| Средиземное море — материнское лоно Европы, и когда смотришь с крутого берега вниз в его солнцем пронизанную глубь, кажется, что видишь те изумрудные и пенистые недра, в которых некогда родилась ее душа; но тут, на атлантической ее кайме, в дожде и тумане, или вот в этот " Час между светом и тьмой, когда спадает покров с ее довременной наготы, совсем другие мысли идут на ум и другая восстает, Бог знает из каких глубин, смутная, плесенью покрывшаяся память. Все, кто жил и живет на самом западе Запада, на «краю земли», знают ту беспричинную грусть, похожую на зов издалека, которой португальцы дали особое имя «saudade», но которая свила себе такое же прочное гнездо и в норвежских фьордах, и на зеленом острове Эйре, и в каменистой Бретани, и на забытых берегах старого дикого Уэльса, особенно тут, в самом глухом его углу. Диким назвал его Джордж Борроу скоро уж век тому назад, диким он остался и сейчас, несмотря на уголь Кардиффа и на универсальные удобства, нарядившие весь мир во что-то среднее между арестантской курткой и больничным халатом. На юге гудят гудки, — или молчат, потому что нет работы; на севере Сноудон служит домашним Монбланом для начинающих альпинистов, и дачники населяют гостеприимный остров Энглси; но на западе тянется слабо заселенная береговая полоса, становящаяся особенно скалистой, извилистой и безлюдной в Пемброкшире. Здесь, в двадцати верстах от железной дороги, давно превратившийся в деревню старый град святого Давида, так и не сделался снова городом. Любители морского купанья и лазанья по скалам приезжают сюда из Англии на автомобиле и живут неделю, другую в одной из окрестных деревень, ища уединения и не мешая находить его другим. По узкой тропинке, продираясь сквозь колючий кустарник, можно спуститься в бухту, — и ее горизонтом будет исчерпан мир. Бухт здесь много, можно менять их каждый день, каждое утро с другого берега выплывать к тому же морю. Наверху, на версты и версты, всё голо, всё открыто ветру, нет ни одного дерева, только папоротник, камень да трава. |
| Также и еретики, уста которых полагаются на небеси, а язык проходит по земле, ум, полученный от Бога во благо употребляют на противное и превратное, на то, чтобы говорить против Того, Кем они созданы, и служение языка, коим должно восхвалять Господа, обращают на богохульство ( Пс. 72 ). Ст. 16–19. За то пошлет властитель Господь воинств в тучных его чахлость и под славою Его возгорится как бы пламя огненное. И будет свет Израилев в огне и святой его в пламени, и загорится и будет пожран колючий кустарник его и терны в один день. И слава леса его и Кармила его истребится от души даже до тела, и будет от страха беглецом, и остатки дерев леса его по малочисленности их будут перечислены, и дитя перепишет их. Так как ты сделал и сказал, что я привел выше, то за это пошлет Господь ангела своего, и в одну ночь из войска твоего умрет сто восемьдесят пять тысяч; так что самые могущественные, которых называет тучными, превратятся в чахлых и ничтожных, и, как говорят Евреи, при сохранении одежды Ассириян невредимою, тела их будут сожжены скрытым огнем. Тогда свет Израилев и святой, т. е. ангел, будет в огне и пламени, и все терны и волчцы Ассирийские, т. е. нечестие, будут истреблены, и не в продолжение долгого времени, а в один день и в одно мгновение. И как лес и Кармил, – эта покрытая лесом гора Галилейская, – скоро сгорает, когда будет подложен огонь, так и вся слава Ассириянина будет уничтожена от души до тела. Тогда лишившись войска, он обратится в бегство (что говорит тот же пророк в дальнейших словах), и из столь бесчисленного множества, которое сравнивалось с Кармилом и лесом, превратится в такое ничтожное количество, что малое дитя будет в состоянии исчислить и составить перепись воинов. Ибо Евреи говорят, что только десять человек осталось из его войска. Из наших же некоторые хотят видеть в этом царе образ противной силы, и как у Даниила (гл. 10) мы читаем о князьях царства Персидского, царства Мидийского и царства Греческого, так и здесь князь Ассирийский, который по гордости называется умом великим, в день суда будет предан огню геенскому, уготованному диаволу и ангелам его. |
| Такому обритию подвергались только несчастные страдальцы прокаженные: с ними-то и сравнял Господь Ахаза за своеволие, которое покрыло душу царя как бы проказой (как некогда и деда его – царя Озию). 21–22. И будет в тот день: кто будет содержать корову и двух овец, по изобилию молока, которое они дадут, будет есть масло; маслом и медом будут питаться все, оставшиеся в этой земле. (И будет в той день, кормити будет человек юницу от волов и две овце: и будет от множества творения млечнаго, масло и мед снесть всяк оставыйся на земли). Всякий подданный Ахаза имел или мог иметь не одну корову и не две овцы, а много; но ни коровы, ни овцы не были многоплодны и не давали молока в обилии, потому что не было достаточных пастбищ, когда иудея била тесно населена. А в «тот день» бедствий, когда явится царь Ассирийский, опустошит землю, жителей отведет в плен, вся страна будет пастбищем, и мелкий скот – если он у кого еще будет при таком разорении – свободно будет откармливаться. Тогда одной коровы и двух овец достаточно будет для прокормления осиротелой семьи. Так будет сыт скот, но и так мало будет людей в опустошенной земле, теперь покрытой многолюдными городами. 23–24. И будет в тот день: на всяком месте, где росла тысяча виноградных лоз на тысячу сребренников, будет терновник и колючий кустарник. Со стрелами и луками будут ходить туда, ибо вся земля будет терновником и колючим кустарником. (И будет в той день, всяко место, идеже аще будет тысяща лоз винограда, по тысящи Сикль, в лядину будет и в терние: со стрелою и луком внидут тамо, яко лядиною и тернием будет вся земля). Резкая перемена, имеющая быть в «тот день», страшный по степени опустошения, обнаружится в совершенном запустении хорошо обработанных виноградников. На всяком месте, где прежде росла тысяча виноградных лоз на тысячу сиклей (или серебренников), в «тот день» будет только терновник 18 . Виноградники, составлявшие прежде утешение всех иудеев, теперь, за неимением рабочих рук, поломаются и посохнут, а места их процветания зарастут кустарниками, совершенно бесплодными, никуда не годными, даже колючими и вредными... |
| Тогда как улеглись все и беспечные болгары захрапели, я несколько раз замечал, что матросы подходят к борту, у которого стоял винный бочонок. Никаких подозрений в рассуждении матросских переходов взад и вперед не родилось тогда в моей голове. На следующий день утром шумно поднялись наши болгары, чинно помолились Богу и приветствовали друг друга. Некоторые из них, вероятно, от вчерашней пирушки чувствовали себя не совсем хорошо: они были смутны и невеселы. Я следил за каждым из них со стороны. Наконец старший подходит к бочонку и со самым ласковым видом берется за него – только что же? В бочонке ни капли вина! Болгарин потряс опорожненною посудою, значительно переглянулся со своими товарищами и, подошедши к ним, перешептался. Это меня заняло. Смотрю – и другой болгарин подходит и трясет бочонком, не булькнет ли вино! Они сомнительно переглянулись между собою и, удивленные, ошеломленные похищением драгоценной амброзии, молча и грустно расселись по своим койкам. Тогда только пришла мне на мысль неоднократная ночная осада матросами винного бочонка. Я искренно пожалел бедных болгар и удивился их скромности, потому что они никому ни слова не выговорили о похищении их лозного вина. Афон. Ватопед – история монстыря Вечером того же дня мы были в Ватопеде. Ватопед самый богатый из монастырей Афона ; жаль только, что он штатный, поэтому-то и г. Давыдов видел здесь много старцев румяных и веселых. Жизнь в штатных монастырях, как я писывал вам, не совсем соответствует строгости иноческих законоположений. Первоначальное основание Ватопеда приписывают Константину Великому , а возобновление, после разрушения от богоотступника Иулиана, Феодосию старшему в 390 году. «Ватопед» в русском переводе имеет двоякое значение: «дитя в кустарнике», или «колючие кустарники», потому что греческое слово ватос, значит «колючий куст» (такими кустами, признаться, очень богата Святая Гора), а педи – «дитя»; но если в последнем слове, «педион», удержать вместо еа простое е, тогда выйдет – «равнина, занятая колючими кустарниками». Здешние предания усваивают Ватопеду первое значение, то есть «дитя в кустарнике», и рассказывают на это вот какую повесть. |
| Тот поднял руку, набрал в лёгкие воздуха, но, видимо, так и не найдя подобающих слов, только потряс перстом. Алексей Иванович поднялся и отошёл от греха подальше, а мне пришлось за него заступаться: вот, мол, для того и на Афон поехал, чтобы оставить пагубное пристрастие. Это несколько утешило батюшку, и в это время отошедший Алексей Иванович воскликнул: — Смотрите-ка, — и все повернулись к нему. Алексей Иванович стоял у противоположной стороны дороги, откуда поднимался покрытый редким кустарником склон горы, и указывал на едва приметный указатель: посеревшая от солнца и ветра деревянная палочка и на ней изржавевшая, с тёмными пятнами табличка, точно в тон серо-буро-зелёному склону горы. Мы подошли и внимательно осмотрели табличку: когда-то, в давние-стародавние времена на ней определённо было написано «Ватопед». Более того, под словом угадывалась стрелка. И стрелка указывала на склон горы. Мне не хотелось лезть в гору. Я представил себе каменистое бездорожье, свои похрустывающие при каждом неверном шаге разболтанные коленки и предложил не уходить с наезженной дороги. Алексей Иванович как человек, обретший знак, естественно, настаивал на том, что знак нам послан не просто так. Отец Борис посмотрел на Серёгу. Тот пожал плечами: — Дорога, судя по всему, как раз огибает эту гору, — он показал карту, на которой линии и кружки напоминали более карту гидрометцентра, то есть совершенно непонятную, — а тропа, наверное, пересекает гору напрямки, и мы должны будем выйти на эту же большую дорогу, только с той стороны горы. — А где ты видишь тропу? — спросил я. — Ну, если присмотреться… то — вот. Действительно, «если присмотреться». Горный склон представлял нагромождение разновеликих и разномастных камней. Не разваливалась эта каменная куча, видимо, только потому, что держал её то там, то сям пробившийся сквозь камни кустарник. Весьма, между прочим, жидкий и колючий. И глазу виделась картинка, которую обычно показывают офтальмологи; когда из множества разноцветных кусочков надо выделить главное и правильно назвать фигуру. Тут же надо было угадать, какие камни лежат неестественно и выстраиваются в некую единую цепочку. Серёга эту цепочку видел. Вообще-то после того, как они в темень прошли «урочище», я Серёге доверял. |
| У него в 1937 году была такая собрана работа «Литература и школа», он ее включил в книгу «От двух до пяти». Это включение было недолгим, в 1939 году книга «От двух до пяти» была названа буржуазной и на полтора десятка лет, вообще говоря, запрещена. Ее не выдавали даже в библиотеках. И я думаю, не только потому, что Корней Иванович в ней цитировал так называемых буржуазных психологов, сам тон этого разговора был поперек советской воспитательной системе, я просто уверен в этом. Но и когда книжка снова стала выходить, то есть уже в оттепельные, так называемые времена, проблема преподавания Пушкина в школе осталась проблемой. И Корней Иванович снова включил это в свою работу 1930-х годов «Литература и школа» и в книгу «От двух до пяти». Я процитирую небольшой кусочек: «Сейчас, например, все шестиклассники испытывают великую скорбь. И причина их скорби – Пушкин. Как сквозь колючий кустарник, пробираются двенадцатилетние дети сквозь такие непонятные строки: Я здесь, от суетных оков освобожденный, Учуся в истине блаженство находить, Свободною душой закон боготворить, Роптанью не внимать толпы непросвещенной, Участьем отвечать застенчивой мольбе, И не завидовать судьбе Злодея, иль глупца в величии неправом, Оракулы веков, здесь вопрошаю вас! В уединенье величавом Слышнее ваш отрадный глас… И т.д. Нужно свирепо ненавидеть Пушкина, и наших детей, чтобы предлагать двенадцатилетнему школьнику такой архаический текст, полный славянизмов и непостижимых метафор. Я не говорю, что советские школьники при их понятливости и упрямом трудолюбии, не могут в конце концов одолеть эти дремучие строки. Могут. Но не требуйте, чтобы с именем Пушкина после этой тяжелой работы была у них связана радость. Между тем, если бы составители программы вместо «оракулов» и «суетных оков» дали детям такие стихи, как, например, «Ворон к ворону летит», «Вурдалак», «Бонапарт и черногорцы» и прочие, изучение Пушкина стало бы для шестиклассников праздником». Так вот эти стихи все включены в эту книгу, разумеется. |
| Что же касается до народов и племен первого рода, т.е. до народов, имевших свою историю и бывших в свое время великими, но потом явившихся нравственно одряхлевшими, то это явление было и остается возможным в человеческом роде во всякое время, во-первых, по действию в людях тайны беззакония, и, во-вторых, по любодейству человеческой мысли, не заботящейся «иметь Бога в разуме», а предающейся «превратному уму делать – непотребства» ( Рим.1:28 ), как говорит Апостол. Поэтому под влиянием «похоти плоти, похоти очес и гордости житейской» как в отдельных индивидуальных случаях, так в жизни целого народа бывают периоды чрезмерного излишества в пользовании так называемыми мирскими благами, и времена нравственно-духовного любодейства и как бы опьянения, когда личный культ начинает преобладать над общественными интересами и люди слепо предаются любодейству плоти и духа, опьяняемые и прострируемые нравственно более и более от самой любодейной чаши, из которой они начали пить. В это время «беззаконие», по свидетельству Св. Писания, «как огонь», разгорается среди народа; «пожирает терновник и колючий кустарник», «и пылает в чащах леса», т.е. заражает собой всю массу народа, «и поднимаются столбы дыма», т.е. разрушается все доброе в народе ( Ис.9:18 ), и беззаконие, подобно воплю Содомскому, восходит от земли на небо ( Быт.18:20–21 ). Тогда отвергает Господь и оставляет род, «навлекший гнев Его» ( Иер.7:29 ), и «народы», – по свидетельству Св. Писания, – истребляются тогда «на своем месте» ( Иов.36:20 ). Но на место их новые племена и новые народы выступают на историческое поприще и, верные идее Бога и соединенным с этой идеей абсолютным нраственным принципам, продолжают историю человеческого рода на основе нравственного порядка и служения добру. Бог, таким образом, державствует и управляет в роде человеческом через отдельные народы, и пока этот порядок, положенный Самим Богом в смешении языков и рассеянии племен и народов, возможен будет на земле по ответности в нравственных качествах перед Богом отдельных племен и народов, до тех пор род человеческий будет существовать на земле, как отвечающий идее Бога; оскудение же веры и благочестия в племенах и народах и всеобщее нравственное одряхление будет началом конца самого существования мира в настоящем его виде. Новое каинитство на земле не будет уже иметь нового всемирного потопа, а будет иметь всемирный страшный суд Божий. |
| Эти два стиха (и последующие до конца главы) представляют значительные трудности понимания. С одной стороны, рисуется некоторое довольство „оставшихся в этой земле“, а с другой (ст. 23–25) запустение земли. Если не ошибаемся, то в стихах 21–22 прямо указано, что хотя плен, в который пойдет народ, будет стыдом его, но что беднейшие 493 ,-оставленные победителями в родной стране, будут по милости Божией жить и питаться лучше, чем до плена, когда сильные обирали и угнетали их 494 . Еще может быть, сближая стих 22 с стихом 15 об Еммануиле, „Который будет питаться медом и млеком, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе“,– мы имеем перед собою пророчество об тех, о которых Ап. Иаков ( Иак. 2:5 ) говорит: „не бедных ли мира избрал Бог быть богатыми верою и наследниками царствия, которое Он обещал любящим Его?“ С этой точки зрения это есть пророчество о простых и бедных Израильтянах, издавна живших в Галилее и не тронутых завоевателями, – из которых большею частию были все Апостолы Господни. В этом случае пророчество это связуется прямо с пророчеством Исаии IX главы ст. 1–2: „Земля Завулонова и земля Неффалимова, на пути приморском, за Иорданом, Галилея языческая, народ, сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящем в стране и тени смертной воссиял свет“. Сам священный Еммануил, в пророчестве о Нем стиха 14-го рисуется во младенчестве человеческом; и в таком же младенстве изображаются те простые сердца, понявшие, что Иисус есть Христос, ожидаемый Еммануил. Им Господь подает пищу во благовремении за простоту сердца их, и им же первым воссиял свет проповеди Господней, и они первые крестились крещением Иоанновым, исповедуя грехи свои 495 и им первым выпало счастье слышать и нагорную проповедь 496 , и радоваться о словесах благодати 497 , и искать Господа в пустыне, куда влекла их жажда слова Божия, и есть хлеб в пустыне 498 и слышать слово о хлебе жизни 499 и видеть первые чудеса Господа 500 . 23 . И будет в тот день: на всяком месте, где росла тысяча виноградных лоз на тысячу серебренников, будет терновник и колючий кустарник. |
| Я не заметил, как он ускользнул. Пашка оглядел экспедицию. Он уже забыл о своем гневе. — Пошли скорей, — сказал он. — Пока нас не выследили. Они вышли из-под тени навеса. Корабль тускло поблескивал в полутьме. Было светлее, чем вчера, потому что по небу катились сразу три солнца, но свет от них был неверным и зловещим. Надо было подняться на скалы на той стороне ущелья, потом пройти через лес камней, спуститься к небольшому горячему озеру, из которого раз в минуту поднимался стометровый гейзер, за ним начинался колючий, без листьев, кустарник, в котором можно было немного передохнуть. От кустарника шел пологий спуск к следующему ущелью, где таилась база странников. Путешественники рассчитывали выйти к ущелью выше базы и спуститься к ней по ручью. На скалы они взлетели, включив ракетные ранцы. С их помощью можно прыгать метров на пятьдесят. Ребята умели пользоваться ранцами: в туристском походе так перебираются через реки и болота. Прыгая, они не забывали об осторожности. Если их ищут, прыгающую или летающую фигуру легче засечь. Поэтому они только помогали себе ранцами на подъемах, а когда выбрались наверх и начали спускаться к красневшему впереди озеру, то разошлись подальше друг от друга и открытые места перебегали как можно незаметнее. — Эй, — закричал Пашка, — глядите! У берега озера в рядок, будто выброшенные волнами, замерли несколько серых мячей. Три побольше, другие маленькие, с теннисный мяч. — А может, наш тоже среди них? — сказал Аркаша. — Нашел все-таки семью? Они повернули к мячам и прибавили шагу. При виде людей мячи осторожно двинулись к воде. — Простите! — крикнула Алиса. — Вы не были на нашем корабле? Мячи заверещали тонкими голосами и попрыгали в воду. — Нет, — сказал Пашка, останавливаясь, — это другие, нашему зачем убегать? Посреди озера возник пузырь, вода вспучивалась, поднималась, и вдруг ее прорвало — громадный фонтан, подсвеченный оранжевым небом, взметнулся к зеленым облакам. В то же мгновение из озера выскочило множество серых мячей. Они быстро заскользили по воде к дальнему берегу. |
| Поэтому долгой беседы мы не вели, хотя Сергий гостеприимно предложил мне трапезу. Тут же на выступе скалы приготовил макароны, заварил чай. Я поделился с ним своей тревогой и переживаниями за родную обитель, рассказал о благословении обойти с молитвой Афон. После трапезы почувствовал прилив сил и, сидя на уступе скалы, уже бодро осмотрелся вокруг. Пришёл помысл о том, что не такие уж страшные эти Страшные Карули, что можно и здесь жить и молиться. Помысл был горделивый и, видимо, потому что не прогнал его сразу, – последовало мгновенное искушение. На Афоне вообще духовные причины и следствия предельно кратки по времени. Господь попустил показать мне, с какими опасностями встречались отшельники Карули: я почувствовал, что какая-то сила стала двигать меня к пропасти. До пропасти было около метра, и меня охватил ужас: сейчас эта недобрая сила сметёт меня вниз как пылинку. Я упёрся ботинками в тропу, но моё движение к пропасти продолжалось: физическими силами нельзя противостоять духовному искушению. Начал громко читать Иисусову молитву и только тогда ощутил, что давление ослабло и постепенно прекратилось. Послушник, который был недалеко, и занимался своими делами, услышав мою молитву, ничего не спросил, понимающе кивнув головой. Видимо, он был знаком с подобным искушением. И я понял, что в Страшных Карулях – можно жить и молиться, но не всем, а подвижникам, которые обрели смирение. Господь и Пресвятая Богородица допустили меня сюда, защищая и оберегая, как духовного младенца. А когда младенец принял гордый помысл, попустили ему увидеть это путешествие в истинном свете. Когда сумерки стали близки, я попрощался с Сергием, который в считанные часы стал почти родным – это свойство Афона сближать людей. Нужно было успеть до темноты вернуться назад, во Внешние Карули. Ноги подкашивались, когда дошёл до пещеры иноков, у которых оставил рюкзак и все свои вещи. Они встретили меня радостно. Скит Праведной Анны Простился с иноками и, поднявшись выше в горы, нашёл тропу к скиту Святой Анны. Справа от тропы – гора, а слева – крутой спуск, почти обрыв, и колючие кустарники. Вспоминая путь к Внутренним Карулям, расслабился: идти было сравнительно легко. Замечтался, любуясь зеленью, забыл о молитве и тут же чуть не поплатился за это: запнулся о камень и еле удержался от падения с обрыва в колючий кустарник. Спас только посох: по афонским тропам обычно передвигаются с посохом. Собрался и пошёл дальше с молитвой – так как и нужно идти по Афону. |
|
|
