| The Dead Sea Scrolls and the Origins of Christianity, N.Y., 1957; The People of the Dead Sea Scrolls in Text and Pictures, Garden City (N.Y.), 1958; в рус. пер.: Сокровища медного свитка, М., 1967. м у с и н И.Д., Находки у Мертвого моря, М., 1964; е г о ж е, Кумранская община, М., 1983; Ш т о л ь Г.А., Пещера у Мертвого моря, пер. с нем., М., 1965. АЛЛИТЕРАЦИЯ — см. Поэтика Библии. АЛЛО (Allo) Эрнест Бернар, иером. (1873–1945), франц. католич. экзегет. Род. в Кентене. Прервав медиц. образование, вступил в Доминиканский орден. В 1900–03 был проф. догматики в Сиро–Халдейской семинарии в Мосуле (Ирак), в 1903–05 преподавал в библ. школе, с 1905 — в Фрайбургском ун–те (Швейцария), где вел курс истории религий. С 1938 и до конца дней жил в Париже. Своими работами А. сумел показать, что церк. экзегеза может пользоваться критич. методами, не впадая в крайности против к–рого он написал труд «Вера и системы» («Foi et syst–mes», P., 1908). Наибольшую известность принесли ему работы, посвященные 1–2 Посл. к Коринфянам («Saint Paul: Premi–re Ep€tre aux Corinthiens», P., 1934; «Saint Paul: Seconde Ep€tre aux Corinthiens», P., 1937) и Откровению, в серии «Библейские исследования», основанной «Святой Иоанн: Апокалипсис» («Saint Jean: L’Apocalypse», P., 1921). Книгу предваряет обширное введение, где трактуется вопрос о символике Откровения. (А., вслед за отмечает ее древневост. корни). Сложную композицию Откровения А. объясняет особенностями библ. к–рой свойственны параллелизмы, симметрии и антитезы. Повторы тем в ней. А. характеризует как «концентрические волны». В книге тщательно изучены все древние свидетельства об авторе Откровения и делается вывод, что 4–е Евангелие и Откровение принадлежат одному писателю или, по крайней мере, коренятся в одной традиции (общность символов, лит. приемов). Различия между Ев. от Иоанна и Откровением, по мнению А., могли быть связаны с тем, что 4–е Евангелие записано при посредстве ученика, владевшего греч. яз., а Откровение исходит от самого апостола. Книга завершается многочисл. экскурсами, к–рые рассматривают отд. аспекты экзегезы Откровения. Хилиастич. толкование гл. 20 А. отвергает (см. ст. Хилиазм). |
| Блаженный Августин колеблется, когда приходится говорить, как следует поступить с еретиком относительно способа его преследования 861 . Но Иосиф Волоцкий знал, что делать. Фанатизм всякого учения требует жертв 862 . Трудно сочувствовать Лойоле и преклоняться перед его способами воздействия. Но Ренан говорит: «Лойола, без сомнения, личность суровая и страшная; но какое могущество, какое увлечение! Какое смелое и полное олицетворение своей эпохи и своей страны! Сравните с этим исполином честного и превосходного Винцента де-Поля: вместо возвышенного энтузиазма, который силой своей страсти поднимается до степени гения, мы видим золотую душу, не знающую другой поэзии, кроме добрых дел, и другой теологии, кроме милосердия. Это, конечно, лучшая из теологий; но, по величию и авторитету, – какая разница» 863 ! Все религии более или менее нетерпимы. «Если бы св. Петр и Павел, – восклицал в 1303 г. францисканец Бернар Делисье, – попали на суд, и они не смогли бы оправдаться» 864 . Современники с осуждением относились к способам действия Иосифа Волоцкого , предпочитавшего влиять на власть, не разбирая средств там, где шло дело о преследовании противников 865 . Снисхождение и благодушие к противникам вышло из среды созерцательной – пустынников. Мистики и нищенствующие монахи смягчили благочестие X в., говорит Лампрехт 866 . В момент преследования еретиков, защитником терпимости явился Нил Сорский со своими последователями 867 . В известном стихотворении Майкова (ч. II) в то время, как собор постановил суровый приговор над еретиком, сожаление к нему несется лишь от одного пустынника. § VI Второе важное место в полемике Максима Грека занимают его сочинения против латинян, вызванные также современными явлениями, но борьба эта имеет свою продолжительную историю. Греки вместе с религией завещали русским и свое отрицательное отношение к западной церкви. Еще в символе веры , преподанном кн. Владимиру после крещения, к числу христианских догматов было прибавлено следующее наставление: «не принимай же учения от латын, их же учение развращено» 868 и, по перечислении разных особенностей западной церкви, снова повторяется: «их же блюдися учения… Бог да сохранит тя от сего». Предостережение это было сделано вследствие опасений из-за домогательств и притязаний пап подчинить Россию своей власти. |
| В 1312 г., как раз в то время, когда во Вьенне шли переговоры, группы спиритуалов из конвентов Флоренции, Сиены и Ареццо объединились и силой захватили монастыри в Ареццо, Аскиньяно и Карминьяно, избрав собственных настоятелей и своего провинциала. Бунтовщики утверждали, что действовали в соответствии с уставом, «по совету нескольких кардиналов и нескольких знатоков богословия, канонического и светского права». Количество их точно не известно, но в документах упоминается ок. 80 человек, и не только из Тосканы. Они, вероятно, рассчитывали на то, что переговоры во Вьенне закончатся разделением ордена, но их ожидания не оправдались, как и надежды на то, что папа Климент встанет на их сторону. В июле 1313 г. Климент V призвал архиепископа Генуи, а также епископов Болоньи и Лукки вмешаться и принять меры против тосканских бунтовщиков. В мае 1314 г. Бернар, приор Сан Фиделис в Сиене, отлучил 37 спиритуалов на основании того, что они своим непослушанием нарушили целостность единой церкви, подчиненной единственной Благой Вести и единственному наместнику Христа. В приговоре Бернара спиритуалы были названы еретиками и непослушание приравнивалось к ереси. Их обвиняли и в том, что они читают и даже именуют святым Петра Оливи, чье учение было осуждено Вьеннским собором, а также отрицают необходимость повиноваться грешным священникам и утверждают, что «брак – это узаконенный блуд». Другой очаг сопротивления возник в Южной Франции. Александр Александрийский , избранный генералом ордена на общем капитуле в Барселоне в 1313 г., постарался исполнить пожелания папы Климента и стать «добрым отцом» для всех францисканцев. Он передал конвенты в Нарбонне, Безье и Каркассоне спиритуалам, повелев провинциалу позаботиться о том, чтобы в них были назначены настоятели, которых ригористы примут. Но в апреле 1314 г. Александр умер, а в октябре умер и папа Климент, и глава провинции назначил настоятелем конвента злейшего врага спиритуалов Гийома Остре. В отсутствие папы и генерала ордена спиритуалам некому было жаловаться и оставалось только защищаться самим. При поддержке светских лиц они изгнали из Безье и Нарбонны неугодных им настоятелей и их приспешников. Эти конвенты стали прибежищем для их гонимых единомышленников, и в итоге в них собралось примерно 120 человек. Спиритуалы из Нарбонны и Безье нашли себе сторонников не только среди светской знати и горожан, но и среди местных церковных иерархов, среди которых было несколько влиятельных кардиналов. Местное население защищало их от любых насильственных действий, а покровители в церковной среде препятствовали преследованиям. |
| До тех пор, пока мы видим в смерти Иисусовой что-то не вполне эквивалентное нашей собственной смерти, мы не в силах понять тайну Воскресения. Христос проходит до самого конца по той самой дороге, которая предназначена и каждому из нас, и в этом, наверное, заключается Его абсолютная уникальность. Рассказ об этом очень трудно выразить в словах ( Nec valet lingua dicere, nec littera exprimere – «Язык не в силах рассказать, не в силах буква передать» – как некогда сказал св. Бернар). Не случайно поэтому о нисхождении во ад прямо, в каких-то конкретных словах, в Евангелии нигде не говорится – в отдельные слова этот рассказ не вмещается, хотя всё Евангелие, если брать его в целом, рассказывает на самом деле прежде всего именно об этом событии. Понять это бесконечно важно. Самые важные истины в Евангелии вообще почти никогда не вмещаются в слова – о них можно рассказать только без слов, передавая весть от сердца к сердцу. Апостол Павел говорит, что, восхищенный до третьего неба, он «слышал неизреченные глаголы, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор.12:4). «Нельзя» не в том смысле, что это запрещено, нет; нельзя – ибо невозможно, при всём желании. Тайна Креста невыразима в словах именно по своей сути. К ней можно только приблизиться – и перед ней остановиться. Остановиться перед тайной человеческой смерти, через которую Христос поднимает и воскрешает всё человечество. Тема следования за Христом, возникающая в Евангелиях неоднократно, неразрывно связана с темой Креста. Когда книжник говорит Учителю, что готов следовать за Ним, куда бы Он ни пошёл, Иисус отвечает: «…лисицы имеют норы, и птицы небесные – гнёзда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову » (Мф.8:20). Такое место вскоре будет найдено – Крест. Евангелист Иоанн, повествуя о смерти Спасителя, употребляет то же выражение: «…Иисус… сказал: совершилось! И, преклонив главу , предал дух» (Ин.19:30). Таким образом, следовать за Иисусом – значит быть готовым идти за Ним вплоть до Креста. Фома Кемпийский в своей книге «О подражании Христу» очень хорошо говорит, что много есть любителей идти за Иисусом вплоть до Тайной Вечери и очень мало – вплоть до Креста. Мысль, лишь обозначенная в 20м стихе 8й главы Евангелия от Матфея, далее звучит уже в полную силу: «…и кто не берёт креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф.10:39); «…если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф.16:24). |
| Эта критика несомненно справедлива с точки зрения историка, но она нисколько не смущает человека церковного или богослова, который признаёт значение за догматическим доводом. Однако это определение со своими критериями остается достаточно внешним, описательным и не характеризует исторической роли Отцов Церкви в их внутренней сути. Более того, оно остается непроясненным в одном из своих составляющих элементов: как расценивать и применять принцип древности? Исследователи в данном случае не сходятся в едином мнении 18 . Сводится ли эта отсылка лишь к хронологическому факту как таковому, или же имеется в виду античная культура как историческое обстоятельство мысли и средство интеллектуальной деятельности. Последнее соображение обычно учитывается, и нам оно представляется основательным. Действительно, в этом заключалось призвание, историческая роль и назначение Отцов Церкви – придать христианству его форму, его выражение в мире греко-латинской культуры Римской империи. С исторической точки зрения эта особенность характеризует их таким образом, что, если принимать ее лишь как внешнее обстоятельство, она не может рассматриваться как приемлемое и уместное. Вполне естественно рассматривать завершение века Святых Отцов на Западе в связи с Боэцием, Григорием Великим и святым Исидором – теми мужами, которые как раз и были последними выдающимися наследниками античной культуры. В то же время этот критерий нельзя признать вполне приемлемым. Существует немало Святых Отцов вне рамок греко-латинской культуры. К ним относятся Отцы сирийские, персидские, армянские, представители низибийской школы и т.д. Они, безусловно, составляют некое единство с теми, кого принято называть Святыми Отцами в соответствии с тем особенным принципом интерпретации догматического наследия христиан, который мы уточним несколько ниже и который оказывается для Отцов характеристикой более близкой и более глубокой, чем формальный принцип принадлежности греко-латинской культуре. Им присуща та особенность, на основании которой авторы более поздних эпох могут также быть причислены к лику Святых Отцов, – святой Беда, Рабан Мавр и даже святой Бернар. |
| Articles 12. « Miracle et hiérarchie », dans E. Patlagean (éd.), Hagiographie, cultures et sociétés, Paris, 1981, p. 299-317. 13. « De syncletica in deserto Iordanis » (B. Flusin, J. Paramelle), dans Analecta Bollandiana 100 (Mélanges offerts à Baudouin de Gaiffier et François Halkin), 1982, p. 291-317. 14. « Le livre antique et la dictée. Nouvelles recherches », (P. Petitmengin et B. Flusin), dans Mémorial André-Jean Festugière. Antiquité païenne et chrétienne, [Cahiers d " orientalisme 10], Genève, 1984, p. 247-262. 15. « Un fragment inédit de la Vie d " Euthyme le Patriarche ? - I. Texte et traduction », dans Travaux et Mémoires 9, Paris, 1985, p. 119-131. 16. « Un fragment inédit de la Vie d " Euthyme le Patriarche ? - II. Vie d " Euthyme ou Vie de Nicétas ? », dans Travaux et Mémoires 10, Paris, 1988, p. 233-260. 17. « De l " arabe au grec, puis au géorgien : une Vie de saint Jean Damascène », dans G. Contamine (éd.), Traductions et traducteurs au Moyen Âge, Paris, 1989, p. 51-61. 18. « Du monastère Ta Kathara à Thessalonique : Théodore Stoudite sur la route de l " exil », (J.-C. Cheynet et B. Flusin), Revue des études byzantines 48, 1990, p. 193-211. 19. « Démons et Sarrasins : l " auteur et le propos des Diègèmata stèriktika d " Anastase le Sinaïte », Travaux et Mémoires 11, Paris, 1991, p. 381-409. 20. « L " Esplanade du Temple à l " arrivée des Arabes d " après deux récits byzantins », dans J. Raby et J. Johns (éd.), Bayt al-Maqdis. ‘Abd al-Malik " s Jerusalem, Oxford, 1992, p. 17-31. 21. « L " hagiographie monastique à Byzance au ixe et au xe siècle : modèles anciens et tendances contemporaines », dans Revue bénédictine 103, 1993, p. 31-50. 22. « La philologie byzantine en France au xxe s. », dans La Filologia medievale e umanistica greca e latina nel secolo XX : Atti del Congresso Internazionale, Roma, Università La Sapienza 11-15 dicembre 1989, Rome, 1993, p. 61-75. 23. « Christianisme byzantin. Conférence de B. Flusin, directeur d " études », dans Ecole pratique des Hautes Etudes. Annuaire. Résumé des conférences et travaux 100, 1991-1992, p. 365-369 ; 101, 1992-1993, p. 299-304 ; 102, 1994-1995, p. 291-297 ; 104, 1995-1996, p. 371-378 ;106, 1997-1998, p. 389-396 ; 108, 1999-2000, p. 333-337 ; 110, 2001-2002, p. 357-361. |
| Их учители в области философии религии (Платон и, главным образом, Аристотель) и в области церковно-правовой (римские юристы), а также тенденции католической церкви к полному господству над совестью и даже над благополучием людей во многом сбивали их. Они еще не успели разобраться в отношениях философских теорий (например, борьба у них номинализма, утверждавшего, что существуют лишь индивидуальные вещи, и реализма, учившего, что действительно существуют общия понятия) к богословским понятиям, для них еще оставался темным вопрос о взаимоотношении мышления и бытия. С другой стороны правовые институты древнего Рима и суровые нравы эпохи они еще не осмеливались отвергать во имя Христовой любви. Отсюда происходило, что Росцелин склонялся к трехбожию, Абеляр – к антитринианизму, Фома доказывал естественность и законность рабства. Схоластическое направление в богословии дополнялось мистическим. Мистики были консервативнее схоластиков в вопросах веры, но зато либеральнее их в вопросах права и правды. Мистики желали пленить ум в послушание веры. Бернар Клервосский (ум. в 1153 г.) сурово бичевал за ересь Абеляра и в то же время писал против духа насилия, двигавшего папством, напоминая что апостолам запрещено было господствовать. Для развития мистического направления много сделала школа аббатства св. Виктора в Париже, давшая двух замечательных мыслителей – Гюго (ум. в 1141 г.) и его ученика Ричарда (ум. в 1173 г.). Бог есть любовь. Любовь требует любимого предмета. У Бога вечно любящего есть предмет вечно любимый – его Сын. Наша любовь может возвышаться до любви божественной, и конечный предел любви есть экстаз (excessus). Таково богословие сен-викторской школы. Позднее на столетие и с большою славой писал Бенвентура (ум. в 1274 г.). Богословие для него есть владычица всех светских наук. Величайшее благо есть единение с Богом, к Которому ведет человека любовь шестью ступенями познания. На высшей ступени происходите слияние с божеством. Если схоластики писали „суммы богословия“, то мистики писали трактаты „мистическое богословие». |
| Спорить с этим пришлось уже блаж. Иерониму. Ведь с течением христианской истории не происходит никакого оскудения «авторитета», оскудения духовного опыта и знания. Однако идея «оскудения» властно воздействует на наше богословское мышление. Слишком часто мы, сознательно или бессознательно, соглашаемся, что древняя Церковь находилась, так сказать, ближе к источнику истины. Как сознание нашего падения и несовершенства, как смиренное признание своих недостатков, такое мнение здраво и полезно. Но оно опасно, когда с него начинается и на нем строится наше «богословие церковной истории» или даже богословие Церкви. Разумеется, Век Апостолов должен остаться на своем неповторимом месте. Но он был только началом. Принято думать, что Век Отцов уже окончен: это что-то древнее, архаичное, в чем-то даже «устаревшее». Конец «святоотеческой эпохи» определяется по-разному. Обычно преп. Иоанна Дамаскина называют «последним отцом» на Востоке, а свтт. Григория Двоеслова и Исидора Севильского – «последними» на Западе. В наше время эта концепция справедливо оспаривается. Например, неужели не следует считать «святым отцом» преп. Феодора Студита ? Мабийон утверждает, что Бернар Клервоский, «сладчайший доктор», был «последним из отцов и, без сомнения, стоящим ничуть не ниже своих предшественников» 475 . Всё это больше, чем просто вопрос периодизации. Согласно западной точке зрения, за «Веком Отцов» следует «Век Схоластов»: последние сделали решительный шаг вперед и превзошли своих предшественников. С расцветом схоластики святоотеческое богословие устарело, осталось в прошлом, превратилось в какое-то архаическое предисловие. Это мнение, обычное для Запада, к величайшему сожалению, слепо и некритически приемлется многими на Востоке. Остается одно из двух: или стенать об отсталости Востока, не создавшего собственной схоластики, или зарыться в «древность» и заняться той археологией, что в наши дни остроумно названа «богословием повторения». Последнее на поверку оказывается лишь довольно причудливым способом подражания схоластике. |
| А затем, поскольку Бернар всегда делает то, что решил, он идет в кухню и дает там волю своему негодованию. Разговор идет на местном наречии. Тереза слушает кудахтанье Бальонши и думает: «Бернар чего-то испугался! Но чего именно?» Он возвращается. — Мне кажется, вам приятнее будет есть в столовой, а не у себя в комнате. Я уже отдал распоряжение, чтобы вам накрывали на стол, как прежде — в столовой. Право, Бернар стал таким же, как в дни следствия, — союзником, желающим во что бы то ни стало вызволить ее из беды. Он хочет, чтобы она выздоровела, чего бы это ни стоило. Да, он, несомненно, испугался. Вот он сидит перед ней, ворошит кочергой жар в камине. Тереза наблюдает за ним, но не может угадать, какой образ возникает в пламени перед его выпуклыми глазами, а видит он там красно-зеленый рисунок приложения к «Пти паризьен» — «Узница замка Пуатье». Сколько бы ни лил дождь, на песчаной почве Аржелуза не остается ни одной лужи. В самой середине зимы достаточно солнышку выглянуть на один час — и уже можно спокойно гулять в туфлях на веревочной подошве по дорогам, устланным ковром сухих и упругих сосновых игл. Бернар пропадал на охоте по целым дням, но к вечеру всегда возвращался домой, спрашивал, как Тереза себя чувствует, еще никогда он так не заботился о ней. В их отношениях не было натянутости Он заставлял ее взвешиваться каждые три дня, позволял курить только после еды и не больше двух сигарет. По его совету Тереза очень много ходила пешком по лесу: «Физические упражнения возбуждают аппетит лучше всякого аперитива». Теперь Тереза уже не боялась Аржелуза. Ей казалось, что сосны расступаются, размыкают свои ряды, ветвями подают ей знак, чтоб она уходила на волю. Как-то раз вечером Бернар сказал ей: — Я прошу вас подождать только до свадьбы Анны. Пусть все ланды еще раз увидят нас с вами вместе, а после вы будете свободны. В ту ночь она не могла сомкнуть глаз: тревога и радость не давали ей спать. На рассвете она услышала пение петухов, — казалось, они не перекликаются, а поют хором, все разом, наполняя и небо, и землю единым ликующим воплем. Итак, Бернар выпустит ее на волю, как выпустил он когда-то в ланды дикую кабаниху, которую не мог приручить. Когда Анна выйдет замуж за своего Дегилема, пусть себе люди болтают что угодно. Бернар привезет Терезу в Париж, она погрузится в его пучину, а он вернется домой. Так было у них условлено. Ни развода, ни официального «раздельного жительства» — для посторонних предлогом выставят ее здоровье. («Она чувствует себя хорошо только в путешествиях».) Бернар будет регулярно ей высылать ее долю дохода от сбора смолы. |
| «Бедняга Бернар, а ведь он не хуже других. Но вожделение превращает человека, приближающегося к женщине, в чудовище, совсем на этого человека не похожее. Ничто так не отдаляет нас от нашего сообщника, как его чувственное исступление. Я видела, как Бернар утопает в пучине похоти, и вся замирала, как будто этот сумасшедший, этот эпилептик при малейшем моем движении мог удушить меня. Чаще всего уже на грани последнего наслаждения он вдруг замечал, что остается тут одинок; мрачное неистовство прерывалось: Бернар отступал, чувствуя, что я, будто отброшенная волной на берег, лежу, стиснув зубы, холодная, ледяная». От Анны пришло только одно письмо — она очень не любила писать, но каким-то чудом каждое ее слово было приятно Терезе: ведь в письмах мы выражаем не столько подлинные наши чувства, сколько те, какие должны испытывать, чтобы доставить удовольствие адресату. Анна жаловалась, что она не может больше ездить на велосипеде в сторону Вильмежа — теперь там живет молодой Азеведо, она лишь издали видела его шезлонг, стоявший в папоротниках, — чахоточные внушают ей ужас. Тереза несколько раз перечитывала это письмо и не ждала от Анны других вестей, поэтому она была очень удивлена, когда па другой день после прерванного посещения Мюзик-Холла в обычный час доставки почты увидела на трех конвертах почерк Анны де ла Трав. Отделы «до востребования» разных почтамтов переправили супругам Дескейру в Париж целую пачку писем, так как путешественники не останавливались в некоторых городах, торопясь «вернуться в свое гнездышко», как говорил Бернар, а в действительности по той причине, что они уже не могли постоянно быть вместе: муж изнывал от скуки без своих охотничьих ружей, без своих собак, без деревенской харчевни, где подавали «удивительно приятное кисленькое винцо, какого нигде не найдешь»; а тут еще эта женщина, такая насмешливая, холодная, явно не испытывающая никакой радости на супружеском ложе и не желающая говорить об интересных вещах!.. А Терезе хотелось поскорее вернуться в Сен-Клер — так осужденному, томящемуся в пересыльной тюрьме, любопытно бывает посмотреть на тот остров, куда его сослали на вечную каторгу. Тереза с трудом разобрала на каждом из трех конвертов дату, обозначенную почтовым штемпелем, и уже хотела было распечатать самое давнее письмо, как вдруг Бернар издал глухое восклицание и крикнул ей что-то — слов она не расслышала: окно было отворено, и как раз на этом перекрестке автобусы с ревом меняли скорость. Бернар отложил бритву и углубился в чтение письма матери. Тереза, как сейчас, видит его летнюю рубашку с короткими рукавами, обнаженные мускулистые руки, до странности белые, и внезапно побагровевшие шею и лицо. В это июльское утро уже стояла удушливая жара, солнце, сиявшее в закопченном небе, подчеркивало, как грязны видневшиеся перед балконом фасады старых домов. Бернар подошел к Терезе и крикнул: |
|
|
