| В конце жизни она все-таки получает некие прижизненные свидетельства своего труда. В 1958 г. выходит прижизненный сборник «Стихотворения», а в 1964 г. ей присуждается итальянская литературная премия «Этна Таормина». В 1965 г. ей присваивается звание почетного доктора Оксфордского университета. На церемонии она присутствует сама, ей вручают мантию и шапочку. Т.е. приходит мировое признание. Она встречается с людьми, которых не видела многие-многие десятилетия, с теми, кем она дружила, кого она любила. Это происходит как бы земное прощание. Выходит еще один сборник «Бег времени» ( еще до смерти). И вот еще что нужно обязательно сказать - что сама она говорит в конце жизни: «Я счастлива, что жила в эти годы, и видела события, которым не было равных». Это первый поэт, живший в советское время, который был отпет по православному чину. В 1966 г. ее отпевали в храме Николы Морского, ее сын стоял на коленях перед гробом матери и непрерывно читал молитву Ефрема Сирина. Это были люди, которые знали, знали…И никогда не расставались, может быть, на какое-то время как бы закрывала некая завеса, что ли, но в тяжкую минуту все это сердечное знание приходило в подмогу….Умерла в санатории «Домодедово», в присутствии врачей, похороны были сняты - несанкционированная съемка. У нас с вами есть эти драгоценные кадры похорон Анны Андреевны Ахматовой. Вы можете посмотреть. Видно, что хоронят православного человека – видна эта торжественность, виден масштаб, видно это необыкновенное лицо. Иногда я смотрела на ее фотографии и думала: это не просто женщина какая-то, это ангел, который залетел откуда-то иногда, когда не было страстей на этом лице. И когда она уходила - это было лицо иного преображения. Вот, пожалуй, и все. Главное, что хотелось бы сказать – мы в России просто сидим на сокровищах. Они нас с вами окружают. Это живая молитва о новомучениках, о нашей с вами близкой родне, с которой нас разделяет только одно поколение. Вот меня с моим дедом, с теми, кто был расстрелян, кто пострадал - только одно поколение разделяет. Стало быть, как они к нам близко, как они ждут от нас памяти, живого отклика, живого призыва, как скоро они откликаются на него – точно так же и великие души, которые были нам даны в XX веке, которые были нам даны не случайно. Они не то, чтобы ждут, наверное, это наша душа ждет такого глубокого, серьезного разговора, и тоскует по этому разговору, потому что они оставили нам авансом этот образ жизни. Мы можем учиться не только у тех, кто погибал за веру, но и у тех, кто жил с верой, нес веру - и отошел. |
| – Адам сам сказал: «Это она дала мне яблоко». Свалил с себя ответственность. – Да, Адам тоже оказался не на высоте. Змей подбил их поодиночке по принципу «разделяй и властвуй». Собственно, та же стратегия проводится и сегодня: нужно разъединить и разбить мужчину и женщину поодиночке, чтобы мужчина погибал по-своему, а женщина по-своему. Причем сначала погибает женщина, как в райском сценарии: «Сначала мы отравим ее, потом она отравит тех, кто с ней спит, тех, кого родила и кого не родила, а убила в своем чреве». – Но сейчас больше обвиняют всё-таки мужчин. Говорят, что женщины при прочих равных в массе своей более ориентированы на брак, а мужики пошли не те: ненадежные, на них нельзя опираться и т.д. Поэтому женщина должна получить высшее образование, чтобы иметь нормальную профессию и работу и быть в состоянии обеспечить себя, если останется одна, без мужа. – Может быть. Есть достаточное количество аргументов в защиту женщин. Прецедентное поле очень широкое, примеров миллионы. Да, иногда женщины говорят: «А что делать? Я кормлю и маму, и сестру, и калеку папу, и не могу выйти замуж, потому что не могу ни с кем познакомиться». Есть такие примеры, я не буду этого отрицать. – Говорят, что в целом мужчины пошли не те. – Пошли-то они откуда? Они из чрева женского повылазили. Все из одной двери вышли: их родили женщины. Зачали мужчины, родили женщины, а воспитывает их бабушка, допустим, или садик, или гаджеты, или телевизор. Поэтому здесь трудно в этот пинг-понг играть, кто больше виноват. Да, я согласен, с мужиком всё не в порядке, иногда женщине просто не за кого выйти замуж. С другой стороны, недавно подняли такую тему: один раб Божий сказал: «Давайте разберемся с разводами. Статистика гражданских судов говорит, что инициаторы разводов в львиной доле случаев – женщины». Они упертые, не прощают, обижаются и злопамятствуют. Мужики отходчивы, а женщины стоят на своем, добиваются своего. Там, где брак разваливается, мужик, может, и ошибся, но доводит до логического финала, до развода женщина. |
| Царь, бывший горемыка, упросил Петра у него главным пекарем остаться. Хоть не хотелось Василию Ивановичу терять любимого помощника, но согласился он молодца отпустить. Вскоре Пётр в новом государстве себе невесту присмотрел, сватов к ней заслал, а осенью молодые повенчались. Василий Иванович им на свадьбу такого размера торт испёк, что на два царства хватило и нам с вами осталось. Чукчин замок Мне было восемь лет, a Веруньке семь. Но она была умнее меня. Жизненный опыт как-то мало прививался ко мне, и я постоянно, на каждом шагу становился в тупик. Верунька же все сразу объясняла и пристраивала. Верунька — это моя сестренка. Мы вместе росли. Мы всегда были вместе. Яне помнил мгновения, когда бы мы были врозь. «Я c Верунькой» — это было в моих глазах одно существо. И помню, как поразило меня, когда мне стало девять лет, и было решено отвезти меня в город и отдать в гимназию. Я сказал: — A Верунька? — Верунька останется дома. Ей еще рано, она мала. И я в первую минуту даже не понял. Мне казалось, что нас разделить невозможно, ну, вот совершенно так, как если бы от нашего сельского священника отца Маврикия отделили голову, и он вышел бы в церкви служить, оставив голову дома. Наша жизнь с Верунькой — это был сказочный мир приключений. У Веруньки была удивительно фантастическая голова. Она иногда просто поражала меня своими необыкновенными, замысловатыми историями. Сидим мы с нею где-нибудь на гумне под стогом соломы или свежего сена. Она — такая тоненькая, худенькая, с маленьким смуглым личиком, с маленьким ротиком и большими глазами, вытянув перед собою ноги, сложив на груди свои миниатюрные ручонки, смотрит куда-то вдаль, и вдруг раздается ее слабенький, тоненький голосок. Она говорит о желтеньком принце, у которого такой мягкий, нежный, пушистый кафтан, а на его тоненьких ножках высокие сапожки из нежной коричневой кожи. Он собирается в плавание, и вот, окруженный такой же желтой свитой рыцарей — у некоторых, впрочем, на груди темные панцири — он подходит к берегу моря… Я не помню ее сказок, знаю только, что она не могла обходиться без героев, и герои у нее были наши знакомые, населявшие наш двор. И этот желтенький принц был не кто иной, как утенок, неделю тому назад вылупившийся из яйца. Он был самый крупный и самый интересный утенок и потому был произведен в принцы, остальные же были только рыцари. И для всякого существа, какое только жило в нашем дворе — в курятнике, в гусятнике, в коровнике, в телятнике, в конюшне, где бы то ни было, — была отведена роль в ее фантазии. Я помню, как она иногда заставляла меня плакать, когда какой-нибудь персонаж ее сказаний вдруг погибал… |
| Христианство имело огромное влияние на жизнь и нравы людей. До христианства, в мире языческом жестокость почти всегда шла об руку с крайним развратом. Жестокость язычников резко высказывалась преимущественно в быту семейном, и в отношениях к рабам, бедным и больным. В семейном быту отец был не столько главою, сколько своенравным деспотом семейства. Жена была не подругою, а рабою мужа. Над детьми он имел как-бы право жизни и смерти: дочерей своих продавал тому, от кого получал больше денег; слабых детей, как членов негодных для государства, безжалостно умерщвлял, или бросал в лесах, или, как продажную вещь, то продавал в рабство, то выкупал. На рабов богатые язычники смотрели не как на людей, имевших одинаковое с нимипроисхождение, а как на такие существа, которые рождены для того только, чтоб для них трудиться и работать, и часто для своего удовольствия заставляли их наносить друг другу смертельные удары, – оттого тысячи рабов гибли на кровавых зрелищах. Бедный не имел никакой законной защиты от произвола сильных. Богатый всегда относился к нему с презрением, и не верил ни словам, ни клятвам его. Если и подавал иногда бедному милостыню, то подавал не по состраданию, а по каким-нибудь видам тщеславия. Больных, особенно во время моровых язв, выгоняли из домов, хотя бы они были близкие друзья, и бросали их на площадях. О жестокости нравов язычников ясно говорит еще непомерная их страсть к кровавым зрелищам: бой зверей, и сражение гладиаторов были любимым их наслаждением. Не мужчины только, но и женщины неистово рукоплескали на зрелищах, когда гладиатор погибал со славою, и издавали крики мщения и гнева, когда кто от усталости или страха оставлял арену. – Разврат доходил до крайности и постоянно поддерживался театральными зрелищами, где добродетель осмеивалась, все святое попиралось и выставлялись навид во всей наготе бесстыдство и порок. С развратом неразлучна была и роскошь,которая у богатых, казалось, и границ не имела: она резко выдавалась во множестве слуг, в мебелировке жилищ, в изысканной пище и одежде, в столовой и другой посуде. |
| Одним из самых гнусных промыслов, который когда-нибудь существовал в мире, является похищение и продажа людей. Но из гнусного гнуснейший — это похищение младенцев у их родителей. В преступном мире существовала особая каста — похитителей детей; они вызывали отвращение и презрение даже у своих собратьев — воров и убийц. Эти разбойники требовали у родителей выкуп за похищенного ребенка, а при замедлении или отказе маленького пленника убивали, иногда мучительным образом, а затем его головку и рассеченное тело подбрасывали под дверью дома. Несчастные родители готовы были продать все, что имели, что бы спасти жизнь ребенка, но не всегда могли удовлетворить этих двуногих вампиров, питающихся кровью, и тогда они получали дьявольский подарок — труп своего ребенка, или он бесследно исчезал. В некоторых случаях ребенка продавали профессиональным попрошайкам, особенно из цыган, которые жалели своих детей, а купленного ребенка увечили, обжигали ему лицо или отсекали ручку, чтобы получить больше подаяния от сердобольных людей. Когда ребенок подрастал, тогда его обычно убивали, чтобы не обнаружилось их злодеяние. Теперь повторяется тот же кошмар, только правосудие не может защитить человека. Женщина, готовящаяся стать матерью, должна выкупить своего ребенка: если она не соберет нужную сумму денег, то ее ребенок погиб. Раньше в каждом селе были повивальные бабки, которые могли принять у рожениц младенца. Эта наука передавалась из поколения в поколение. Было редким случаем, когда ребенок погибал при родах. Затем прием родов тем, кто не имел медицинского образования, был запрещен, и отнесен в разряд уголовных преступлений. За несколько десятилетий это искусство было забыто, теперь в селе вряд ли найдется женщина, которая бы знала, как принимать ребенка. А на дверях больниц и родильных домов висит огромный замок для бедных. Жизнь ребенка оценивается в такую сумму, которая у бедного человека не была в руках. Что ему делать? — Идти на преступление, ограбить или убить другого, чтобы принести в больницу деньги и сохранить жизнь своему дитя? У кого должны матери выкупать своих детей, какая мафия похищает у них младенцев, как жизнь ребенка может оцениваться деньгами? Опять та же разбойничья альтернатива: или принеси выкуп, или твой ребенок обречен на смерть. Но здесь скрывается еще одна нравственная катастрофа. Если раньше похищение детей вызывало огромное возмущение, и похититель, попавшись на своем преступлении, не мог рассчитывать на снисхождение, то теперь люди равнодушно смотрят на то, как за жизнь требуется выкуп и как дети во чреве матери погибают из-за того, что родителям нечего продать, неоткуда собрать деньги, чтобы увидеть своего ребенка, чтобы услышать его первый крик. Плач матери |
| Перевод НЗК гласит: Таким и ходил Он, когда проповедовал тем, чей дух погибал в темнице греховного мира, кто был непокорен во дни Ноя. Здесь вполне однозначно эта проповедь отнесена ко временам Ноя, никакой возможности истолковать текст в духе православной традиции невозможно (для адвентистов сам этот сюжет невозможен с точки зрения их богословия). Сноска к этому стиху дает буквальное значение текста, но не более того. Это все же конфессиональная интерпретация (на что, разумеется, переводчики имеют полное право). Но это, по сути, единственное место во всем НЗ, где в переводе появилась специфически адвентистская интерпретация, и надо отметить, что после частной переписки на эту тему создатели перевода задумались о более нейтральном варианте, который позволял бы трактовать текст и в другом смысле. Еще одно место, где могла появиться конфессиональная трактовка, – Лк. 23:43 , слова Иисуса благоразумному разбойнику: «истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (СП). Учитывая, что в оригинале нет знаков препинания, слово σμερον, букв. ‘сегодня’или ‘ныне же’можно отнести не только к будешь, но и к говорю. НЗК в данном случае не ставит знаков препинания: Заверяю тебя сегодня будешь со Мной в раю, к тексту также приведена подробная сноска, где даны оба варианта понимания. Какая, казалось бы, разница? Перевод СП однозначно указывает, что разбойник окажется в раю в тот самый день, но это опять-таки противоречит адвентистскому богословию, согласно которому души умирают вместе с телами и лишь потом будут воскрешены Богом. Значит, в раю разбойник окажется не в тот же самый день, а намного позже, и слово сегодня относится к слову говорю. Но в этом случае переводчики не стали навязывать свою интерпретацию читателю, и это вполне согласуется с идеей межконфессиональности (насколько она вообще возможна). Впрочем, правильнее будет говорить не о межконфессиональном сотрудничестве, а о стремлении сделать перевод приемлемым для разных конфессий. В целом перевод НЗК отличает стремление сохранить преемственность с традицией СП, но сделать текст в то же время достаточно понятным. Стиль перевода достаточно возвышенный, иногда даже немного манерный, но вполне понятный. Перевод можно счесть филологическим, причем его характерная черта, как видно и по этому примеру, – экспликация множества деталей. Слова и выражения, не имеющие точных аналогов в тексте оригинала, выделяются курсивом, и, в отличие от БМБО, таких курсивов в НЗК очень много. |
| Во время крещения были серьезны, мать и крестная крестились, отец, мне показалось, чуть иногда улыбался. В храм, где мой товарищ священствовал, он и рассказал, явился молодой человек двадцати двух лет с просьбой, чтобы его раскрестили. Крестил его настоятель. Дома на него за то, что он крестился, все нападают, гонят. — Дайте мне какую-то бумажку, что я раскрещён, что ли. Мне жизни нет, — заявил он. — Это уже на всю жизнь, — сказали ему. — Как же быть? — вздохнул он покорно. Два молодых человека: один — тридцати трех лет, женатый, жена-верующая, была тут же, и ребенок четырех лет стоял рядом, второй — шестнадцати лет, ученик восьмого класса. Оба сказали, что креститься пришли добровольно, их когда-то не смогли крестить родители. Объяснения слушали внимательно и заинтересованно. Тут же были и их матери, после крещения брали сороковую молитву. Во время крещения ребенок четырех лет очень усердно молился, клал низкие поклоны, было очень умилительно на него смотреть. Женщина некрещеная, но заявила, что она верующая, к крещению пока не подготовилась. Принесла крестить свою дочь двух лет. 1961—1963 2. Школьника оставили без обеда готовить уроки, учительница оставила его одного в классе. Через некоторое время приходит узнать, что он делает. Он плачет. — Что с тобой? — А вот вы оставили, а там к нам гости придут… — Ну и что? Кто придет? — Священник. — А чего он придет? — Крестить. — Кого? — Меня. Учительница оказалась верующая, тотчас его отпустила. Девушка лет двадцати шести, учится в институте. Когда мы с ней разбирали символ веры, она сказала, что во все верует. Отец её неверующий, коммунист. Молодой человек с высшим образованием. Огромное влияние на его веру оказала индийская философия, верит во все по-православному. Тридцатичетырехлетний, образование четыре класса. Мать его верующая, сестра старше его, неверующая. Он давно уже задумал креститься, но что-то препятствовало этому и сам не знает что. Вера пробудилась от случая. Когда погиб его товарищ, он увидел, что никакое зло не останется ненаказанным. В детстве с этим товарищем они разоряли вороньи гнезда и убивали воронят. Его и до сих пор еще трогает, как кричали воронята. Такой вроде крик был и у его товарища, когда он погибал. |
| К таким людям обращается святитель Киприан: " Если же спасительный совет не может возвратить на путь спасения некоторых вождей раскола и виновников несогласия, пребывающих в слепом и упорном безумии, то, по крайней мере, вы, уловленные простодушием, или завлеченные обманом, или обольщенные какою-либо ловкою хитростию, - расторгните коварные сети, познайте правую стезю Небесного пути " (Там же. С. 196). И сделать это надо немедля: так человек во время пожара должен покинуть горящее здание, не думая о своем имуществе, чтобы не оказаться погребенным под упавшей кровлей. Священномученик Киприан пишет: " Возлюбленнейшие братья, советую и убеждаю, чтобы никто... не погибал " (Там же). Вся жизнь этого святителя была посвящена служению Церкви, борьбе против сатанинских сил за каждую человеческую душу, он действительно жил для того, " чтобы никто не погибал " . Для этого он принял сан епископа, для этого писал послания, как бы горящие огнем его собственного сердца, для этого бесстрашно исповедовал перед язычниками православную веру и мужественно принял смерть, засвидетельствовав истину мученичеством - " чтобы никто не погибал " . Путь православного христианина, современника святителя Киприана, лежал между двух пропастей: слева - язычество, бездна, похожая на львиный ров Даниила, где голодные звери питаются человеческими телами и ждут новых жертв (см.: Дан. 6, 16); справа - яма раскола, прикрытая сверху ветвями и травой, - путник, думая, что перед ним раскинулся луг с цветами, делал опрометчивый шаг и падал вниз. Поэтому " змеиная песня " раскола опаснее " львиного рева " язычества. В язычестве ясная альтернатива: или отречение от Христа, или гонение и смерть. А в расколе отречение от Христа происходит во имя Христа. Язычество обольщает явными чувственными грехами, а раскол - мнимой праведностью, в которой находят удовлетворение тайные страсти: гордость, непослушание, мятежный дух и зависть. Святитель Киприан сравнивает Церковь с такой матерью, которая держит у свой груди человеческую душу, словно младенца, и питает ее своей благодатью, словно молоком. |
| Слушайте, что далее Толстой говорит о себе, конечно, а не о ком-либо другом, потому что ни к кому не применимо то, что он разглагольствует. В живой организм нельзя вложить чуждое ему вещество – без того, чтобы организм этот не пострадал от усилия освободиться от вложенного в него чуждого вещества и иногда не погибал бы в этих усилиях. Несчастный Толстой: он едва не погибал в усилиях сделаться богоотступником и все-таки достиг погибели своей, сделавшись окончательно вероотступником! Слушайте далее нелепость его, чтобы убедиться, что Толстой в своей злобе на веру и Церковь клевещет на нее, отпадая влиянию сатаны. Вот его слова! «Какой страшный вред должны производить в уме человека те чуждые и современному знанию, и здравому смыслу, и нравственному чувству изложения учения по Ветхому и Новому Завету, внушаемые ему, в то время, когда он не может обсудить» (на это есть вера, как доверие истине). На это отвечаю. Мы все с детства знаем историю В. и Н. завета и получили от изучения их самое всеоживляющее, спасительное знание и высокое религиозное наслаждение. Толстой же, по своему лукавству и увлечению безбожными немецкими и французскими писателями, этого не мог испытать, ибо от дерзкого ума его Господь утаил Свою чистую премудрость. Толстой подчиняет бесконечный разум Божий своему слепому и гордому уму и решительно не хочет верить, как в невозможное дело, в сотворение мира из ничего, во всемирный потоп, в ковчег Ноев, в Троицу, в грехопадение Адама (значит и в нужду всеискупительной жертвы), в непорочное зачатие, в чудеса Христа, и утверждает, что для верующего вовсе сказанное требование разума уже необязательно, и такой человек не может быть уверенным ни в какой истине. «Если возможна Троица, – продолжает глумиться Толстой, – непорочное зачатие и искупление рода человеческого кровью Христа, то все возможно, и требование разума необязательны». – Слышите, христиане, как Толстой разум свой слепой ставит выше Бога и поскольку он, Толстой, не может разуметь высочайшей тайны Божества – Троичности Лицами и единства по существу, – то считает невозможным бытие самой Троицы и искупление падшего рода человеческого кровью И. Христа. Забейте клин, говорит он, между половицами закрома: сколько бы вы ни сыпали в такой закром зерна, оно не удержится. Точно также и в голове, в которой вбит клин Троицы, или Бога, сделавшегося человеком и Своим страданием искупившего род человеческий, и потом опять улетевшего (какое искажение св. Писания!) на небо, не может уже удержаться никакое разумное, твердое жизнепонимание». |
| Несомненно, что, истребляя знатность, он давал не менее чувствительные удары и простому народу, который погибал на правеж от опричников, вымирал от голода в Новгородской области, страшно опустошенной в нашествие Иоанна, и тысячами погибал в самом Новгороде. Стефан Баторий имел полное основание сказать Псковичам: «несчастные! чего вы ждете от своего тирана, что заставляет вас защищать власть, которая делает все, чтобы быть для вас ненавистной?-Испорченный нравственно Иоанн иногда не щадил лиц, отличившихся святой ревностью ко славе отечества, смеялся над самоотвержением и смерти за родину, казнил лиц, отбивавшихся от врагов до последней крайности и отдавшихся им только тогда, когда сделалось для человеческих сил невозможно стоять дальше. Таким образом, Московское государство переживало время, когда народ должен был, по видимому, лишиться веры в правительство, когда его любовь к престолу переносила испытания наиболее тяжелые. В частности, Псков, недавно утративший свои старинные права, всего лишь семьдесят лет тому назад, простившийся с вечевым колоколом и с ним лишенный всей своей гордости, в замен своего славного боевого прошлого занявший скромное место в ряду всех других русских городов, безусловно подчиненных Москве потерявший после 1510 года свое торговое могущество и благосостояние, отданный в жертву своекорыстию и кривосуду царских наместников, этот город, так мало по видимому выигравший и так много потерявший с безусловным подчинением Москве, мог ли одушевляться любовно к только что наложенному на него игу, мог ли стоять за это иго, как за святыню, до последней капли крови, если бы не было у него таких прочных, в глубину идущих связей с Москвой и русским царем, пред которыми были бессильны сулимые Стефаном льготы, бессильно все, что слабых душой могло, по-видимому, располагать к измене Московскому царю и к тайному доброхотству замыслам образованного, храброго польского короля? Эта глубокая, неразрывная связь с Москвой представляется нам в виде духовного единства, которое повсюду и всегда влекло к центру, представляемому всероссийским престолом, все, что есть на свете истинно русского. Это влечение к обще-русскому центру выразилось в безропотном слиянии с Москвой бывшего прежде самостоятельного Псковского вечевого государства, в добровольном подданстве Малороссии, в тяготении к России православного славянства на западе Европы, тяготении, которого нельзя объяснять с точки зрения космополитического принципа: ubi bene, ibi patría. Это духовное единство с центром России, это нравственное тяготение к Москве с ее православным царем сказалось и в ответе Псковских защитников на предложение короля сдаться. «Мы не жиды, отвечали они, не предаем ни Христа, ни царя, ни отечества; не слушаем лести, не боимся угроз. Иди на брань; победа зависит от Бога». Это значило: не нужно нам из твоих рук ни свободной торговли, ни благ самоуправления; мы хотим состоять под державой русского царя, чего бы нам это ни стоило. Изменить ему значило бы изменить и Христу. |
|
|
