| В 1816 году он был переведён в Домнитский Рождество-Богородицкий монастырь Черниговской епархии и через 4 месяца назначен профессором Черниговской духовной семинарии. В 1817 году он был переведён в казанский Спасо-Преображенский монастырь и через месяц назначен ректором и профессором старой Казанской академии, преобразованной в 1818 году в новую духовную семинарию. Таким образом архимандриту Феофану третий раз пришлось принимать деятельное участие при введении духовно-учебной реформы (в Петербурге, Ярославле и Казани). Как преподаватель богословия, архимандрит Феофан был одним из наиболее самостоятельных и передовых: известны в рукописи составленные им «Записки по части догматической богословии», на латинском языке, которые хотя и заключали в себе много лишнего, ненужного и схоластического, но считались очень хорошими по плану, языку и ясности изложения. Им обращено было внимание и на материальное обеспечение семинаристов, живших на частных квартирах; в 1829 году при семинарии основан был «Комитет для призрения бедных учеников казанской семинарии и низших подведомых оной училищ» и при Спасском монастыре устроен флигель для ученического общежития. 14 декабря 1819 года архимандрит Феофан был назначен (с оставлением в должностях ректора семинарии и настоятеля монастыря) профессором богословия в Казанский университет, где читал лекции по собственным запискам, переведённым на русский язык. Он принимал большое участие в деятельности Российского Библейского Общества, состоя председателем его комитетов в Ярославле и Казани (известна его «Речь о значении Библейского Общества»). Кроме того, он состоял членом казанской духовной консистории, членом казанского цензурного комитета и членом казанского Общества любителей российской словесности. Церковное пение и музыка составляли для него высшее утешение и в Казани: он сам выбирал певчих, руководил хором на спевках, много пел solo и играл на гуслях. Не угодив чем-то попечителю учебного округа Магницкому, архимандрит Феофан был 24 февраля 1823 года уволен из университета. |
| 9 (22) сентября 1918 года в Высоко-Петровском монастыре произошло последнее заседание Совещания епископов по регламенту работы Священного Поместного Собора Православной Российской Церкви. На нем председательствовал Святейший Патриарх Тихон. Святитель Тихон неоднократно совершал богослужения в Высоко-Петровском монастыре во время престольных праздников храмов обители. По Декрету «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 20 января (2 февраля) 1918 года все церковное имущество было национализировано. Последний храм на территории монастыря был закрыт в 1929 году. Собор Боголюбской иконы Божией Матери, годы разрухи И даже когда в 1918 году монастырь был официально закрыт, а все церковное имущество – национализировано, здесь в 1920-1930-е годы продолжала тайно действовать. Это была крупнейшая в СССР монашеская община, жизнь которой строилась по монастырскому уставу, где процветало старчество (воспринятое от Зосимовой и Оптиной пустыней) и совершались монашеские постриги (а чтобы не привлекать к себе лишнего внимания властей – труд в светских учреждениях вменялся послушникам, как святое монастырское послушание). Настоятелями монастыря часто назначались ректоры духовных академий. Монастырь, несмотря на свою скудность, предоставлял его территорию и здания нуждающимся церковным образовательным учреждениям: в 1786 здесь нашли приют десять воспитанников Славяно-греко-латинской академии; с 1822 по 1834 год – предоставлены помещения для Заиконоспасского уездного духовного училища; С 1863 года и до революционных событий 1917 года в стенах монастыря действовало Общество любителей духовного просвещения, располагались епархиальная библиотека и духовно-цензурный комитет Русской Церкви. Ею вносился посильный вклад по пропаганде здорового образа жизни среди населения – в стенах монастыря функционировал филиал Варнавинского общества трезвости. Несколько лет после революции при общине монастыря продолжала действовать подпольная Московская духовная академия. С «подпольным периодом» монастыря связаны имена девяти монахов и прихожан монастыря, канонизированных российских святых, принявших мученическую кончину за Христа или подвергшихся гонениям после Октябрьской революции 1917 года: Современное состояние [ править править код ] |
| Оборотной стороной такого положения столичных духовных цензоров стало непосредственное участие в деятельности комитета обер-прокуроров Синода, включая их практически безраздельное вмешательство в дела комитета. «Сверх того, - писал историк духовной цензуры А. Н. Котович, - как довольно характерную черту Петербургского комитета, следует отметить частую смену его членов» [xix] . Так, за первую четверть века существования комитета (1828-1853) в нем перебывало не менее 25 членов, которые помимо цензурной деятельности исполняли другие обязанности (священнослужение, преподавание и др.). К середине 50-х годов XIX столетия цензурный надзор в России усилился. 4 апреля 1851 года при Святейшем Синоде возник секретный комитет для наблюдения за действиями духовной цензуры. Но в последующие годы, в связи с ростом количества авторских рукописей и книг, предназначавшихся для переиздания (цензура которых была обязательна), возникла обратная тенденция. По кончине императора Николая I (1855) наметились пути к ослаблению цензурного гнета, а духовно-цензурным комитетам (состоявшим при духовных академиях) предоставили большую самостоятельность в принятии решений. Санкт-Петербургский комитет духовной цензуры обособился от столичной духовной академии в 1857 году. Основная история его деятельности сложилась в период с 1870 по 1905 годы, когда корпорацией цензоров были выработаны на основании статей духовно-цензурного Устава различные критерии и методики рассмотрения авторских рукописей и книг, предназначавшихся к переизданию. При работе над представленными в комитет сочинениями его служащие уделяли основное внимание следующим ключевым моментам: - недостаткам в церковной живописи: картины на библейские и церковные сюжеты, портреты, эстампы, иконографические изображения, предназначавшиеся к массовому изданию, должны были соответствовать канонам Церкви; - неточностям в церковных календарях и месяцесловах («святцах»); - сомнениям относительно чудесных явлений (чудеса от святых икон и мощей); - сочинениям, смысл которых мог быть «неверно» истолкован (полемика со старообрядцами и сектантами). |
| Впрочем, об отношениях отца Макария и владыки Илиодора следует сказать отдельно. Владыка Илиодор, возглавляя Курскую и Белгородскую епархию, заприметил в семинарии особые дарования тогда еще Михаила Петровича Булгакова. И с того времени стал ему особо покровительствовать. Архиерей оказывал ему материальную поддержку, приглашал погостить в свой дом на время каникул, а в 1837 г., по окончании им Курской духовной семинарии, направил его в Киевскую духовную академию 13 . Но и это еще не все. Архимандрит Макарий первоначально подготовил свое вышеупомянутое «Введение в православное богословие» к печати в виде трех выпусков, каждый из которых поэтапно отправлялся на рассмотрение духовных цензоров. В Санкт-Петербургском духовном цензурном комитете материалы рассматривал архимандрит Аввакум (Честной). Далее рукописи поступали на рассмотрение в Св. Синод, который поручил изучение данных текстов именно архиепископу Илиодору. Последний пропустил к печати все три выпуска без каких бы то ни было критических замечаний. Только в своем первом отзыве он порекомендовал заменить первоначальное авторское название «Энциклопедия Православного Богословия» на другое, «более сообразное с существом дела» 14 . Подобного рода случаи взаимопомощи и взаимодействия между цензорами и авторами не были исключениями. Скорее наоборот, в этом можно видеть некое правило, когда авторы, особенно много и часто пишущие, устанавливали особые доверительные отношения с тем или иным цензором. Впоследствии, будучи архиепископом Харьковским, владыка Макарий, направляя через своего брата протоиерея Александра Булгакова, настоятеля Казанского собора в Санкт-Петербурге, свои проповеди на цензуру в столичный комитет, давал ему следующие указания: «И потрудитесь, братец, попросить секретаря – Чистовича 15 , чтобы рукопись была рассмотрена поскорее, и именно о. Сергием 16 , который цензуровал и прежде мои проповеди » 17 . Уволен архимандрит Макарий от должности сверхштатного члена Санкт-Петербургского духовно-цензурного комитета был согласно собственному прошению определением Св. |
| Как и прежде, Церковь действовала в таких сферах, как литургическая, культурно-идеологическая, публично-правовая, политическая, административная и социально-экономическая 58 . Однако в рассматриваемое время под воздействием государства она принуждена была помимо своей основной сферы – литургической – все более и более активизироваться в тех из них, которые были тесно связаны с охранением самодержавия, особенно – в культурно-идеологической. Со времен Духовного регламента священник должен был немедленно доносить об открывшихся на исповеди замыслах или действиях верующих, направленных против монарха и государства 59 . Духовенству, особенно приходскому, вменялось в обязанность «предостерегать прихожан своих противу ложных и вредных разглашений и утверждать в благонравии и повиновении господам своим» 60 . Распространение вольномыслия побудило правительство создать духовную цензуру. Хотя в 1857 г. началась работа над составлением нового положения о цензуре, она руководствовалась николаевским уставом от 28 апреля 1828 г. 61 По замыслу властей духовная цензура служила дополнением светской, рассматривая сочинения и произведения изобразительного искусства, относящиеся к религии вообще и Православию в частности. Одним из последних актов царствования Николая I стало издание именного указа 62 , обязавшего светскую цензуру обращаться в духовную даже при сомнении, подлежит ли сочинение рассмотрению последней. Либерализация политического режима не коснулась духовной цензуры. Действие упомянутого указа 1854 г. несколько раз подтверждалось в первое десятилетие правления Александра II. Вошел он и во «Временные правила по цензуре» от 12 мая 1862 г. 63 Структура духовной цензуры была довольно проста: ежегодные катехизические поучения и проповеди священников просматривали благочинные; печатные издания на местах – цензоры, назначенные из преподавателей духовных академий и семинарий. Венчал пирамиду петербургский духовно-цензурный комитет при Синоде 64 . Действующий Устав не только безоговорочно обрекал на запрещение отечественные сочинения и переводы, «противные гражданской нравственности, правительству и религии» 65 . |
| м. проживали игумен, иеромонах, 6 монахов и служка, в 1664 г. в штате Д. м. находились священник, уставщик-подкеларник, 2 дьяка, пономарь, 2 работника и служка, в 1730 г.- 70 монашествующих; в 1735 г. было 63 насельника. С кон. XVIII в. в Д. м. направляли московских клириков для исправления или «в надежде пострига». Случалось, количество бельцов составляло треть или более всей братии. В 1774 г. в Д. м. проживало 9 иноков и 8 белых священников, хотя должно было находиться, по штатам, 33 чел. (РГАДА. Ф. 1183. Оп. 1. Д. 2. Л. 6-6 об., 1774 г.). Эта ситуация неблагополучно сказывалась на внутренней жизни обители. Так, свящ. Тимофей Иванов 5 недель Великого поста 1778 г. пьянствовал, а все попытки вразумить его оказались безуспешными. Неск. годами ранее овдовевший псаломщик Иван Алексеев, решив принять постриг в Д. м., также впал в этот грех. Не помогло ни заключение, ни оковы, и в 1779 г. он был изгнан из Д. м. (РГАДА. Ф. 1184. Оп. 1. Д. 428, 1779 г.). Согласно перечню блюд, в 1758 г. в мон-ре почти ежедневно каждому насельнику во время трапезы выдавалось по рюмке водки, стакану меду и ушату пива. Если не было водки, то ее заменяла сивуха (РГАДА. Ф. 421. Оп. 1. Д. 4213). В кон. XIX - нач. ХХ в. в Д. м. проживало от 30 до 40 чел., в 1914 г.- 20 иеромонахов, 13 иеродиаконов, 3 инока и 4 послушника (ЦГИАМ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 7211), а также управляющий мон-рем в сане епископа и его наместник в сане архимандрита. В 1898-1918 гг. в мон-ре на покое пребывали еп. Антоний (Флоренсов) , выдающийся духовник, окормлявший мн. представителей рус. интеллигенции, архиеп. Донской Афанасий (Пархомович) и еп. Архангельский Иоанникий (Казанский) . Духовное просвещение, социальное служение В 1737 г., после того как в Заиконоспасском мон-ре сгорело здание Славяно-латинской академии, ее предполагалось перевести в стены Д. м., однако в обители не оказалось свободных помещений, да и кельи были признаны ветхими и небезопасными для новых обитателей. С 1799 по 1827 г. в Д. м. размещался Духовно-цензурный комитет. |
| осуществил составление и редакцию исторического описания обители на основе рукописей валаамских насельников - иером. Пимена (Гаврилова) и иеродиак. Евфимия (Головко). Описание вышло в 1864 г. в С.-Петербурге под названием «Валаамский монастырь» и стало основой дальнейших публикаций о Валааме. Результатом сотрудничества Е. как издателя и редактора и Казанского как анонимного автора явился выход в свет, в основном в нач. 70-х гг., ряда духовно-просветительских книг для народа: «О чудотворно явленной Тихвинской иконе Божией Матери и о замечательных с нее списках, с коротким изложением некоторых чудотворений» (СПб., 1864); «Богородице Дево, радуйся!: Изъяснение Богородичной молитвы» (СПб., 1870); «Земная жизнь Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» (СПб., 1871); «Земная жизнь Пресвятой Богородицы» (СПб., 1870); «Житие святого благоверного великого князя Александра Невского в иночестве Алексия» (СПб., 1871); «О благодати Божией» (СПб., 1872); «Учение православной Церкви об Ангеле Хранителе» (СПб., 1872). Не исключено участие Казанского в подготовке изданной Е. брошюры «Учение Православной Церкви о Пресвятой Троице» (СПб., 1872-1873). К назидательным изданиям примыкает и поздняя брошюра Е. «Нищие в Церкви» (СПб., 1886) о необходимости милосердия на основе Свящ. Писания и творений св. отцов. Е. проявил себя также в жанре гимнографии. В 1863 г. он направил в С.-Петербургский духовный цензурный комитет «Акафист Пресвятой Богородице «Всех скорбящих Радость»», к-рому, по отзыву рецензента, «недоставало правильного смысла» ( Попов. 1903. С. 233). По внесении исправлений акафист был одобрен (1-е изд.: СПб., 1863) и издавался только до 1915 г. не менее 23 раз: сначала церковным, а с 1890 г. (как и акафист Казанской иконе) - гражданским шрифтом. «Акафист Пресвятой Богородице, явления ради чудотворной ее иконы Казанской» Е. подготовил, «желая послужить прославлению Богоматери и возбуждению веры и усердия к Ее покрову» и учитывая, что она является особо чтимой святыней С.-Петербурга, Москвы и всей России (1-е изд.: СПб., 1868), в 1914 г. |
| После опубликования императорских указов 1905 года, когда гражданам Российской империи были предоставлены свобода вероисповедания и свобода печати, деятельность Санкт-Петербургского комитета духовной цензуры была сведена к минимуму, а предварительная цензура духовной литературы стала делом исключительно добровольным. По сведениям, изложенным в исследовании А. Н. Котовича, Санкт-Петербургский комитет духовной цензуры отличался частой сменой его членов: «Одни умирали, других переводили и отрешали, третьи сами " за распространением круга обязанностей " отказывались» [xx] . За первые полвека деятельности комитета (1809-1855) в его составе перебывали тридцать два служащих. Как отмечалось выше, большинство членов столичного духовно-цензурного комитета имели иные обязанности по церковной и духовно-учебной службе, что, в конечном счете, отрицательно сказывалось на их цензорском служении. Все духовные цензоры имели высшее богословское образование (выпускники духовных академий) и ученые степени бакалавра, кандидата или магистра богословия. По своему церковно-иерархическому положению духовные цензоры имели священный сан, число белого и черного духовенства во все годы деятельности комитета было равнозначным. В исключительных случаях духовными цензорами становились ученые-богословы, не имевшие священного сана (например, Н. В. Елагин). Впервые деятельность столичного духовно-цензурного комитета получила общественный резонанс после выступлений цензора архимандрита Иннокентия (Смирнова; 1784-1819, скончался в сане епископа Пензенского). Они были направлены против мистицизма, насаждавшегося в период правления Александра I министром духовных дел и народного просвещения князем А. Н. Голицыным. Архимандритом Иннокентием (Смирновым) была намеренно пропущена в печать книга Евстафия Станевича «Беседа на гробе младенца», где осуждались мистико-богословские воззрения, исповедуемые князем Голицыным и его окружением. После публикации сочинения Станевича между Голицыным и архим. Иннокентием возник конфликт, и вскоре опальный цензор был отрешен от должности. Под предлогом возведения в высший (епископский) сан, он по указанию Синода вскоре покинул столицу и возглавил провинциальную Пензенскую архиерейскую кафедру. |
| И образцов подобного отношения Святителя к своим подчиненным можно привести очень много. Вот, например, митрополит Филарет посылает две свои рукописные проповеди в Лавру, назначая их для помещения в академическом журнале, только начинавшем издаваться, и сопровождает эту посылку таким письмом к наместнику Антонию: «Прочитайте Вы, и все, и скажите мне, надобно ли ту и другую отдать в состав начинающагося на сих днях [академического] издания, или лучше не отдавать» 16 . Митрополит, таким образом, свои знаменитые проповеди отдает в цензуру «всем», чуждаясь мысли, что они должны служить лучшим украшением нового журнала. Раз митрополит Филарет сделал строгое замечание духовно-цензурному комитету, сочтя однако необходимым присоединить просьбу не гневаться на него за суждение. Но вскоре оказалось, что комитет вовсе не был так виноват, как предполагал Митрополит, и последний находит нужным извиниться пред членами комитета: «Если Вы, Отец Ректор, и отцы цензора гневаетесь на меня, то прошу прощения» 17 , – писал смиренный Архипастырь. Конечно, бывали случаи, когда замечания его относительно каких-либо служебных неисправностей, допущенных его подчиненными, возбуждали неудовольствие у провинившихся; но в этих случаях он находил утешение в том, что хотя он подвергается неудовольствию, но зато исполняет долг. Он мудро рассуждал: «Мне кажется, что сделав [послав] мои замечания, исполню долг и подвергнусь неприятностям, а не сделав, устраню от себя неприятности, но не исполню долга» 18 . Тут, конечно, для разумного человека мог быть лишь один выход. Но исполняя свой долг, когда нужно было сделать серьезное внушение, Святитель очень заботился о том, чтобы получающие выговор и внушение не питали в своем сердце вражды к высокоименитому начальнику. Интересен в этом отношении следующий случай. В середине 50-х годов Московскую Духовную Академию посетила одна Высокая Особа, очевидно, Царского дома, и осталась недовольна тем, что в помещении студентов было накурено табаком. Митрополит, разумеется, не мог оставить без внимания беспорядка и написал обращение к студентам, где старался выяснить вредные стороны табакокурения. Всякий скажет, что митрополит Филарет исполнил свой долг и мог чувствовать себя правым, не беспокоясь о последствиях. Но не так поступил наш Святитель. Он пожелал знать, что думают и как относятся к его словам ректор Академии, наместник Лавры и даже студенты. Наместник поспешил выразить свое мнение, и это утешило его. Но Академия, очевидно, осталась недовольна замечаниями и некоторое время ничего не отвечала Митрополиту. Это обеспокоило его, и он чрез письмо начал выведывать у архимандрита Антония, как принято его обращение в Академии: «Но Вы не отвечали на вопрос, – писал Митрополит, – как судят о моем письме [о табакокурении]. Видно, очень немилостиво». |
| Катехизис митрополита Филарета подвергнут был преследованию за протестантское направление. Библейское общество, энергическим деятелем которого был митрополит Филарет и которое прилагало большие усилия к распространению Священного Писания на понятных наречиях, было закрыто. Книги Свящ. Писания, в переводе на русский язык, были спрятаны в Синодские подвалы, откуда извлекаемы были, даже и на моей памяти, за немалое количество серебра. Руководство духовными школами было передано в руки синодских чиновников, а комиссия из духовных лиц, ведавшая духовно-учебные дела, была упразднена. Для митрополита Филарета закрыты были ворота Петербурга: его, члена Святейшего Синода, перестали пускать в Синод, то есть перестали вызывать в Петербург для присутствования в Святейшем Синоде. Не умея сами, своими средствами, обходиться в решении некоторых затруднительных вопросов без помощи митрополита Филарета и не желая каждый раз ходить к нему на поклон, с усердием отыскивали среди монашествующих человека «хоть в пол митрополита московского», по игривому выражению графа Протасова. Думали, что и нашли такого человека, величиною в пол митрополита московского в лице Афанасия, которого и сделали ректором Петербургской духовной академии, поближе к центру управления церковными делами. Но удивительно, что митрополит Филарет, очень твёрдый духом, доводим был до плача горькими слезами. Такое положение испытывал митрополит Филарет не год, не два, а лет семнадцать. В этот тяжкий период были практикуемы разного рода нападения и на академию, находившуюся под непосредственным главным руководством московского владыки. То откажут в учёной степени тому или другому студенту, отыскав в его магистерской диссертации грехи, не усмотренные будто бы митрополитом Филаретом; то переделают по-своему списки студентов, составленные, будто бы, академией вопреки требованиям правильной оценки; то достанут своими стрелами Цензурный Комитет, составлявший особое отделение академической конференции, и начнут присылать указы с указанием провинностей Комитета, не усмотренных Филаретом. |
|
|
