Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| – Хорошо, спасибо, но я постою, гражданин Начальник. – Нет, присаживайтесь! – У меня штаны грязные, испачкаю. – Садитесь! Всё-таки сел я, как сказали. – Товарищ Груздев, за что отбываете срок наказания? – Так ведь фашист, наверное? – отвечаю. – Нет, вы не увиливайте, серьезно говорите. – Сроду не знаю. Вот у вас документы лежат на меня, вам виднее. – Так по ошибке, – говорит он. Слава Тебе, Господи! Теперь на Соловки свезут, наверное, когда по ошибке-то... Уж очень мне на Соловки хотелось, святым местам поклониться. Но дальше слушаю. – Товарищ Груздев, вот вам справка, вы пострадали невинно. Культ личности. Завтра со справкой идите в милицию. На основании этой бумаги вам выдадут паспорт. А мы вас тайно предупреждаем... Если кто назовет вас фашистом или еще каким-либо подобным образом – вы нам, товарищ Груздев, доложите! Мы того гражданина за это привлечем. Вот вам наш адрес. – Ой, ой, ой! – замахал руками. – Не буду, не буду, гражданин начальник, упаси Господь, не буду. Не умею я, родной... ...Господи! А как стал говорить-то, лампочка надо мной белая-белая, потом зеленая, голубая, в конце концов, стала розовой... Очнулся спустя некоторое время, на носу вата. Чувствую, за руку меня держат, и кто-то говорит: «В себя пришел!» Что-то они делали мне, укол какой, еще что... Слава Богу, поднялся, извиняться стал. «Ой да извините, ой да простите». Только, думаю, отпустите. Ведь арестант, неловко мне... – Ладно, ладно, – успокоил начальник. – А теперь идите! – А одиннадцать годков? – Нету, товарищ Груздев, нету! Лишь укол мне сунули на память ниже талии... Потопал я». Дома дедушка с бабушкой встретили известие с великой радостью. В этот августовский вечер 1954 г. ссыльные – а было там человек двести – сняли самую лучшую квартиру и пели песни: Ой да станут воды... На душе у всех был праздник. Два дня понадобилось, чтобы оформить паспорт – «он и теперь еще у меня живой лежит», как говорил о. Павел. На третий день вышел Груздев на работу. А бригадиром у них был такой товарищ Миронец – православных на дух не принимал и сам по себе был очень злобного нрава. Девчонки из бригады про него пели: «Не ходи на тот конец, изобьет тя Миронец!» |
| Нелька узнала о Фаиной беде, о Божьем проклятии этом, и сделалась ей защитой и опорой, лютовала, обороняя подружку от мужиков, и кто-то из интеллектуально развитых грамотеев, понаблюдав уединяющихся, шепчущихся и что-то тайно делающих девушек, пустил слух: — Живут, твари, друг с другом, по-иностранному это называется «лесбос». — Да что же им, паскудам, нашего брата не хватает?! Кругом мужик голодный рыщет, зубами клацает!.. Терпи, девки, терпи, слушай, как поганец, какой-нибудь сопляк, бабу в натуральном виде не зревший, который, быть может, завтра будет хвататься за ноги, за юбку, крича: «Сестрица! Сестрица!..» — орет сейчас во всю нечищеную пасть: «На позицию — девушка, а с позиции — мать, на позицию — целочка, а с позиции — блядь…» — 0-ой, Нелечка! Я думала, ты погибла! — спрыгнув в воду с еще не ткнувшейся в берег лодки, закричала Фая и с плачем бросилась к подруге. — 0-о-ой, Нелечка!.. Мне говорили, лодка опрокинулась, все перетонули… — Уймись! Уймись, говорю, — сипло воззвала Неля. — Спиртику. Дай спиртику иль водки мне и лейтенанту. — Есть! Есть! Я прихватила! Я догадалась! — сбегала к лодке и, на ходу развинчивая пробку на зачехленной фляге, частила Фая: — 0-ой, Нелька! — снова припала к груди Фая. — Ой, моя ты хорошая, ой, моя ты миленькая! Живая! Живая! — и руками шарила по подружке, ощупывала ее. — Ох, да ты вся-вся сырая… — Лейтенант грел, да грева от него, что от мураша. Мы с лейтенантом на гребях греться станем, ты на корму, четырех человек в лодку. И ни одного рыла больше! Накупались! Хватит! — властно скомандовала Нелька какому-то замурзанному чину с грязной повязкой на рукаве, распоряжавшемуся на берегу эвакуацией раненых. Выорал все-таки «художник» Бескапустин кое-что: переплавили сотню бойцов, совсем не боевую, с миру по нищему собранную, патронов несколько коробок и гранат ящиков пять, да сухарей, табаку и сахару, помаленьку на брата. Не от пуза, но с водой, с ключевой, поддержаться можно. Щусь поручил своему заму Шапошникову заняться распределением харчей, сам залег в глубоком, крепко крытом блиндаже, отбитом у немцев, понимая, что блаженству скоро наступит конец. |
| Нелька узнала о Фаиной беде, о Божьем проклятии этом, и сделалась ей защитой и опорой, лютовала, обороняя подружку от мужиков, и кто-то из интеллектуально развитых грамотеев, понаблюдав уединяющихся, шепчущихся и что-то тайно делающих девушек, пустил слух: — Живут, твари, друг с другом, по-иностранному это называется «лесбос». — Да что же им, паскудам, нашего брата не хватает?! Кругом мужик голодный рыщет, зубами клацает!.. Терпи, девки, терпи, слушай, как поганец, какой-нибудь сопляк, бабу в натуральном виде не зревший, который, быть может, завтра будет хвататься за ноги, за юбку, крича: «Сестрица! Сестрица!..» — орет сейчас во всю нечищеную пасть: «На позицию — девушка, а с позиции — мать, на позицию — целочка, а с позиции — блядь…» — 0-ой, Нелечка! Я думала, ты погибла! — спрыгнув в воду с еще не ткнувшейся в берег лодки, закричала Фая и с плачем бросилась к подруге. — 0-о-ой, Нелечка!.. Мне говорили, лодка опрокинулась, все перетонули… — Уймись! Уймись, говорю, — сипло воззвала Неля. — Спиртику. Дай спиртику иль водки мне и лейтенанту. — Есть! Есть! Я прихватила! Я догадалась! — сбегала к лодке и, на ходу развинчивая пробку на зачехленной фляге, частила Фая: — 0-ой, Нелька! — снова припала к груди Фая. — Ой, моя ты хорошая, ой, моя ты миленькая! Живая! Живая! — и руками шарила по подружке, ощупывала ее. — Ох, да ты вся-вся сырая… — Лейтенант грел, да грева от него, что от мураша. Мы с лейтенантом на гребях греться станем, ты на корму, четырех человек в лодку. И ни одного рыла больше! Накупались! Хватит! — властно скомандовала Нелька какому-то замурзанному чину с грязной повязкой на рукаве, распоряжавшемуся на берегу эвакуацией раненых. Выорал все-таки «художник» Бескапустин кое-что: переплавили сотню бойцов, совсем не боевую, с миру по нищему собранную, патронов несколько коробок и гранат ящиков пять, да сухарей, табаку и сахару, помаленьку на брата. Не от пуза, но с водой, с ключевой, поддержаться можно. Щусь поручил своему заму Шапошникову заняться распределением харчей, сам залег в глубоком, крепко крытом блиндаже, отбитом у немцев, понимая, что блаженству скоро наступит конец. |
| І-ой, ст. 23-м и главе Х-ой, ст. З-м и 5-м. Бертольд свои доводы старается подкрепить тем, что с ХІІ-ой гл. автор будто бы уже не «приплетает своих собственных размышлений», что будто бы характеризует только Иасона. Но и это неверно, Те же рассуждения автора мы встречаем и здесь: так, например, в XII-oй гл., ст. 39–45, по поводу смерти павших в сражении против Горгия; в гл. XIII-oй, 7–8 ст., по поводу смерти Менелая; в гл. XV-oй, 32 ст., по поводу смерти и отсечения руки Никанора; те же встречаем здесь мы и моления евреев и Иуды Маккавея (см. XII, 28–36; XIV, 31–36; XV, 22–24), как и во всей книге. К противоречиям Бертольда должно отнести и то, что он 40-ой ст. главы ХІІ-ой вносит в книги Иасона, а 16-й стих той же главы считает началом другого источника 31 . Это противоречие Бертольда свидетельствует о том, что он сам мало был уверен в том, что с 16-го ст. XII-oй главы автор, действительно, пользовался другими источниками, а не Иасоном Киринейским. Прекрасным обобщением и заключением к нашему опровержению всех указанных возражений могут служить следующие слова Гримма; «едва ли бы он (автор) позволил себе умолчать о других источниках, да и не было для этого никаких оснований. так как он и так отклоняет от себя всякую ответственность за правдивость рассказа, предоставляя ее автору источника (II, 30). Неточности и ошибки тем более извинительны, что он, преследуя свою цель, гораздо больше заботился о судьбах теократического народа и святыни, чем о личностях царей сирийских, игравших видную роль в великой драме. Далее, повествование захватывает царствования обоих Антиохов с начала до конца, тогда как от царствования Селевка І-го задет только конец, а от Димитрия І-го одно начало; события при Селевке (гл. ІІІ-я) служат только как бы прологом Маккавейской эпопеи. Наконец, размер источника, насколько его обнаруживает хронология династии Селевкидов, ясно показан размерами компиляции. В конце-концов получается, что компилятор не пользовался другими манускриптами, кроме сочинений названного Иасона» 32 . |
| И в этом случае, должен бы был произойти космический пожар. Нужно заметить, что подобные явления не беспримерны в летописях истории неба. В конце января 1892 г. была открыта новая звезда в созвездии Возничего, на 2 градуса к югу от звезды этого созвездия (ее прямое восхождение – 5 ч. 25 м. 4 с., северное склонение – 30° 21»). По своему блеску, она должна была бы быть помещена между звездами 5-ой и 6-ой величины. Затем, она была найдена на фотографических клише предшествовавшего времени. Из изучения их открылось, что в начале ноября 1891 г., она была менее блестяща, чем звезды 11-ой величины, затем ее блеск быстро увеличивался и к половине января 92-го г., она была почти звездой 4-ой величины, затем ее блеск стал ослабевать и к концу апреля 92 г., она стала звездой 15-й величины и наконец 16-ой. Maximum ее блеска, когда она была видима простым глазом, обнимал собой период в 3 месяца. В период этого maximum’a, звезда обладала блеском в 50000 раз большим, чем в начале и в конце своего появления. Совершенно подобное же явление было наблюдаемо в 1876 г., на временно явившейся звезде в созвездии лебедя и в 1886 г. на переменной звезде в созвездии северного Венца. Полагают, что неожиданно и так страшно усилившийся блеск этих звезд был только заревом страшных небесных пожаров. Отчего произошли эти пожары? Это объясняют различным образом. Гигантский болид, упавший на небесное тело, производит его воспламенение. Планета, попавшая в сферу центрального притяжения своего солнца и вследствие этого упавшая на него, чрезмерно увеличивает его блеск. Какое-нибудь угасшее солнце, попавшее в космическую туманность, частицы которой доселе были обособлены, производит то, что эти частицы устремляются на него и, сталкиваясь с ним, развивают страшную теплоту. Встреча, 2-х слабо светящихся или совсем не имеющих своего света, небесных тел всегда может произвести величественный небесный фейерверк. Если подобный случай имел место в созвездии Возничего (т. е. встретились или болид с болидом, или болид с туманностью), то спектральный анализ позволяет заключить, что эти два тела, в момент своей встречи, неслись одно по направлению к другому с страшной скоростью в 900 километров в секунду. |
| Ой, ой, ой! — замахал руками. — Не буду, не буду, гражданин начальник, упаси Господь, не буду. Не умею я, родной… …Господи! А как стал говорить-то, лампочка надо мной белая-белая, потом зеленая, голубая, в конце концов стала розовой… Очнулся спустя некоторое время, на носу вата. Чувствую, за руку меня держат и кто-то говорит: «В себя пришел!» Что-то они делали мне, укол какой, еще что… Слава Богу, поднялся, извиняться стал. «Ой да извините, ой да простите». Только, думаю, отпустите. Ведь арестант, неловко мне… — Ладно, ладно, — успокоил начальник. — А теперь идите! — А одиннадцать годков? — Нету, товарищ Груздев, нету! Лишь укол мне сунули на память ниже талии… Потопал я». Два дня понадобилось, чтобы оформить паспорт — «он и теперь еще у меня живой лежит», как говорил о. Павел. На третий день вышел Груздев на работу. А бригадиром у них был такой товарищ Миронец — православных на дух не принимал и сам по себе был очень злобного нрава. Девчонки из бригады про него пели: «Не ходи на тот конец, изобьет тя Миронец!» — Ага! — кричит товарищ Миронец, только-только завидев Груздева. — Шлялся, с монашками молился! Да матом на чем свет кроет. — Поповская твоя морда! Ты опять за свое! Там у себя на ярославщине вредил, гад, диверсии устраивал, и здесь вредишь, фашист проклятый! План нам срываешь, саботажник! — Нет, гражданин начальник, не шлялся, — отвечает Груздев спокойно. — Вот документ оправдательный, а мне к директору Облстройконторы надо, извините. — Зачем тебе, дураку, директор? — удивился товарищ Миронец. Там в бумажке все указано. Прочитал бригадир бумагу: — Павлуша!.. — Вот тебе и Павлуша, — думает Груздев. Разговор в кабинете директора получился и вовсе обескураживающим. — А! Товарищ Груздев, дорогой! Садитесь, не стойте, вот вам и стул приготовлен, — как лучшего гостя встретил директор «товарища Груздева», уже осведомленный о его делах. — Знаю, Павел Александрович, все знаю. Ошибочка у нас вышла. Пока директор рассыпается мелким бисером, молчит Груздев, ничего не говорит. А что скажешь? |
| Движение постепенно приобретало все более быстрый темп. Женский голос, словно вылетающий из белой снежной мглы кружащейся вокруг неофита метели, запевал так же протяжно, как воет метель: А ну-те ка, други, порадейте Вы у Батюшки, сударя, во зеленом саду! Это было призывом… И на призыв откликались сразу со всех сторон десятки голосов: Сия милость Божия, благодать его святая, Уж и этой благодатью вы умейте повладеть: А золоты коренья вы не стаптывате, А серебряны цветочки не обламывайте, А зеленые листочки не осыпывайте! Ай ну-те-ка, други, порадейте-ка, И вы батюшку сударя поутешьте-ка И нас многогрешных порадовайте. В вихре белой кисеи мелькали и исчезали, как заметаемые снегом, обнаженные руки, ноги, торсы… Три круга белых рубах двигались с все увеличивающейся быстротой, и под конец было уже трудно различить отдельные фигуры… Стоящему в центре новопосвященному, мало – помалу начинало казаться, будто этот крутящийся вокруг него белый вихрь захватывает и его… Необычайная легкость чувствовалась в теле. Без всякого, казалось ему, физического со своей стороны усилия, без всякого напряжения воли, как подхваченный ветром лист, он тоже начинал кружиться… Белая метель по-прежнему пела вокруг него свою песню, повторяя ее несколько раз. Мелькали белые рубахи, мелькали обнаженные тела, сливавшиеся в нечто одно непонятное, непостижимое, помрачающее сознание. И новообращенный, наконец, уже не понимал, где он и что с ним, и кто вокруг него, и что будет дальше… Необычайная, никогда неиспытанная раньше радость наполняла душу… Среди пения вдруг, то там, то тут, начинали раздаваться голоса: «Ой, Дух! Ой, Дух! Дух! Дух!» И в этих голосах тоже звенела радость, сверкающая как огонь, не здешняя, неземная радость… Из белой мглы вихрей выбегали стремительно и легко выкрикивавшие эти слова: «ой, дух! ой, дух!», падали в судорогах на пол и, захлебываясь клокотавшим в них чувством, названия которому еще не придумано ни одним психиатром, продолжали выкрикивать, с пеной на губах, с помутившимися совсем безумными глазами: |
| Никого не было видно, но зато ему на затылок со страшной силой обрушился проливной дождь. Вода просочилась за воротник рубашки, и это было не очень-то приятно. Но ничто не могло остановить папу – даже всемирный потоп, он должен был выбраться отсюда. С большим трудом протиснул он сквозь оконце руки и плечи, а потом стал потихоньку продвигаться вперед. «Если разозлиться как следует, дело пойдет», – подумал он. Но тут как раз и застопорило. Вконец застопорило. Папа Эмиля так застрял в тесном оконце, что лицо его посинело, он размахивал руками и ногами, но ему удалось лишь опрокинуть ящик. И теперь он висел безо всякой опоры и не мог продвинуться ни назад, ни вперед. Бедняга! Что может сделать церковный староста, когда одна часть его туловища мокнет под проливным дождем, а другая висит в отхожем месте? Звать на помощь? Нет, он этого не сделает! Не сделает, потому что знает леннебержцев: если эта история станет известна в приходе, поднимется такой хохот, который не смолкнет до тех пор, пока во всей Леннеберге и даже во всем Смоланде останется хоть одна живая душа. Нет, звать на помощь он не будет! Между тем Эмиль, вернувшись домой радостный и довольный, делал все, что в его силах, чтобы развлечь маленькую Иду. Ей было до смерти скучно на домашнем экзамене, поэтому он вышел вместе с ней в сени и они стали помогать ДРУГ Другу примерять галоши. В сенях стояли длинные ряды галош, больших и маленьких. Ида хихикала от восторга, когда Эмиль важно расхаживал в галошах пастора и бормотал «таким образом» и «помимо того», точь-в-точь как пастор. Под конец все галоши оказались разбросанными, и Эмиль, аккуратный, как всегда, собрал их в кучу на полу, так что в сенях выросла целая гора галош. Потом Эмиль вдруг вспомнил про Заморыша, которому дал обещание принести чего-нибудь на ужин. Завернув на кухню, он наскреб немного объедков и с банкой в одной руке и с фонарем в другой вышел в дождь и темноту, чтобы подкормить немного поросенка. И тут, ой, я содрогаюсь, когда думаю об этом! И тут он увидел своего отца! А отец увидел его. Ой-ой-ой, вот как иногда бывает! |
| В Египте римско-эллинистического периода существовала практика накладывать на голову мумифицированного тела покойника маску. Золотые маски были доступны далеко не всем, поэтому широко использовались маски из папирусного листа или холста. Подобная крашеная маска, склеенная из нескольких папирусов, и была подвергнута «вивисекции»: путём растворения клея исследователи вычленили из неё фрагмент с текстом из Евангелия от Марка, а также ещё сотни фрагментов папирусных рукописей разного содержания – от классических древнегреческих текстов (Гомер, философские трактаты) до деловых расписок и приватной переписки. После того, как было установлено, что фрагмент содержит текст из второго канонического евангелия, разгорелись жаркие споры по поводу датировки папируса. Он был исследован разными методами, в том числе и посредством радиоуглеродного анализа, а также путём сравнения с датировкой других документов, находившихся вместе с ним в маске. Сначала появились предположения, основанные на неточных данных, о раннем происхождении документа – конец I века н.э. Но вскоре, в результате уточняющих исследований и замеров, большинство учёных сошлись на датировке II или даже III веком. На сходной, довольно приблизительной, датировке остановились и издатели Оксиринхских текстов. Таким образом, несмотря на желания многих, особенно конфессиональных библеистов (в основном, это евангелики), евангельский фрагмент P137 не стал самой древней рукописью с текстом Нового Завета, хотя и ожидалось, что он опередит по древности прославленный P52 (Папирус Риландса, ок. 125 г.). Однако на сегодняшний день в научном сообществе этот папирус получил признание как самый ранняя рукопись с текстом из Евангелия от Марка. В этом отношении Р137 обогнал по древности известный фрагментарно сохранившийся папирус Честер Битти (P45), в котором содержатся многочисленные отрывки из 4-ой, 5-ой, 6-ой и других глав этого евангелия и который датируются серединой IIIb. На сегодняшний день обнаружено, изучено и опубликовано полностью или частично сохранившихся около 5 300 греческих манускриптов Нового Завета, которые были созданы в период с 1-ой четверти IIbeka по середину VIII века. Такое разнообразие древнего рукописного материала позволяет исследователям реконструировать новозаветных тексты с очень высокой степенью достоверности. |
|
|
