| Вслед за тем Сигизмунд выдал грамоту, в которой обеспечивал митрополита и всех епископов-униатов от проклятий патриаршеских и утверждал за ними все те права, которые имело и латинское духовенство; о месте в раде обещал говорить на сейме с панами и чинами Речи Посполитой; обещал выдать универсалы и мандаты против всех, кто будет противиться унии; обещал, что в имениях королевских монастырей и церквей русских не будут обращать в костелы латинские, но отказался обещать то же самое в шляхетских имениях; утвердил, что братства должны быть в послушании у митрополита и других епископов; давал право заводить школы греческого и славянского языка, устраивать типографии, но с тем, чтоб в них не печатать ничего противного римской церкви. Сильное сопротивление унии, обнаружившееся между русскими, заставляло правительство торопить Потея и Терлецкого, чтоб ехали в Рим бить челом папе о принятии под свою власть русской церкви. Потей, который при личном свидании успел умилостивить князя Острожского представлением дела так, что оно началось и кончится не иначе, как по мысли его, князя, не иначе, как вследствие соборного решения, писал к Острожскому от 23 августа: «Не дождавшись никакого приказа от вашей милости, вижу, что время, назначенное для путешествия нашего в Рим, приближается. Как избавиться от этого путешествия – не знаю: одна надежда на вашу милость, что вы письмом своим удержите короля, и он велит нам ехать уже после собора». Еще сильнее вооружался против этого путешествия Рагоза, который вопреки королевской грамоте продолжал бояться и оглядываться в разные стороны. 19 августа он писал Скумину, по-прежнему отрицаясь от намерения поддаться римской церкви: «Трудно мне было бы сделать это на старости лет: надобно было бы снова родиться, снова приняться за ученье; не зная по-латыни, не умел бы я с капланами римскими у одного алтаря служить. Кто об этом старается, тот пусть добывает себе и место в раде и ласку королевскую. Я, грешный человек, хотел бы иметь место с сынами Зеведеовыми, а не между людьми гордыми и суемудрыми. |
| Часть I. Пребывание у власти Глава I. Вхождение во власть Гетманский переворот совершился в последних числах Апреля 1918 г. (кажется 29/IV), но Министерство сформировалось не сразу. Первое Министерство, вышедшее из числа «заговорщиков» (с Сахно-Устимовичем во главе) не могло добиться коалиции украинских и русских деятелей. Приглашенный еще С. Устимовичем Н.П. Василенко очень активно и энергично принялся помогать Гетману – говорили тогда, что немцы, видя безуспешность попыток Сахно-Устимовича сговориться с украинцами, поставили Гетману срок, до которого они готовы ждать – в случае же невозможности сформировать Министерство они должны будут сами вручить власть другим группам. Будущего премьера, Федора Андреевича Лизогуба не было в эти дни в Киеве, – формировал же Министерство фактически Н.П. Василенко. Ему не удалось добиться от партии соц. федералистов согласия войти в состав Министерства (я считаю, что это была роковая ошибка этой относительно умеренной украинской группы – см. позже анализ событий, приведших к падению Гетмана); единственное, чего он добился – это было вхождение в состав Министерства Д. И. Дорошенко, который для этого формально вышел из состава партии. Кроме Василенко и Дорошенко, украинцев в Министерстве не было – остальные были русские (по-преимуществу правые) деятели. Премьер-министром согласился быть Ф. А. Лизогуб – б. председатель Полтавской Земской Управы, украинофил, не говоривший, впрочем, по-украински; Василенко был мин Нар Просвещения, Дорошенко – мин Иностр. Дел, Лизогуб стал мин Внутренних Дел, ген. Рагоза – военных, Любинский – здравоохранения, А. К. Ржепецкий (правый кадет) – финансов, С.М. Гутник (кадет, председатель Промышл Комитета в Одессе) – торговли и промышленности, Бутенко – путей сообщения, Соколовский – продовольствия, В. Г. Колокольцов – земледелия, Г. Е. Афанасьев (известный историк, тогда Управл Госуд Банком) – государственный контролер, Ю. Н. Вагнер (м труда), М. П. Чубинский (м юстиции). Министерство сформировалось, если не ошибаюсь, уже к 2 Мая. |
| М.В. Дмитриев Глава 4. Церковная уния: взгляд православных и взгляд католиков Задача настоящей главы исследования состоит в том, чтобы сопоставить взгляд на церковную унию православных и католиков в те годы, когда обсуждался вопрос об унии, когда родилась унионная инициатива православной стороны и был осуществлен унионный проект. Исходная гипотеза, которая возникает при предварительном ознакомлении с источниками, состояла в предположении, что понимание унии православными и католиками было существенно различным, и это послужило, с одной стороны, причиной многих в буквальном смысле слова недоразумений в 1590-е гг. и, с другой стороны, породило совершенно непредвиденные для обеих сторон трудности, коллизии и конфликты. Сравнение того, как мыслилась уния католическим и православным духовенством, поможет проверить эту гипотезу. Церковная уния: взгляд православных, 1590–1596 гг. В предшествующем разделе мы рассмотрели, какие события привели к Брестской унии и каковы были позиции сторон, заявленные в официальных документах. Попробуем теперь взглянуть на роль и мотивы проунионной деятельности отдельных православных иерархов и мирян, которых вслед за А. Жобером можно назвать «архитекторами Брестской унии», а затем задаться вопросом, какие причины заставили многих первоначальных сторонников унии перейти в оппозицию. Общая задача, которая связывает два предшествующих вопроса, состоит в том, чтобы выяснить, что именно православные понимали под унией, когда шли ей навстречу. «Архитекторами Брестской унии» с православной стороны выступили прежде всего Кирилл Терлецкий и Ипатий Потей (а первоначально также и Гедеон Балабан). Ключевую роль в подготовке Брестской унии ех officio играл и митрополит М. Рагоза, хотя последнему было много более свойственно бесконечно колебаться, чем следовать какой-то определенной линии. Когда и как сформировались их убеждения в необходимости (или полезности) заключения унии с Римом? Как именно они понимали предстоявшее объединение церквей? Насколько их голоса и мнения были репрезентативны для всего православного духовенства? характерны для украинско-белорусского общества? Кирилл Терлецкий: взгляды на унию |
| Находится ли этот документ в противоречии с предыдущими? Поскольку он содержит лишь общие формулы, есть все основания думать, что собранные Г. Балабаном клирики подписали бы и декабрьские обращения, о которых только что шла речь. Но важно и другое: среди подписавших многие – как и сам Гедеон Балабан – оказались позднее решительными противниками заключенной в Бресте унии. На вопрос, почему это произошло, нам еще предстоит ответить. Подготовка унии зимой-весной 1595 г. Итак, в ходе унионных переговоров зимой 1594/1595 гг. с православной стороны главными действующими лицами выступали Потей и Терлецкий. Самостоятельную линию пытался вести, видимо, и Балабан, но материалов, которые характеризовали бы его проунионную деятельность, помимо декларации от 28 января 1595 г., не сохранилось. Ипатий Потей в письме к Рагозе от 16 (26) января 1595 г. оценивал в связи с этим инициативу Г. Балабана как «фортель», который, с одной стороны, вносит раздор между митрополитом и епископом, с другой – усугубляет несогласия мирян и духовенства 720 . Сам Рагоза 20 января 1595 г. писал Ф. Скумину-Тышкевичу о своих сомнениях относительно своевременности унионных инициатив 721 . Думается, что противоречивые заявления киевского митрополита отражают не только часто вменяемое ему в вину двурушничество, но и искренние колебания и нерешительность, склонность делать шаг вперед и два шага назад 722 . Нунций Маласпина сообщал в Рим 10 февраля 1595 г., что рутенские и литовские епископы послали к нему Терлецкого с документом, скрепленным епископскими печатями, в котором они сообщают о желании соединиться с католической церковью, прося при этом принять их в сенат и сохранить их религию, «хотя и реформированную по усмотрению» папы 723 . Последние слова заслуживают внимания, потому что они не предполагают никаких предварительных условий унии. Действительно ли Терлецкий занял такую позицию, сказать с уверенностью трудно. Какой документ, скрепленный печатями, мог привезти с собой Терлецкий? Вероятнее всего, это была Торчинская декларация, а не «Инструкция», которая по содержанию была адресована королю и не имела печатей. |
| Ситуацию можно объяснить и иначе: возможно, что и король, и Потей в самом деле рассчитывали на созыв собора, полагая, что только таким образом можно будет привлечь в унию Константина Острожского. От него, однако, наверняка потребовали бы заранее согласиться на самое заключение унии, оставив собору решать, каковы будут ее условия. Нунций же, вероятно, не был извещен об обсуждаемом плане, потому, в частности, что такой подход к вопросу об унии был заведомо неприемлем для Рима 805 . Так или иначе, открыто от идеи созвать собор, посвященный унии, польские власти не отказались. Когда и почему сама идея потеряла актуальность? «Антиризис» объясняет провал плана тем, что уже во время пребывания Потея и Терлецкого в Кракове на королевский двор поступали сведения, что православные «о согласии не думают», а собора требуют лишь затем, чтобы сорвать наметившееся примирение церквей. Поэтому в Кракове было решено, что епископы должны вернуться по домам и готовиться к поездке в Рим. И если тем временем король убедится, что Острожский стремится к синоду действительно потому, что надеется на церковное согласие, «Тогды листы сынодовые запевне выданы быть мели», чтобы сперва провести собор, а уж потом ехать в Рим. Если же никакой надежды на примирение не будет, епископы должны вернуться не позже чем через четыре недели в Краков и отправиться в Рим 806 . Донесения нунция, который ни разу не упомянул об ожидаемом синоде, показывают, однако, что версия «Антиризиса» искажает реальную картину. Уже 5 августа 1595 г. Потей, «едучи с Кракова до дому», послал из Люблина письмо князю Острожскому 807 , в котором он выражает надежду, что собор может все-таки состояться, несмотря на неблагоприятные «новины», полученные в Кракове 808 . 12 августа о созыве собора, обращаясь непосредственно к Острожскому и не упоминая короля, просил М. Рагоза 809 . 23 августа Потей еще раз обратился с письмом к Острожскому, призывая его добиться, чтобы собор был созван прежде, чем епископы отправятся по королевскому приказанию в Рим 810 . Автор «Антиризиса» настаивал позднее, что это письмо служит доказательством, что епископы не хотели ехать в Рим без санкции общего собора православных и что, даже вернувшись в Краков перед отъездом в Рим, они по-прежнему надеялись на созыв собора 811 . Вина за то, что собор не был созван, возложена «Антиризисом» на Острожского. Многие историки придерживаются того же взгляда 812 . |
| В просьбе они извещали князя, что в народе русском, для которого настало теперь несчастное и плачевное время, происходят тревога и волнение от старших его в законе греческом, от владык и от самого митрополита, и притом не в одной только Вильне, но и во всех панствах его королевской милости. А это оттого, что владыки и митрополит, без ведома своих старших, отцов патриархов, от которых получают благословение, и без ведома всех духовных и светских людей закона греческого, вопреки своего долга и присяги устроивши между собою тайные съезды, умыслили поддаться Римскому папе, принять новый календарь, и, к великому вреду древнего христианского закона греческого, придумали между собою какие-то новшества и «артикулы», и «подписались» признать папу своим главою. Затем бурмистры с радцами и лавниками просили князя Радзивилла, чтобы он допустил к себе и благосклонно выслушал их послов, которым они поручили подробнее донести ему о всем деле, и чтобы он был для них, как живущих в его воеводстве, «помощью и оборонцем», а митрополиту напомнил своею грамотою об его пастырском долге . В то же время священники виленского Троицкого братства и особенно дидаскал братской школы Стефан Зизаний за несомненное разглашали в народе, что митрополит и владыки продали свою веру. Узнав об этом, Рагоза прислал в Вильну своего посланца, который старался убеждать всех, что слухи неверны. Но посланцу не поверили. Зизаний и за ним братские священники еще более и настойчивее стали говорить в своих проповедях против своих недостойных архипастырей. Тогда митрополит прислал этим священникам и Зизанию свою грамоту (от 16 июля), которою строго предостерегал их, чтобы они не рассеивали ложного слуха и не возмущали народа, а в противном случае угрожал отлучить их от Церкви и как бунтовщиков предать королевскому суду . В последних числах июня Потей и Терлецкий отправились в Краков, и на пути Потей заехал по своим делам в Люблин, как и уведомлял князя Острожского еще в письме от 16 июня. Здесь-то желание Потея, выраженное в том же письме, исполнилось: он имел случай видеться с князем Острожским благодаря стараниям воеводы подляшского князя Заславского. |
| Падшему и некоторые слова и стихи, отчасти приноровленные к своему времени. В Вильне явились замечательные сочинения, не только полемические, но и научные, показывающие возникавшую потребность воспитания юношества; в 1596 году издана была грамматика славянского языка Лаврентием Зизанием, Азбука с кратким словарем, Толкование на молитву «Отче наш» и Катехизис, излагавший основания православной веры. Затем русские богослужебные и религиозно-политические сочинения печатались и в других местах. Так положено было начало той южнорусской и западнорусской литературы, которая впоследствии, в половине XVII в., развилась до значительной степени. Сам Острожский, несмотря на защиту, которую оказал православию в деле возникавшей унии, как аристократ, для которого польский строй слишком много представлял дорогого, был далек до какого-нибудь решительного противодействия насилию власти: он сдерживал и других, поучая их терпению. Таким образом, в 1600 году он писал львовскому братству: «Посылаю вам декрет, составленный на прошлом сейме, в высокой степени противный народному праву и более всего святой правде, и даю вам не иной какой-нибудь совет, как только такой, чтобы вы были терпеливы и ожидали Божия милосердия, пока Бог, по своей благости, не склонит сердце его королевского величества к тому, чтобы никого не оскорблять и каждого оставить при своих правах». В этом совете сквозило уже будущее бессилие русской аристократии в деле защиты отеческой веры. По жалобе киевского и брацлавского воеводств король назначил на сейме суд между униатами и православными. Тогда умер Рагоза: место его в звании киевского митрополита заступил Ипатий Потий. Явившись вместе с Терлецким на суд, назначенный королем, он представлял, что духовные дела не подлежат приговору светского суда, что, сообразно божественному праву, законам королевства и правам христианским, они подлежат только суду духовному. Униаты указывали на всякие существовавшие до того времени привилегии, данные греческой церкви, как на документы, исключительно принадлежащие по праву теперь только тем, которые признали главою своей церкви римского первосвященника. Король, с совета своих радных панов, признал их доводы вполне справедливыми и обнародовал грамоту, по которой новому митрополиту и епископам, состоящим под первенством митрополита, предоставлял право пользоваться своим саном, сообразно прежним привилегиям, данным сановникам греческой веры, управлять церковными имениями и творить духовный суд. Король не признавал другой восточной церкви в польской Речи Посполитой, кроме уже соединенной с римскою. Все непризнающие унии были в его глазах уже не исповедники греческой веры, но отщепенцы от нее. Тот же взгляд разделяла с королем вся католическая Польша и Литва. |
| Сразу по учреждении братств начались раздоры между архиереями и братствами. Архиереи не желали покориться братствам; но опоры они себе найти нигде не могли; патриарх становился обыкновенно на сторону братств в этих спорах, т.к. видел в братствах главную опору церкви. По жалобам братств патриарх мог и сместить архиереев и по указанию братств назначить нового, так было во время приезда упомянутого патриарха Иеремии; митрополит Онисифор (носивший не подходившую к своему сану фамилию Девочка) должен был оставить кафедру; на его место поставлен был Михаил Рагоза, человек нравственный и богомольный, но слабый и нерешительный. Видя его слабости, патриарх всю действительную власть в митрополии передал экзарху, каковым назначен был человек способный и сильный, но вовсе не нравственный и не религиозный, а именно Луцкий владыка Кирилл (Терлецкий). Кирилл и явился зачинщиком всей беды западнорусской церкви. Кирилл поссорился с князем Острожским из-за того, что один из Острожских замковых урядников (чиновников) обидел его, а князь покрыл обидчика. Эта частная ссора, по обстоятельствам лиц и времени и была решающим, хотя и чисто внешним поводом западнорусской унии. В июне 1591 г. западнорусские православные владыки собрались как и в предыдущем году в Бересте (Бресте; ежегодные соборы в Бресте положено было устраивать за год перед тем); владыки жаловались на своевольства братств; определили подать жалобу королю о незаконном вмешательстве светских лиц в церковные дела («овечек» в дела пасторские). Не довольствуясь этим и жалея скорее достигнуть цели, несколько владык подали тайно королю другое заявление – о том, что они готовы признать власть папы (это заявление подписали Кирилл Луцкий, Гедеон Львовский, состоявший в отчаянной ссоре с Львовским братством и еще два епископа). Король ответил на обе бумаги лишь в 1592 г. В январе этого года издано было королевское запрещение светским лицам вмешиваться в духовные дела; в марте – привилей, обещавший льготы епископам, которые примут унию; о фактически начавшихся переговорах по поводу унии в православных кругах еще ничего не было известно. |
| После этого высшие церковная и светская власти сочли почву подготовленной для того, чтобы предпринять конкретные шаги по подчинению митрополиту Киево-Печерского мон-ря и его владений. Н. был вызван в королевский суд с целью рассмотрения выдвинутых против него обвинений. Пока процесс продолжался, была предпринята попытка подчинить мон-рь и его имения митрополиту. В авг. 1597 г. в Киев был послан маршалок мозырский Стефан Лозка, который должен был передать под власть митрополита и мон-рь, и все его «добра, в Короне будучие». Лозку не пустили в мон-рь, насельники заявили, что Михаил (Рагоза) низложен правосл. Собором в Бресте и они не признают его митрополитом. Тем временем судебный процесс, в к-ром участвовали представители Н., закончился королевским декретом от 18 нояб. 1597 г. о передаче Киево-Печерской архимандритии митр. Михаилу. Для тех, кто попытаются помешать осуществлению декрета, устанавливался высокий денежный штраф - 100 тыс. коп грошей. 2 дек. 1597 г. для передачи Михаилу (Рагозе) «правом доживотным» (пожизненно) мон-ря и его имений в Киев был послан королевский дворянин Ян Кошиц. Одновременно в Киев были отправлены грамоты духовенству и городским властям; духовенству предписывалось подчиниться власти митрополита, городские власти король призывал к тому же, порицая их за то, что «попов з моцы и владзы отца митрополита выймуете». Кошица не впустили в мон-рь, и он даже не пытался занять монастырские владения. Местные органы власти, подчиненные киевскому воеводе кн. Острожскому, не пришли на помощь королевскому посланцу. В борьбе с властью Н. опирался на широкую общественную поддержку. Ему и братии мон-ря оказывали содействие не только клирики, но и горожане и правосл. шляхта Киевской земли, к-рая была враждебна унии и недовольна нарушением своего права участвовать в избрании архимандрита. В этих условиях борьба Н. и митрополита переместилась на север, на земли Литовского великого княжества , где сторонники унии были более влиятельными и митрополичья кафедра имела больший авторитет. Действия митрополита в этом районе имели поддержку органов гос. власти. Так, в сент. 1598 г. литов. канцлер Лев Сапега приказал чиновнику в Могилёве собрать доходы с имений Киево-Печерского мон-ря в округе города и передать их в митрополичью казну. Аналогичное распоряжение направил Сигизмунд III державце Бобруйска. В ряд монастырских имений в Мозырском повете и в Новогрудском воеводстве митрополит прислал своих управляющих. Н. явился туда с вооруженными крестьянами и силой восстановил свою власть. Н. прибегал и к др. приемам борьбы. По его жалобе киевский земский суд принял решение взыскать с митрополита 8 тыс. коп грошей, собранных митрополитом с монастырских подданных. Так благодаря действиям Н. и оказанной ему поддержке планы униатов, направленные на захват Киево-Печерского мон-ря и его владений, потерпели неудачу. |
| Когда владыка Луцкий Кирилл по поручению епископов, собиравшихся в Сокале, явился к митрополиту с их посланием и приговором об унии, митрополит изъявил на нее и с своей стороны согласие и собственноручно написал свои «пункты», по которым поручил тому же Кириллу, отправлявшемуся к королю с «артикулами» от епископов, ходатайствовать пред польским канцлером и гетманом Замойским. «Прежде всего,— писал Рагоза,— по несогласию самих наших старших, патриархов, я хочу с иными некоторыми епископами признать верховную власть святейшего папы Римского, сохранивши в целости все обычаи и обряды нашей Восточной Церкви. А его милость пана гетмана просить, да обеспечит нас король своею грамотою, чтобы я, митрополит, оставался на своей митрополии до конца жизни, во всякой чести, уважении и покое; чтобы я по примеру моих предместников имел место в раде и все вольности наравне с римскими духовными; чтобы неблагословенные листы на нас от патриархов, если какие будут принесены, не имели никакой силы и значения; чтобы монахи из Греции больше у нас не бывали и в неприятельскую Московскую землю не пропускались. Особенно просить пана гетмана, чтобы не пускали с листами к нам от патриархов людей перехожих и проезжих, ибо мы справедливо признаем их шпионами». Легко приметить, что митрополит изложил в своих пунктах, хотя короче, те же главные мысли, какие были изложены в артикулах епископов, и даже воспользовался кое-где теми же выражениями — знак, что артикулы епископов были ему показаны и им прочитаны. Эта собственноручная записка Рагозы, уцелевшая доселе, служит неопровержимым доказательством, что еще к концу 1594 г. он изъявил свое согласие на унию, и изъявил из-за своих личных выгод . Но, вручая Кириллу Терлецкому эту свою записку, митрополит позаботился упросить его, чтобы он не открывал о происходившем между ними и о данном им, митрополитом, согласии на унию никому из православных, даже самому Ипатию Потею. Когда последний в генваре следующего (1595 г.), находясь в Торчине у князя бискупа Луцкого Бернарда Мацеевского, встретился там с Терлецким и спросил его о свидании его с митрополитом после съезда епископов в Сокале, то Кирилл отвечал, что хотя он был у митрополита, но о съезде ему и о тайных решениях съезда ничего не сказал. |
|
|
