился Юрий Штейн, свойственник Солженицына: муж двоюродной сестры его первой жены. А Солженицын в это время жил под Москвой, на даче своего друга — известного виолончелиста Ростроповича. Я к Юрию Штейну: “Дайте мне телефон Ростроповича”. Он: “Не могу. Меня просили никому не давать”. Я: “Ну, сейчас я беру такси и еду к нему на дачу. Ворвусь, несмотря на поздний вечер”. Взглянув на меня, Юрий Штейн, видимо, понял, что я не шучу. Помявшись, сказал: “Ну, хорошо, я вам дам телефон Ростроповича, но только не говорите, что это я вам его дал”. Мы пошли звонить с одной из наших девочек к автомату. Перед этим зашли к Нине Ивановне (матери Буковского). Она потрясена. Говорит: “Бедный мальчик, опять он в этих сырых стенах”. Выйдя от Нины Ивановны, звоним. Говорит девушка (моя духовная доченька). Подходит сторож. Она говорит: “Попросите Александра Исаевича. Скажите, что с ним хочет говорить Анатолий Эммануилович”. (С Солженицыным я был немного знаком.) Долгая пауза. Наконец, подходит Солженицын. Девочка передает трубку мне. Солженицын (любезно): “Здравствуйте, Анатолий Эммануилович”. Я: “Александр Исаевич, мне надо экстренно вас видеть”. Пауза. Затем недовольный голос: “Я знаю, о чем вы хотите говорить. Только нужно ли? Что ж это мы все пишем, пишем”. Я: “Вы не знаете, о чем я хочу с вами говорить. Но надо непременно”. По голосу Александр Исаевич, так же, как перед этим его свояк, видимо, понял, что я шутить не собираюсь. |
| Регистрация Мастер-класс «Акции в защиту семейных ценностей». Пикет против ювенальных технологий возле метро «Юго-Западная». конференциЯ «СОВРЕМЕННЫЕ УГРОЗЫ СЕМЬЕ» (модераторы: прот. Максим Обухов, Сергей Чесноков) Антуан Шиманский, экс-председатель Комитета по делам семьи польского Сейма (Польша). Запрет абортов в Польше и ситуация в области защиты семейных ценностей сегодня. Обсуждение и вопросы Йохан Бекман, д-р общ-полит.наук, профессор Хельсинкского университета (Финляндия). Технологии продвижения ювенальной юстиции в Европе и сопротивление им (на примере Финляндии). Татьяна Шишова, сопредседатель Объединенного общественного комитета в защиту семьи, детства и нравственности (Москва). Пятнадцать лет «Каирского ига»: победы и поражения в демографической войне. Чай-кофе-пауза Священник Михаил ЗАЗВОНОВ, руководитель Отдела Нижегородской епархии по взаимодействию с социальными и медицинскими учреждениями (Н.Новгород). Взаимодействие государственных, церковных и общественных институтов как необходимая форма активизации деятельности в защиту жизни. Владимир ПОТИХА, член правления Общероссийской общественной организации «За жизнь и защиту семейных ценностей» (Нижневартовск). «Клоны против киборгов». Перспективы маркетинга контрацепции и вспомогательных репродуктивных технологий. Татьяна Боровикова, председатель Совета ВОО «Сообщество многодетных и приёмных семей России «Много деток - хорошо» (Москва). «Защита жизни нерождённых детей в контексте защиты интересов семьи и национальных интересов России». Сергей ЕМЕШЕВ, эксперт-аналитик, директор филиала международного холдинга «АБС-Электро» в г.Чебоксары (Чебоксары). Пути повышения эффективности организаторской работы в области защиты жизни: взгляд управленца. Чай-кофе-пауза Закрытие фестиваля. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ Пленарное заседание. НАГРАЖДЕНИЯ Концерт хора сретенского монастыря Мастер-классы: 1) Надежда КЛИМЕНКО, Директор одесского просветительского медико-психологического центра «Жизнь» (Одесса, Украина ) . Мастер-класс «Консультирование женщин до аборта и при постабортном синдроме». |
| оно под огнём. Я перед этим тоже подумал об этом. Побежали по другим укрытиям. Подробности не помню, все в тумане, голова болит. Через небольшой перерыв – снова такой же огонь по траншеям, всё в огне. Смертоносные кассеты рвутся прямо на крыше, осколки пробивают обшивку на потолке и сыплются на нас. Через некоторое время огонь возобновился и снова не прекращался несколько часов. Я молился про себя, постоянно читая «Отче наш», и только однажды прочёл тропарь преподобному Сергию. Стресс такой, что сосредоточиться невозможно. Помню, что в одно из укрытий набились втроём, а командир роты Николай накрывал нас собой сверху. Многие говорят, что это рекорд – 9 часов, и – с перерывом – ещё 7 под массированным артогнём. Даже в Мариуполе такого не было. С НП в лесополосах наши дают стрелковый бой. Слышу, как бьют из ДШК, кажется, из «Фаготов», ПК, автоматов. Ночью слышал 30-мм Брэдли со стороны противника. Наша артиллерия молчала весь день, от этого было ещё страшнее. При дневном обстреле – несколько раненых и один погибший. Разведчик с позывным «З-кий». Он лёг в «лисью нору», и его задавило землёй. Откопали сначала его СВД, потом дошли до ног, но обстрел не дал продолжить. Только к ночи вытащили его. Его командир Дима откапывал руками. Вечная память. Я подумал: «Ну, что я за священник, который прячется», и побежал по щелям, подбадривал: «А ну, веселее! Не вешай нос!» – а сам жутко боялся После 10-и часового огня возникла пауза, я подумал: «Ну, что я за священник, который прячется», и побежал, обойдя всех по щелям, подбадривал: «Что, братцы, нюхнули американского пороху?! А ну, веселее! Не вешай нос!» – а сам жутко боялся, на самом деле. Нашёл комбата с офицерами, поддержал словом и их. Но ночью при повторе налёта у меня началась паника, стал задыхаться, тряслись руки. Я вспомнил, что нужно глубоко дышать, ослабил бронежилет, и это помогло. Успокоился. Это уже не просто боевое крещение, а порог, за которым вечность. Говорю Глебу: «Брат, мы с тобой побывали в аду, надеюсь, будем и в раю», – на что Глеб стал совершенно спокойно размышлять о том, как ему представляется ад и рай. У него на позиции стоит икона св. Матроны, он спокойно произносит «Матронушка с нами». Женя всегда молится перед ней, уходя на задачу: поднимаю голову и вижу, как он крестится и шепчет молитвы. Мужественные воины. Мы не спали трое суток, Дима наконец заснул, во сне вздрагивает при дальних разрывах. Пауза, он проснулся, побежал проведать своих подчиненных. В эту ночь он закрыл меня собой в укрытии и поймал маленький осколок в ногу. Моя командировка закончилась два дня назад, но это на бумаге. На деле война не знает дат и чисел |
|
|
