| Василий Осипович Ключевский (1841–1911) Более столетия это имя имеет свою историю. При жизни ученого оно было широко известно и пользовалось огромной популярностью. В 1920–1940 гг. в общей критике всего культурного и научного наследства, оставшегося нам, оно оценивалось очень по-разному, часто двойственно, но для всех критиков было очевидным его научное значение. С 1950 гг., когда началось глубокое изучение творчества В.О. Ключевского , вновь возрос интерес к имени историка среди широкой массы читателей, и в настоящее время оно стоит в ряду крупнейших деятелей русской и мировой культуры. В чем же причина неиссякавшего интереса к Василию Осиповичу Ключевскому ? В его биографии не было неожиданных, ошеломляющих или интригующих внимание эпизодов. Конечно, у В.О. Ключевского было немало сложностей, борьбы за свое место в науке с противниками, недоразумений с «властями», случалось, очень высокого ранга, но все это не выходило за границы повседневной профессорской карьеры, уже начало которой можно признать удачливым. В известней степени биография В.О. Ключевского примечательна в социальном аспекте – выходец из семьи бедного сельского священника, очень талантливый, трудоспособный и целеустремленный молодой человек начал свой путь в науке в 1860 гг., в 1870 гг. достиг определенного положения, а к началу 20 в. – всероссийской известности. Но подобная биография отнюдь не была исключением для второй половины 19 в.; такие биографии были тогда уже типичны. Выходцев из разночинных слоев, добивавшихся в это время успеха на различных поприщах, было немало. Популярность имени и научная значимость В.О. Ключевского определялась, конечно, более существенными обстоятельствами. В.О. Ключевский родился в Пензе 16 января 1841 г. Его отец, Осип Васильевич, окончив духовную семинарию в 1838 г., не сразу сумел определиться на постоянную службу и только к 1846 г. получил приход на р. Суре в селе Можаровке Городищенского уезда Пензенской губернии, где и проживал до своей скоропостижной смерти. |
| По смыслу, идеи 1880 г. полностью аналогичны идеям 1882-1883 гг., но тон, которым высказываются последние, действительно, гораздо уверенней, автор более откровенен, раскован. Это особенно хорошо видно на сравнении следующих пассажей. 1880 г.: " Мы верим, мы имеем смелость верить, что Россия еще может отстраниться от западноевропейского русла... " 1883 и 1885 гг.: " нам, русским, надо совершенно сорваться с европейских рельсов и, выбрав совсем новый путь, стать, наконец, во главе умственной и социальной жизни всечеловечества " ; " есть слишком много признаков тому, что мы, русские, хотя сколько-нибудь да изменим на время русло всемирной истории... хоть на короткое время - да! " Во втором случае утвердительные интонации явно преобладают, в первом - ощутима нота сомнения. Вопреки всем толкам о его тотальном пессимизме, мыслитель так объяснял свое кредо в 1888 г.: " Пессимист, так сказать, космический, в том общем смысле, что зло, пороки и страдания я считаю и неизбежными и косвенно полезными для людей " дондеже отъимется луна " , я в то же время оптимист для России, собственно для ее ближайшего будущего, оптимист национально-исторический " (39). Неверно было бы делить Леонтьева на " подмораживателя " в 1870-х гг. и на " консервативного революционера " в 1880-х, как это делает А.Л. Янов. " Леонтьевский византизм 70-х годов, - пишет он, - есть одно обнаженное, неконструктивное отрицание, лишь нигилистическая реакция охранителя на демократический нигилизм 60-х годов, по сути - парадоксально перевернутый, поставленный с ног на голову нигилизм. Между этим нигилистическим византизмом и позднейшим, утопическим византизмом 80-х годов существует огромная разница. тот же самый Леонтьев, вся социально-экономическая программа которого сводилась в 70-е годы к печально популярной формуле " тащить и не пущать " , к охранению самодержавия и отрицанию социального конструированию, теперь сам конструирует " (40). Из приведенных выше леонтьевских цитат становится ясно, что и в 70-е гг. программа Константина Николаевича отнюдь не сводилась к формуле " тащить и не пущать " , что уже тогда он размышлял о " социальном конструировании " (понятие " охранительные реформы " употреблено им еще в статье 1873 г. |
| Ответ Святейшего Синода, отвергающий раскольников от единения с церковью из-за одного двуперстного сложения, по-видимому, противоречит взгляду церкви на спорные обрядовые разности между православием и расколом, выраженному на соборе 1666–1667 гг. и состоявшему в том, что тогдашняя власть осуждала, отлучала и проклинала упорных противников и хулителей церкви, а не самые обрядовые разности и старопечатные до-Никоновские книги, из-за которых отделились раскольники; по смыслу соборных постановлений и по взглядам некоторых церковных писателей-полемистов XVII–XVIII столетий, приверженность раскольников к двуперстию и другим обрядовым особенностям, при благосклонности и послушании церкви во всём остальном, не препятствовала принадлежности старообрядцев к православному обществу. Противоречие не кажущееся, а действительное, между строгим ответом Святейшего Синода и решением собора 1666–1167 гг. усматривали некоторые исследователи раскола и публицисты в 1870–1875 гг., во время обсуждения вопросов о нуждах единоверия. Главный предмет оживлённых тогда споров о нуждах единоверия состоял в решении того, не допустила ли церковная власть противоречия при установлении единоверия в 1800 г. при митрополите Платоне? Вопрос решается неодинаково; одни находили противоречие, другие – нет. Противоположность решения зависела от взглядов исследователей раскола на клятвы московского собора 1666–1667 гг.: те, кто признавал положенные клятвы относившимися к противникам церковной власти, а не к обрядовым разностям, не видели никакого противоречия между соборными определениями и дозволением церкви употреблять единоверцам в богослужении старые обряды и книги до-Никоновского издания, а те, кто относил клятвы собора к обрядовым разностям, усматривали прямое противоречие, состоящее в одобрении и допущении того, что прежде осуждено и отвергнуто. Для устранения мнимого противоречия в означенном ответе Святейшего Синода по вопросу о приверженности раскольников к двуперстному сложению, нужно обратить внимание на следующее. С канонической точен зрения и в делах привлечения раскольников к православию не следовало бы писать в раскол тех, кто во всём был покорен православной церкви, держась одного двуперстия. Но церковная власть поступала иначе: |
| Так относились к книге пророка Исаии христианские богословы, толковники и библиологи, до последней четверти 17-го века, когда Спиноза отрывочно высказался, что в книге Исаии есть позднейшие вставки (Trachati theolog. 1670 г. § 128). Затем, уже через столетие высказываются Коппе более определенно сомнения в подлинности 50-й, потом 47 и 48 глав и наконец всего отдела 40–66 глав, которые приписываются неизвестному пророку, современнику вавилонского плена (Laut’s. Iesaias... I. В. Koppe. 1779–81 гг.). Гипотезу Коппе подтверждает и развивает Додерлейн, признавая также весь отдел 40–66 гл. произведением вавилонского пленника (Doderlein. Iesaias. 1768 г.). Ейхгорн привел особый мотив для непризнания подлинности пророчеств Исаии: будто пророки не могли произносить пророчеств с специальным содержанием, каково напр. пророчество Исаии о вавилонском плене и Кире, а таковые пророчества суть лишь «поэтические и исторические описания современных или прежних событий». Следовательно, пророчества Исаии в нынешнем виде, по его мнению, могли появиться лишь после вавилонского плена (Hebraisch. Propheten. 1816–19 гг.). Паулюс начал, впервые. указанные общие теоретические предположения подтверждать филологическим доказательством – отличием языка заподозренных отделов от бесспорно подлинных отделов Исаии (Philologische Clavis über d. alte Testament. Iesaias. 1798 г.). В 19 столетии видными противниками подлинности книги пр. Исаии были: Гезениус, доказывавший, что «исторический горизонт», язык и воззрения спорных речей Исаии совершенно отличны от эпохи, воззрений и языка истинного Исаии. Подробно свои доказательства Гезениус подтверждал и экзегетическим анализом текста всей книги (Prophet Iesaiah. 1821 г.). Его доводы развивали Эвальд, Гитциг и Кнобель (1837–40–43 гг.). Кратко все резюмировано было Фюрстом и Рейсом (1870 и 1882 гг.). Представители новой эволюционной гипотезы мало внесли нового и серьезного в решение этого вопроса, лишь только, по обычаю, доведши дело до невозможной крайности и очевидной несостоятельности критицизма. |
| Уже вскоре после создания КазДА стала центром научной деятельности в разных направлениях (богословие, философия, церковная история, филология, языковедение и т. д.). По Уставу 1814 г. лучшие выпускники, обычно ок. 1/3 курса, становились магистрами богословия. По Уставу 1869 г. и следующим за ним всем успешно окончившим академию присваивалось звание кандидата богословия, магист. диссертации требовали публикации монографий и публичной защиты. В 1869-1918 гг. Совет КазДА присвоил ученую степень 132 магистрам богословия и 44 докторам богословия, церковной истории и церковного права. Т. о., КазДА заняла 1-е место среди 4 академий. Круг интересов академических ученых был достаточно широк. Наибольшее значение имели следующие научные школы. Свящ. Писание ВЗ представляли П. А. Юнгеров, один из лучших библеистов России нач. XX в., и его ученики - Григорьев, В. И. Протопопов . Изучением Свящ. Писания НЗ руководил М. И. Богословский . Патрологией занимались проф. Д. Гусев, прот. Писарев, Пономарёв. Одним из важнейших достижений казанских патрологов стали переводы на русский язык творений св. отцов как с греческого, так и с латинского языка. Западные вероисповедания исследовали проф. Н. Я. Беляев и В. А. Керенский. Были известны труды казанских профессоров по нравственному богословию А. Ф. Гусева и А. И. Гренкова . Философию в 1870-1889 гг. преподавал Снегирёв, автор многочисленных трудов и талантливый педагог. Самый известный ученик Снегирёва В. И. Несмелов преподавал в академии в 1895-1921 гг., учеником Несмелова был прот. Н. В. Петров . Основателем школы церковного права считается А. С. Павлов . Его ученик Бердников - самый известный канонист России кон. XIX - нач. XX в. Другой ученик Бердникова, П. Д. Лапин, был активнейшим участником Поместного Собора 1917-1918 гг. В нач. XX в. мн. ученики Бердникова занимали должности профессоров церковного права в духовных академиях и ун-тах России: А. И. Алмазов , П. А. Прокошев, В. К. Соколов, проф. церковного права Казанского ун-та, Е. Н. Темниковский . В области литургики и церковной археологии известны труды Красносельцева, А. А. Дмитриевского , В. А. Нарбекова. Церковной археологией занимался Е. Я. Полянский . Библейскую историю преподавали Я. А. Богородский и Протопопов. Исагогикой занимались преподаватели греч. и лат. языков А. А. Некрасов , Н. П. Родников (патролог). |
| А.М. Смулов 2. Укрупненная классификация миссионерских принципов по их содержанию К настоящему времени практически неизвестны системные историко-богословские труды, которые бы в какой-то мере освещали вопросы систематизации и в достаточной степени раскрывали основное содержание принципов, форм и методов миссионерства, а также определяли бы и подробно описывали этапы Кирилло-Мефодиевской миссионерской традиции (КММТ). Ситуация эта связана с историческими особенностями прихода и развития Православия на Руси, миссионерскими деяниями Церкви, которые органически ей присущи и передавались из поколения в поколение в практической миссионерской деятельности, не требуя до середины XIX в. какого-либо теоретического описания. Такие обстоятельства длительное время, с одной стороны, позволяли не утруждаться в написании указаний и инструкций миссионерам, с другой стороны, приводили к ослаблению миссии вследствие отсутствия надлежащей передачи положительного опыта Евангельского просвещения народов. С 1917 г. и практически до конца XX в. преемственность миссии понесла существенные утраты, в то время как сохранить накопленный ранее соборный (миссионерских съездов, Всероссийского Поместного Собора 1917–18 гг.) и личный (выдающихся миссионеров) опыт не было никакой возможности, поскольку речь шла о физическом выживании РПЦ, ее лучших сынов и дочерей. В связи с возрождением миссионерской работы РПЦ в конце XX – начале XXI вв., появилась необходимость осознания путей развития православной миссии. В связи с этим появился ряд трудов, посвященных истории миссии, исследующих ее принципы. В то же время систематизаций знаний Кирилло-Мефодиевской миссионерской традиции, анализом составляющих ее форм и методов, исследованием ее церковно-исторического развития никто из исследователей не занимался. Поскольку период 1870–1905 гг. можно считать периодом расцвета православной миссии в России, период 1905–1917 гг. – периодом значительных сложностей осуществления миссионерской деятельности, а период 1917 г. – 30-х гг. XX в. – периодом коренного изменения условий ведения миссии и ее выживания (когда миссия стала «миссией молчания»), сегодня высокий теоретический и практический интерес представляет задача исследования принципов, форм и методов миссии, используемых Русской Православной Церковью в исследуемый в настоящей работе хронологический период. |
| Одновременно с работой в Казанской духовной в академии, в 1870-1871 гг. он преподавал татарский язык и «миссионерские наставления» в Казанской духовной семинарии , а в 1872-1874 гг. — историю и географию в Казанской учительской семинарии. В его функции в академии входили и другие обязанности. Так, в 1872-1876 гг. Остроумов состоял членом комиссии по изданию журнала «Миссионерский противомусульманский сборник», который издавался в Казанской духовной академии. В нем печатались работы многих преподавателей, выпускников и студентов миссионерского отделения. Немаловажный интерес в миссионерской деятельности Н.П. Остроумова представляет его недолгая, но насыщенная работа в Братстве святителя Гурия . Занимая в этой организации пост делопроизводителя, он принимал активное участие в осуществлении административных и государственных задач по реализации миссионерской деятельности. В Братстве он, главным образом, интересовался школьным образованием нерусских народов, которое было всецело построено по системе его учителя Н.И. Ильминского и направлено на изменение религиозных убеждений учащихся. В рамках этого направления ему приходилось не только осуществлять инспектирование учебно-воспитательной деятельности школ для нерусских народов, но также оказывать содействие их открытию. Подтверждением этому может служить первая поездка Остроумова в Рязанскую губернию в 1873 году, в результате которой он доказывал важность открытия миссионерской школы: " …необходимо открыть элементарную, на христианских началах основанную школу в Карамышеве " . Его взгляды относительно будущей школы разделяли не только представители миссионерского дела Казани, но и члены Рязанского епархиального комитета, которые своим постановлением от 9 января 1874 году разрешили открыть в Карамышеве школу. Большое внимание Н.П.Остроумов уделял подготовке учительских кадров из татар, чувашей, удмуртов, марийцев и других народов. Так, в стенах Казанской учительской семинарии в 1872-1877 гг. им проводились для учителей специальные уроки, направленные на " обличение мухаммеданства " . |
| Несмотря на жесткое и неменяющееся законодательство с 1860-х гг. начался рост разводов (до этого ситуация отличалась удивительной стабильностью: с конца 1830-х гг., когда начали публиковаться сведения о разводе, ежегодно Св. синод разрешал 80–90 разводов на всю страну) 15 . Наибольшее число разводов в этот период – по безвестному отсутствию, что объясняется сравнительно легким оформлением развода по этому поводу 16 . В 1870-е гг. на первом месте по числу разводов по прелюбодеянию стояла Санкт-Петербургская епархия: в 1869 г. – в ней расторгнуто по причине прелюбодеяния одного из супругов 88,2% от общего числа разводов по прелюбодеянию; в 1870 г. – 51%; в 1873 г. – 54%; в 1874 г. – 33%; в 1875 г. – 48%. Число разводов по стране росло, в начале XX в. ежегодно оформлялось около 3000 разводов. Тем не менее получить развод было очень сложно: по переписи 1897 г. на 1000 мужчин приходился 1 разведенный, женщин – 2. В 1913 г. по Российской империи на 98,5 млн православных был оформлен 3791 развод (0,038%) 17 . Несомненно, что тенденция запретить развод шла в разрез с реальной ситуацией в обществе. Происходил стремительный рост нефиксированных разводов. Статистик П. Бечаснов отмечал, что в русском обществе сер. XIX в. была распространена ситуация, когда происходит «разлучение по существу – выдача отдельного вида на жительство, но оценить это явление невозможно ввиду отсутствия его учета» 18 . О неудовлетворительности существующих норм для развода свидетельствует число незаконнорожденных детей 19 . В Санкт-Петербурге в 1867 г. было 19 342 рождений, в том числе 4305 незаконнорожденных; в 1889 г. – рождений 28 640, незаконнорожденных 7907 20 . Эти цифры, опубликованные Центральным статистическим комитетом и приведенные И. В. Преображенским , показывают, что почти каждый третий ребенок в Петербурге – незаконнорожденный 21 . По официальной статистике в 1890 г. число детей, принесенных в воспитательный дом Санкт-Петербурга, составляло 9578 человек, в Москве в 1889 г. – 16 636 чел., в Киеве на содержание приказа общественного призрения поступало в 1890-е гг. не меньше 2000 человек в год. В начале XX в. ежегодное число подкидышей по всей России исчислялось десятками тысяч 22 . |
| В XIX в. натурное изучение И. было затруднено до захвата города (1833) егип. правителем Ибрагим-пашой. В 1856 г. амер. библеист Э. Робинсон (см. статьи Археология библейская , Святая земля ) начал обследования туннеля Езекии, 3-й стены Агриппы I Ирода и арки у юго-зап. угла платформы храма (арка Робинсона). В 1864-1865 гг. представители Корпуса Королевских саперов Ч. Уилсон и Ч. Уоррен, прокладывая инженерные коммуникации в И. ( Wilson, Warren. 1871. P. 3-32), обследовали весь город, составили картографический очерк и нанесли контуры И. на 1-ю точную карту Палестины, ставшую основой для дальнейших исследований. В 1865 г. был создан Палестинский исследовательский фонд , к-рый, опираясь на результаты работ военных инженеров, приступил к натурному изучению И. В 1867-1870 гг. Уоррен выстроил исторический план И. Он проследил линии городских стен и обследовал Храмовую гору, решив при этом проблемы точной локализации храма и 3 древних стен И. с севера ( Warren. 1876). С 4 сторон ограды храма были проложены несколько шахт и туннелей (тур. администрация запрещала вести раскопки ближе 12 м от стен). При этом были открыты часть древней стены И. в юго-вост. углу Храмовой горы (т. н. Уорренова стена Офел) и одна из древних систем водоснабжения (вертикальная «шахта Уоррена» и связанные с ней туннели у Гихона). Планы и измерения, сделанные Уорреном, очень точны. В 1894-1897 гг. на западных и восточных холмах работали амер. археолог Ф. Дж. Блисс и англ. архит. А. Дики ( Bliss, Dickie. 1898), их проект включал изучение самой южной из древних стен и туннеля к Гихону. Хотя предложенные ими датировки кладок устарели, описания их технических особенностей сохраняют свою ценность. В посл. четв. XIX в. в городе Давида, в районе крепости Антония и арки «Се человек», работал Ш. Клермон-Ганно ( Clermont-Ganneau. 1896). В 1909-1910 гг. к нему присоединился Л. Ю. Венсан (его привлек М. Паркер, в поисках сокровищ храма Соломона тщательно изучавший Гихон и склон над ним). Паркер очистил подземные туннели и «шахту Уоррена», включая туннель Езекии. Венсан составил отчет о работе и нанес на план города древние водные артерии И., а также подходы к источнику. Он пришел к выводу, что древний И. располагался на вост., а не на зап. холме. |
| 1875). В 1890 г. ценную коллекцию рукописей, гравюр и книг (700 единиц) подарил мон-рю ктитор Соломка. Сначала б-ка и архив хранились на хорах Михайловской ц. (во время пожара в 1760 были вынесены из горящего храма), впосл.- в закрытой Данииловской ц. на колокольне. В 1902-1904 гг. для архива и б-ки построили специальное здание. На 1-м этаже разместили центр пневматического отопления и церковную лавку, а 2-й этаж заняли б-ка и архив. Резные шкафы для книг и документов изготовил послушник Г. Кишев. В 20-х гг. XX в. архив и б-ку конфисковали и передали во Всенародную б-ку Украины. К 2013 г. архив хранится в ЦГИАК (Ф. 130. Оп. 1-3), рукописное собрание - в НБУВ ИР. В здании бывш. б-ки и архива К. В. м. устроен ресторан. Некрополь В древности погребения совершались и в Михайловском соборе, и в специальных пристройках к нему. Но лишь с XVIII в. документы подробно фиксируют имена погребенных лиц и места их захоронения. В 1706 г. в специальном склепе Георгиевского (в то время новопостроенного Михайловского) собора был погребен ктитор Миклашевский (в 2010 трудами одного из наследников Миклашевских склеп отреставрирован и останки положены в новую раку). В 1754 г. здесь был погребен поэт и богослов архим. Сильвестр (Ляскоронский). В кон. XVIII в. монастырское священноначалие уведомило митр. Самуила (Миславского) , что на территории К. В. м. исчерпаны места для погребения, испрашивая разрешение на вторичные захоронения. В 1788 г. на горе рядом с К. В. м. было открыто новое кладбище для погребения братии. В посл. трети XIX в. был составлен перечень погребенных известных лиц (105 имен) и скопированы надписи с надгробий. Перечень могил 1910 г. включал 310 имен. В 1919 г. архитекторы Н. Н. Ильин и В. И. Лесючевский обследовали памятники, зарисовали их и скопировали надписи (все 3 списка опубл.: Ульяновский. 2009. С. 549-591). В 20-х гг. XX в. большинство памятников со скульптурами, из драгоценных металлов и мрамора были украдены или разбиты, кресты повалены. После 20-х гг. здесь уже никого не погребали. Только в 1943 г. были похоронены в 2 братских могилах освободители Киева, останки к-рых впосл. перенесли в Парк Славы. На территории К. В. м. сохранились немногочисленные надгробия, в т. ч. над погребением известных меценатов и основателей киевских музеев Б. И. Ханенко (1844 (1849?) - 1917) и В. Н. Ханенко (1848-1922), педагога К. Д. Ушинского (1824-1870) и др. |
|
|
