| После этого, с воцарением 11-ой династии, наступаете среднее египетское царство, существовавшее около 350 лет (приблизительно от 2130 до 1780-го года); в этот период египетское государство достигаете наибольшего расцвета; упрочив внутреннее благоустройство, египетские цари сумели в то же время расширить свои владения, покоривши Нубию; от этого периода сохранилось до нас очень большое число пирамид и богатая надгробная письменность. Период наибольшего расцвета сменяется периодом полного упадка; слабость египетского государства доходит до того, что некоторые из его областей подпадают под власть каких-то пришлых кочевых народов гиксов – «царей-пастухов». Только после их изгнания, с воцарением 18-ой династии (около 1530 г.), новое египетское царство опять достигает прежнего величия и простирает свои завоевания в Азию до самого Евфрата; но начиная с 20-ой династии, прежнее могущество Египта все более и более падает. При Псамметихе, воцарившемся в 666 году (26 династия), Египет как будто опять приобретает силу и величие; но после этого его история начинает клониться к окончательному закату: в 525 году персидский царь Камбиз положил конец самостоятельному существованию египетского царства, а затем оно вместе с азиатскими монархиями завоевывается Александром Великим, после чего Египет начинает жить эллинской культурой. Прежние религиозные верования теперь начинают мало-помалу забываться, пока окончательно не уступают места христианству, а затем исламу. В настоящее время древняя религия египтян является только преданием старины глубокой, не оставившей почти никаких следов в жизни и верованиях современных обитателей Египта. Почти до начала 19 столетия единственными источниками для изучения религии египтян служили сочинения греческих и латинских писателей – Геродота (2-я и 3-я книги его истории), Диодора Сицилийского, Марцеллина, Страбона и особенно Плутарха (Об Изиде и Озирисе), а также неоплатонических философов Ямвлиха и Порфирия и некоторых христианских писателей. Сочинения эти и до сих пор еще не потеряли своего значения; к сожалению, египетские верования рассматриваются здесь с предвзятой точки зрения и получают своеобразную греческую окраску или же подводятся под определенные философские принципы (например, неоплатонические); кроме того, сочинения названных писателей говорят нам о религии Египта только в позднейший период его истории. |
| Благослови Вас, Господи, всяким благословением. Ваш богомолец Еп. Феофан. 72. Новая игумения должна покориться определению власти. О владыках 19 фев. 1879 г. Милость Божия буди с Вами! С постом! Верно уж поговели и Св. Христовых Таин сподобились? Поздравляю. Даруй, Господи, во спасение. Будущая Владимирская игумения писала, что нежелательно ей игуменствовать. Я ответил ей, убеждая ее покориться определению власти. Да зачем же это из Петербурга он пришлет подтверждение? Уж коли решил, зачем подтверждение. Разве Синодское утверждение. Ну – в этом нечего сомневаться, когда сам Владыка хочет. Итак, Вас можно поздравить. – Извольте утешиться. – Смотрите, чтоб она красавицу Александру не обижала. Что владыки не так друг на друга смотрят, как влюбленные, так это верно потому, что еще не влюбились друг в друга. Впрочем, что бы там ни было, у преосв[ященного] Иакова достанет столько такта, чтобы так относиться к Владыке набольшему, чтоб мир и согласие не нарушались. Даруй им, Господи, сего. Благослови Вас, Господи, всяким благословением. Спасайтесь – и о мне Бога молите. Ваш богомолец Еп. Феофан. О. Ване с семьей – благословение Божие. 73. Благодарность за поздравления с именинами и подарки. Глаз слепнет Благодарность за поздравления с именинами и подарки. От именин до именин все к концу спешим. Глаз слепнет. 27 марта 1880 г. Милость Божия буди с Вами! Благодарствую за поздравление с именинами и благожелания. Поздравляю и вас с преполовением поста, и с Благовещением – и желаю докончить пост в здравии и во спасение. Посылку получил. Благодарствую. Благодарствую и матушке игумении. Обе посылки очень хороши и пригожи к делу. От именин до именин все к концу спешим. И уж это течение дел ничем изменить нельзя. Душе моя, что спиши? Конец приближается. Ой, ой, ой! Как струсишь, когда приспичит. Мое здоровье в порядке. Глаз же уж есть вещь отпетая. По крайней мере, та есть выгода, что по виду никому и в голову не придет, что он не видит. Точь-в-точь как и здоровый. Владыкам поклон и полные благожелания. |
| Нет, не заперт. Но никакой тетради, к моему разочарованию, в нем не было. А был только небольшой полиэтиленовый пакет с какой-то травой типа аптечной. И ой, в чемоданчике целая пачка денег! Много, около тысячи сотнями. Ого, как он разбогател, подумала я. И тут же приуныла: наверно, и правда сбывает краденое, чтобы свою готическо-гламурную подругу в Макдоналдс водить… Ваня, Ванечка, зачем ты только с ней связался… Грустя, я открыла пакет с аптечной травой. Интересно, что ею лечат? Ой, что это, Ваня болен, испугалась я. Да нет, если болен, не стал бы он тут лекарство держать, оно бы у него дома лежало. Это для кого-то другого лекарство, наверно. Особенное какое. Ни на одну траву, мне известную, не похоже. Бутоны какие-то типа шишечек. Ой, а как пахнут приятно, какими-то пряностями… В этот миг за дверью послышался звук торопливых шагов. Холодея, я едва успела сунуть пакет в чемоданчик и задвинуть его в щель. Потом я мгновенно задула свечу и в кромешной тьме полезла прятаться в угол за кучу хлама. Хорошо хоть, глаз у меня зоркий, холмсовый, я запомнила, что где в этой куче лежит… Дверь распахнулась, и в комнату влетел запыхавшийся Ваня. Я увидела лишь его силуэт в проеме двери, но сразу смекнула, что он не на шутку взволнован. Он шумно выдохнул, щелкнул зажигалкой и, закрыв пяткой дверь, зажег свечу. Потом вынул сигарету и прикурил. Выпустив клуб дыма, он скинул куртку, грузно опустился на ящик и положил локти на стол. Посидев так немного, он подпер голову рукой и продолжал курить, шумно выдыхая каждую затяжку. Когда сигарета закончилась, он затушил окурок, встал и потянулся. Вид у него был поспокойней. Тут в коридоре послышался топот ног, и через миг в комнату влетело трое. Я зажала себе рот рукой, чтоб не закричать. Двое молча схватили не успевшего опомниться Ваню, третий, который был в перчатках, ударил его. Несильно ударил, но Ваня сразу обвис. Тот в перчатках выдернул у Вани ремень из брюк и, задрав рукав его толстовки, перетянул ремнем руку. Вставив второй конец ремня Ване в рот, он достал из кармана шприц и вколол его Ване в руку. Потом он бросил шприц на стол и кивнул сообщникам. Те прислонили бездыханного Ваню к ящику и, задув свечу, вышли. Слепая и полуглухая от страха, я услышала, как щелкнул замок. |
| – У него хоть какая-то герметизация, а мы при своих щелях – потонем, – и Саушкин покачал головой. – Можно ехать так, – заявил Краузе. – Как «так»? – Так. У тебя есть кусок шланга? – Ну, есть… наверное. Краузе вставил один конец шланга в выхлопную трубу, другой загнул вверх и привязал к застежке брезентовой крыши «уазика». Потом приподнял капот, снял ремень вентилятора, наконец сел на свое место: – Можно. – А ты уверен? – Вполне. Скорость – первая, обороты – предельные, поехали. – Поехали так поехали, – и Саушкин нажал на стартер. – Только, пожалуйста, педаль не отпускай, – попросил Краузе, – ни на миллиметр, а то заглохнем. И возьми прицел: совмести щетку дворника с автокраном – вон, на подъеме стоит. Держись этого курса, а на воду не смотри: дороги не видно. Мы уходили все глубже и глубже, в какое-то мгновение вода подступила к ветровому стеклу, но тут же сбежала с капота – начинался подъем. Мотор натужно ревел, и Саушкину было жаль его, но педаль он не отпускал. Переехали… – Теперь машине надо полчаса отдохнуть, – сказал Краузе. – Потом трогаемся: через двадцать семь километров заправка, возьмем сорок литров бензина. Насчет километров Краузе не соврал – в точности так и оказалось, однако по поводу литров пророчество его категорически не сбылось: мартовский бензин кончился, а апрельского еще не завозили. – Фантастика, – растерялся Краузе. – Да брось ты, старичок, – тягостно вздохнул Саушкин. – В сравнении с отечественной реальностью любая фантастика – детский лепет… Ну, что будем делать? – Я не знаю, – спокойно признался Краузе. – То-то же… Это тебе не километры считать… Есть тут председатель один – Перебейнос, я про него писал как-то… Может быть, помнит… Отыскали грязное степное сельцо. Перебейнос помнил: – А як же?! Товарищ Саушкин в нашей областной газете таку гарну статью про меня написал, что ой-ой-ой – разве можно забыть?.. Присаживайтесь, дорогие гости, присаживайтесь… Горпина Нечипоровна!.. Горпиночка! Це друззя мои, так ты того… сама знаешь… и сала… С этого момента путешествие наше стало обретать характер новый и непредсказуемый. Через полчаса сильно раскрасневшийся Перебейнос кричал: |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| У канона 2-ой недели никакой такой пометки уже нет. Канон повечерия в. субботы опущен. На старой границе Постной и Цветной Триодей справщики поставили лишь: конец св. четыредесятницы, и, по примеру греческой Триоди, включили в состав своего издания службы Страстной седмицы, отделив их от 40-цы чистой страницей (л. 498 об): точно также отделены ими и службы предуготовительных к 40-дней (до сырной недели, л. 89 об.). Каким греческим изданием триоди пользовались никоновские справщики, сказать трудно, вследствие недоступности многих из этих изданий. В Типографской библиотеке есть греческая Триодь венецианского издания 1644г. (9-го по E. Legrand’y 22 ) с записью (собственноручною) на задней доске: «триодь постная монаха Evvмiя». По-видимому, ее и следовало бы считать оригиналом Триоди 1656 г. Но сравнение ее с правленым экземпляром и печатной Триодью показывает, что никоновские справщики пользовались не этим изданием: оно значительно расходится с названными книгами и в составе, и в тексте. Например, в трипеснце св. Андрея на в. вторник, в 8-ой п., в издании 1644 г. есть тропарь: Ф ιλαργυρας ν, в московском издании его нет, в трипеснце того же Андрея на в. понедельник, во 2-ой п., в первом издании есть особый ирмос – δετε … τι γ εμι Θες πρν γενοθαι, во втором его также нет, и наоборот: в московском издании в 9 п. первого трипеснца сырного четверга есть тропарь – «Горко объем первозданный», в издании 1644 г. его нет. Еще значительнее текстуальные разности этих двух изданий. Кроме того, издание 1644 г., несмотря на заявление издателя (иеромонаха Феофилакта Зафурнара), что оно исправлено с всякой возможной тщательностью, оказывается переполненным опечаток и ошибок 23 : все эти недочеты в Евфимиевом экземпляре оказываются не исправленными, поэтому пользоваться им да еще не совсем опытному справщику, каким тогда был Евфимий, было едва ли возможно. Некоторые наблюдения показывают, что никоновские справщики не хватались за первое попавшееся случайно греческое издание, но делали выбор, старались пользоваться лучшими из них и умели делать правильную им оценку. |
| По уставу на великопостной утрени полагаются в назидание верующих чтения из святоотеческих творений, именно: по 1-ой кафизме и седальне из преп. Ефрема Сирина , по 2-ой кафизме и седальне также – из преп. Ефрема, по 3-ей кафизме и седальне из книги епископа Палладия Еленопольскаго , называемой «Лавсаик» , по 3-ей песни канона – также из Лавсаика, по 6-ой песни канона чтение из Пролога. В настоящее время это бывает лишь в монастырях, а в некоторых приходах священник читает поучение или краткое житие святого из Пролога. Конец великопостной утрени тоже имеет свои особенности: Великое славословие читается, как на обычной повседневной утрени, затем следует обычная просительная ектения, после которой поются стихиры на стиховне из Триоди; после этих стихир читается дважды: «Благо есть исповедатися Господеви», Трисвятое по Отче наш: и по возгласе, вместо обычного тропаря, читается: В храме стояще славы Твоея, на небеси стояти мним, Богородице, дверь небесная, отверзи нам двери милости Твоея. Сугубой ектении, как на обычной повседневной утрени не бывает, а читается 40 раз «Господи, помилуй», Слава и ныне, Честнейшую херувим… Именем Господним благослови, отче, и возглас иерея: Сый благословен Христос Бог наш, всегда, ныне, и присно и во веки веков, вместо обычного многолетствования читается молитва: «Небесный царю…» и за ней следует чтение иереем великопостной молитвы преп. Ефрема Сирина : «Господи и Владыко живота моего» с 16-ью поклонами. По окончании этой молитвы и поклонов сразу же начинается чтение Первого часа. Великопостные часы Особенностью великопостных часов является, то что: 1. на каждом часе, за некоторыми исключениями, после обычных трех псалмов, стихословится кафизма, 2. на каждом часе поется трижды с земными поклонами тропарь данного часа, 3. на 6-ом часе после первой половины богородична читается паремия, перед которой и после которой положен каждый раз особый прокимен Триоди, 4. в конце каждого часа, после возгласа иерея, читается великопостная молитва: «Господи и Владыко живота моего», обычно с 16-ью поклонами, а на 9-ом часе всегда только с 3-мя поклонами. Тропари часов следующие: |
| Часам к трем Евдокия Ларионовна была чуть жива, — как восковая, сидела на собольей подушечке. Не могла даже глядеть на сласти, что были принесены в дубовом ларце от жениха в подарок: сахарные звери, пряники с оттиснутыми ликами угодников, огурцы, вареные в меду, орехи и изюм, крепенькие рязанские яблоки. По обычаю, здесь же находился костяной ларчик с рукодельем и другой медный, вызолоченный, с кольцами и серьгами. Поверх лежал пучок березовых хворостин — розга. Отец, окольничий Ларион Лопухин, коего с этого дня приказано звать Федором, то и дело входил, облизывая пересохшие губы: «Ну, как, ну, что невеста-то?» — жиловатый носик окостенел у него… Потоптавшись, спохватывался, уходил торопливо. Мать, Евстигнея Аникитовна, давно обмерла, привалившись к стене. Сенные девки, не евшие с зари, начали похрипывать. Вбежала сваха, махнула трехаршинными рукавами. — Готова невеста? Зовите поезжан… Караваи берите, фонари зажигайте… Девки-плясицы где? Ой, мало… У бояр Одоевских двенадцать плясало, а тут ведь царя женим… Ой, милые, невестушка-то — красота неописанная… Да где еще такие-то, — и нету их… Ой, милые, бесценные, что же вы сделали, без ножа зарезали… Невеста-то у нас неприкрытая… Самую суть забыли… Покров, покров-то где? Невесту покрыли поверх венца белым платом, под ним руки ей сложили на груди, голову велели держать низко. Евстигнея Аникитовна тихо заголосила. Вбежал Ларион, неся перед собою, как на приступ, благословляющий образ. Девки-плясицы махнули платочками, затоптались, закружились: Хмелюшка по выходам гуляет, Сам себя хмель выхваляет, Нету меня, хмелюшки, лучше… Нету меня, хмеля, веселее… Слуги подняли на блюдах караваи. За ними пошли фонарщики со слюдяными фонарями на древках. Два свечника несли пудовую невестину свечу. Дружка, в серебряном кафтане, через плечо перевязанный полотенцем, Петька Лопухин, двоюродный брат невесты, нес миску с хмелем, шелковыми платками, собольими и беличьими шкурками и горстью червонцев. За ним двое дядьев, Лопухины, самые расторопные, — известные сутяги и ябедники, — держали путь: следили, чтобы никто не перебежал невесте дорогу. За ними сваха и подсваха вели под руки Евдокию, — от тяжелого платья, от поста, от страха у бедной подгибались ноги. За невестой две старые боярыни несли на блюдах, — одна — бархатную бабью кику, другая — убрусы для раздачи гостям. Шел Ларион в собранных со всего рода мехах, на шаг позади — Евстигнея Аникитовна, под конец валила вся невестина родня, торопливо теснясь в узких дверях и переходах. |
| собора 1669 г., имеет некоторые особенности. Прежде всего, ночная татьба из церкви и дневная не различаются по степени наказания. Как та, так и другая одинаково наказываются отсечением левой руки и правой ноги. Затем не определяются с точностью предметы, похищение которых составляет святотатство, это вообще какия-нибудь вещи, т. е. как освященные и предназначенные для церковного употребления, так и не освященныя, но только находящаяся в алтаре. Кража же из церкви, а не из алтаря чего нибудь будет простой кражей, и виновные будут просто татями (ст. 12). Конец 12-ой стат. говорит о рецидивистах: «а за две церковные татьбы таким татям учинить по Уложению казнить смертию, и животы их отдати в церковные татьбы.» При этом разумеется татьба именно из алтаря, а не из храма. Но новоуказная 12-я ст. не может заменить 13-ой ст. собора 1 о69 г. Стремясь к упрощению юридической конструкции святотатства, Новоуказные статьи совершенно выкинули различие освященных и не освященных предметов, каковое было выдвинуто на московских соборах. Но от этого вряд ли могла сколько-нибудь выиграть точность юридической конструкцыи святотатства. В вопросе о наказании все приведенные статьи совершенно расходятся друг с другом. Уложение, следуя судебникам и Уставной книге Разбойного Приказа, за святотатство карало смертью. Между тем церковное законодательство, различая отдельные виды церковной татьбы, только за ночную кражу из алтаря полагает это наказание, ограничиваясь сотней ударов за дневную, произведенную ради убожества. Но если дневная кража была произведена не «по убожеству,» то наказанием служило заточение. Эта система кар была повторена и в 13-ой ст. собора 1669 г., при чем за последний вид святотатства назначено не заточение, а ссылка. 12-я новоуказная статья стремится к введению однообразия в наказании, а потому и указывает только два вида наказания: отсечение левой руки и правой ноги за кражу из алтаря, – и только руки за кражу из церкви. Но на практике продолжала за святотатство практиковаться смертная казнь. |
| Суть его в том, что одному крестьянину, ехавшему в воскресный день из города в село, встретилась какая-то женщина, предлагавшая ему покормить лошадей сеном, которое она указала под кустом, называя это сено Божиим, а себя посредницею между Богом и людьми, дающею последним все необходимое. Под конец разговора женщина на вопрос крестьянина о ней назвала себя святою «Недилею» и, показав скрытое под вуалью лице, изрытое глубокими язвами, пояснила, что это раны, нанесенные ей людьми, не почитающими ее, работающими, пьянствующими и бесчинствующими в день, ей посвященный, и т. д. Воскресный культ выразился также в народных песнях, например, в исторической песне о плене и ослеплении Коваленка татарами: Ой в недилю рано – пораненько Тай избирав женцив Коваленко... Ой повив женцив долом долиною А на тую шпепыченьку на озимую. Пошел Коваленко обедать; в это время ворвались татары, схватили Коваленка, связали и ослепили его. Коваленко говорит: Десь же мене та Господь покарав, Що я в недилю женци позбирав, У недилю до схид сонця поснидати дав. Ой десь мене Господь Бог не простив, Що я у недилю серпы позубив. В вариантах Коваленко просить Бога: Дай же ми, Боже, недили диждати, – Буду я знати, як святковати. (Ант. и Драг., Ист. пес. т. I, стр. 79–93). Воскресный культ выразился также в приведенной уже нами однажды галицко-русской царинной песне «Вийте, девойки». Здесь светлое солнце жалуется Богу, что люди в воскресный день работают: мужики дрова рубят, девушки косу чешут (Голов., т. II, стр. 243). Так как малорусские сказания записаны большею частью в Галиции и на Волыни, в областях, где немецкая колонизация издавна свила себе гнездо и последнее время сильно развилась, и так как в малорусских сказаниях Неделя обнаруживает сходство с западно-европейской сказочной Бертой, то можно было бы предположить влияние западных сказаний о Берте, которая, подобно малорусской Неделе, обходит дома в дни, посвященные ее чествованию, и наказывает тех, кто работает, особенно прях. Предположение это, однако, представляется ненужным, так как малорусские народные сказания о Неделе находят достаточное объяснение в Эпистолии о неделе или Листе небесном, и затем в значительной степени опираются на этимологическое значение самого слова Неделя от слова не делать, как олицетворение праздничного досуга. |
|
|
