| — Но мы не можем,- возразил Сэм.- Без крыльев, просто никак. Восточная сторона Эфель Дуата была отвесной, срывающееся утёсами и обрывами в чёрный проход, что лежал между горной цепью и внутренним хребтом. На небольшом расстоянии от перекрёстка, после очередного крутого спуска дорога взбегала на повисший над пропастью каменный мост и уводила к изломанным склонам и узким долинам Моргая. Фродо и Сэм отчаянно рванулись через мост, но еще не успели добраться до его противоположного конца, как услышали поднявшуюся тревогу и крики. Позади них, теперь уже высоко наверху, на горном склоне, маячила крепость Кирит Ангола, её камни тускло рдели в зареве. Внезапно её хриплый колокол ударил снова, а затем рассыпался дребезжащим трезвоном. Заревели рога. И тут с другой стороны моста донеслись ответные крики. Фродо и Сэм не могли видеть, что творится впереди, на дне тёмной расселины, отрезанной от угасающего зарева Ородруина, но они уже слышали топот обутых в железо ног, и на дороге загремел быстрый перестук копыт. — Живей, Сэм! Перелезаем! — крикнул Фродо. Они вскарабкались на низкий парапет моста. К счастью, здесь не было уже того страшного обрыва в пропасть, потому что склоны Моргая успели подняться почти до уровня дороги; но для хоббитов было слишком темно, чтобы угадать высоту. — Ладно, пошли, мистер Фродо,- сказал Сэм.- До свиданья! Он разжал пальцы. Фродо последовал за ним. И уже падая, они услышали грохот от промчавшихся по мосту всадников и тяжёлый топот орков, бегущих позади. Однако Сэм рассмеялся бы, если б посмел. Опасавшиеся, что сейчас разобьются о невидимые скалы, хоббиты упали в овраг не более чем в дюжину футов глубиной и приземлились с глухим стуком и хрустом в последнюю вещь, которую они здесь ожидали встретить: густой колючий кустарник. В нём Сэм и лежал, не двигаясь, посасывая расцарапанную руку. Когда звуки копыт и ног стихли, он рискнул присвистнуть. — Увольте меня, мистер Фродо, но я и понятия не имел, что в Мордоре может что-то расти! Правда, знай я о здешних растениях, то как раз ожидал бы чего-то подобного. Судя по ощущениям, эти шипы длиной в фут, не меньше; они прокололи всё, что на мне надето. Надо было ту кольчугу нацепить! |
| ...«Болезни и скорби, и воздыхание обретоша мя, увы мне, Чистая, горце рыдающе глаголаше, видяще Тя, чадо Мое возлюбленное, нага и обесчещена»... (Великий Пяток, плач Богородицы). Пресвятая Богородица, спаси нас! Мы, дети Твои – весь мир – гибнем как мухи в густых тенетах, нас окутавших. Мы пропадаем в невежестве и упорстве, или в новом фанатизме и суеверии, пропадем и погибнем, как разбойник в муках и хулении; как фарисей в ложных молитвах и самохвалении; погибнем как пять дев, закосневших во сне и нерадении; как Иуда, разочарованный в Иисусе, его святом учении... и продавший все дорогое за постыдные сребреники... Спаси же нас, Матушка наша, спаси нас, пока не поздно!.. Духовной жаждой томим, В пустыне дикой я скитался... И где тот дивный Херувим, С которым путник повстречался?.. Он все шел и шел, напрягая последние силы. Жажда и гений знания томил его. Крутом – раскаленные пески и редкий голый колючий кустарник. Он поднялся на гору навеянного песка и взглянул в синюю даль... «Боже, неужели мне суждено здесь умереть? Неужели во всей пустыне нет капли воды?» – прошептал несчастный путник. – Вода!.. – вырвался крик из его сдавленной груди. Вдали действительно показался оазис, кучка зеленого кустарника и зеркальный блеск воды. Собрав последние силы, путник спешит к живительной воде, но, сколько он ни идет, оазиса все нет и нет. Взобравшись вновь на песчаную гору, он опять всматривается в беспредельную даль пустыни, усталые глаза жадно впиваются в горячее пространство. – Вода!.. – вновь рвется из его горячей груди слабый крик. Оазис, призрачно красующийся вдали, предательски манил к себе. Но сколько ни тащился бедный путник вперед – воды все нет и нет. Наконец, он увидел человека, который шел ему навстречу. – Если можете, – взмолился путник, – скажите, пожалуйста, далеко ли вода, иначе я сейчас умру. Незнакомец достал флягу и дал глотнуть несчастному несколько глотков влаги. – К сожалению, – сказал он, – в этой пустыне, на расстоянии многих десятков километров, воды совсем нет. |
| — Быстрее! — произнес Иосиф сквозь зубы. — Быстрее! Мы должны как можно быстрее спуститься к реке. Но колючий кустарник образовывал плотную непроходимую стену. Не было ни одной тропинки, ведущей сквозь эти кусты. Им оставалось только одно: прорываться сквозь шипы. Иосиф отодвинул ветви и попытался провести через них осла. Однако животное уперлось и не хотело идти. Мириам с головой укрыла Иисуса покрывалом и, взяв Его на руки, пошла первой. Иосиф видел, как шипы раздирают на ней одежду, царапают ее плечи. На ее куттоне появились красные пятна. Заслоняя собой Сына, она пробралась к реке. Но осел никак не хотел идти сквозь колючки. Воюя с упрямым животным, Иосиф увидел, что трое людей, стоявших на дороге, съехали с нее и направились к реке. Они двигались не слишком быстро, но, казалось, ехали по их следам. Было что-то угрожающее в этом их медленном движении. Солнце, отразившись от того, что было на головах всадников, сверкнуло молнией. Должно быть, это были шлемы. И действительно, за ними ехали солдаты. Иосифа охватила паника. С необычной резкостью он хлестнул осла. Испугавшись, животное в конце концов поддалось и пошло вслед за Иосифом, оставляя на шипах целые клочья шерсти. У Иосифа тоже плечи и спина были расцарапаны. Наконец, они оказались за преградой из кустарника. На дне глубокого ущелья текла река. Она медленно несла свои мутные воды. Иосиф был уверен, что река неглубока. — Быстрее переправляемся, — сказал он. — Какие-то люди едут за нами, и я не знаю, что это означает… По плечам Мириам стекала кровь, один шип поранил ей лоб. У основания волос, над изгибом бровей, застыла темно–красная капля, словно подвешенная бусинка. Иосиф старался не смотреть на ее окровавленные руки и ноги. Он и сам испытывал боль от множества царапин. Даже на светлой шерсти осла появились розовые пятна. Иосиф первым вошел в реку, нащупывая дно палкой. Вода доставала ему до пояса. Он вел осла, на котором ехал Иисус. Рядом шла Мириам, поддерживая Сына. Река стала глубже, и вода доходила уже до ног мальчика. Иисус наклонялся, опускал руку в воду и радостно плескал во все стороны. Мириам не переставала с Ним разговаривать. Она говорила спокойно и весело, будто принимая участие в Его игре. Казалось, она не чувствовала боли, которую ей доставляло погруженное в воду израненное тело. |
| — Как вспыхнет ракета, смотри налево… — От напряжения голос у меня слегка дрожит. — Увидишь бочку железную. Начнешь от нее… И вправо метров на пятьдесят… В три ряда… В шахматном… Как говорили. Слова вылезают с трудом, и каждое из них приходится чуть ли не силой выталкивать. Гаркуша ничего не отвечает. Отползает в сторону. Я это только слышу, но не вижу. Через минуту опять чувствую на своем лице его дыхание. — Товарищ лейтенант… — Что? — Я немножко выше возьму. А то замерзнет вода, и тогда… Опять ракета. Гаркуша наваливается прямо на меня. Вдавливаюсь лицом в землю. Стараюсь не дышать. Рот, нос, уши полны воды и грязи. Ракета гаснет. Я подымаю голову и говорю: — Хорошо. За минное поле я уже спокоен. Вытираю рукавом лицо. Собачья работа все-таки саперская. Темнота, грязь, в тридцати шагах немцы, а свои где-то там, наверху… И каждой мине надо выкопать ямку, вложить МУВ — трубочка такая с пружинкой, острым, как гвоздь, бойком и капсюлем, — проверить, положить в ямку, засыпать землей, замаскировать. И все время прислушивайся, не лезут ли немцы, и в грязь бултыхайся, и не шевелись при каждой ракете. Слышно, как бойцы осторожно вываливают мины из мешков. За час они, по-моему, управятся. А мне сейчас же на свежую память за формуляры и отчетные карточки на минные поля браться надо. Будет у меня этой писанины каждую ночь. В трех экземплярах, да еще схему с азимутами и привязками, и бланков вдобавок нет все сам, от руки. Взбираюсь на гору. Два или три раза чуть не обрываюсь. Ничего не видно, хоть глаз выколи. Все руки об кустарник колючий какой-то, в шипах, исколол. Бойцы молча копают. Слышно только, как лопатой о землю ударяют. Кто-то совсем рядом со мной — в темноте ничего не видно — хрипло, вполголоса, точно упрямую лошадь, ругает твердую, как камень, землю. — Хоть бы пару кирок на батальон дали. А то лопаты называется. Масло ими резать. Кирки… Кирки… Где же их достать? Чего бы только я не дал за два десятка кирок! Кажется, никогда в жизни ни о чем я так не мечтал, как сейчас о них. А сколько их в Морозовской на станции валялось. Горы целые. И никто на них смотреть не хотел. Все водки и масла искали. |
| Пока я так рассуждала, мне было еще одно видение или сон (называйте как знаете), но на сон оно совсем не походило. Я вошла к себе в первом часу пополудни (никого из прислуги не было) и сразу попала внутрь видения — мне не пришлось для этого даже присесть или прилечь на ложе. Я стояла на берегу очень широкой и полноводной реки. На другом берегу бродило стадо каких-то животных (я думаю, это были овцы). Когда я рассмотрела животных внимательнее, я увидела, что стадо состоит из одних овнов, высоких, как лошади, с огромными величественными рогами, с руном, настолько подобным золоту, что блеск его слепил мне глаза. (Небо было пронзительно-голубым, трава зеленела, подобно изумруду, а под каждым деревом лежала тень с такими резкими краями, каких я никогда не видела прежде. Воздух этой страны был слаще всякой музыки.) Эти овны, подумала я, принадлежат богам. Если я украду клок их руна, я обрету красоту. Кудри Редивали — ничто в сравнении с этой куделью. И в видении этом я не побоялась сделать то, чего не смогла сделать на берегу Шеннит; я вступила в холодную воду, и она дошла мне сперва до коленей, затем до пояса, затем до шеи, затем ноги перестали доставать до дна, и я поплыла и вышла на другой стороне, там, где угодья богов. И я пошла по священным травам, с сердцем, исполненным добра и радости. Но тут овны устремились ко мне, подобно волне жидкого золота, сбили меня с ног своими завитыми рогами и прошлись по мне острыми копытами. Они не хотели сделать мне больно — они просто резвились и, возможно, даже и не заметили меня. Я понимала их: они топтали меня и давили от избытка радости, безо всякого злого умысла — наверное, так сама Божественная Природа разрушает нас и губит, не питая к нам никакого зла. Мы, глупцы, зовем это гневом богов, но это так же смешно, как утверждать, что ревущие речные пороги в Фарсе поглощают упавшую в воду муху, потому что хотят погубить ее. Но овны не убили меня. Я осталась в живых и даже поднялась на ноги. И тогда я увидела, что, кроме меня, там была еще одна смертная женщина. Она, казалось, не видела меня и брела по невысокой гряде, которой кончалось пастбище, и что-то подбирала, как подбирают крестьяне колоски после жатвы. И тут я догадалась, что она делала: на шипах терновника висели клочья золотой кудели! Ну конечно! Овны оставили ее, пробежав через колючий кустарник, и теперь эта женщина собирала богатый урожай. То, что я тщетно пыталась добыть, едва не погибнув под копытами, давалось незнакомке легко и без лишних тревог. Безо всяких усилий она получила то, чего я тщилась добиться. |
| Поэтому долгой беседы мы не вели, хотя Сергий гостеприимно предложил мне трапезу. Тут же на выступе скалы приготовил макароны, заварил чай. Я поделился с ним своей тревогой и переживаниями за родную обитель, рассказал о благословении обойти с молитвой Афон. После трапезы почувствовал прилив сил и, сидя на уступе скалы, уже бодро осмотрелся вокруг. Пришёл помысл о том, что не такие уж страшные эти Страшные Карули, что можно и здесь жить и молиться. Помысл был горделивый и, видимо, потому что не прогнал его сразу, – последовало мгновенное искушение. На Афоне вообще духовные причины и следствия предельно кратки по времени. Господь попустил показать мне, с какими опасностями встречались отшельники Карули: я почувствовал, что какая-то сила стала двигать меня к пропасти. До пропасти было около метра, и меня охватил ужас: сейчас эта недобрая сила сметёт меня вниз как пылинку. Я упёрся ботинками в тропу, но моё движение к пропасти продолжалось: физическими силами нельзя противостоять духовному искушению. Начал громко читать Иисусову молитву и только тогда ощутил, что давление ослабло и постепенно прекратилось. Послушник, который был недалеко, и занимался своими делами, услышав мою молитву, ничего не спросил, понимающе кивнув головой. Видимо, он был знаком с подобным искушением. И я понял, что в Страшных Карулях – можно жить и молиться, но не всем, а подвижникам, которые обрели смирение. Господь и Пресвятая Богородица допустили меня сюда, защищая и оберегая, как духовного младенца. А когда младенец принял гордый помысл, попустили ему увидеть это путешествие в истинном свете. Когда сумерки стали близки, я попрощался с Сергием, который в считанные часы стал почти родным – это свойство Афона сближать людей. Нужно было успеть до темноты вернуться назад, во Внешние Карули. Ноги подкашивались, когда дошёл до пещеры иноков, у которых оставил рюкзак и все свои вещи. Они встретили меня радостно. Скит Праведной Анны Простился с иноками и, поднявшись выше в горы, нашёл тропу к скиту Святой Анны. Справа от тропы – гора, а слева – крутой спуск, почти обрыв, и колючие кустарники. Вспоминая путь к Внутренним Карулям, расслабился: идти было сравнительно легко. Замечтался, любуясь зеленью, забыл о молитве и тут же чуть не поплатился за это: запнулся о камень и еле удержался от падения с обрыва в колючий кустарник. Спас только посох: по афонским тропам обычно передвигаются с посохом. Собрался и пошёл дальше с молитвой – так как и нужно идти по Афону. |
| Также и еретики, уста которых полагаются на небеси, а язык проходит по земле, ум, полученный от Бога во благо употребляют на противное и превратное, на то, чтобы говорить против Того, Кем они созданы, и служение языка, коим должно восхвалять Господа, обращают на богохульство ( Пс. 72 ). Ст. 16–19. За то пошлет властитель Господь воинств в тучных его чахлость и под славою Его возгорится как бы пламя огненное. И будет свет Израилев в огне и святой его в пламени, и загорится и будет пожран колючий кустарник его и терны в один день. И слава леса его и Кармила его истребится от души даже до тела, и будет от страха беглецом, и остатки дерев леса его по малочисленности их будут перечислены, и дитя перепишет их. Так как ты сделал и сказал, что я привел выше, то за это пошлет Господь ангела своего, и в одну ночь из войска твоего умрет сто восемьдесят пять тысяч; так что самые могущественные, которых называет тучными, превратятся в чахлых и ничтожных, и, как говорят Евреи, при сохранении одежды Ассириян невредимою, тела их будут сожжены скрытым огнем. Тогда свет Израилев и святой, т. е. ангел, будет в огне и пламени, и все терны и волчцы Ассирийские, т. е. нечестие, будут истреблены, и не в продолжение долгого времени, а в один день и в одно мгновение. И как лес и Кармил, – эта покрытая лесом гора Галилейская, – скоро сгорает, когда будет подложен огонь, так и вся слава Ассириянина будет уничтожена от души до тела. Тогда лишившись войска, он обратится в бегство (что говорит тот же пророк в дальнейших словах), и из столь бесчисленного множества, которое сравнивалось с Кармилом и лесом, превратится в такое ничтожное количество, что малое дитя будет в состоянии исчислить и составить перепись воинов. Ибо Евреи говорят, что только десять человек осталось из его войска. Из наших же некоторые хотят видеть в этом царе образ противной силы, и как у Даниила (гл. 10) мы читаем о князьях царства Персидского, царства Мидийского и царства Греческого, так и здесь князь Ассирийский, который по гордости называется умом великим, в день суда будет предан огню геенскому, уготованному диаволу и ангелам его. |
| Средиземное море — материнское лоно Европы, и когда смотришь с крутого берега вниз в его солнцем пронизанную глубь, кажется, что видишь те изумрудные и пенистые недра, в которых некогда родилась ее душа; но тут, на атлантической ее кайме, в дожде и тумане, или вот в этот " Час между светом и тьмой, когда спадает покров с ее довременной наготы, совсем другие мысли идут на ум и другая восстает, Бог знает из каких глубин, смутная, плесенью покрывшаяся память. Все, кто жил и живет на самом западе Запада, на «краю земли», знают ту беспричинную грусть, похожую на зов издалека, которой португальцы дали особое имя «saudade», но которая свила себе такое же прочное гнездо и в норвежских фьордах, и на зеленом острове Эйре, и в каменистой Бретани, и на забытых берегах старого дикого Уэльса, особенно тут, в самом глухом его углу. Диким назвал его Джордж Борроу скоро уж век тому назад, диким он остался и сейчас, несмотря на уголь Кардиффа и на универсальные удобства, нарядившие весь мир во что-то среднее между арестантской курткой и больничным халатом. На юге гудят гудки, — или молчат, потому что нет работы; на севере Сноудон служит домашним Монбланом для начинающих альпинистов, и дачники населяют гостеприимный остров Энглси; но на западе тянется слабо заселенная береговая полоса, становящаяся особенно скалистой, извилистой и безлюдной в Пемброкшире. Здесь, в двадцати верстах от железной дороги, давно превратившийся в деревню старый град святого Давида, так и не сделался снова городом. Любители морского купанья и лазанья по скалам приезжают сюда из Англии на автомобиле и живут неделю, другую в одной из окрестных деревень, ища уединения и не мешая находить его другим. По узкой тропинке, продираясь сквозь колючий кустарник, можно спуститься в бухту, — и ее горизонтом будет исчерпан мир. Бухт здесь много, можно менять их каждый день, каждое утро с другого берега выплывать к тому же морю. Наверху, на версты и версты, всё голо, всё открыто ветру, нет ни одного дерева, только папоротник, камень да трава. |
| 23 . Тысща лозъ вїнограда, по тысщи сікль, следовательно, каждая лоза по сиклю=от 37 до 62 коп., между тем как ныне в тех странах лоза стоит обыкновенно 1 пиастр (Burk-hardm. Syrien und. dasheilige Land, I, 67)=не больше 7 к. С одной стороны, деньги были дешевле в то древнее время; с другой, пророк разумеет здесь, вероятно, лучший сорт винограда. На месте виноградников порастёт терновник и колючий кустарник – после того как страна в лдин (пустырь, заросль) будет. кд. Со стрелою и лкомъ внидтъ там, к лдиною и тернїемъ бдетъ вс земл: 24. Со стрелами и луками будут ходить туда, ибо вся земля будет терновником и колючим кустарником. 24 . Земля, не возделываемая более и вследствие того опустевшая и заросшая, будет служить местом для охоты за дичью. Стрелы и лук – орудия умерщвления зверей и птиц, употреблявшиеся на охоте ( Быт.27:3 ). кє. И вска гора рема возретс, не найдетъ там страх: бдетъ лдины и тернї в паств овцамъ и в попранїе вол. 25. И ни на одну из гор, которые расчищались бороздниками, не пойдёшь, боясь терновника и колючего кустарника: туда будут выгонять волов, и мелкий скот будет топтать их. 25 . Вследствие крайнего оскудения людей в Иудее (ср. ст. 21–22) места, прежде возделывавшиеся трудами человека, теперь порастут терновником и колючим кустарником, т. е. запустеют и могут служить только выгоном для скота, так как будут иметь на себе только траву и никаких посевов. Такой смысл стиха, по еврейскому масоретскому тексту, представляется последовательным продолжением содержания ст. 23–24. Гр.-слав. перевод во второй половине стиха содержит мысль, также не нарушающую этой последовательности и согласную с евр. текстом; но первая половина содержит в себе речь не о запустении, а о возделывании земли. Смысл масор. чтения мог бы быть по слав. выражен так: «и на всякую гору, яже оралом орется, не пойдеши тамо, от страха терния и купины терновные, и будет в паству волу и в попрание овцам». В ст. 21–25 описывается опустошение Иудеи в таких чертах, которые едва ли имели место не только после нашествия сириян и израильтян, также как и идумеев и филистимлян на Иудею при Ахазе, но даже и после нашествия Сеннахерима при Езекии. Пустыри, поросшие терновником и колючим кустарником и образовавшиеся на месте виноградников (ст. 23–24), предполагают продолжительное безлюдье в стране (ст. 22), которым могла страдать Иудея только во время плена вавилонского и никогда раньше. Настоящие стихи могут, таким образом, подтверждать правильность мысли, что в ст. 17 «царём ассирийским» называет пророк не только царя ассирийского в строгом смысле этого слова, разумея Сеннахерима и Асаргаддона, но и вавилонского царя Навуходоносора, совершенно разорившего Иудею. Главы VIII–IX, 7 |
| Вереск ( Иер.17:6 ) 10 . Слово это встречается в Библии только однажды и почти тождественно с арабским словом, значащим колючий можжевельник, который растёт большей частью в пустых и скалистых местах. Этот густой кустарник приносит красные ягоды. Виноград ( Быт.9:20; 40:9 ; Втор.8:8 ) 11 . Палестина славилась издревле количеством и отличным свойством своих виноградников, особенно долина Есхол, и ни один климат, ни одна почва не были более пригодны для роста винограда. Памятники свидетельствуют о ранней обработке винограда в Египте, теперь там не существующей. Первым виноградник насадил Ной ( Быт.9:20 ); виноград был известен Аврааму ( Быт.14:18 ) и найден соглядатаями Иисуса Навина ( Числ.13:24 ). На некоторых монетах Ирода виноград служил символом Иудеи. Виноград часто произрастал в Палестине по жердям и решёткам на стенах домов как в Италии. Выражение пророка Михея ( Мих.4:4 ) – сидеть под своей виноградной лозой означало мир и безопасность владельца виноградника. Вследствие особенных забот о насаждении и об охране виноградников, Израиль нередко называется виноградником Божиим ( Пс.79:9 ; и след. Ис.5:7 ). В Палестине, как во Франции в настоящее время, виноградные лозы заботливо обрезывались и очищались ( Ин.15:2 ). Сторожевая башня и точило неизбежно находились при каждом винограднике ( Ис.5:2 ; Мф.21:33 ). Таковые башни доселе ещё встречаются в Палестине, a также встречаются там случайно сохранившиеся от древних времён высеченные в скалах точила с углублением – для виноградных лоз и другим углублением для выжатого сока. Горы Кармил, Моавские, Галаадские, Южной Иудеи, Энгедди, где разведение винограда давно уже прекратилось, до сих пор заключают в себе следы подземных точил и подточилий ( Иоиль.3:13 ; Мф.21:33 ). Трудное дело выжимания сока не производилось одним лицом, a требовало участия нескольких лиц. Древние кожаные меха ( Мф.9:17 ) не всегда могли выдерживать сильное брожение молодого вина и часто разрывались. Ветви красивых дерев ( Лев.23:40 ) 13 – упоминаются в числе тех ветвей, из которых устраивались Евреями палатки в праздник кущей. По мнению раввинов, ветви эти срезывались с миртовых дерев, которые до настоящего времени употребляются в обозначенный праздник. Горчица |
|
|
