| Я не призываю зарастать в грязи, я советую не загоняться. Мое главное правило последние годы: «Я сделаю все, но последовательно!» Мне нравится фраза Ф. М. Достоевского: «Человек находит время для всего, чего он действительно хочет». Порой наше «некогда» означает «неохота, потом». Я набираю заметки на телефоне, пока укладываю грудничка, я кручу кукол из лоскутков, пока сижу с детьми, потому что мне это нравится. И не очень интересное времяпровождение (например, пока дети делают уроки, и я присутствую рядом) меня не тяготит. Есть свободный час-два, я пишу иконы. Это и возможность заняться любимым делом, и способ материально помочь семье. Вечером, когда малыши уже спят, а старшие еще не легли, я «держу оборону», находясь возле маленьких, чтоб не разбудили. Так в это время я пишу стихи или общаюсь с друзьями в соцсети. Даже время заняться собой можно найти не в ущерб общению с детьми. Крутить велотренажер можно и с грудничком на руках, и с годовалым, стоящим на раме, проверено. Пять лайфхаков большой семьи Несколько лайфхаков : — Класть сразу все на место . Пройти лишних несколько шагов, потратить пару минут проще, чем потом выделять время на уборку и рассортировку завалов. — Некоторые дела можно делать «по пути» . Я иду в детскую – прихвачу туда вещи из стирки или игрушки, которые имеют обыкновение распространяться по дому и появляться в самых неожиданных местах. — Вещи из серии «а вдруг пригодится» образуют настоящие завалы . Прежде чем оставить эту вещь, нужно трезво спросить себя: «Я точно что-то с этим буду делать?», «Мы точно это когда-нибудь будем носить?» — Некоторые дела можно не делать! Например, я не глажу пеленки и постельное белье, я вообще глажу только то, что нельзя не гладить. Рубашки и пиджаки школьников сушу сразу на плечиках. Если подумать, то из таких дел, необязательных к выполнению, но вошедших в традицию, можно составить целый список. Как говорится, всех дел не переделаешь. — И самое главное. Дети раздражают нас, когда они мешают нашим планам. Если не строить планов, а просто жить, радоваться сегодняшнему дню, то и общение с детьми приносит радость . Они так быстро растут! В заботах и переживаниях о завтрашнем дне можно не заметить тех маленьких утешений, которые приготовлены нам сегодня. |
| Аня захлебывается слезами. Следователь, оказывается, говорит ей, что ее брак сам по себе подозрителен. Красавец мужчина женат на замухрышке. Наверно, скорее всего, это фиктивный брак, заключенный по заданию вредительского центра. А как же тогда Борька и Лидочка? От фиктивного, что ли? Я глажу Аню Маленькую по худенькому, почти детскому плечику. – Не слушай ты этого ирода! Весь партактив знает, как тебя Ваня любит. – Тш-шш… Не ругай следователя. Нина может услышать. Беспартийная работница. Скажет – уж если коммунисты следователей ругают, так что же мне тогда? Но Нина Еременко крепко спала по ночам, только изредка испуганно вскрикивая. Зато днем она очень нервировала остальных обитателей камеры. Поджав ноги калачиком, она мерно раскачивалась на нарах, повторяя все одну и ту же фразу: «Когда же конец-то?» Никакие принципиальные споры, отвлекавшие нас от тяжелых мыслей, не интересовали Нину. Никакие курортные воспоминания Иры Егеревой не будили в ней ответных чувств. Черноморский пляж и теннис – все это было слишком далеко от разнорабочей фабрики «Спартак», нескладной девчонки с неотмывающимися руками и неистребимым запахом сырой кожи, который шел от Нины вопреки двухмесячной давности. Нине было 20 лет, из которых пять она проработала на фабрике «Спартак». Погубили ее именины. Да, Лелька рыжая позвала ее на именины, а она и пойди, дура такая! А пошла-то, правду сказать, из-за Митьки Бокова. Он уж сколько раз подъезжал. Да не как-нибудь, а все про семейную жизнь заговаривал. Я, говорит, если что, своей жене работать не дам. Пусть домохозяйкой живет. Ну и пошла, чтобы лишний раз с ним повидаться. Еще брошку Лельке купила в ювелирном. Хорошую, позолоченную. А там, на именинах, ребята выпили. Ну и кто-то будто на Сталина что-то сказал… Вот лопни глаза – не слыхала! А теперь двенадцатый пункт предъявляют. Недонесение. Ты, говорит, обязана была, как советская пролетарка, на другой день на изменников в НКВД заявить, а ты их покрыла. И вот уже два месяца сидит Нинка, поджав ноги калачиком, и твердит: «Когда же конец-то?» И ничто ей не мило. Даже конфет у Иры не берет, когда та угощает из передачи. Когда Аня Большая уж очень надрывно запоет про беседку, Нина начинает рыдать. Главное, она боится, что Митька Боков не дождется ее, на другой женится. И уплывет у Нинки из рук синяя птица – счастливая судьба неработающей домохозяйки. |
| Стол для иконы весь в цветах. Нужно было видеть восторг солдат-устроителей: как дети утешались они, глядя на свой «сад», на барана, на изумление гостей при виде их «художества». Собрались два генерала, весь почти штаб 17-го корпуса, офицеры нашего полка, и торжество открылось. Я отслужил молебен, сказал многолетие и окропил святой водою столы. Одним словом, будто в Орле. Потом здравицы, «ура» и обильная трапеза. Затем служил молебны и в других эскадронах. Потом сел на Китайца и отправился домой. Дорожку уже успело обдуть. Китаец застоялся: как ветер, несет, мелко семенит ножками, качает, как в люльке. Михайло скачет сзади галопом. Ветер обвевает лицо. Зорко смотрит моя дивная лошадка вперед; как змея, скользит она по изгибам дорожки, не спотыкается: недаром служила хунхузам! Я в поле, вокруг чумиза, гаолян, деревья… Как я любил всегда побыть один в поле — там, далеко!.. А здесь?.. И невольно голова опустилась. Рой воспоминаний ворвался, и нет сил противостать. Пронеслись времена: детское, учебное, варшавское, тверское, орловское, Отрада, 6 мая, 3 июня; всплыло тяжелое 11 июня: прощанье в доме, вокзал, отъезд… И не заметил, как скатилась слеза; быстро смахнул: совестно. Что же это? Малодушие? О, нет. Не знаю, что такое, только не малодушие; слава Богу, русский и христианский дух крепко держится еще в душе моей!.. А лошадка, что ветер, несет; уже несколько раз фыркнула, нагибая голову до земли, как бы давая знать: «Что, мол, хозяин, задумался? Ведь давно бегу!» — «Ну, прости, прости, голубушка, пойди шажком». И треплю лошадке шею, глажу, а она повертывает ко мне голову, подставляет, чтобы я поласкал ее. Еду дальше, огляделся: китайцы убирают хлеб с полей Маньчжурии… Что со мной сегодня сделалось? Опять думы. Вспоминается пережитое, «маньчжурское», особенно ляоянские сражения: вереницы носилок с ранеными, покрыты шинелями, мертвенно бледные… Арбы вот две очень памятны. Сидит солдат, склонив голову на руку, словно думу думает. Смотрю ближе: вместо лица — кровавая масса; правит этой арбой раненный в ногу. |
| Ангелина, вопреки общепринятым представлениям о том, что детдомовский ребенок будет обниматься с любым человеком, на руки к Ольге не пошла. — Маленький ребенок должен не прыгать на шею к чужим, а жаться к воспитателю и прятать в него лицо. Это говорит о том, что у него нормальная психика: вот тот, к кому он привык, а ты чужой, он к тебе не хочет. Ангелина может ходить, но боится это делать без поддержки Наученная Сашей, Ольга была готова к худшему, а Геля оказалась абсолютно домашней девочкой. В свои два с половиной года она хорошо умела есть, разговаривала предложениями, знала много сказок и любила смотреть мультики, а не ток-шоу Малахова, как старший брат. Случайно опрокинув тарелку, она смущенно говорила: «Ой!» Ангелина вообще не догадывалась, что за это могут сердиться. Это означает, что в детдоме никто ее не наказывал. Саша при любом взмахе руки прячется. — Геля выросла в убеждении, что взрослый — это хорошо. Саша от присутствия взрослых людей не ждет никакого добра. И это не лечится. Ты каждый Божий день должен доказывать, что ты не обидишь, а ты обижаешь: тебе надо уроки сделать с ним, как минимум… Любое требование он воспринимает как насилие. Ольга с детьми Ольга собиралась тратить на Ангелину больше энергии, а получилось, что девочка стала «ресурсогенератором», и несколько месяцев назад в семье Комаровых появилась еще одна дочь, ей 16 лет. Ольгу спрашивали, не боится ли она брать подростка, а она пыталась сообразить, что такого Марине нужно натворить, чтобы переплюнуть Сашку. Но ничего убедительного так и не придумала. Ольга: «Есть люди, для которых слова «сложно» и «плохо» — синонимы. А для меня «сложно» — это интересно». — Я настолько больше могу дать любому ребенку, чем система, что даже мой шалаш будет дворцом по сравнению с тем, что имеется в детском доме. Очень часто люди говорят: «Вот, я хочу взять ребенка, боюсь, что не полюблю его, как своего». Любить — это не розовые сопли на бумаге. Любить — это глагол. Я глажу, мою, лечу, учу, целую, обнимаю, — значит, я их люблю. Есть люди, для которых слова «сложно» и «плохо» — синонимы. А есть люди, для которых «сложно» — это интересно. Я отношусь ко вторым. |
| Еленина мама уже не имеет сил плакать. Все знали, чем это закончится, но принять до конца это невозможно. Всегда теплится надежда на чудо. Я глажу ее по спине. Приходит отец. Он не скрывает слез. Вдвоем они собирают вещи, которыми успели тут обрасти. Юра был наркоманом. Таким его сделала долгая жизнь среди боли. С пересаженной почкой он прожил больше года, а потом она перестала работать. Юру не обмануть введенным в вену димедролом вместо промедола. Он чует, что это, когда еще первые капли падают в вену и смешиваются с плазмой, красными и белыми кровяными тельцами и текут в водоворотах сосудов, подгоняемых сердцем. Юре совсем плохо. Его бросила жена, но сейчас она иногда приходит. Я ухожу на ужин и предупреждаю его. Сейчас придет санитарка и будет дожидаться меня на посту. Юра что-то говорит по поводу моего костюма. Чувство юмора сохранено. Это помогает. Ужин – это добрая традиция. Мы делаем в духовке картошку. За ужином собираются ответственный дежурный и все наше отделение. Ужин – время жизни. Возвращаюсь на пост. В открытом окне Юриной палаты майская ночь. — Полин, посиди со мной. Я сажусь рядом с кроватью на табуретку, и мы болтаем. Он говорит о жене, об армии и друзьях, о том, что мечтал сделать и чему не суждено было случиться. Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом. Юра держит меня за руку и периодически сжимает ее сильнее. Что-то он мне не нравится. Через какое-то время заходит дежурный доктор и зовет меня. — Владимир Николаевич, он прощается, я вам говорю. Подтягиваем на пост все, что может быть использовано в реанимации. Пружинит беспомощная плоть под руками. Реанимация – зрелище не из приятных. Все. Реанимация без эффекта. Время смерти . Умерли мечты, надежды и планы. Только Господь знает, почему тебе была отведена именно такая жизнь. Спи спокойно, Юра. Медсестра Света, противная в обычной жизни, плачет навзрыд. Она дежурит чаще, чем я, и привыкает к больным больше. photosight.ru. Фото: Дмитрий Онищенко Утро. Май. Время надежд, ветра и весны. Новый день. Все идет своим чередом. Отделение начинает работу. Просыпаются лаборанты, санитарки и медсестры. Утренняя реанимационная рутина. Доктор пьет кофе и приглашает меня. Приходит новая смена. Мы собираемся домой. |
| Она взглянула мне в лицо и как-то странно рассмеялась. Потом как будто задумалась, как будто всё еще припоминала. И долго сидела она так, с улыбкой на губах, вдумываясь в прошедшее. — Я ужасно любила его прощать, Ваня, — продолжала она, — знаешь что, когда он оставлял меня одну, я хожу, бывало, по комнате, мучаюсь, плачу, а сама иногда подумаю: чем виноватее он передо мной, тем ведь лучше… да! И знаешь: мне всегда представлялось, что он как будто такой маленький мальчик: я сижу, а он положил ко мне на колени голову, заснул, а я его тихонько по голове глажу, ласкаю… Всегда так воображала о нем, когда его со мной не было… Послушай, Ваня, — прибавила она вдруг, — какая это прелесть Катя! Мне показалось, что она сама нарочно растравляет свою рану, чувствуя в этом какую-то потребность, — потребность отчаяния, страданий… И так часто бывает это с сердцем, много потерявшим! — Катя, мне кажется, может его сделать счастливым, — продолжала она. — Она с характером и говорит, как будто такая убежденная, и с ним она такая серьезная, важная, — всё об умных вещах говорит, точно большая. А сама-то, сама-то — настоящий ребенок! Милочка, милочка! О! пусть они будут счастливы! Пусть, пусть, пусть!.. И слезы, рыдания вдруг разом так и хлынули из ее сердца. Целых полчаса она не могла прийти в себя и хоть сколько-нибудь успокоиться. Милый ангел Наташа! Еще в этот же вечер, несмотря на свое горе, она смогла-таки принять участие и в моих заботах, когда я, видя, что она немножко успокоилась, или, лучше сказать, устала, и думая развлечь ее, рассказал ей о Нелли… Мы расстались в этот вечер поздно; я дождался, пока она заснула, и, уходя, просил Мавру не отходить от своей больной госпожи всю ночь. — О, поскорее, поскорее! — восклицал я, возвращаясь домой, — поскорее конец этим мукам! Хоть чем-нибудь, хоть как-нибудь, но только скорее, скорее! Наутро, ровно в десять часов, я уже был у нее. В одно время со мной приехал и Алеша… прощаться. Не буду говорить, не хочу вспоминать об этой сцене. Наташа как будто дала себе слово скрепить себя, казаться веселее, равнодушнее, но не могла. Она обняла Алешу судорожно, крепко. Мало говорила с ним, но глядела на него долго, пристально, мученическим и словно безумным взглядом. Жадно вслушивалась в каждое слово его и, кажется, ничего не понимала из того, что он ей говорил. Помню, он просил простить ему, простить ему и любовь эту и всё, чем он оскорблял ее в это время, свои измены, свою любовь к Кате, отъезд… Он говорил бессвязно, слезы душили его. Иногда он вдруг принимался утешать ее, говорил, что едет только на месяц или много что на пять недель, что приедет летом, тогда будет их свадьба, и отец согласится, и, наконец, главное, что ведь он послезавтра приедет из Москвы, и тогда целых четыре дня они еще пробудут вместе и что, стало быть, теперь расстаются на один только день… |
| Это также излюбленная тактика групп, выступающих за проведение абортов. Они постоянно утверждают, что невозможно узнать, когда начинается жизнь, и что об этом мы вообще никогда не узнаем. Однако определить начало жизни мы в конце концов смогли. Оно начинается во время зачатия, и с этих пор плод является человеческим существом. Не существует ни одного такого прыжка, превращения из ничего во что-то, из несущества в существо. Жизнь является плавным спектром от своего начала до самого конца. А разрешение на аборты означает не что иное, как плановое, незапрещённое уничтожение человеческой жизни. Смертельное насилие — аборт — это непростительное зло. Я согласен, что нежелательная беременность — это очень сложная дилемма. Однако искать решение её в уничтожении жизни означает позорное одобрение насилия. Как учёный я знаю — не то, что верю, — я знаю: человеческая жизнь начинается с зачатия. Хотя я формально нерелигиозный человек, в глубине сердца верю в существование Бога, который призывает нас сказать этому прискорбному и невыразимо ужасному преступлению против человечества решительное и неоспоримое «Нет»! За сохранение неродившегося ребёнка Воспоминания о пережитом и стихи женщин после аборта Статьи из брошюр «Господи, что делать?», «Молодые христиане за сохранение неродившейся жизни», Аугсбург, 1991 К неродившемуся ребёнку Ты уничтожишь моё будущее, все мои мечты — всё! Ты без спроса ворвался в мою жизнь. Уже никогда я не смогу больше жить так беззаботно, как прежде. Я хочу, чтобы ты исчез. Ты не имеешь права на существование. День пребывания в клинике — и тебя нет. Это почти ненависть, — то, что я испытываю к тебе. Я тебя никогда не увижу!.. Но любопытно, как ты выглядишь? Ощущаешь ли ты уже что-нибудь? Как ни странно, иногда я ощущаю свою связь с тобой. Ты живёшь во мне, со мной. Возникает удивительное чувство, когда я глажу рукой свой живот, — тогда я будто бы ласкаю тебя. Ты для меня самый близкий из всех людей. Между нами — невидимые узы. Я не позволю, чтобы тебя у меня забрали. |
| Сегодня мы будем говорить о любви, сокрытой в сказках. Рядом с ней всегда идет правда. Мы никогда не увидим любовь одну, потому что у нее есть неразлучный спутник – правда. Они всегда идут рука об руку, а поскольку в сказках много правды, то в них много и любви. Давайте не забывать, что мы учились сказкам не в аудитории какого-нибудь факультета, а в объятиях бабушки, дедушки, мамы, отца. И того, что узнаёшь в них, ты уже не забываешь. Потому что там много тепла, много любви. А когда ты окружен любовью и от нее исходит это тепло, сердце твое раскрывается и вбирает. Сказки скрывают в себе великую истину Когда мы были маленькими, море было очень близко, и летом мы всегда ловили мидий. Собирали их, пытались раскрыть ножиком, но и они ломались, и мы часто резали себе пальцы. Поэтому, насобирав мидий, мы их несли бабушке. Она брала полотенце, пересыпала их в него, наливала в кастрюлю воду, а когда она закипит, опускала туда полотенце, и мы слышали, как ракушки в тепле раскрываются. Так раскрывается и сердце человека. Подобно этому, в теплоте объятий раскрывалось и наше сердце и впитывало всю истину, которую только может поведать детская сказка в своей великой простоте. Сказки действительно скрывают в себе великую истину. Это факт. А когда не стало сказок, которые могли многое нам рассказать и дать много житейских уроков, тогда другие состояния и холодные экраны стали очаровывать наших детей. И дети остались одни, без истины и тепла, и с экрана стали впитывать не истину и любовь, а холод, и были им реально заколдованы. На меня произвел сильное впечатление такой момент. Я почувствовал себя дико, чтобы не сказать ужасно, когда впервые увидел человека, ласкающего экран. Правду вам говорю. Я ехал тогда в автобусе в Афинах и вижу, как ребенок гладит экран. Я подумал: «Что он делает?» Даже не понял, что происходит. А он ласкал мертвый экран. И тогда мне пришел такой помысл (дело было на Фоминой неделе): вот, Бог дал нам пальцы, что мы Его осязали, чтобы обнимали, согревали людей, а сейчас эти холодные экраны и мертвые аппараты хотят похитить у нас осязание, слух, зрение. Они отняли у меня осязание, отняли руки, которыми я должен обнимать. Конечно, если ты на короткой ноге с технологиями, тогда хорошо, мы ничего не отвергаем, но что, если я целый день глажу и ласкаю экран, а не обнял своего ребенка, брата, соседа, – что тогда? |
| В столярке собрались все умельцы мастерских: художники-исполнители, бутафоры, слесари и столяры. Трон был поднят на верстак. Открыв входную дверь, я увидел его и понял нутром — получилось. Издали показалось, что он вырезан из кости. Это странное, неожиданное ощущение не исчезло и при подходе к нему Чистый массив берёзы, тёсаный топориком и вблизи производил впечатление натуральной кости. Я даже неосознанно потрогал царгу сиденья: «Во здорово, во, вепс дает». Старый замечательный бутафор Александр Аркадьевич, бывший морской капитан, глядя, как я глажу поверхность трона, сказал во всеуслышание: «Надобно было русским царям заказывать такие штуки не в персиях и италиях, а у своих вепсов — не хуже бы вышло». Из мастерских на сцену переехало это берёзовое чудо под названием «трон вепса», произведенное руками Ивана Григорьевича. Позже трилогия заработала Государственную премию, и какая-то доля в успехе постановки по праву принадлежала питерскому столяру. Перейдя из Театра Комиссаржевской служить в БДТ к Товстоногову, я вскоре переманил на Фонтанку Щербакова. У Ивана Григорьевича с войны болели ноги. Работать в сырой мастерской на первом этаже без подвала в нашем городе опасно. Бэдэтэшная столярка, расположенная на втором этаже рабочего флигеля, продлила жизнь мастеру. В товстоноговском театре Иван своим волшебным топориком сделал множество редкостных вещей, в том числе мебель для пьесы «Молодая хозяйка Нискавуори» X. Вуолийоки в постановке Жака Витикка. Жак, увидев работы вепса, заявил, что все изготовленные его руками предметы должны находиться в музее. Со временем общаться с моим Иваном Григорьевичем становилось всё тяжелее и тяжелее. Он почти совсем перестал разговаривать. Сидел в курилке с окурышем «Севера» в зубах, поглаживая обмороженные на фронте ноги, и молчал. Только на сорокалетие Победы явился в мастерские в хорошем костюме, украшенном целым иконостасом наград, с трофейным аккордеоном в руках, и в живописном зале — по-местному «на масляном лугу» («Как на масляном лугу мы наклюкались в дугу…») — устроил концерт для своих сослуживцев. Никто никогда не предполагал, что он, беспалый, играет на аккордеоне. |
| е. ласточка, либо во мне всё пелось и распускалось в экстатических звуках. Едва ли эти состояния были заурядною живостью всякого ребенка. По-видимому в моем мозгу происходило что-то, если и не неладное, то во всяком случае необыкновенное, что причиняло мне не мало страданий. Я хорошо помню с раннейшего детства начавшиеся и прекратившиеся лишь лет десяти, если не ошибаюсь, головные боли, которые можно отчасти сравнить с сильной мозговой усталостью в конце длительной и напряженной умственной работы. Вероятно, это были сильные притоки крови, притом именно к задней, нижней части головы, и я старался найти себе облегчение от этой боли и тяжести довольно частым подниманием, запрокидыванием головы и прижиманием на мгновение затылка к шее; мне кажется, это мое движение несколько напоминало характерный рефлекс при менингите. Не легко ходить с такой головою, и, если бы не мой всегдашний восторг и интерес к бытию до самозабвения, вероятно я бы непрестанно хныкал от своей боли. Бедного папу всегда беспокоило мое здоровье, и по многу раз в день он ощупывал мой лоб, нет ли у меня жару, и неизменно спрашивал: «не болит ли головка?» Но и его ощупывание и его вопрос были излишними: голова у меня болела, и я старался только забыть о ней, а жар тоже был почти всегда, от малярии, которой страдало всё семейство, начиная от папы. Я уж не знаю, были ли у меня приливы крови к голове от моей всегдашней внутренней взволнованности, или, наоборот, самое возбуждение усиливалось притоками крови. К тому же мы все, не только наше семейство, но и все знакомые сидели в Батуме на хинине, поглощая его банками, и едва ли это могло не отражаться на общем самочувствии. Но от чего бы то ни было, а всё из области природы меня интересовало, не давая уму ни минуты отдыха. Сколько раз в день бывало влезу я на перила балкона и, держась за деревянный столб, исследую снова и снова хорошо уже рассмотренное лавровишневое дерево возле балкона и в тысячный раз глажу и прикладываю к лицу его словно лакированные темно-зеленые листы, жую их, думаю о том, как из его чёрных ягод делаются капли, нюхаю цветочные кисти и нахожу в их запахе сходство с горьким миндалём. |
|
|
